Чуковская Е.Ц. Памяти елены чуковской

Елена Цезаревна Чуковская (домашнее имя — Люша) — дочь Лидии Корнеевны Чуковской и литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе — родилась 6 августа 1931 года в Ленинграде.

После развода с Цезарем Вольпе Лидия Чуковская вышла замуж за ученого-физика М.П. Бронштейна.

В 1937 году М.П. Бронштейн был арестован. В любой момент могли арестовать Лидию Чуковскую, детский дом для детей арестованных грозил Е.Ц. Чуковской. Лидия Корнеевна была вынуждена скрываться от преследования людей из «Большого Дома» и уехала из Ленинграда. В это время Е.Ц. Чуковская жила в семье своего деда — К.И. Чуковского.

Во время войны вместе с Лидией Корнеевной Чуковской и двоюродным братом — Евгением Борисовичем Чуковским — была эвакуирована в Ташкент.

В 1948 году поступила на химический факультет МГУ.

В студенческие годы начала помогать Корнею Ивановичу Чуковскому в его работе над альманахом «Чукоккала». Вот что писал об их совместной работе в своем дневнике Корней Чуковский: «… с Люшей необыкновенно приятно работать, она так организована, так четко отделяет плохое от хорошего, так литературна, что, если бы я не был болен, я видел бы в работе с ней одно удовольствие».

После окончания Университета в 1954 году и до 1987 года работала в НИИ элементоорганических соединений.

С 1962 года — кандидат химических наук.

С начала 1960х годов и вплоть до высылки из СССР помогала А.И. Солженицыну в его работе (подробнее см. «Бодался теленок с дубом», раздел «Невидимки»).

После смерти К. И. Чуковского в 1969 году она вместе с матерью унаследовала права на его архив и произведения. В своем последнем письме к Лидии Корнеевне Корней Чуковский пишет: «… нужно ли говорить, что все права собственности на мой архив, на мои книги «Живой как жизнь», «Чехов», «Высокое искусство», «Мой Уитмен», «Современники», «От двух до пяти», «Репин», «Мастерство Некрасова», «Чукоккала», «Люди и книги», «Некрасов» (1930), «Книга об Александре Блоке» я предоставляю тебе и Люше…».

Многие годы Елена Цезаревна Чуковская боролась за опубликование рукописного альманаха Корнея Чуковского — «Чукоккалы», — его первое издание (со значительными купюрами) вышло только в 1979 году. В 1999 году «Чукоккала» переиздана в полном объеме. История борьбы за альманах описана Еленой Цезаревной в очерке «Мемуар о Чукоккале».

В значительной мере благодаря усилиям Елены Цезаревны сохранен и действует дом-музей К.И. Чуковского в Переделкино. Она и секретарь К. И. Чуковского — Клара Израилевна Лозовская — были первыми экскурсоводами в этом музее.

Лидия Корнеевна в письме к Д. Самойлову так описывала свою дочь: Вы не знаете, что такое Люша.
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!
И это еще не характеристика.

В 1996 году после смерти Лидии Чуковской продолжила вместе с ее многолетней помощницей Ж.О. Хавкиной работу над изучением ее архива и опубликованием произведений.

Печатается с 1974 года, наиболее известные публикации «Вернуть Солженицыну гражданство СССР», Книжное обозрение, 5 августа 1988 года и воспоминания о Б.Л.Пастернаке: «Нобелевская премия», Вопросы Литературы, 1990, №2, сборник статей о Солженицыне «Слово пробивает себе дорогу» (совместно с В.Глоцером), 1998 г.

В 2011 году была удостоена премии Александра Солженицына «за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковких; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории». До последнего времени Е. Ц. Чуковская занималась публикацией книг Л. К. и К. И. Чуковских. Она автор многочисленных комментариев и статей, посвященных их творчеству. Ее стараниями впервые увидели свет «Прочерк» и «Дом Поэта» Л.К. Чуковской, «Дневник» К.И. Чуковского, переписка отца и дочери.

