Идейный спор базарова и павла петровича. Базаров и Кирсанов: споры отцов и детей. Кто такие нигилисты

Как посравнить да посмотреть

Век нынешний и век минувший...

А. Грибоедов. Горе от ума

В своем романе «Отцы и дети» И. С. Тургенев сумел отобразить противоречия, возникшие в обществе накануне падения крепостного права, в том числе и обострение клас-совой борьбы в стране. В спорах и столкновениях двух героев романа — Павла Петровича Кирсанова и Евгения Базарова, Тургенев воплотил основной конфликт «отцов» и «детей», который, наметившись в начале произведения, постепенно углубляется и перерастает из конфликта поко-лений в конфликт разных общественных сил: дворянской интеллигенции (Кирсанов) и нового класса революционеров-демократов (Базаров).

Несмотря на споры и столкновения, в характерах База-рова и Павла Петровича много общего. Сильные черты их личностей выгодно выделяют этих людей из достаточно серой массы окружающих. Возможно, именно поэтому они умерены в правильности своих убеждений и умеют их от-стаивать, не поддаваясь чужому влиянию.

На страницах романа столкнулись люди, имеющие раз-ные, порой противоположные мнения по различным воп-росам, и мы понимаем, что они никогда не договорятся, поскольку безграничное самолюбие каждого, «сатанинская гордость» не дают соглашаться им со взглядами оппонен-та, а взаимная вражда (неприятие не только убеждений друг друга, но и зачастую — личностных особенностей) углубляет этот конфликт.

Различие социального положения Павла Петровича Кирсанова и Евгения Базарова накладывает свой отпеча-ток не только на внешний вид героев, но и на манеру их поведения, речь.

Разночинец по происхождению (сын полкового лека-ря), Базаров выступает принципиальным противником всего дворянства, понятий дворянского общества, а осо-бенно — романтического, либерального идеализма. Он — нигилист, а это значит, что он ничего не принимает на веру, для него не существует признанных авторитетов: «Мы действуем в силу того, что мы признаем полез-ным... В теперешнее время полезнее всего отрицание, — мы отрицаем». Поэзия и искусство, по мнению Евгения, бесполезные занятия, поэтому он отвергает их не заду-мываясь. Своеобразно и его отношение к природе, кото-рая для него лишена романтической таинственности и загадочности: «Природа — не храм, а мастерская, и че-ловек в ней — работник». Все на свете Базаров хочет проверить опытным путем, доверяя лишь разуму и эк-сперименту, отвергая чувства, поэтому часто говорит вещи не только неприятные, но и обидные окружающим.

Бесконечно веря в науку, которая, как ему кажется, по-может человеку проникнуть во все тайны жизни, Базаров считает, что личностные различия между людьми — такая же «гниль и художество», как и искусство, «роман-тизм»: «Все люди друг на друга похожи телом, так и душой, и так называемые нравственные качества одни и те.же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других». И в этом он противоречит сам себе, поскольку стремится утвердить себя как личность, не похожую на других.

Гордясь тем, что понимает народ и умеет разговаривать с мужиками, Базаров в то же время резко отзывается о народе, указывая на его консерватизм, невежество, леность.

Павел Петрович Кирсанов — дворянин, он аристократ, бывший «светский лев», который в молодости сделал блестящую карьеру офицера, но впоследствии погубил свою жизнь из-за несчастной любви к легкомысленной княгине Р. В образе этого героя Тургенев воплотил лучшие черты русского дворянства: порядочность, чест-ность, высокую культуру. Много внимания уделяет Кир-санов-старший своему внешнему виду: даже в деревне он одет по последней моде.

Павел Петрович любит народ, «всегда вступается за кре-стьян», прославляет крестьянскую семью, религиозность, патриархальность, однако он чужд народу, не умеет об-щаться с мужиками, которые его не понимают, сторонятся, чувствуют в нем «барина» (и они правы). Материал с сайта

По мнению Павла Петровича, аристократия является движущей силой общества, лишь ей под силу изменить жизнь России путем реформ. Ставя традиции превыше всего, он утверждает: «Мы люди старого века, мы пола-гаем, что без принсипов... шагу ступить, дохнуть нельзя». Базаров резко высмеивает «принсипы» и авторитеты Кир-санова, поскольку не видит в аристократах никакой пользы. Он также выступает против болтовни и либе-рального обличительства: «Болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда». Отрицая пустую терми-нологию, устаревшие догмы «барской» культуры, Базаров стоит за вмешательство в несовершенную жизнь, а не за отстранение от нее в тень высоких рассуждений о само-уважении и чувстве собственного достоинства: «Вот вы уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для общества? Вы бы не уважали себя и то же бы делали».

