Изложение дядюшка ни на кого не глядя. Трое в лодке (не считая собаки) - Джером К. Джером

ГЛАВА III

Организационные вопросы. - Метод работы Гарриса. - Как немолодой отец семейства вешает картину. - Джордж делает мудрое замечание. - Прелести утреннего купанья. - Запасы на случай, если лодка перевернется

Итак, мы собрались опять на следующий вечер, чтобы окончательно обсудить наши планы. Гаррис сказал:

Прежде всего мы должны договориться о том, что брать с собой. Джей, возьми-ка лист бумаги и записывай; ты, Джордж, раздобудь прейскурант продуктовой лавки, и пусть кто-нибудь даст мне карандаш - я составлю список.

В этом - весь Гаррис: он охотно берет самое тяжелое бремя и безропотно взваливает его на чужие плечи.

Он всегда приводит мне на память моего бедного дядюшку Поджера. Ручаюсь, что вы в жизни не видывали такой кутерьмы, какая поднималась в доме, когда дядя Поджер брался сделать что-нибудь по хозяйству. Привозят, например, от столяра картину в новой раме и, пока ее не повесили, прислоняют к стене в столовой; тетушка Поджер спрашивает, что с ней делать, и дядюшка Поджер говорит:

"Ну, это уж предоставьте мне! Пусть никто, слышите - никто, об этом не беспокоится. Я все сделаю сам!"

Тут он снимает пиджак и принимается за работу.

Он посылает горничную купить на шесть пенсов гвоздей, а за нею следом - одного из мальчиков, чтобы передать ей, какого размера должны быть гвозди. С этого момента он берется за дело всерьез и не успокаивается, пока не ставит на ноги весь дом.

"Ну-ка, Уилл, разыщи молоток! - кричит он. - Том, тащи линейку. Дайте-ка сюда стремянку, а лучше всего заодно и стул. Эй, Джим! Сбегай к мистеру Гоглзу и скажи ему: папа, мол, вам кланяется и спрашивает, как ваша нога, и просит вас одолжить ему ватерпас. А ты, Мария, никуда не уходи: надо, чтобы кто-нибудь мне посветил. Когда вернется горничная, пусть она снова сбегает и купит моток шнура. А Том - где же Том? - иди-ка сюда, Том, ты подашь мне картину".

Тут он поднимает картину и роняет ее, и она вылетает из рамы, и он пытается спасти стекло, порезав при этом руку, и начинает метаться по комнате в поисках своего носового платка. Носового платка найти он не может, потому что носовой платок - в кармане пиджака, который он снял, а куда девался пиджак, он не помнит, и все домашние должны оставить поиски инструментов и приняться за поиски пиджака, в то время как сам герой пляшет по комнате и путается у всех под ногами.

"Неужели никто во всем доме не знает, где мой пиджак? Честное слово, в жизни не встречал такого сборища ротозеев! Вас тут шестеро - и вы не можете найти пиджак, который я снял всего пять минут назад! Ну и ну!"

Тут он встает со стула, замечает, что сидел на пиджаке, и провозглашает:

"Ладно, хватит вам суетиться! Я сам его нашел. Нечего было и связываться с вами, я с тем же успехом мог бы поручить поиски нашему коту".

Но вот через каких-нибудь полчаса перевязан палец, добыто новое стекло, принесены инструменты, и стремянка, и стул, и свечи, - и дядюшка снова принимается за дело, между тем как все семейство, включая горничную и поденщицу, выстраивается полукругом, готовое броситься на помощь. Двоим поручается держать стул, третий помогает дяде влезть и поддерживает его, а четвертый подает ему гвозди, а пятый протягивает ему молоток, и дядя берет гвоздь и роняет его.

"Ну вот! - говорит он оскорбленным тоном, - теперь потерялся гвоздь".

И всем нам не остается ничего другого, как опуститься на колени и ползать в поисках гвоздя, в то время как дядя Поджер стоит на стуле и ворчит и язвительно осведомляется, не собираемся ли мы продержать его так до поздней ночи.