РИА Новости

Елена Цезаревна не была великим детским поэтом, литературоведом, переводчиком, как ее дед, не стала (слава богу) мучеником диссидентского движения, как ее мать, хотя, судя по ее статьям, обладала незаурядным литературным талантом и отдала немало сил борьбе за честное имя и права людей, которых система отторгала и наказывала. Елена Цезаревна посвятила себя и всю свою жизнь сохранению и изданию огромного литературного наследия Чуковских, и во многом именно благодаря ей мы знаем о детском поэте, литературоведе и переводчике Корнее Чуковском и писательнице, диссидентке, борцу за права Бродского, Солженицына, Сахарова и других Лидии Чуковской.

В октябре 2014 года у меня было интервью с Еленой Цезаревной для «Новой газеты». Сразу поразили две вещи: количество книг в квартире Чуковских и особая ненавязчивая заботливость хозяйки ко мне, незнакомому журналисту: несмотря на мои протесты, она закутала меня в теплую шаль, задарила книгами для меня и для детей (в комнате лежали стопки детских книг К. Чуковского, которые издательства присылают Елене Цезаревне как наследнику. Точнее, присылали), напоила чаем. Во время интервью терпеливо и скрупулезно отвечала на вопросы о Корнее Ивановиче, видимо, говоря о том, что ей доводилось неоднократно повторять и писать, и вдруг раза три оживилась, вспоминая какие-то эпизоды из той жизни, засмеялась, заговорила эмоционально... Далее Елена Цезаревна поразила меня тщательностью работы над текстом интервью - оказалось, что она еще и превосходный редактор, и ученый, строго изгоняющий малейшую неточность в текстах. Мы обменялись пятнадцатью письмами, согласующими правки и комментарии, Елена Цезаревна была мягка, извинялась за свою «назойливость» и «дотошность», но при этом тверда, как кремень, и правила текст, пока не осталась удовлетворена результатом. Мы договорились встретиться еще, чтобы Елена Цезаревна рассказала о своих литературных встречах.

В конце ноября стало известно, что Елена Цезаревна тяжело больна.

Я поняла, что если хочу записывать ее рассказы, то должна поспешить. Но декабрь прошел, как и любой декабрь, на нервах и в беготне. Уезжая на каникулы, я твердо решила, что сразу после возвращения договорюсь с Еленой Цезаревной о встрече, благо теперь, думала я, у меня есть время.

Оказалось - нет.

Спасибо Вам, Елена Цезаревна. Даже такое короткое общение научило меня кое-чему - и в работе, и в жизни. А главное, я успела увидеть уникального человека, каких больше в нашем времени, наверное, не осталось.

О том, что случилось, я узнала от Леонида Петровича Романкова, который и познакомил меня с Еленой Цезаревной, и попросила его написать несколько слов о ней.

Ксения КНОРРЕ-ДМИТРИЕВА

Дружба с Еленой Цезаревной Чуковской досталась мне по наследству от Лидии Корнеевны, с которой мы встретились в 1976 году.

Эта дружба особенно окрепла после смерти Лидии Корнеевны в 1996 году. Каждый раз, приезжая из Петербурга в Москву (а это происходило примерно раз в месяц), я шёл прямо с поезда на Тверскую улицу, дом 6. И всегда я заставал Елену Цезаревну погруженной в работу. Это была грандиозная по масштабу работа по увековечению и приведению в порядок литературного наследия ее замечательных предков — Корнея Ивановича и Лидии Корнеевны.

Я не буду перечислять все, что она сделала в этой области. Но и сама она была незаурядным публицистом, отважным гражданином, смелым и мужественным человеком. Достаточно вспомнить ту неоценимую помощь, которую она оказала Александру Солженицину, помощь, за которую ее пытались физически уничтожить работники органов.

Я рад, что еще при жизни вышел сборник ее публицистики «Чуккокала и около», из которого ясно видно ее радение за честь русской литературы, ее неуклонная борьба за свободу и достоинство личности.