И все же, смеясь над убеждениями Павла Петровича, Базаров, на мой взгляд, мало что им противопоставляет. Он действует как разрушитель, готовя площадку для нового, но кто это новое будет строить, он не знает.

А Кирсанов, ненавидя весь стиль поведения Базарова, ого развязность, неуважение к авторитетам, все же понима-ет, что время «отцов» уже проходит, а на смену ему идет нечто новое, прогрессивное.

Роман Тургенева «Отцы и дети» не только отразил це-лую эпоху в жизни России со всеми ее конфликтами и достижениями, но и заострил внимание современников на необходимости изменений в русском обществе. Значение романа и в том, что он не потерял своей актуальности до сегодняшнего дня из-за яркого отображения конфликта между «детьми» и «отцами», которые будут спорить друг с другом, наверное, во все времена.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

• евгений базаров и павел петрович кирсанов сочинение
• спор поколений сочинение вступление
• спор между п.п.к. и базаровым " о народе" с цитатами
• книги на тему спор поколений
• павел петрович кирсанов внешний вид

Views: 13786

Прочитав десятую главу произведения «Отцы и дети», легко убедиться в том, что взгляды на жизнь Павла Петровича и Базарова диаметрально противоположны. К примеру, Павел Петрович высоко ставит аристократию: «…я уважаю аристократов — настоящих… Аристократия дала свободу Англии и поддерживает её». Базаров же, наоборот, очень низкого мнения об аристократах: «Дрянь, аристократишко». Другое различие их мировоззрений в том, что Павел Петрович очень любит искусство и не терпит тех, кто не уважает деятелей духовной культуры: «Мне сказывали, что в Риме наши художники в Ватикан ни ногой. Рафаэля считают чуть не дураком, потому что это, мол, авторитет, а сами бессильны и бестолковы до гадости; а у самих фантазия дальше «Девушки у фонтана» не хватает, хоть ты что! И написана-то девушка прескверно. По-вашему, они молодцы, не правда ли?», на что Базаров возражает: «По-моему, Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его». Кроме того, Базаров не верит в то, что существует «хоть одно постановление, <…> которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания». Павел Петрович на это отвечает: «Я вам миллионы таких постановлений представлю, миллионы!»

Итак, мы убедились, что Павел Петрович и Базаров — совершенно разные люди, их взгляды на вещи в буквальном смысле противоположны, и спорят они об аристократах, искусстве и принципах. Павел Петрович уверен, что они играют огромную роль в жизни людей, Базаров же считает, что они не имеют смысла.

