Художник автор княжны таракановой. Обо Всём. Непокорная княжна Тараканова

Сюжет

Запертая в камере Петропавловской крепости молодая женщина ожидает конца. Нева вышла из берегов, город оказался во власти стихии. И узники тюрьмы были последним предметом заботы петербуржцев — самим бы уцелеть.

Женщина так молода, лицо ее, даже искаженное гримасой ужаса, остается красивым. Шелк платья напоминает о времени былой роскоши. На первом плане художник изобразил крысу, также пытающуюся спастись, но очевидно, что скоро она разделит участь девушки. На столе — хлеб и вода. Тяжелая атмосфера замкнутого пространства, из которого узнице не спастись.

«Княжна Тараканова» (1864). Источник: wikipedia.org

Для зрителей XIX века, незнакомых с кино, телевизионными новостями и компьютерными играми, картина была олицетворением хоррора. Мурашки бежали по коже, ужас охватывал при мысли, что наводнение может прийти в город вновь, и жертвой стихии может стать каждый.

Контекст

Происхождение , представлявшейся внебрачной дочерью Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, неизвестно. Она представлялась как госпожа Франк, Шель, Тремуль, Алия Метте, принцесса Владимирская, принцесса Залгомир, графиня Пенесберг, графиня Зелинская, Елизавета, принцесса Всероссийская.

В России о ней узнали незадолго до бунта Емельяна Пугачева. Екатерина II поначалу не придала особого значения этой девице и ее сказкам, но, узнав об участии польского капитала в поддержке авантюристки, изменила свое мнение. Она отправила Алексея Орлова с заданием доставить так называемую принцессу в Россию.

Действуя элегантно, граф, очаровав и пообещав жениться, заманил девушку на корабль. Там ее арестовали. Произошло это в мае 1775 года в Ливорно. Попав в Петербург, «принцесса» оказалась в деревянной тюрьме Алексеевского равелина Петропавловской крепости. При ней неотлучно находились трое стражников. В декабре того же года девушка скончалась от туберкулеза.

Же, страшное по своим масштабам, произошло через два года после смерти Таракановой — в 1777 году. В Петропавловской крепости тогда погибли узники, находившиеся в камерах первого этажа.

«7 ноября 1824 года на площади у Большого театра» Ф. Я. Алексеев. Источник: wikipedia.org

К тому времени, когда Флавицкий начал работу над картиной, в народе уже ходила легенда о гибели авантюристки во время разгула стихии. Кстати, самозванка никогда не называла себя княжной Таракановой. Фамилия, созданная молвой, возможно, отсылает к названию места, где родился Алексей Разумовский, — Дараган, или Таракан.

Портретов «принцессы» не сохранилось, но в описаниях европейцев она предстает девушкой прекрасного вида и стана, с красивой грудью, белым телом и румянцем на лице. Алексей Орлов же писал Екатерине II, что «принцесса» с неопределенным цветом лица («не бела, не черна»), с большими темно-карими глазами, длинными волосами и веснушками.

Художник сознательно взял за основу фольклор, а не реальные факты. Создавая драматический образ жертвы политических репрессий Екатерины II, Флавицкий намекал на современную ему обстановку.

Полотно впервые экспонировалось в 1864 году на выставке императорской Академии художеств. Александр II после посещения выставки потребовал указать в каталоге, что сюжет не имеет исторической истины. А еще через несколько лет по приказу императора на основе гос. архивов была написана и опубликована статья «О самозванке, выдавшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, по архивным источникам».

Судьба художника

Константин Флавицкий рано остался сиротой. Семь лет он был вынужден провести в воспитательном доме для бедных. Каким-то чудом он смог проявить свои творческие способности и стать пенсионером Общества поощрения художников. Позднее он закончил Академию художеств в Петербурге и получил право на заграничную поездку.

Портрет К. Д. Флавицкого (1866) Ф. А. Бронников.

Упоминание этого имени у большинства читателей на-верняка ассоциируется с прекрасным полотном Констан-тина Флавицкого, которое экспонируется в Третьяковской галерее.

Одиночная камера Петропавловской крепости. Сквозь решетку окна хлещут ледяные потоки петербургского на-воднения. Несчастная женщина забралась на тюремную кровать, которая вот-вот скроется под водой. Ее роскош-ное платье резко контрастирует с убогим убранством ка-земата. Две крысы ищут спасения у ног арестантки. Голова ее откинута назад, волосы распущенные, руки бессильно свисают вдоль тела.

Кстати, о руках. Если поближе подойти к картине и внимательно присмотреться, то обнаружится удивитель-ная вещь: их у княжны четыре. Две, которые я упомянул выше, и еще две, сложенные на груди. Они просматрива-ются под верхним слоем краски. Именно так их сначала и написал художник. Но потом нашел более отвечающее безысходному настроению полотна положение и перепи-сал руки заново.

Картина наделала много шума, была необычайно попу-лярна и путешествовала с выставки на выставку. Однажды в дороге полотно не уберегли от дождя, и первая пара рук, до поры скрытая верхним слоем краски, явственно про-ступила наружу. Полотно неоднократно реставрировали, но безуспешно: руки предательски появляются вновь и вновь.