Мы все понесли громадную, невосполнимую потерю.

Леонид РОМАНКОВ, экс-председатель Комиссии по культуре Законодательного собрания Санкт-Петербурга

Ее дед был гений. Ее мать была — герой. Сама же Елена Цезаревна была святая.

Всю свою жизнь, до последних дней, потратила на то, чтобы все, что написали ее дед, мать и А. И. Солженицын, — было прочитано хотя бы несколькими людьми, а лучше — многими, а в идеале — всеми.

Видела в этом свой долг. Вообще-то, это был долг русской культуры перед страной и страны — перед культурой. Ни та, ни другая исполнять его не хотели. Елена Цезаревна перевела его на себя. Исполняла его неутомимо и умело. Насколько хватило ее сил — намного превосходивших обычные человеческие — исполнила. Совершила подвиг.
Вот собственно, и все, что надо сказать. Кто помнит значение употребленных выше слов, тот и сам понимает, что случилось. На этой земле, под этим небом не стало последнего безупречного человека.

Елена Цезаревна была прекрасна и умна, великодушна и отважна. Что она жила среди нас — это было счастье. Мало кем осознавемое. Никем не заслуженное.

И вот оно прошло.

Самуил ЛУРЬЕ

Доброта, благородство, мужество, природное обаяние, отзывчивость и еще… замечательное чувство юмора — всеми этими качествами в равной мере была наделена Елена Цезаревна Чуковская.

«Вот, оказывается, какими Ты создал нас, Господи!». Так написал в свое время Юрий Нагибин об Александре Солженицыне, героическая помощь которому многие годы была неотъемлемой частью жизни Елены Цезаревны. Эти слова без всякого преувеличения можно отнести и к ней самой.

Жизнь ее была настоящим подвижничеством, служением. Самозабвенным, безупречным и необычайно плодотворным.

Два эпизода ее биографии, которые разделяют — только вдумайтесь! — 75 лет, вспомнились почти одновременно, когда пришла горькая весть о ее уходе. Первый эпизод: в детстве, ученицей первого класса, она нумеровала страницы рукописи повести «Софья Петровна», написанной ее мамой, Лидией Чуковской. И второй: совсем недавно, в декабре 2014 года, в больнице, накануне сложнейшей операции, составляла с редактором именной указатель и читала корректуру последнего тома собрания сочинений Лидии Корнеевны, включившего в себя ее неопубликованные дневниковые записи за полвека (его она, к сожалению, уже не увидит и не подержит в руках).

Думаешь об этом, и понимаешь — Елена Цезаревна прожила свою жизнь, буквально растворившись в тех, кто был ей дорог, понятен и близок, она выполнила ту святую миссию, с которой была послана в этот мир Богом.

Именно так.

То, что ей казалось чем-то совершенно естественным, само собой разумеющимся, мне (я убежден: далеко не только мне одному) представляется именно высшим призванием, которому она осталась до конца верна и которое сполна оправдала. Не могу не заметить: самое большее, что она позволила себе высказать в интервью в ответ на вопрос о наследии Корнея Ивановича и Лидии Корнеевны, подготовленном к печати в максимальном объеме ее стараниями и ежедневным трудом (десятки томов, сотни страниц вступительных статей и комментариев, сотни тысяч страниц прочитанных версток и корректур… можно перечислять и дальше), — это всего четыре слова — «Да, работы было много».

Вот так прожил жизнь человек, который уже одним своим присутствием в этом мире, не говоря уже о личном общении (считаю его одним из главных подарков судьбы), советах (всегда — прозорливых, всегда — единственно правильных), поддержке (утешающей в тяжелую минуту и пробивающей «плотины» уныния, неуверенности, а иногда и лени), призывал тебя быть по возможности достойным этого общения, этих советов и этой поддержки.

Склоняю свою голову перед светлым образом дорогой Елены Цезаревны Чуковской.

Сейчас, несмотря на то, что она покинула нас, — она с нами, она в душе каждого из нас, она рядом.