10 класс

Формат

Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии "старичков Кирсановых" (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
Речь зашла об одном из соседних помещиков. "Дрянь, аристократишко", -- равнодушно заметил Базаров, который встречался с ним в Петербурге.
-- Позвольте вас спросить, -- начал Павел Петрович, и губы его задрожали, -- по вашим понятиям слова: "дрянь" и "аристократ" одно и то же означают?
-- Я сказал: "аристократишко", -- проговорил Базаров, лениво отхлебывая глоток чаю.
-- Точно так-с: но я полагаю, что вы такого же мнения об аристократах, как и об аристократишках. Я считаю долгом объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня все знают за человека либерального и любящего прогресс; но именно потому я уважаю аристократов -- настоящих. Вспомните, милостивый государь (при этих словах Базаров поднял глаза на Павла Петровича), вспомните, милостивый государь, -- повторил он с ожесточением, -- английских аристократов. Они не уступают йоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее.
-- Слыхали мы эту песню много раз, -- возразил Базаров, -- но что вы хотите этим доказать?
-- Я эфтим хочу доказать, милостивый государь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил: "эфтим" и "эфто", хотя очень хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает. В этой причуде сказывался остаток преданий Александровского времени. Тогдашние тузы, в редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли одни -- эфто, другие -- эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, -- а в аристократе эти чувства развиты, -- нет никакого прочного основания общественному... bien public {общественному благу (франц.).}, общественному зданию. Личность, милостивый государь, -- вот главное: человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится. Я очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность наконец, но это все проистекает из чувства самоуважения, из чувства долга, да-с, да-с, долга. Я живу в деревне, в глуши, но я не роняю себя, я уважаю в себе человека.
-- Позвольте, Павел Петрович, -- промолвил Базаров, -- вы вот уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для bien public? Вы бы не уважали себя и то же бы делали.
Павел Петрович побледнел.
-- Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм -- принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
Николай Петрович кивнул головой.
-- Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, -- говорил между тем Базаров, -- подумаешь, сколько иностранных... и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны.
-- Что же ему нужно, по-вашему? Послушать вас, так мы находимся вне человечества, вне его законов. Помилуйте -- логика истории требует...
-- Да на что нам эта логика? Мы и без нее обходимся.
-- Как так?
-- Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!
Павел Петрович взмахнул руками.
-- Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего же вы действуете?
-- Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаем авторитетов, -- вмешался Аркадий.
-- Мы действуем в силу того, что мы признаем полезным, -- промолвил Базаров. -- В теперешнее время полезнее всего отрицание -- мы отрицаем.
-- Все?
-- Все.
-- Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...
-- Все, -- с невыразимым спокойствием повторил Базаров.
Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия.
-- Однако позвольте, -- заговорил Николай Петрович. -- Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете... Да ведь надобно же и строить.
-- Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить.
-- Современное состояние народа этого требует, -- с важностью прибавил Аркадий, -- мы должны исполнять эти требования, мы не имеем права предаваться удовлетворению личного эгоизма.
Эта последняя фраза, видимо, не понравилась Базарову; от нее веяло философией, то есть романтизмом, ибо Базаров и философию называл романтизмом; но он не почел за нужное опровергать своего молодого ученика.
-- Нет, нет! -- воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович, -- я не хочу верить, что вы, господа, точно знаете русский народ, что вы представители его потребностей, его стремлений! Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете. Он свято чтит предания, он -- патриархальный, он не может жить без веры...
-- Я не стану против этого спорить, -- перебил Базаров, -- я даже готов согласиться, что в этом вы правы.
-- А если я прав...
-- И все-таки это ничего не доказывает.
-- Именно ничего не доказывает, -- повторил Аркадий с уверенностию опытного шахматного игрока, который предвидел опасный, по-видимому, ход противника и потому нисколько не смутился.
-- Как ничего не доказывает? -- пробормотал изумленный Павел Петрович. -- Стало быть, вы идете против своего народа?
-- А хоть бы и так? -- воскликнул Базаров. -- Народ полагает, что когда гром гремит, это Илья-пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне соглашаться с ним? Да притом -- он русский, а разве я сам не русский.
-- Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали! Я вас за русского признать не могу.
-- Мой дед землю пахал, -- с надменною гордостию отвечал Базаров. -- Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас -- в вас или во мне -- он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете.
-- А вы говорите с ним и презираете его в то же время.
-- Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?
-- Как же! Очень нужны нигилисты!
-- Нужны ли они или нет -- не нам решать. Ведь и вы считаете себя не бесполезным.
-- Господа, господа, пожалуйста, без личностей! -- воскликнул Николай Петрович и приподнялся.
Павел Петрович улыбнулся и, положив руку на плечо брату, заставил его снова сесть.
-- Не беспокойся, -- промолвил он. -- Я не позабудусь именно вследствие того чувства достоинства, над которым так жестоко трунит господин... господин доктор. Позвольте, -- продолжал он, обращаясь снова к Базарову, -- вы, может быть, думаете, что ваше учение новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным...
-- Опять иностранное слово! -- перебил Базаров. Он начинал злиться, и лицо его приняло какой-то медный и грубый цвет. -- Во-первых, мы ничего не проповедуем; это не в наших привычках...
-- Что же вы делаете?
-- А вот что мы делаем. Прежде, в недавнее еще время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда...
-- Ну да, да, вы обличители, -- так, кажется, это называется. Со многими из ваших обличений и я соглашаюсь, но...
-- А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
-- Так, -- перебил Павел Петрович, -- так: вы во всем этом убедились и решились сами ни за что серьезно не приниматься.
-- И решились ни за что не приниматься, -- угрюмо повторил Базаров.
Ему вдруг стало досадно на самого себя, зачем он так распространился перед этим барином.
-- А только ругаться?
-- И ругаться.
-- И это называется нигилизмом?
-- И это называется нигилизмом, -- повторил опять Базаров, на этот раз с особенною дерзостью.
Павел Петрович слегка прищурился.
-- Так вот как! -- промолвил он странно спокойным голосом. -- Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и герои. Но за что же вы других-то, хоть бы тех же обличителей, честите? Не так же ли вы болтаете, как и все?
-- Чем другим, а этим грехом не грешны, -- произнес сквозь зубы Базаров.
-- Так что ж? вы действуете, что ли? Собираетесь действовать?
Базаров ничего не отвечал. Павел Петрович так и дрогнул, но тотчас же овладел собою.
-- Гм!.. Действовать, ломать... -- продолжал он. -- Но как же это ломать, не зная даже почему?
-- Мы ломаем, потому что мы сила, -- заметил Аркадий.
Павел Петрович посмотрел на своего племянника и усмехнулся.
-- Да, сила -- так и не дает отчета, -- проговорил Аркадий и выпрямился.
-- Несчастный! -- возопил Павел Петрович; он решительно не был в состоянии крепиться долее, -- хоть бы ты подумал, что в России ты поддерживаешь твоею пошлою сентенцией! Нет, это может ангела из терпения вывести! Сила! И в диком калмыке, и в монголе есть сила -- да на что нам она? Нам дорога цивилизация, да-с, да-с, милостивый государь, нам дороги ее плоды. И не говорите мне, что эти плоды ничтожны: последний пачкун, ип barbouilleur, тапер, которому дают пять копеек за вечер, и те полезнее вас, потому что они представители цивилизации, а не грубой монгольской силы! Вы воображаете себя передовыми людьми, а вам только в калмыцкой кибитке сидеть! Сила! Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с половиною, а тех -- миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые раздавят вас!
-- Коли раздавят, туда и дорога, -- промолвил Базаров. -- Только бабушка еще надвое сказала. Нас не так мало, как вы полагаете.
-- Как? Вы не шутя думаете сладить, сладить с целым народом?
-- От копеечной свечи, вы знаете, Москва сгорела, -- ответил Базаров.
-- Так, так. Сперва гордость почти сатанинская, потом глумление. Вот, вот чем увлекается молодежь, вот чему покоряются неопытные сердца мальчишек! Вот, поглядите, один из них рядом с вами сидит, ведь он чуть не молится на вас, полюбуйтесь. (Аркадий отворотился и нахмурился.) И эта зараза уже далеко распространилась. Мне сказывали, что в Риме наши художники в Ватикан ни ногой. Рафаэля считают чуть не дураком, потому что это, мол, авторитет; а сами бессильны и бесплодны до гадости, а у самих фантазия дальше "Девушки у фонтана" не хватает, хоть ты что! И написана-то девушка прескверно. По-вашему, они молодцы, не правда ли?
-- По-моему, -- возразил Базаров. -- Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его.
-- Браво! браво! Слушай, Аркадий... вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! -- и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
-- Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства, -- флегматически заметил Базаров, между тем как Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами. -- Спор наш зашел слишком далеко... Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться с вами, -- прибавил он, вставая, -- когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания.
-- Я вам миллионы таких постановлений представлю, -- воскликнул Павел Петрович, -- миллионы! Да вот хоть община, например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
-- Ну, насчет общины, -- промолвил он, -- поговорите лучше с вашим братцем. Он теперь, кажется, изведал на деле, что такое община, круговая порука, трезвость и тому подобные штучки.
-- Семья наконец, семья, так, как она существует у наших крестьян! -- закричал Павел Петрович.
-- И этот вопрос, я полагаю, лучше для вас же самих не разбирать в подробности. Вы, чай, слыхали о снохачах? Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку, сразу вы едва ли что-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием будем...
-- Надо всем глумиться, -- подхватил Павел Петрович.
-- Нет, лягушек резать. Пойдем, Аркадий; до свидания, господа.
Оба приятеля вышли. Братья остались наедине и сперва только посматривали друг на друга.
-- Вот, -- начал наконец Павел Петрович, -- вот вам нынешняя молодежь! Вот они -- наши наследники!
-- Наследники, -- повторил с унылым вздохом Николай Петрович. Он в течение всего спора сидел как на угольях и только украдкой болезненно взглядывал на Аркадия. -- Знаешь, что я вспомнил, брат? Однажды я с покойницей матушкой поссорился: она кричала, не хотела меня слушать... Я наконец сказал ей, что вы, мол, меня понять не можете; мы, мол, принадлежим к двум различным поколениям. Она ужасно обиделась, а я подумал: что делать? Пилюля горька -- а проглотить ее нужно. Вот теперь настала наша очередь, и наши наследники могут сказать нам: вы мол, не нашего поколения, глотайте пилюлю.
-- Ты уже чересчур благодушен и скромен, -- возразил Павел Петрович, -- я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым языком, vieilh, и не имеем той дерзкой самонадеянности... И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: какого вина вы хотите, красного или белого? "Я имею привычку предпочитать красное!" -- отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновение...
-- Вам больше чаю не угодно? -- промолвила Фенечка, просунув голову в дверь: она не решалась войти в гостиную, пока в ней раздавались голоса споривших.
-- Нет, ты можешь велеть самовар принять, -- отвечал Николай Петрович и поднялся к ней навстречу. Павел Петрович отрывисто сказал ему: bon soir {добрый вечер (франц.).}, и ушел к себе в кабинет."