Впрочем, я отвлекся. Наш рассказ совсем не об этой особенности картины, а совсем об иной ошибке худож-ника — исторической. В нее, историю, нам и предстоит окунуться.

Итак, начнем с того, что истинная княжна Тараканова к эпизоду, запечатленному Флавицким,никакого отноше-ния не имеет. Постриженная в 1785 году в монахини под именем Досифеи, она остаток жизни провела в московском Ивановском монастыре. Здесь по большим церковным праздникам ее посещал сам митрополит Платон и другие знатные особы. Последние годы монахини прошли в пол-ном уединении, даже богослужения проводились для нее одной. Похоронили Досифею в Новоспасском монастыре, в усыпальнице бояр Романовых. На могильной плите зна-чится лишь монашеское имя и день кончины — 4 февраля 1810 года.

Как видите, истинная княжна Тараканова жизнь свою закончила вовсе не столь трагически, как особа, изобра-женная Флавицким. Впрочем, он изобразил на картине вовсе не ее. А кого же?

Самозванку, «всклепавшую на себя имя» или, говоря современным языком, выдававшую себя за княжну Тара-канову. Происхождение этой легендарной особы весьма туманно. Одни историки называют ее дочерью пражского трактирщика, другие — нюрнбергского булочника, а тре-тьи утверждают, что она была плодом любви персидского шаха и его грузинской наложницы.

Что истина — не столь и важно, ведь впоследствии за кого только она себя не выдавала, каким именем не зва-лась! Одни знали ее как мадмуазель Франк, другие — как мадам Тремуйль. То она зовется Алиной, то носит имя Шель. То предстает графиней Силинской, то принцессой Азовской. Столь же стремительно меняются и места жи-тельства. Киль и Берлин, Гент и Лондон. И везде богатые почитатели, не жалеющие средств для обворожительной прелестницы. Многие из воздыхателей вскоре оказыва-лись не только без своих сбережений, но и в долговых тюрьмах. А ловкая аферистка в очередной раз меняла имя, родословную, титул и место жительства.

Наконец, в 1772 году Али-Эмете, как ее звали до этого, превраща-ется в принцессу Елизавету Владимирскую, представи-тельницу богатого русского рода. По очередной легенде она воспитывалась у дяди в Персии, а достигнув совер-шеннолетия, перебралась в Европу. В дальнейшие ее пла-ны якобы входят поиски российского наследства. И вновь обворожительную особу, свободно говорящую на многих европейских языках, неплохо рисующую и играющую на арфе, окружают многочисленные поклонники. Они охот-но оплачивают ее пребывание в Париже в течение двух лет, и лже-Елизавета не знает отказа ни в чем.

Вынужден сознаться: борясь со всевоз-можными заблуждениями и распространенными ошиб-ками, я, возможно, сам в описании бурной юности «принцессы Владимирской» допускаю непреднамерен-ное искажение действительности. По той простой при-чине, что трудно понять, что в ее биографии — правда, а что — вымысел. Ее современники приводят взаимоис-ключающие факты, а уж в нынешней литературе можно обнаружить самые разнообразные описания ее полной приключений жизни. Поэтому уклонюсь от безнадежной попытки докопаться до истины. Вместо этого предлагаю сразу перенестись к тем годам, когда наша героиня очути-лась (опять-таки абсолютно неясно, как и зачем!), в Поль-ше.

Здесь она попадает в крут Барских конфедератов князя Радзивилла, человека более чем состоятельного и често-любивого. И объявляет себя дочерью императрицы Елиза-веты Петровны, сестрой Емельяна Пугачева. У Радзивилла новоявленная претендентка на Российский престол ищет поддержки и помощи в осуществлении своих планов, но вскоре убеждается, что тот способен только произносить красивые речи перед единомышленниками. И «Всероссий-ская княжна» решает действовать самостоятельно.

Она то обращается с пространным посланием и доби-вается встречи с султаном, то пытается вести переговоры с самим кардиналом. Эти действия, естественно, получа-ют огласку в России и не могут оставить безучастными Екатерину Вторую. И вот монархиня, изрядно напуганная только что подавленным бунтом Пугачева, поручает графу Алексею Орлову «схватить бродяжку» и поставить крест на ее притязаниях на престол.

Орлов приступает к осуществлению хитроумного пла-на, для чего, притворившись очередным поклонником но-воявленной княжны Таракановой, предлагает ей не толь-ко материальную помощь, но и руку.

Венчание состоялось в Италии, на одном из кораблей русской эскадры, стоявшем в Ливорно. На его борту молодых и арестовали. Орлова, конечно, только для вида. А вот «Елизавета Вторая» вскоре очутилась в Петропавловской крепости. Правда, вначале ей отвели несколько комнат, кормили с комендантской кухни и даже отдали в распоря-жение двух служанок и личного врача.

Екатерина была не в восторге от такого проявления гуманизма и требовала у князя Алексея Голицына ско-рейшего завершения следствия. Узница, в свою очередь, умоляла фельдмаршала о личной встрече с государыней, но добилась обратного: она была помещена в одиночный каземат на хлеб и воду.

Именно этот печальный этап жизни самозванки и запечатлел на своей картине «Княжна Тараканова» Кон-стантин Флавицкий. И сделал это весьма реалистично и убедительно.

С каким же заблуждением я борюсь, о какой ошибке художника собираюсь поведать?