Максим ФРОЛОВ, историк литературы, научный сотрудник ИМЛИ РАН

1 299

В Москве на 83 году скончалась Елена Цезаревна Чуковская, дочь писательницы Лидии Корнеевны Чуковской и внучка знаменитого деда.

Столь громкое отчество она получила от отца, критика и литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе, ученика Вяч. Иванова по Бакинскому университету, специалиста по русской литературе XIX–XX веков. Появившись на свет в сугубо литературной семье, с детства помогая матери в литературных трудах, Елена Цезаревна тем не менее выбрала химфак МГУ и 34 года занималась научной деятельностью в Институте элементоорганических соединений РАН, защитив кандидатскую диссертацию. Оставить любимую науку ее заставили семейные обстоятельства: необходимость помогать матери, беспомощной в житейских делах, с которой она прожила всю свою жизнь.

Занятия наукой не мешали Елене Цезаревне постепенно вовлекаться в литературную деятельность. Еще в 1965 году Корней Иванович подарил ей свой рукописный альманах «Чукоккала». Но уже после смерти Корнея Ивановича Елене Цезаревне предстояло стать издателем этого альманаха, который долго не выходил из‑за того, что содержал имена литераторов, находившиеся тогда под запретом.

Живя одной жизнью со своей матерью, Елена Цезаревна была свидетельницей и разгрома маршаковской редакции «Детгиза», и бесследных исчезновений писателей и поэтов из числа друзей семьи. Репрессии коснулись и непосредственно их семьи: после развода родителей ее отчимом стал великий ученый‑физик Матвей Петрович Бронштейн, арестованный и расстрелянный в 1938 году по ложному обвинению (свою роль здесь сыграла фамилия, хотя никакого родства с Л. Д. Троцким не было и в помине).

Так что знакомство в 1965 году с А. И. Солженицыным не случайно многое изменило в ее жизни, помощь, которую они с Л. К. Чуковской оказывали писателю, имела свои причины. Елена Цезаревна признавалась, что, прочитав «Архипелаг ГУЛАГ», проснулась другим человеком и потому ее можно назвать не просто помощницей, но соратницей писателя. Вместе с ним она стремилась рассказать миру правду и сохранить память о безвинных жертвах репрессий советского режима. Вплоть до высылки писателя из СССР Елена Цезаревна принимала деятельное участие в хранении его архива и перепечатке произведений. Ей же принадлежала опубликованная в 1988 году статья «Вернуть Солженицыну гражданство», с которой начался процесс возвращения писателя в Россию. В 2011 году Елене Цезаревне Чуковской была присуждена Литературная премия Александра Солженицына «за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских». Этот подвижнический труд выразился и в подготовке 15 томов Собрания сочинений К. И. Чуковского, выходившего в 2001–2009 годах, и его интернет‑версии, подготовленной в 2013 году, по существу второго, исправленного, издания. Но все же главным делом ее жизни стало издание собрания сочинений матери, которое выходило в издательстве «Время» в 2007–2012 годах. До последнего дня своей жизни Елена Цезаревна работала над изданием дневника Лидии Корнеевны: уже на больничной койке она вычитывала корректуру и правила именной указатель последнего из подготовленных ею томов.

Человеческий облик Елены Цезаревны поражал всех, кто даже поверхностно соприкасался с ней, своей исключительной цельностью и душевной красотой. Она как бы воплощала в себе все лучшие человеческие черты: искренность и верность в дружбе, честность, надежность, готовность прийти на помощь.

КОММЕНТАРИИ

На этот текст меня подвигнул вопрос одного моего знакомца, автора прекрасных литературоведческих эссе на темы русской классики. Увидя траурное объявление о ее смерти, он спросил: "А кто есть Елена Цезаревна Чуковская?" И тогда я подумала, ну, если уж он не знает этого имени..., и засела писать заметки (?), которые можно рассматривать как развернутый ответ на его вoпрос.