Разногласия во взглядах на жизнь либерала П.П.Кирсанова и нигилиста Е.Базарова приводят к постоянным столкновениям между ними. Они спорят о многих актуальных проблемах того времени. В результате мы видим их отношение к общественному строю, дворянству, народу, религии, искусству. Павел Петрович вынужден признать, что в обществе не все в порядке. Базарову же недостаточно мелкого обличительства, если прогнили основы. «Исправьте общество», - только в этом видит он пользу. Ответ Кирсанова: «Нам дорога цивилизация. Нам дороги ее плоды…». Значит, этот человек не собирается ничего изменять. В отличие от аристократов, главное занятие которых - «ничегонеделание», нигилисты не склонны заниматься пустыми разговорами. Деятельность - их главная цель. Но какая деятельность? Молодежь пришла разрушать и обличать, а построением должен заняться кто-то другой. «Сперва нужно место расчистить», - говорит Базаров. Не менее принципиальным является спор героев о русском народе. Павел Петрович умиляется его религиозностью и патриархальностью, отсталостью и традиционностью. Базаров же, напротив, презирает мужика за его невежество, считает, что «грубейшее суеверие душит страну». В то же время Кирсанов пренебрежительно относится к простым людям: разговаривая с крестьянами, он «морщится и нюхает одеколон». Базаров же гордится тем, что умеет говорить с народом, а его «дед землю пахал». Серьезные расхождения у «отцов» и «детей» обнаруживаются и в отношении к искусству, к природе. Павел Петрович не чуждается духовной жизни и культуры. Его раздражает отрицание Базаровым всего того, что не имеет практического смысла. Для Базарова же «читать Пушкина - потерянное время, заниматься музыкой смешно, наслаждаться природою - нелепо». Он считает, что искусство размягчает душу, отвлекает от дела. Кирсанов, понимая, что не может победить нигилиста в споре, прибегает к последнему способу решения проблемы - дуэли. Иронически изображая схватку, Тургенев подчеркивает нелепость поведения Павла Петровича, несостоятельность его убеждения, что силой можно заставить поколение «детей» думать так же, как поколение «отцов». Кирсанов и Базаров остаются каждый при своем мнении. В этом противостоянии нигилиста и аристократа не нашлось победителя. Финал романа подчеркивает безжизненность идей обоих героев. Павел Петрович уезжает в Дрезден, где продолжает вести аристократический образ жизни, понимая, что в России наступает совершенно другое время. Базаров отправляется в деревню к родителям, признав несостоятельность своих взглядов. Таким образом, в романе «Отцы и дети» И.С.Тургенев показал идейную борьбу двух поколений, борьбу отживающего свой век старого и рождающегося нового мира. Мы видим, что принципы и идеалы «отцов» уходят в прошлое, но и молодое поколение, вооруженное идеями нигилизма, не способно обеспечить будущее России, ведь прежде, чем разрушать, надо знать, что строить. Ни в коем случае нельзя отбрасывать опыт предшественников. Крепкая нить должна связывать одно поколение с другим, только тогда возможно движение вперед.