Исключительно о той, что несчастная женщина не мог-ла погибнуть от наводнения 1777 года. По одной простой причине: она скончалась от чахотки за два года до сти-хийного бедствия. Произошло это 4 декабря 1775 года. Арестантка унесла с собой в могилу и тайну рождения, и подлинное имя, не открывшись перед кончиной даже священнику.

Обрядов при ее погребении не было совершено ни-каких.

И в заключение. В каталоге академической выставки 1864 года, где полотно экспонировалось впервые, по рас-поряжению Александра Второго указали:

«Сюжет этой картины заимствован из романа, не име-ющего никакой исторической истины».

К.Флавицкий, Княжна Тараканова, 1864г, холст, масло
Государственная Третьяковская галерея, Москва (Увеличение изображения по клику)

Впервые эту, в свое время нашумевшую картину, до сих пор привлекающую внимание множества посетителей Третьяковской галереи, увидели на выставке Академии художеств в 1864 году. Полотно К.Флавицкого волновало своим остродраматичеким сюжетом.
Живописец изобразил каземат в Петропавловской крепости, за стенами бушует буря, высоко поднялись воды разъяренной Невы, началось наводнение...
Вода уже врывается в темницу. На кровати стоит прислонившаяся к стене красивая, грациозная женщина. Она в отчаянии, близок ее смертный час. Мокрые крысы выбираются из воды и ищут спасения на постели узницы.
На знаменитой картине Флавицкого под именем княжны Таракановой изображена, действительно жившая во времена императрицы Екатерины II, молодая красивая авантюристка, непроглядно-темного происхождения, которая выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и одновременно за родную сестру Емельяна Пугачева. Она была арестована в Италии по приказу Екатерины II и умерла в каземате Петропавловской крепости в конце 1775 года.
В истории России немало легенд и былей, но эта, благодаря картине, интересует каждого, кто видит её в галерее.


B октябре 1772 года в Париже объявилась молодая очаровательная женщина - та самая, которая позже стала называть себя Таракановой.
У нее было и другое имя - Али Эмети, княжна Владомирская. Она остановилась в роскошной гостинице на острове Сен-Луи и жила на широкую ногу, о чем вскоре узнал весь Париж. Ее окружали толпы прислуги. Рядом всегда находились барон Эмбс, которого она выдавала за своего родственника, и барон де Шенк, комендант и управляющий.
Приезд таинственной иностранки привнес в жизнь парижан необычайное оживление. Принцесса Владомирская открыла салон, рассылала приглашения, и на них охотно откликались.
Сказать по правде, публика у нее собиралась самая разношерстная: так, среди представителей знати можно было встретить торговца из квартала Сен-Дени, которого звали попросту Понсе, и банкира по имени Маккэй. И тот, и другой почитали за великую честь оказаться в столь изысканном обществе.
Торговец с банкиром уверяли, что всегда рады оказать помощь высокородной черкесской княжне (ибо, по ее словам, родилась она в далекой Черкесии), которая вот-вот должна была унаследовать огромное состояние от дяди, ныне проживающего в Персии.

Как же выглядела таинственная княжна? Вот как ее описывает граф Валишевский:
"Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее пепельные волосы, как у Елизаветы, цвет глаз постоянно меняется - они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность,и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры - похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку,точнее, так называют ее многие,- племянницу знатного, богатого перса..."

Есть и другое, довольно любопытное описание княжны Таракановой - оно принадлежит перу князя Голицына: "Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, когда странствовала по разным государствам. За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по-персидски и по-арабски".