Наконец гвоздь найден, но тут оказывается, что исчез молоток.

"Где молоток? Куда я подевал молоток? Господи боже мой! Семеро олухов глазеет по сторонам, и никто не видел, куда я дел молоток!"

Мы находим молоток, но тут оказывается, что дядя потерял отметку, сделанную на стене в том месте, куда надо вбить гвоздь, и мы по очереди взбираемся на стул рядом с ним, чтобы помочь ему найти отметку. Каждый находит ее в другом месте, и дядюшка Поджер обзывает нас всех по очереди болванами и сгоняет со стула. Он берет линейку и начинает все измерять заново, и оказывается, что ему нужно разделить расстояние в тридцать один и три восьмых дюйма пополам, и он пытается делить в уме, и у него заходит ум за разум.

И каждый из нас пытается делить в уме, и у всех получаются разные ответы, и мы издеваемся друг над другом. И в перебранке мы забываем делимое, и дядюшке Поджеру приходится мерить снова.

Теперь он пытается это сделать с помощью шнура, и в самый ответственный момент, когда этот старый дурень наклоняется под углом в сорок пять градусов к плоскости стула, пытаясь дотянуться до точки, расположенной ровно на три дюйма дальше, чем та, до какой он может дотянуться, шнур соскальзывает - и он обрушивается на фортепиано, причем внезапность, с которой его голова и все тело в одно и то же мгновение соприкасаются с клавиатурой, производит неповторимый музыкальный эффект.

И тетушка Мария говорит, что она не может допустить, чтобы дети оставались тут и слушали такие выражения.

Но вот дядюшка Поджер делает наконец нужную отметку, и левой рукой наставляет на нее гвоздь, и берет молоток в правую руку. И первым ударом он расшибает себе большой палец и с воплем роняет молоток кому-то на ногу.

Тетушка Мария кротко выражает надежду, что в следующий раз, когда дядя Поджер надумает вбивать гвоздь в стену, он предупредит ее заблаговременно, чтобы она могла уложиться и съездить на недельку, пока это происходит, в гости к своей матери.

"Уж эти женщины! Они вечно подымают шум из-за ерунды! - отвечает дядюшка Поджер, с трудом поднимаясь на ноги. - А мне вот по душе такие дела. Приятно изредка поработать руками".

И тут он делает новую попытку, и при втором ударе весь гвоздь и половина молотка в придачу уходят в штукатурку, и дядю Поджера по инерции бросает к стене с такой силой, что его нос чуть не превращается в лепешку.

А нам приходится снова искать линейку и веревку, и на стене появляется новая дыра; и к полуночи картина водружена на место (правда, очень криво и ненадежно), и стена на несколько ярдов вокруг выглядит так, будто по ней палили картечью, и все в доме издерганы и валятся с ног... все, кроме дядюшки Поджера.

"Ну вот и все! - говорит он, грузно спрыгивая со стула прямо на мозоль поденщицы и с гордостью взирая на произведенный им разгром. - Ну вот! А другой на моем месте еще вздумал бы кого-нибудь нанимать для такого пустяка".

Когда Гаррис достигнет почтенного возраста, он будет точь-в-точь как дядюшка Поджер, я так ему и сказал. Я добавил, что не допущу, чтобы он взваливал на себя так много работы.

Я сказал:

Нет, уж лучше ты раздобудь бумагу, карандаш и прейскурант и пусть Джордж записывает, а я буду все делать.

Первый вариант составленного нами списка пришлось забраковать. Несомненно, Темза в своем верхнем течении недостаточно судоходна и по ней не сможет подняться судно, которое вместит все, что мы сочли необходимым взять с собой в путешествие. Мы разорвали список и озадаченно посмотрели друг на друга.

Джордж сказал:

Так ничего не выйдет. Нужно думать не о том, что нам может пригодиться, а только о том, без чего мы не сможем обойтись.