О чём спорят Базаров и Павел Петрович Кирсанов?

«В девяти случаях из десяти спор

кончается тем, что каждый из его участников ещё

больше убеждается в своей абсолютной правоте».

Дейл Карнеги.

В романе И.С. Тургенева «Отцы и дети» вечный конфликт двух поколений перерастает в социальный конфликт, конфликт двух идеологий. Основной спор идёт между двумя главными героями: Евгением Базаровым и Павлом Петровичем Кирсановым, хотя в споре участвуют, прямо или косвенно, все действующие лица романа и сам автор.

Спор между Евгением Базаровым и Павлом Петровичем Кирсановым отражает борьбу между либеральными и демократическими силами в России. Эта борьба особенно ожесточилась в 1859 году. В основе конфликта героев лежит обсуждение значительной части главных вопросов русской жизни. Герои выражают своё отношение к народу, к культурному наследию России, к искусству, спорят о нравственных нормах, о любви, о вере и безверии.

Что же представляют собой основные противники спора? Павел Петрович Кирсанов родился и воспитывался в дворянской семье, отсюда его аристократические манеры.

Отец же Базарова был бедным лекарем. Евгений гордится своим демократическим происхождением. Он говорит, что его дед землю пахал. Их происхождение разное, и поэтому у них разные взгляды.

Павел Петрович и Базаров спорят уже своим внешним видом. Изысканный туалет и полированные ногти Кирсанова, совершенно не нужные в такой деревенской глуши, уже оскорблены пыльным балахоном с кистями, в который одет Евгений. Его развязная и грубоватая речь, его немыслимые бакенбарды и красная обнажённая рука шокируют Павла Петровича, который даже не хочет поздороваться с Базаровым, потому что это, как он считает, ниже его достоинства и он не подаст Евгению свою руку в белоснежном рукавчике с опалом.