Среди гостей, особенно часто наведывавшихся к княжне, был польский дворянин граф Огинский. Он прибыл в Париж, чтобы просить французского короля помочь его многострадальной Польше.
Был у княжны и другой верный поклонник - граф де Рошфор-Валькур, которого ее красота буквально пленила. Граф признался княжне в любви, и та, похоже, не осталась равнодушной к его чувству.
Но вот неожиданность! Королевские жандармы заключили под стражу, так называемого, барона Эмбса! Оказалось, что он вовсе не барон и не родственник княжны, а обыкновенный фламандский простолюдин и ее любовник. Арестовали же его за то, что он отказался платить в срок по векселям. Правда, вскоре его выпустили - под залог. И дружная компания (княжна, Эмбс и Шенк)спешно отбыла в Германию...
Граф де Рошфор, сгоравший от любви, последовал за своей возлюбленной во Франкфурт. Больше того: он представил княжну князю Лимбург-Штирумскому, владетелю, как и большинство немецких мелкопоместных дворян, крохотного участка земли и предводителю войска из дюжины солдат. Князь Лимбургский тут же влюбился в прекрасную черкешенку И та решила поиграть на его страсти - разумеется, с выгодой для себя. Ей это удалось, причем настолько, что, в конце концов, князь попросил ее руки! 0 существовании настоящей княжны Таракановой ей могло быть известно понаслышке - стало быть, она вполне могла присвоить себе ее имя и дурачить людей направо и налево. Так, например, доподлинно известно, что, наезжая в разные европейские города, она представлялась под различными именами называясь, в частности, то мадемуазель Франк, то мадемуазель Шоль, и повсюду заводила любовные связи и выманивала у простодушных поклонников деньги.
А между тем князь Лимбургский постепенно становился рабом своей страсти. Ослепленный любовью, он не заметил, как в окружении княжны Таракановой, теперь все ее называли именно так, появился поляк по фамилии Доманский. Он был молод, хорош собой, обладал живым умом и отличался завидной храбростью, причем не только на словах, как многие, а и на деле. Таким образом, в нашей истории возник еще один поляк - быть может, не случайно.
В 1772 и 1773 годах Польша переживала кризис, который, впрочем, ей так и не будет суждено преодолеть. Екатерина II навязала полякам в короли своего фаворита Станислава Понятовского. У власти он держался исключительно благодаря покровительству русских, прибравших к рукам буквально все: и польскую армию, и дипломатию, и местное управление. Большая часть польских дворян, грезивших об аристократической республике, взяла в руки оружие, чтобы защищать независимость своей родины. Но полки Станислава и Екатерины разбили повстанцев в пух и прах. А тем из них, кто выжил, пришлось покинуть Польшу.
Граф Огинский обосновался в Париже, а князь Карл Радзивилл, вильненский воевода и главный предводитель конфедератов (так называли польских дворян, восставших против Станислава) предпочел поселиться в Мангейме. За ним последовала большая часть его сторонников. Они не скрывали своего стремления - припервой же возможности вновь выступить с оружием в руках против Станислава. Доманскому больше, чем кому бы то ни было, не терпелось сразиться за независимость Польши.
При нем состояли некий Иозеф Рихтер, некогда служивший графу Огинскому в Париже. Огинский "уступил" его княжне Владомирской. Так Рихтер в свите княжны попал в Германию. Рихтер рассказал Доманскому, своему новому хозяину, о княжне, о ее "причудах, красоте и обаянии". И Доманский, питавший слабость к красивым женщинам, влюбился в нее без памяти. Наша княжна определенно напоминала сирену. Но после того, как в жизни княжны Таракановой появился Доманский, ее поведение резко изменилось. До сих пор Тараканова вела себя как отъявленная авантюристка. Теперь же она и вправду возомнила себя претенденткой на престол.
Шалемель-Лакур, наиболее подробно изучивший эту запутанную историю, считал, что такая перемена произошла с ней не случайно. Польские эмигранты хорошо понимали, что Екатерина была намерена стереть их родину с лица земли, и единственное, что могло спасти Польшу - это отстранение Екатерины от власти.
Может, ее следовало убить? Трудное дело, даже невозможное. А что, если выставить против Екатерины достойную соперницу, представив ее русскому народу как единственную законную наследницу российского престола? Неплохая идея! Россия испоконвеку считалась страной дворцовых заговоров и переворотов, где народ, готовый к любым неожиданностям, всегда жил в ожидании какого-то чуда.
В то время, когда Доманский повстречал Тараканову, в Европе только и говорили что о пугачевском бунте. Разве Пугачев не выдавал себя за царя Петра III? Того самого Петра III, мужа Екатерины II, которого убили сторонники Екатерины по ее же - как поговаривали - приказу. Пугачев, возникший невесть откуда, взял к объявил: - Я - Петр III, чудом спасшийся от смерти. Ступай же за мной, народ русский, и отомсти нечестивой жене, взалкавшей моей смерти! Однако же не успели казнить Пугачева, как объявился еще один "царь"- греческий врач по фамилии Стефано. Он странствовал по Черногории и во всеуслышание заявлял: - Я - царь Петр III! Таким образом, в сложившихся исторических условиях у женщины, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы, шансов было ничуть не меньше, нежели у каких-то там Пугачева или Стефано. Как раз в это время Тараканова участвовала во всех сборищах польских эмигрантов. Тогда-то князь Радзивилл, которому Доманский поведал о "явлении" княжны, написал: "Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное вашим высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую гeроиню". Единственным человеком, взирающим на всю эту мышиную возню с полным равнодушием, был князь Лимбургский. Он даже не заметил, что его возлюбленная изменяет ему с Доманским. Каково же было его изумление, когда Тараканова сообщила ему, что намерена покинуть Германию, потому как ее ожидают в Венеции. Она была с ним нежна, но во всем, что касалось ее амбиций, держалась твердо и решительно.
Как-то она показала ему письмо, полученное якобы от сподвижницы Радзивилла, где было написано, что Людовик XV одобряет ее намерение отправиться в Константинополь и заявить о своих правах на российский престол. К тому же в Венеции ее уже ждал Радзивилл.
Перед лицом столь убедительных политических доводов несчастному князю Лимбургскому ничего не оставалось, как смириться. Он поклялся, что будет любить Тараканову до конца своих дней, и, снарядив для нее величественный кортеж (на что ушли немалые деньги) проводил ее до Де-Пона. Больше того: он даже признал за нею право, в случае своей безвременной кончины, взять титул княжны Лимбург-Штирумской и закрепил это на бумаге. Так что Тараканова, прибыв 13 мая 1774 года в Венецию, уже представлялась как графиня Пинебергская - такназывалось одно из поместий князя Лимбургского.
Тараканова в гондоле поднялась вверх по Большому каналу. Ее встpeтил сам Радзивилл - он нижайше поклонился новоявленной русской императрице. Гондола доставила Тараканову в ее резиденцию. Но не на какой-нибудь постоялый двор, в гостиницу или частный дом, а прямиком в особняк французского посольства. Прямо как в сказке. Тем не менее документы бесспорно свидетельствуют о том, что Версаль почти признал Тараканову. Еще бы: ведь Огинский был там своим человеком. Став при Людовике "persona grata", он сумел пробудить во французском монархе сочувствие к cудьбе Польши. Кроме того, королевские дипломаты ошибочно полагали, будто власть Екатерины II была непрочной.