Джорджу иногда приходят в голову дельные мысли. Просто удивительно! Эта его мысль, несомненно, была мудрой - причем не только по отношению к данному случаю, но и по отношению ко всему нашему странствию по реке жизни. Сколько людей, плывущих по этой реке, рискует затопить свои ладьи, перегружая их всяким нелепым скарбом, который, как им думается, сделает путешествие приятным и удобным, а на самом деле оказывается просто-напросто ненужным хламом.

Чем только не нагружают они свое утлое суденышко, заваливая его до самой верхушки мачты! Тут и нарядное платье и огромные дома; бесполезные слуги и толпы светских знакомых, которые ценят вас не дороже двух пенсов и за которых вы не дадите и полутора; пышные приемы с их смертной тоской; предрассудки и моды, тщеславие и притворство, и - самый громоздкий и бессмысленный хлам! - опасение, что о вас подумает ваш сосед; тут роскошь, вызывающая только пресыщение; удовольствия, набивающие оскомину; показная красота, подобная тому железному венцу, который в древние времена надевали на преступника и от которого нестерпимо болела и кровоточила голова.

Все это хлам, старина! Выбрось его за борт! Он делает твою ладью такой тяжелой, что ты надрываешься, сидя на веслах. Он делает ее такой неповоротливой и неустойчивой, что у тебя нет ни минуты покоя, ни минуты отдыха, которую ты мог бы посвятить мечтательной праздности; тебе некогда взглянуть ни на легкую рябь, скользящую по отмели, ни на солнечных зайчиков, прыгающих по воде, ни на могучие деревья, глядящие с берегов на свое отражение, ни на зеленые и золотые дубравы, ни на волнующийся под ветром камыш, ни на осоку, ни на папоротник, ни на голубые незабудки.

Выбрось этот хлам за борт, старина! Пусть будет легка ладья твоей жизни, возьми в нее только самое необходимое: уютное жилище и скромные радости; ту, которая тебя любит и которая тебе дороже всех; двух-трех друзей, достойных называться друзьями; кошку и собаку; одну-две трубки; вдоволь еды и вдоволь одежды и немножко больше, чем вдоволь, питья, ибо жажда - страшная вещь.

И ты увидишь тогда, что ладья твоя поплывет легче, что ей почти не грозит опасность перевернуться, да и не беда, если она перевернется: нехитрый, добротный груз ее не боится воды. Тебе хватит времени и на размышление, и на труд, и на то, чтобы насладиться солнечным светом жизни, и на то, чтобы слушать, затаив дыхание, Эолову гармонию, которую посланный богом ветерок извлекает из струн человеческого сердца, и на то, чтобы...

Прошу прощения, я отвлекся.

Итак, мы поручили составление списка Джорджу, и он приступил к делу.

Обойдемся без палатки, - сказал Джордж. - Лучше возьмем лодку с тентом. Это проще и удобнее.

Мысль показалась удачной, и мы ее одобрили. Не знаю, видели ли вы когда-нибудь такую вещь. Вы укрепляете над лодкой железные дуги и натягиваете на них большой брезент, прикрепляя его к бортам лодки от носа до кормы, и лодка превращается в своеобразный домик, и в нем очень уютно, хотя и чуточку душно, но что поделаешь, все на свете имеет свою оборотную сторону, как сказал один человек, когда у него умерла теща и пришлось раскошелиться на похороны.

Джордж сказал, что в таком случае нам достаточно будет взять: пледы (по одному на каждого), фонарь, кусок мыла, щетку, гребенку (одну на всех), зубные щетки (на каждого отдельно), таз, зубной порошок, бритвенный прибор (не правда ли, это похоже на урок иностранного языка) и штуки две купальных полотенец. Я заметил, что люди всегда делают грандиозные приготовления, когда собираются ехать куда-нибудь поближе к воде, но что они не так уж много купаются, когда приезжают на место.