Разное отношение у героев романа и к науке, и к искусству.

Они часто спорят на эти темы. Кирсанов считает, что искусство – вещь полезная, а Базаров полностью это отрицает, говоря, что «Рафаэль медного гроша не стоит» и «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта». Он отрицает также науку «вообще», хотя «в лягушек верит».

На народ у них тоже разные взгляды. Базаров говорит о Павле Петровиче, что тот никогда не подаст руки простому мужику, никогда не подойдёт к нему, не зажав носа платком. Но, по словам Кирсанова, Евгений презирает простой народ хотя бы за то, что мужики верят в Илью-пророка, разъезжающего по небу, когда гром гремит.

Павел Петрович – приверженец «принсипов», принятых на веру. Он считает, что если так принято, то это верно. А Базаров – нигилист, он намерен всё сломать. Евгений хочет сначала расчистить место, а уж потом думать, что делать дальше. Под словом «всё» он также подразумевает и политический строй того времени.

К любви у героев тоже разное отношение. Павел Петрович считает, что есть возвышенные чувства, но его любовь к некой княгине Р. оборачивается земной влюблённостью в Фенечку. Базаров вообще отрицает любовь и говорит. Что если проштудировать анатомию глаза, то неизвестно, откуда возьмётся таинственный взгляд. Но Евгений влюбляется в Одинцову и находит в её лице и таинственную улыбку, и таинственный взгляд. Он отрицает возвышенные чувства и называет их ощущениями, но сам противоречит себе.

Евгений Базаров и Павел Петрович Кирсанов спорят на разные темы, а Тургенев использует спор как приём для раскрытия взглядов своих героев. Формально в споре побеждает Базаров: он хладнокровнее, а Кирсанов начинает выходить из себя, разгорячается. Но в споре с автором Евгений проигрывает. Мужики называют его «шутом гороховым» и думают, что и барин их понять не может, и они его тоже не понимают.

«Базаровщина» потерпела поражение, но Базаров, способный подвергнуть сомнению правоту своих взглядов, победил. Перед смертью он говорит: «Я нужен России…да нет, видно, не нужен. Да и кто нужен?» умирает нигилист Базаров, герой-одиночка, с ним умирает всё то, что есть несправедливого и неправильного в новых теориях того времени. Этим Тургенев показывает, что новые силы, избавившись от неверного и наносного, ещё выйдут на дорогу перемен, ещё скажут своё последнее слово.

Принято считать, что в словесной схватке либерала Павла Петровича с революционером-демократом Базаровым полная правда остается на базаровской стороне. Между тем на долю победителя достается весьма относительное торжество. Симпатии читателей связаны с Базаровым не потому, что он абсолютно торжествует, а "отцы" бесспорно посрамлены. Обратим внимание на особый характер полемики героев и не совсем обычный нравственно-философский ее результат. К концу романа, в разговоре с Аркадием, Базаров упрекает своего ученика в пристрастии к употреблению "противоположного общего места". На вопрос Аркадия, что это такое, Базаров отвечает: "А вот что: сказать, например, что просвещение полезно, это общее место; а сказать, что просвещение вредно, это противоположное общее место. Оно как будто щеголеватее, а в сущности одно и то же". И Базарова, между прочим, можно с таким же успехом обвинить в использовании "противоположных общих мест". Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Базаров отрицает разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без "принс`ипов" могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Евгений Васильевич называет "прынцип" бессмысленным, нерусским словом. Кирсанов упрекает Базарова в презрении к народу, нигилист парирует: "Что ж, коли он заслуживает презрения!" Павел Петрович говорит о Шиллере и Гете, Базаров восклицает: "Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта!" и т. д. Базаров прав до известной степени: любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но "наследник" должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство База-(*112)ровым подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Базаров впадает в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей. Тургенева привлекает в разночинце отсутствие барской изнеженности, презрение к прекраснодушной фразе, порыв к живому практическому делу. Базаров силен в критике консерватизма Павла Петровича, в обличении пустословия русских либералов, в отрицании эстетского преклонения "барчуков" перед искусством, в критике дворянского культа любви. Но, бросая вызов отживающему строю, герой в ненависти к "барчукам проклятым" заходит слишком далеко Отрицание "вашего" искусства перерастает у него в отрицание всякого искусства, отрицание "вашей" любви - в утверждение, что любовь - "чувство напускное": все в ней легко объясняется физиологическим влечением, отрицание "ваших" сословных принципов - в уничтожение любых принципов и авторитетов, отрицание сентиментально-дворянской любви к народу - в пренебрежение к мужику вообще. Порывая с "барчуками", Базаров бросает вызов непреходящим ценностям культуры, ставя себя в трагическую ситуацию.