Но действительно ли министры Людовика верили в права Таракановой? Или же тут действовал по- литический расчет? К сожалению, ответить на этот вопрос однозначно нелегко.
Между тем Тараканова, надежно обосновавшись во французском посольстве, начала устраивать приемы. А лицезреть ее спешили многие и главным образом - обитатели французской колонии. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Радзивилл с Доманским у нее буквально дневали и ночевали. К ней наведывались английские купцы и аристократы. Итальянцы, однако, тоже не оставались в стороне.
Поляки из ее окружения были бедны, как церковные мыши, а содержать за свой счет целый «двор», пусть и небольшой, оказалось весьма и весьма накладно. Спустя какое-то время Тараканову начали одолевать кредиторы. И вот в один прекрасный день наша княжна без малейших колебаний велела собрать весь свой скарб и подалась в Рагузу.
Перед отъездом она созвала польских дворян, и обнадежила присутствующих, заявив, что сделает все возможное, чтобы наказать виновных и отомстить за все злодеяния, совершенные против Польши.
А Франция по-прежнему оказывала ей покровительство. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение загородную резиденцию, прекраснейшую виллу в окрестностях города И снова в ее салоне стали собираться аристократы со всей Европы. Никто из них ни на миг не сомневался в справедливости ее притязаний - они искренне верили, что недалек тот день, когда Тараканова, несчастная жертва политических интриг, заменит нечестивую Екатерину на российском престоле.
Судя по всему, она довольно хороша знала жизнь русского народа и неплохо разбиралась "во всем, что имело касательство к Востоку". Но неужели этого было достаточно, чтобы претендовать на российский престол? Иные в этом все же сомневались. И тогда, Тараканова призвала к себе Радзивилла и показала ему бумаги, среди которых была духовная Петра Великого и еще одна, написанная рукой Елизаветы и закрепляющая за Таракановой право на титулы и корону Российской империи. Таким образом, в своем завещании Елизавета признавала Тараканову родной дочерью и выражала волю, чтобы та сменила ее на престоле и правила под опекой князя Петра Гольштейна.
Как отмечает Шалемель-Лакур, Радзивилл нисколько не усомнился в подлинности ее бумаг. Поляк не удивился и тогда, когда Тараканова призналась ему, что Пугачев (как раз в это время он, подобно урагану, опустошал российские губернии) никакой не Петр III. В таком случае, кто? А просто, как и она, сын Елизаветы и Разумовского.
Тут уж она явно хватила через край. И Радзивилл, прежде всегда такой услужливый, стал посещать ее все реже и реже. К тому же тогда был подписан русско-турецкий мирный договор. И поляки, ненавидевшие Екатерину и Россию, теперь возлагали большие надежды на помощь Турции. Их надежды не оправдались, но в сложившейся политической ситуации авторитет Таракановой стал заметно падать.Поползли слухи, будто Тараканова - самая настоящая а в а н т ю р и с т к а. Радзивилл и его ближайшие сподвижники демонстративно вернулись в Венецию. И Тарака- новой пришлось жить только на собственные средства и те, что перепали ей от Доманского. Однако столь неожиданный поворот в судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать.
Вскоре ей стало известно, что в Средиземном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси.
Тараканова написала Орлову, признавшись, что она - истинная российская государыня, что Пугачев - ее брат, а турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым человеком на Руси - ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол. Но ответа она так и не получила.
А тем временем за нею по пятам, как когда-то в Париже и Венеции, толпой следовали кредиторы. И, как в Париже и Венеции, наша княжна взяла и втихомолку скрылась! Чуть позже она объявилась в Неаполе, в английском посольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его супруга, леди Гамильтон, встречали Тараканову с распростертыми объятиями и обхаживали, как настоящую царицу. В Риме, куда она вслед за тем подалась, ее взял под покровительство какой-то кардинал - Тараканову вот-вот должен был признать и папа...
Между тем в Санкт-Петербурге Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая авантюристку, теперь уже буквально рвала и метала. Пришло время раз и навсегда покончить с интриганкой, которая становилась уже не на шутку опасной. Кому же доверить столь необычное и деликатное поручение? Екатерина решила не колеблясь - только Алексею Орлову. Тому самому, которому Тараканова имела наглость и неосторожность писать. Орлов переправил послание, адресованное ему, Екатерине, и та дала вот какой ответ, в послании, от 12 ноября 1774 года: «... Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по-прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану». Орлову предстояло начать игру. Его флагман бросил якорь в Ливорно. Княжна покинула Рим и остановилась в Пизе. И вот в один прекрасный день Тараканова получила великую весть: к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его. Представ перед Таракановой, Орлов тут же отвесил ей нижайший поклон и всем своим поведением дал понять, что признает в ней настоящую княжну.
Он стал бывать у нее чуть ли не каждый день. И всякий раз княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее.Адмирал выслушивал и согласно кивал.. Единственное, чего не учла Екатерина, отправляя Орлова с тайной миссией к мошеннице,- этого,что та была молода и красива. Не могла она предвидеть и того, что Орлов влюбится в нее без памяти. Он тоже был молод и недурен собой. И княжна полюбила его всем сердцем. Вскоре он смиренно спросил будущую "императрицу", не удостоит ли она, Романова, простого Орлова чести стать его супругой. Потеряв голову от столь нежданного счастья, Тараканова согласилась. Тогда адмирал предложил отпраздновать их свадьбу на его корабле - "частице земли русской". И Тараканова, облаченная в подвенечное платье, взошла на борт русского флагмана. Но не успела она ступить на палубу, как матросы схватили ее и увлекли в самый дальний трюм. На флагмане подняли паруса. Хитрость Орлова удалась на славу! Предатель в нем оказался сильнее влюбленного мужчины.
Тараканову доставили в Россию и бросили в темницу. Человеком, которому поручили вести дознание по делу Таракановой, был великий канцлер Голицын. Он представил императрице прелюбопытнейшие отчеты, основанные на признаниях самой Таракановой, сообщил что русского языка она не знает совсем. Голицына поразило плохое состояние здоровья Таракановой: «У нее бывают не только частые приступы сухого кашля, но и рвота вперемешку с кровохарканьем».