То же самое получается, когда едешь на морские купания. Обдумывая поездку в Лондоне, я всегда твердо решаю, что буду вставать рано утром и купаться до завтрака, и я благоговейно укладываю в чемодан трусики и купальное полотенце. Я всегда беру с собой красные трусики. В - красных трусиках я себе очень нравлюсь. Они мне очень идут.

Но стоит мне приехать на побережье, и я чувствую, что меня не так тянет к утреннему купанью, как тянуло, когда я был в городе. Наоборот, я скорее чувствую, что меня тянет валяться в постели до последней минуты, а потом сразу спускаться к завтраку. Однажды добродетель все-таки берет верх, и я встаю ни свет ни варя, и кое-как одеваюсь, и беру трусики и полотенце, и мрачно плетусь к морю. Но оно меня не радует. Словно кто-то нарочно приберегает для меня особенно пронизывающий восточный ветер, и выкапывает все острые камни, и кладет их сверху, и затачивает выступы скал, и слегка присыпает их песочком, чтобы я не мог их разглядеть, а потом берет и переносит море куда-то дальше. И вот я должен, дрожа от холода и обхватив плечи руками, прыгать по щиколотку в воде добрых две мили. А когда я добираюсь до моря, то встреча оказывается бурной и в высшей степени оскорбительной.

Огромная волна хватает меня и швыряет так, что я с размаху сажусь на каменную глыбу, которая подложена тут специально для меня. И, прежде чем я успеваю вскрикнуть "ох!" и сообразить, что случилось, налетает новая волна и выносит меня в открытый океан. Я начинаю отчаянно барахтаться, стремясь выплыть к берегу, и мечтаю увидеть вновь родимый дом и верных друзей, и жалею, что обижал сестренку в мальчишеские годы (я хочу сказать, в мои мальчишеские годы). В ту самую минуту, когда я окончательно прощаюсь со всякой надеждой, волна отступает и оставляет меня распластанным на песке с раскинутыми руками и ногами наподобие морской звезды, и я поднимаюсь, и оглядываюсь, и вижу, что боролся за свою жизнь над бездонной пучиной глубиною в два фута. Я ковыляю к берегу, и одеваюсь, и плетусь домой, где мне надо изображать, что я в восторге.

И вот теперь, если послушать нас, то можно подумать, что все мы собираемся каждое утро совершать дальние заплывы. Джордж сказал, что приятно проснуться в лодке ранним утром, когда еще свежо, и окунуться в прозрачную реку. Гаррис сказал, что купанье до завтрака - незаменимое средство для улучшения аппетита. Он сказал, что у него лично от купанья всегда улучшается аппетит. Джордж заметил, что если Гаррис собирается есть больше, чем всегда, то он, Джордж, вообще возражает против того, чтобы Гаррис купался даже в ванне.

Он сказал, что грести против течения с грузом провианта, необходимым для прокормления Гарриса, и без того каторжная работа.

На это я возразил Джорджу, что зато нам всем будет намного приятнее сидеть в лодке с чистеньким и свеженьким Гаррисом, пусть даже ради этого нам придется взять несколько сот фунтов съестного сверх нормы. И Джордж, рассмотрев дело с моей точки зрения, взял назад свой возражения по поводу купанья Гарриса.

Мы наконец сошлись на том, что захватим три купальных полотенца, чтобы не дожидаться друг друга.

По поводу одежды Джордж сказал, что достаточно взять по два спортивных костюма из белой фланели, а когда они запачкаются, мы их сами выстираем в реке. Мы спросили его, пробовал ли он стирать белую фланель в реке, и он нам ответил:

Собственно говоря, нет, но у меня есть приятели, которые пробовали и нашли, что это довольно просто.

И мы с Гаррисом имели слабость поверить, что он и в самом деле представляет себе то, о чем говорит, и что три приличных молодых человека, не имеющих видного положения и влияния в обществе и не обладающих опытом в стирке, действительно могут с помощью куска мыла отмыть в водах Темзы свои рубашки и брюки.