В споре с Базаровым Павел Петрович прав до известной степени: жизнь с ее готовыми, исторически взращенными формами не уступит произволу бесцеремонно обращающейся с нею личности или группы лиц. Но доверие к опыту прошлого не должно препятствовать проверке его жизнеспособности, его соответствия вечно обновляющейся жизни. Оно предполагает отечески бережное отношение к новым общественным явлениям. Павел Петрович, одержимый сословной спесью и гордыней, этих чувств лишен. В его благоговении перед старыми авторитетами заявляет о себе "отцовский" дворянский эгоизм. Недаром же Тургенев писал, что его роман "направлен против дворянства как передового класса". Итак, Павел Петрович приходит к отрицанию человеческой личности перед принципами, принятыми на веру. Базаров же приходит к утверждению личности, но ценой разрушения всех авторитетов. Оба эти утверждения - крайние: в одном - закоснелость и эгоизм, в другом - нетерпимость и заносчивость. Спорщики впадают в "противоположные общие места". Истина, ускользает от спорящих сторон: Кирсанову не хватает отеческой любви к ней, Базарову - сыновнего почтения. Участниками спора движет не стремление к истине, а взаимная социальная нетерпимость. (*113) Поэтому оба, в сущности, не вполне справедливы по отношению друг к другу и, что особенно примечательно, к самим себе. Уже первое знакомство с Базаровым убеждает: в его душе есть чувства, которые герой скрывает от окружающих. "Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку". Однако нет-нет, да и сорвется герой Тургенева, заговорит с преувеличенной резкостью, с подозрительным ожесточением. Это случается, например, всякий раз, когда речь заходит об искусстве. Тут Базарову изменяет хваленая уравновешенность: "Искусство наживать деньги или нет более геморроя!" Почему? Не является ли базаровская нетерпимость результатом ощущения скрытой власти искусства над его внешне "нигилистической" душой? Не сознает ли Базаров в музыке и в искусстве силу, самым нешуточным образом угрожающую его ограниченным взглядам на природу человека? И другое. Первый завтрак в Марьине. Базаров "вернулся, сел за стол и начал поспешно пить чай". Каковы же причины поспешности? Неужели внутреннее замешательство и неловкость перед Павлом Петровичем? Уж не "робеет" ли сам Базаров, так трунивший над робостью Николая Петровича? Что скрывается за "совершенно развязною" манерою его поведения, за "отрывистыми и неохотными" ответами? Очень и очень не прост с виду самоуверенный и резкий тургеневский разночинец. Тревожное и уязвимое сердце бьется в его груди. Крайняя резкость его нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания. Есть в поведении Базарова некая двойственность, которая перейдет в надлом и надрыв к финалу романа. В Базарове предвосхищаются герои Достоевского с их типичными комплексами: злоба и ожесточение как форма проявления любви, как полемика с добром, подспудно живущим в душе отрицателя. В тургеневском "нигилисте" скрыто присутствует многое из того, что он отрицает: и способность любить, и "романтизм", и народное начало, и семейное чувство, и умение ценить красоту и поэзию. Не случайно Достоевский высоко оценил роман Тургенева и трагическую фигуру "беспокойного и тоскующего Базарова (признак великого сердца), несмотря на весь его нигилизм".

Но не вполне искренен с самим собой и противник Базарова, Павел Петрович. В действительности он далеко не тот самоуверенный аристократ, которого разыгрывает из себя перед Базаровым. Подчеркнуто аристократические (*114) манеры Павла Петровича вызваны внутренней слабостью, тайным сознанием своей неполноценности, в чем Павел Петрович, конечно, боится признаться даже самому себе. Но мы-то знаем его тайну, его любовь не к загадочной княгине Р., а к милой простушке - Фенечке. Еще в самом начале романа Тургенев дает нам понять, как одинок и несчастен этот человек в своем аристократическом кабинете с мебелью английской работы. Далеко за полночь сидит он в широком гамбсовом кресле, равнодушный ко всему, что его окружает: даже номер английской газеты держит он неразрезанным в руках. А потом, в комнате Фенечки, мы увидим его среди простонародного быта: баночки варенья на окнах, чиж в клетке, растрепанный том "Стрельцов" Масальского на комоде, темный образ Николая Чудотворца в углу. И здесь он тоже посторонний со своей странной любовью на склоне лет без всякой надежды на счастье и взаимность. Возвратившись из комнаты Фенечки в свой изящный кабинет, "он бросился на диван, заложил руки за голову и остался неподвижен, почти с отчаянием глядя в потолок". Предпосланные решительному поединку аристократа с демократом, эти страницы призваны подчеркнуть психологические и социальные издержки в споре у обеих борющихся сторон. Сословная спесь Павла Петровича провоцирует резкость базаровских суждений, пробуждает в разночинце болезненно самолюбивые чувства. Вспыхивающая между соперниками взаимная социальная неприязнь неизмеримо обостряет разрушительные стороны кирсановского консерватизма и базаровского нигилизма. Вместе с тем Тургенев показывает, что базаровское отрицание имеет демократические истоки, питается духом народного возмущения. Не случайно сам автор указывал, что в лице Базарова ему "мечтался какой-то странный pendant с Пугачевым". Характер колючего Базарова проясняет в романе широкая панорама деревенской жизни, развернутая в первых главах: натянутые отношения между господами и слугами; "ферма" братьев Кирсановых, прозванная в народе "Бобыльим хутором"; разухабистые мужички в тулупах нараспашку; символическая картина векового крепостнического запустения - "небольшие леса", "речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плоти нами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с... зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные, с отва-(*115)лившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные, с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами". Как будто стихийная сила пронеслась как смерч над этим Богом оставленным краем, не пощадив ничего, вплоть до церквей и могил, оставив после себя лишь глухое горе, запустение и разруху.