Так в чем же призналась Тараканова? А вот в чем: Зовут ее Елизавета, ей двадцать три года; она не ведает ни своей национальности, ни места, где родилась, не знает она и кто были ее родители. Выросла она в Гольштейне, в городе Киле, в доме у некой фрау то ли Перетты, то ли Перан-точно не помнит. Крестили ее в греческой православной церкви... Когда ей исполнилось девять лет, она не раз спрашивала свою воспитательницу, кто ее родители. Та отвечала, что скоро, мол, она все узнает. Тогда же воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вместе с тремя мужчинами, национальность которых она не знала, увезли ее в Россию, через Ливонию. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе. Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в какой-то деревушке - ее название она не помнит. Как ей кажется, ее просто пытались отравить.канцлер Голицын Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному наущению ее оставили в этой глуши. Но все было напрасно. И лишь потом, из разговоров крестьян она поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III... Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним крестьянином удалось бежать, и через четыре дня они пешком добрались до Багдада. В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обращался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Гали, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Гали, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан. Там он обходился с нею как со знатной особой. Поверив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны - впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отец. Одни считали - Разумовский, иные полагали - что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли. Князь Гали, взяв ее под покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высочайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии - если они минуют Россию, ибо ей тоже не хочется рисковать жизнью.. Но Гали успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они смогут спокойно пересечь всю Россию. По словам Таракановой, она провела два дня в Астрахани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году. А что с нею было дальше, нам уже известно.

Но как же быть с притязаниями Таракановой? Впрочем, давайте предоставим слово Голицыну:
В итоге она утверждает, будто никогда не помышляла выдавать себя за дочь покойной императрицы Елизаветы и что никто ее на сие не науськивал, а просвое происхождение она, мол, узнала только от князя Гали. Она заявляет, что будто не желала, чтобы ее величали этим титулом - ни князь Лимбургский, ни Радзивилл... Она говорит, что в Венеции строго-настрого запретила полковнику Кнорру обращаться к ней как к высочеству. Когда же тот воспротивился, она подалась в Рагузу и воспретила местным властям употреблять по отношению к ней титул княгини.
Будучи в Рагузе, она получила безымянное письмо и три духовных: первое было подписано рукою императора Петра Великого и имело касательство к венчанию на царство Екатерины I; второе было за подписью императрицы Екатерины 1 - о короновании Елизаветы Петровны, и третье - Елизаветино - о передаче короны ее дочери, которую должно величать Елизаветой II...
Она также утверждает, будто направила письмо графу Алексею Орлову единственно для того, чтобы узнать, кто взял на себя труд послать ей упомянутые бумаги и могли ли они прийти из России...
Свой отчет императрице великий канцлер Голицын закончил так: "Узница, уповая на милость императрицы, утверждает, что на самом деле она всегда питала любовь к России и препятствовала любым злонамерениям, могущим причинить вред государству российскому,- что в конечном итоге послужило причиной ее размолвки с Радзивиллом.. " Вскоре Тараканова поняла, что ей, похоже, уже никогда не будет суждено выйти на своооду, и тем не менее она отправила Екатерине II исполненное горького отчаяния письмо и подписалась- Елизавета. Кроме того, Тараканова написала два письма князю Голицыну и подписалась все тем же именем - Елизавета. Таким образом она дважды совершила непростительную оплошность, чем навлекла на себя гнев Екатерины. Вскоре ей сообщили, что мошеница была дочерью пражского кабатчика; потом - будто родилась в Польше, что объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем - что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего - будто она из семьи польского еврея. Однако Екатерину II ни одна из версий явно не устраивала. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена.
Вскоре, она обрела некоторое успокоение: оказалось, что самозванка была совсем плоха. Ее то и дело трясло в лихорадке. Участилось кровохарканье. 26 октября 1775 года князь Голицын сообщил Екатерине, что состояние Таракановой плачевно: "Врач, что пользует ее, опасается, что долго она не протянет". И действительно, 3 декабря 1775 года, призвав к себе католического священника, она испустила дух,так ни в чем не сознавшись и никого не выдав.

Известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тараканову. Царица ни разу официально не оспорила ее притязания. Екатерине хотелось лишь одно- го - скорее покончить с этим делом.

"Довольно примечательно,- пишет Шалемель-Лакур,- что никто так и не попытался опровергнуть широко распространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней мере, узнать, что с нею сталось".
Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что "она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского". После долгих кропотливых исследований, подкрепленных красноречивыми документами, историк Шарль де Ларивьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.

Портрет имп. Елизаветы Петровны. Художник Георг Христофор Гроот (1716-1749)
1744г, холст, масло, 161 x 116 см
Музей-заповедник "ГАТЧИНА"
Портрет Екатерины II. Художник Ф.Рокотов (1735 - 1808)
1763г, холст, масло
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Портрет графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского (между 1770 и 1783)
Художник Эриксен Вигилиус (Vigilius Erichsen)
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Портрет Станислава - Августа Понятовского. Художник Иоганн Баптист Лампи (1751-1830)
Вторая половина 18 в, xолст, масло. 69x55 см
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Достоверно об этой женщине известны только дата и место её смерти, а также описание внешности, оставленное Алексеем Орловым: «Росту небольшого, тела очень сухого, лицом ни бела, ни черна, а глаза имеет большие и открытые, цветом тёмно-карие, косы и брови тёмно-русые, а на лице есть и веснушки». Ни дата рождения, ни происхождение, ни даже настоящее имя этой красотки неизвестны.

Предполагают, что родилась она между 1745 и 1753 годами. Современники считали, что она дочь то ли нюрнбергского булочника, то ли пражского трактирщика, то ли польского еврея. Имена себе она придумывала сама, чаще всего добавляя к ним пышные титулы, и использовала их за свою недолгую жизнь великое множество. Именем княжна Тараканова её впервые назвали в печати спустя 20 лет после её смерти.

О княжне Таракановой известны только дата и место её смерти

Первые упоминания о будущей претендентке на российский престол появились в европейских сплетнях и пересудах в конце 1760-х годов. Юная красавица — явно с пониженной социальной ответственностью — бороздила Европу, с легкостью перемещаясь из страны в страну, кружа головы мужчинам и облегчая их кошельки. Девушка была образована, знала несколько языков, разбиралась в искусстве и обладала светскими манерами, поэтому знатность её происхождения, которым она любила козырять, не вызывала сомнений.

Наиболее вероятный портрет княжны Таракановой

Сперва она охмуряла наследников богатых купеческих семейств, но вскоре начала крутить романы с представителями европейской аристократии. Самой завидной её добычей стал 36-летний граф Филипп Фердинанд фон Лимбург-Штирум. Он влюбился в юную авантюристку без памяти, специально для неё купил графство Оберштейн и усиленно предлагал ей руку и сердце. Видимо, спокойная жизнь в заштатном немецком графстве показалась Таракановой (будем называть её так) скучной: жениха она не отталкивала, благосклонно принимала его внимание и подарки, но замуж не торопилась. В 1772 году, незадолго до знакомства с Лимбургом, она впервые назвалась «княжной Володимир». Это искаженное на парижский манер название русского города в вымышленном титуле заставляет предположить, что девушка уже тогда положила глаз на бескрайние просторы Российской империи.

На красавицу со славянским титулом обратили внимание знатные поляки — те, кто проиграл и потерял свои владения в результате недавнего раздела Речи Посполитой. По Европе поползли слухи о том, что в невестах у графа Лимбурга ходит истинная наследница русского престола, дочь императрицы Елизаветы Петровны от тайного брака с графом Алексеем Разумовским. Сперва, новоявленная принцесса отказывалась от публичных комментариев, но слухи множились, и вскоре ей пришлось признать «очевидную истину»: да, настоящая Императрица Всероссийская именно она, а занимающая её законный трон Екатерина II — наглая узурпаторша.

Тараканова называла Пугачева братом, воюющим за возвращение трона

В российских реалиях «княжна Владимирская» разбиралась слабо, чтобы её не уличили в этом, была придумана красивая легенда. Мама-императрица назвала её Лизой, в свою собственную честь. До девяти лет она росла при дворе любимой маменьки. Пётр III должен был быть всего лишь регентом до её совершеннолетия, но зловредно обманул девочку и забрал корону себе. С помощью верных соратников малютке удалось бежать в Персию, где она получила образование во дворце знатного вельможи. Со своим персидским благодетелем Лиза переехала в Лондон, где их пути почему-то разошлись. Ну, а дальше — хождение по европейским дворам, сокрытие своего происхождения и скорбь по поводу положения дел на несчастной родине, томящейся под гнётом Екатерины II. Первые известия, дошедшие до Европы о начавшемся восстании Пугачева, добавили в эту сказку несколько новых штрихов. Вождь восставших — её старший брат, воюющий за возвращение трона их семейству.