Впоследствии нам было суждено узнать - увы, слишком поздно, - что Джордж просто гнусный обманщик и ровным счетом ничего не смыслит в этом деле. Если бы вы увидели нашу одежду после... Но, как пишут в наших бульварных романах, не будем предвосхищать события.

Джордж склонил нас к тому, чтобы взять по смене белья и большой запас носков на тот случай, если лодка перевернется и надо будет переодеваться, а также побольше носовых платков, которые понадобятся для вытирания вещей, и по паре кожаных ботинок, кроме спортивных туфель, - тоже на случай, если мы перевернемся.

КОНТРОЛЬНЫЕ ДИКТАНТЫ С ГРАММАТИЧЕСКИМИ ЗАДАНИЯМИ

Дядюшка, не ответив, улыбнулся. Ни на кого не глядя, он сдунул пыль с крышки гитары, настроил ее и поправился в кресле. Несколько театральным жестом, отставив локоть, он взял гитару повыше шейки и, подмигнув Анисье Федоровне, взял один звонкий, чис-

тый аккорд. Мерно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню «По у-ли-це мостовой...». В такт со степенным ее весельем запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и, закрывшись платочком, вышла из комнаты.

Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню. Чуть-чуть что-то смеялось в его лице, под седым усом, особенно тогда, когда песня расходилась, ускоряемая им, и в местах переборов открывалось что-то необъяснимое.

Прелесть, дядюшка, еще! - закричала Наташа. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку. - Николенька! - говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это за чудесное такое? (По Л. Н. Толстому.)

(136 слов. Правописание безударных гласных в корне, приставок, суффиксов существительных, глаголов, деепричастий. Слитное и раздельное написание не и ни с разными частями речи, правописание наречий. Знаки препинания при однородных членах, обособленных определениях и обстоятельствах, диалоге.)

Задания.

1. Озаглавьте текст.

2. Произведите морфемный разбор слов оглядываясь (I вариант), спрашивая (II вариант).

3. Выпишите из текста, поставив вопрос, деепричастие совершенного вида (I вариант), несовершенного вида (II вариант).

4. Подчеркните в тексте деепричастный оборот (I вариант), причастный оборот (II вариант). Какими членами предложения они являются?

ОТЪЕЗД ИЗ ЗАМКА

Герцог получил немалое удовольствие, пригласив Дон Кихота и Санчо в замок и забавляясь их чудачеством. Но Дон Кихот начал тяготиться неволей и праздной жизнью, полагая, что настоящий, а не мнимый рыцарь, странствуя, не должен предаваться лени и беспрестанным увеселениям и сидеть сложа руки. Вот почему он попросил позволения уехать.

Попрощавшись со всеми рано утром, Дон Кихот, облаченный в те же нелепые доспехи, предстал на площади перед замком. С галереи, недоумевая, еле-еле сдерживаясь от смеха, на него глазели все обитатели замка: герцог, герцогиня, придворные... Восседая на своем сером, Санчо был рад-радехонек: герцогский управитель вручил ему, не скупясь, двести золотых.

Учтиво поклонившись герцогу, а равно и всем присутствующим, Дон Кихот поворотил Росинанта и, сопровождаемый Санчо, выехал за ворота в открытое поле, говоря:

Со свободой, Санчо, несравнимы никакие сокровища! (По М. де Сервантесу.)

(126 слов. Слитное и раздельное написание не с разными частями речи, буквы з - с в приставках, правописание приставок пре-, при-, сложных слов, безударных гласных в корне слова. Знаки препинания при однородных членах с обобщающим словом и без него, в сложном предложении, при диалогических репликах.)

Задания.

1. Определите вид деепричастий в первом абзаце (I вариант), в 3-м абзаце (II вариант).

2. Подчеркните как члены предложения деепричастные обороты (I вариант), одиночные деепричастия (II вариант).

3. Образуйте деепричастия и причастия от глаголов тяготиться (I вариант), поворотить (II вариант).