Читателю представлен мир на грани социальной катастрофы; на фоне беспокойного моря народной жизни и появляется в романе фигура Евгения Базарова. Этот демократический, крестьянский фон романа укрупняет характер героя, придает ему богатырскую монументальность, связывает нигилизм с общенародным недовольством, с социальным неблагополучием всей России. В базаровском складе ума проявляются типические стороны русского народного характера: к примеру, склонность к резкой критической самооценке, способность доходить до крайностей в отрицании. Базаров держит в своих руках и "богатырскую палицу" - естественнонаучные знания, которые он боготворит и считает надежным оружием в борьбе с идеализмом "Отцов", с их религией и официальной идеологией самодержавия, здоровым противоядием барской мечтательности и крестьянскому суеверию. В запальчивости ему кажется, что с помощью естественных наук можно легко разрешить все вопросы, касающиеся сложных проблем общественной жизни, разгадать все загадки, все тайны бытия. Обратим внимание, что вслед за вульгарными материалистами Базаров предельно упрощает природу человеческого сознания, сводит сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим. Искусство для Базарова - извращение, чепуха, гниль. Кирсановых он презирает не только за то, что они "барчуки", но и за то, что они "старички", "люди отставные", "их песенка спета". Он и к своим родителям подходит с той же меркой. Все это - результат узкобиологического взгляда на природу человека, приводящего Базарова к стиранию качественных различий между физиологией и социальной психологией. "Романтической чепухой" считает Базаров и духовную утонченность любовного чувства: "Нет, брат, все это распущенность, пустота!.. Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество". Рассказ о любви Павла Петровича к княгине Р. вводится в роман не как вставной эпизод. Он является предупреждением заносчивому Базарову. (*116) Большой изъян ощутим и в базаровском афоризме: "Природа не храм, а мастерская". Правда деятельного, хозяйского отношения к природе оборачивается вопиющей односторонностью, когда законы, действующие на низших природных уровнях, абсолютизируются и превращаются в универсальную "отмычку", с помощью которой Базаров легко разделывается со всеми загадками бытия. Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Базаров попадает в рабство к низшим стихийным силам природной "мастерской". Он даже завидует муравью, который в качестве насекомого имеет право "не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный". В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Базаров склонен считать слабостью, аномалией, отрицаемой "естественными" законами природы.

Но кроме правды физиологических законов, действующих на низших уровнях природы, есть правда человеческой одухотворенной природности. И если человек хочет быть "работником", он должен считаться с тем, что и природа на высшем экологическом уровне есть "храм", а не "мастерская". Да и склонность того же Николая Петровича к мечтательности - не "гниль" и не "чепуха". Мечты - не простая забава, а естественная потребность человека, одно из проявлений творческой силы его духа. Разве не удивительна природная сила памяти Николая Петровича, когда он в часы уединения воскрешает прошлое? Разве не достойна восхищения изумительная по красоте картина летнего вечера, которой любуется этот герой? Так встают на пути Базарова могучие силы красоты и гармонии, художественной фантазии, любви, искусства. Против "Stoff und Kraft" Бюхнера - пушкинские "Цыганы" с их предупреждающими героя стихами: "И всюду страсти роковые. И от судеб защиты нет". Против пренебрежения искусством, мечтательностью, красотой природы - раздумья и мечты, игра на виолончели Николая Петровича. Базаров смеется над всем этим. Но "над чем посмеешься, тому и послужишь",- горькую чашу этой жизненной мудрости Базарову суждено испить до дна.

Похожая информация.