Смешно, но некоторые покупались. Претендентку на престол охотно принимали в знатных домах, ей легко одалживали большие суммы, она завела обширный двор, с которым перемещалась по Европе. Её легенду охотно поддержали обиженные поляки, составившие большую часть её свиты. В 1774 году новости о самозванке дошли до Петербурга. Екатерине, обеспокоенной разгулом в Поволжье своего лжемужа Петра III, очень не понравилось появление еще одной лжеродственницы. Тем более что Тараканова и её сторонники-поляки рассказывали всем, что их притязания поддерживают Швеция и Пруссия и что они собираются писать письмо турецкому султану, призывая того объявить войну незаконной правительнице России. Кроме того, мнимая наследница начала охотно демонстрировать поддельное завещание императрицы Елизаветы, по которому власть передавалась несуществовавшей дочери.

Алексей Орлов

Решать возникшую из ниоткуда проблему престолонаследия пришлось Алексею Орлову, командовавшему русской средиземноморской эскадрой, которая базировалась в итальянском Леворно. Орлов встретился с Таракановой в Пизе и притворился, что без оглядки влюбился в её красоту. На всякий случай, чтоб в Петербурге не заподозрили чего-то недоброго, каждый свой комплимент флотоводец тщательно согласовывал лично с Екатериной. После долгих уговоров авантюристка согласилась посетить русскую эскадру — Орлов убедил её, что все моряки как один готовы присягнуть ей на верность и отстаивать её права на престол до последней капли крови.

Тараканова умерла от чахотки, а вовсе не во время наводнения

На палубе русского флагмана «Святой великомученик Исидор» выстроился почетный караул, остальные корабли дали в честь «принцессы Елизаветы» артиллерийский салют. Через несколько часов возмутительница спокойствия была арестована, а эскадра, спешно снявшись с якоря, рванула в Кронштадт. Пока флот огибал Европу, дом авантюристки в Пизе тщательно обыскали русские агенты, и весь архив был отправлен в Петербург посуху.

Письмо Таракановой Алексею Орлову

По прибытии в Россию Тараканову и несколько человек её свиты закрыли в Алексеевский равелин Петропавловской крепости и подвергли тщательным допросам. Вопросы для них составляла сама Екатерина. Несколько сопровождавших авантюристку поляков быстро раскололись и заявили, что никогда не считали её дочерью русской императрицы. Однако сама «княжна Владимирская» не шла на сделку со следствием. Она уже не утверждала, что родилась в императорском дворце, но упорно твердила о своем рождении в Санкт-Петербурге в каком-то знатном семействе, о бегстве в Персию и прочих приключениях. От этой версии она не отступила даже на исповеди. 4 декабря 1775 года заключенная, чья подлинная личность так и осталась неизвестной, умерла от чахотки, которой заболела еще в Италии. Тело безо всяких обрядов похоронили во дворе крепости.

Княжна Тараканова. Картина Константина Флавицкого

Про девушку, оставшуюся в истории как «княжна Тараканова», написано несколько научных монографий и приключенческих романов. Её судьбе посвящены театральные пьесы и художественные фильмы. Но большинство при её имени вспоминают знаменитую картину Константина Флавицкого, написанную в 1867 году: женщина в красном платье, в ужасе закинувшая голову, стоит на кровати в тюремной камере, а вода уже подбирается к её ногам. На самом деле наводнение, затопившее казематы Петропавловской крепости, произошло через полтора года после смерти Таракановой. Ирония судьбы: широкая публика знает о судьбе так и оставшейся неизвестной женщины, только то, что на самом деле с ней никогда и не происходило.

245 × 187 см

К:Картины 1864 года

«Княжна́ Тарака́нова» - самая известная картина художника Константина Флавицкого , за которую ему было присуждено звание профессора исторической живописи.

Сюжет

Сюжетом для картины послужило предание о гибели Таракановой во время наводнения в Санкт-Петербурге 21 сентября года (исторические данные говорят о том, что она умерла на два года раньше этого события). На полотне изображён каземат Петропавловской крепости , за стенами которой бушует наводнение . На кровати, спасаясь от воды, прибывающей в зарешеченное окно, стоит молодая женщина . Промокшие крысы выбираются из воды, подбираясь к ногам узницы.

Хотя легенда о гибели Таракановой от наводнения не соответствует действительности, благодаря Флавицкому именно эта версия её смерти закрепилась в народной памяти. Например, в стихотворении «Душа» Борис Пастернак пишет: «ты бьешься, как билась княжна Тараканова, когда февралём залило равелин».

История создания

Первоосновой для создания картины послужила история княжны Таракановой , авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и сестру Емельяна Пугачёва . По повелению императрицы Екатерины II она была арестована и в мае года была доставлена в Петропавловскую крепость , подвергнута продолжительному допросу фельдмаршалом князем Голицыным , во время которого давала различные показания. Умерла от чахотки 4 декабря года, скрыв тайну своего рождения даже от священника .

Картина была написана в 1864 году , и в этом же году впервые выставлена на выставке Академии художеств . В. В. Стасов , известный критик того времени, высоко ценивший картину, назвал полотно Флавицкого «чудесной картиной, славой нашей школы, блистательнейшим творением русской живописи». Картина была приобретена Павлом Третьяковым для его коллекции уже после смерти художника.

Напишите отзыв о статье "Княжна Тараканова (картина)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Княжна Тараканова (картина)

– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.