Как раз в эти золотые, светлые сентябрьские дни на воле, о которой мечтают на лавочках, глядя в синюю даль, на этой настоящей воле был осенний перелет птиц, с севера на юг над реками быстрой Сосной и тихим Доном, на берега Малой Азии.

Курлыкали журавли и, расстраивая свои треугольники, спускались отдыхать на низком берегу Сосны. Гуси строгими треугольниками торжественно летели, отрывисто переговариваясь; они ночевали вместе с утками на воде, выставляя на своем берегу сторожей.

Лебеди совсем не отдыхали и летели так высоко, что только по серебру их грудей в чистом воздухе и по каким-то гармоническим, особенным ладам можно было догадаться о них. Белые рыболовы, чайки разных пород еще не трогались и вились на гнутых крыльях у самой воды. (М. Пришвин.)

(116 слов. Правописание безударных гласных в корне, окончаний разных частей речи, имен собственных, дефисное написание неопределенных местоимений. Знаки препинания при обособлении обстоятельств.)

Задания.

1. Выделите в тексте 2-го абзаца (I вариант), 3-го абзаца (II вариант) деепричастия и укажите их формообразующие аффиксы.

2. Произведите морфологический разбор слов расстраивая, вились (I вариант), переговариваясь, гнутых (II вариант).

3. В каком случае можно произвести замену деепричастного оборота другой синтаксической конструкцией? Приведите пример.

4. Приведите примеры слов разных частей речи, участвующих в создании образности при описании перелета птиц.

Фрагмент романа
"Наташа у дяди"

Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой-нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
- Это у меня мой Митька кучер... Я ему купил хорошую балалайку, люблю, - сказал дядюшка.
- Как хорошо, право отлично, - сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
- Как отлично? - с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат.
- Не отлично, а это прелесть, что такое! - Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
- Вот в этом колене не то делает, - вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. - Тут рассыпать надо - чистое дело марш - рассыпать...
- А вы разве умеете? - спросила Наташа. - Дядюшка не отвечая улыбнулся.

Посмотри-ка, Анисьюшка, что струны-то целы что ль, на гитаре-то? Давно уж в руки не брал, - чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у-ли-и-ице мостовой.
В такт, в раз с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало все существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически-твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть-чуть что-то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что-то.

- Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, - закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. - Николенька, Николенька! - говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое? Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню…

- Ну, ну, голубчик, дядюшка, - таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, - один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.

- Ну, племянница! - крикнул дядюшка, взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала - эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de châle давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.

Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.

Послесловие к концерту оркестра русских народных инструментов в Атланте

Тут без помощи Льва Николаевича Толстого не обойтись. Ныряю, как в омут, в его роман «Война и мир» и выныриваю в том самом месте, когда Наташа Ростова оказалась однажды в гостях у своего дядюшки.

«Из коридора стали слышны звуки балалайки, на которой играл, очевидно, какой-нибудь мастер этого дела.
- Это у меня мой Митька-кучер. Я ему купил хорошую балалайку, люблю, - сказал дядюшка.
- Прелесть что такое! Ещё, пожалуйста, ещё, - сказала Наташа, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять задребезжал «Барыню» с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову набок с чуть заметной улыбкой... Хотелось ещё и ещё слушать эту музыку».

А теперь перенесёмся из России тех еще времен в Америку наших дней.
Дворец искусства и культуры в Розвилле. Просторный зал. На сцене... Тут я должен набрать в лёгкие побольше воздуха, принять соответствующую позу и только после этого громогласно объявить: на сцене американский оркестр русских народных инструментов! Каково? Звучит?
Генеральная репетиция перед концертом. Я удобно пристраиваюсь в одном из кресел зала, поближе к выходу, на случай, ежели чего, чтобы незаметно улизнуть через ближайшую дверь.
И вот оркестр заиграл.
Часто ли вам, уважаемые читатели, приходилось слышать, сидя где-нибудь на берегу моря или океана, шум набегающих волн? Прилив, отлив. Ничего так не успокаивает, между прочим, как эти то накатывающие, то ускользающие звуки морской стихии. И я неожиданно ощутил себя сидящим не в концертном зале, а где-то на далёком берегу, где, как поётся в песне, «раскинулось море широко». А ещё мне показалось, что и программа концерта построена по принципу морской стихии – прилив, отлив. То вдруг одинокий голос домры трепетно начинает выбрировать, донося до слуха щемящую мелодию песни «Выхожу один я на дорогу», то вдруг пространство оглашает коллективное и мощное «Во ку, во кузнице», то вдруг весёлая пляска овладевает вашим вниманием, увлекая своими ритмами.
И прилип я к своему креслу, забыв, разумеется, про ближайшую дверь, и про то, что собирался улизнуть как можно пораньше.