Минувшим маем, после страшной и непоправимой беды приключившейся со мной, я решила поехать в свой родной город. Отдышаться, походить по местам, где рос мой сын, подумать о том, что делать дальше со своей жизнью. Остановилась в неслучайно выбранной гостинице на улице Рубинштейна. "Вы хотите номер окнами во двор или на улицу?" - спросили меня. "На улицу", - не раздумывая ответила я, зная, что буду жить напротив "утюга" - знаменитого питерского дома у пяти углов, где провели два счастливейших года свой жизни Лидия Корнеевна Чуковская, Митя Бронштейн и маленькая Люша. Мне хотелось по утрам видеть окна квартиры, где Люша усаживалась прямо на исписанные ее гениальным отчимом листы, а он не сердился и, аккуратно передвигая ее босые ножки, продолжал свой труд по космологии в ошеломительной для непосвященных области "расширения вселенной". Этот умилительный эпизод описан Лидией Корнеевной в "Прочерке" - предсмертной, без сомнения самой великой и самой дорогой для меня из всех ее книг. А издан и откомментирован "Прочерк" той самой "маленькой Люшей", Еленой Цезаревной Чуковской, известие о смерти которой пришло в эти дни из Москвы. Кто-то равнодушно пожмет плечами: 83 - возраст вполне солидный, а знаменитая фамилия никому не гарантирует бессмертия.

Того же, кто, зная о ней, отличал и любил ее, известие это сразит ощущением страшной и невосполнимой потери. С ее смертью осиротел дом-музей Чуковского в Переделкино. Еще в далеких 70-х она начала водить по нему первых посетителей, и потом до конца жизни поддерживала его из своих личных сбережений. Осиротевший переделкинскикий дом - это толькая малая часть осиротевшей без нее русской культуры. Она была последней, кто по непреложному наследному праву, через мать и деда, связывал нас живой непрерывающейся традицией с Ахматовой и Пастернаком, с Россией Серебрянного Века. И вот эта ниточка оборвалась, и восстановить ее некому. Не осталось людей, равных ей по безупречности манер и нравственного чувства, по генетически усвоенному благородству слов и поступков.

Вообще, Чуковские сыграли такую непомерно громадную роль в моей жизни, что благодаря им даже в начале 80-х, в самые душные годы брежневской безвременщины не оставляла надежда, что "силу подлости и злобы, одолеет дух добра". Одолеет просто оттого, что сегодня, сейчас в Москве в своей квартире на улице Горького сидит за письменным столом старая, больная и почти слепая женщина, имя которой запрещено к упоминанию в печати, и пишет свои "открытые письма" в защиту талантливых и гонимых, и их тут же, из-под пера, разносит самиздатом по обеим столицам. Наивно верилось, если эта женщина когда-то не убоялась сановному Шолохову бросить: «Литература Уголовному суду не подсудна. Идеям следует противопоставлять идеи, а не лагеря и тюрьмы... Ваша позорная речь не будет забыта историей...", - то и на сегодняшних подлецов всех мастей найдется управа.

В 1996-ом после ухода Лидии Корнеевны установилась все-таки какая-никая "гласность", и надобность в публицистике такого рода почти отпала. Да и в любом случае, Елена Цезаревна, в которой не было непримиримой категоричности ее матери, не могла бы заменить ее на этом посту. Дочь занялась другим не менее важным делом. Ведь с того времени весь огромный корпус архива Чуковских лег на ее плечи. Ей предстояло привести в порядок, откомментировать и издать некупированные цензурой или никогда не публиковавшиеся рукописи деда и матери. Проделать эту громадную культурную работу могла только она. Тут требовалась не только привычка к кропотливейшему гуманитарному труду, но и знание изнутри тех деталей, сюжетов и первоисточников, которые были известны ей одной. На годы погруженная в необъятный архив своей семьи, с юности знакомая со всеми предыдущими изданиями Чуковских, она сделалась первым в мире специалистом по чуковиане. Не имея филологического образования, стала первоклассным филологом, вернувшим в культурный обиход России первозданные, не изувеченные Главлитом книги Чуковских.