Вот в этом колене не то делает, - вдруг с энергетическим жестом сказал дядюшка, прислушиваясь к игре Митьки-кучера. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать.
- А вы разве умеете? – спросила Наташа. Дядюшка, не отвечая, улыбнулся... Ни на кого не глядя, сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле.
Чуть-чуть что-то смеялось в его лице, с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся темп и в местах переборов отрывалось что-то.
- Прелесть, прелесть, дядюшка! Ещё, ещё! – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его.

Я вслушивался в каждую новую мелодию, исполняемую оркестром и не переставал удивляться тому, как эти люди, далёкие от России и от всего русского, как эти люди смогли проникнуться столь неподдельной любовью и к русским обычаям, и к русской культуре, и к русской народной музыке. Что побуждает их с таким неподражаемым трепетом исполнять каждую русскую песню?
И ещё мне подумалось в момент, когда репетиция оркестра подходила к концу, (ну, это уж совсем фантастика!) что бы сказала Наташа Ростова, окажись она рядышком со мной в этом прекрасном концертном зале в Розвилле.
- Прелесть, прелесть, господа! Ещё, ещё! – не уставала бы восклицать юная толстовская героиня. А потом, под завершение финального концертного номера - кто знает?– может быть, взбежала бы на сцену да и обняла бы уже не своего, а другого дядюшку, незнакомого, американского и поцеловала бы его в порыве благодарности за то, что на балалайке и на всех других струнных инструментах прекрасно играет, за то, что оркестр такой удивительный создал на радость себе и людям. За прекрасный танцевальный коллектив. Да мало ли за что?..

А теперь небольшая справка.
Дядюшку этого зовут Дэвид Купер.
«Американец с русской душой», как сказала о нём его жена Жанна.
Бессменный руководитель коллектива в течении 22 лет. Не только талантливый организатор, но и одарённый музыкант-исполнитель.
С детства интересовался русской культурой. Закончил Чикагское музыкальное училище. Затем был направлен в Киев на стaжаровку в музыкальное училище имени Глиэра. В училище он научился играть на балалайке и домре. До этого уже играл на всех других струнных инструментах. В течение года брал уроки русского языка, одновременно осваивая искусство игры на балалайке, на домре, на жалейках, на сопилках, на всевозможных дудочках, гуслях. Вернулся в Америку с одной, но пламенной страстью – создать оркестр русских народных инструментов. И вот 22 года тому назад в жизни Дэвида Купера произошло событие, которое определило всю его дальнейшую жизнь – первый концерт оркестра русских народных инструментов. В его составе было тогда 11 человек. Сейчас в оркестре 35 музыкантов, из них только пятеро русских.

«... В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
- Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
- Да, - сказал Николай. – Тебе не холодно?
- Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо...»

И мне тоже, - говорю я теперь вослед Наташе Ростовой, покидая концертный зал.
По дороге домой, после репетиции оркестра, начал вдруг непроизвольно напевать про себя давно позабытую, в моменты далёких застолий петую русскую народную песню «Во ку, во кузнице»... И привязалась она ко мне в тот субботний день не на час и не на два. И знаете, я и не старался отогнать её. Вдвоём ведь оно веселее.
Как тут не вспомнить Пушкина:
Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска.

Лев Рахлис, Атланта