Кроме "Прочерка" мы обязаны ей колоссальным трудом по изданию полного трех-томника "Дневников Чуковского" (как по мне - так это лучшее, что написал ее дед), изданием в полном объеме уникальной "Чуккокалы", бесценным томом дневников и воспоминаний Лидии Корнеевны и многими другими сокровищами.

Для домашних она была Люша. Для нас - Елена Цезаревна Чуковская. Внучка Корнея Чуковского и дочь Лидии Корнеевны. Меньше известны имена других ее близких: отца - литературоведа Цезаря Вольпе и отчима - великого астрофизика Матвея Бронштейна, близко дружившего и сотрудничавшего с легендарным Ландау. Окружение свое она не выбирала - ей просто повезло родиться в таком удивительном семействе, которое смело можно отнести к рангу советской художественной и духовной аристократии. Но и сама она всею своей подвижнической жизнью доказала, что по праву принадлежит к славному этому клану.

Лидия Корнеевна, тогда еще просто Лида, с 13 лет нянчилась со своей младшей сестрой Мурочкой, которую их отец Корней Иванович Чуковский не скрываясь любил больше всех других людей на свете. Впоследствии Лидия Корнеевна писала, что именно ее младшая сестра внушила ей непреодолимое желание стать матерью: "с тринадцати лет я мечтала о ребенке, втемяшила себе в голову: мечтаемый младенец у меня будет непременно, и непременно – девочка, моя собственная Мурочка".

Домашний врач Лидии Корнеевны, знающий о целом букете ее хронических недомоганий, не советовал ей рожать в таких выражениях: «я бы вас для продолжения рода человеческого ни в коем случае не выбрал». Тем не менее, назло всем прогнозам в 1931-ом году вымечтанная девочка появилась на свет. В том же году любимица всей семьи Мурочка после невообразимо долгих мучений, проходивших на глазах у обезумевшего от горя Корнея Ивановича, умерла в туберкулезном санатории в Алупке. С первых же дней жизни у Люши было предназначение заполнить пустоту оставшуюся после смерти Мурочки, стать радостью и утешением всей семьи. Впрочем, отчаяния и слез было тогда больше, чем радости. Как и все люди ее поколения Люша с раннего детства была втянута в трагический водоворот жизни: репрессии, арест отчима, бегство матери из Ленинграда, война, эвакуация.

Люшиных родных преступная власть на долгие годы погрузила в пучину нескончаемых мытарств и унижений: ссылка, публичная травля, безжалостная цензура, запрет на публикации, вынужденное писание в стол. Но одного из них - молодого гения, в котором все окружающие видели "украшение рода человеческого", эта власть без сожаления уничтожила. Отчим Люши, Матвей Бронштейн, после средневековых пыток в застенках НКВД был расстрелян, и, как тысячи других невинных, брошен в одну из безымянных могил под Ленинградом.

Для Лидии Корнеевны это стало катастрофой вселенского масштаба. Небо упало для нее на землю. Вселенная ее разрушилась. Живой Митя неотвязно преследовал ее во сне и наяву, и после смерти оставаясь центром и смыслом ее существования. Все ее книги - это плач по нему и проклятие его палачам. Сознание невосполнимости потери, сосредоточенность на тайне его ужасной смерти, навязчивое, жгучее, годами не оставляющее ее желание приоткрыть трагическую завесу этой тайны, стало главной темой ее лучших книг. "Прочерк" - это ведь в первую очередь книга о любви, и только потом - о ежовщине. Неизбывной тоской по Мите продиктованы и пронзительные строки лучших ее стихов.

В один прекрасный день я все долги отдам,
Все письма напишу, на все звонки отвечу,
Все дыры зачиню и все работы сдам -
И медленно пойду к тебе навстречу.

Люше было семь лет, когда убили Митю, но и она хранила детскую память о нем всю свою жизнь. Ее мать писала: "Погибли миллионы людей, погибли все на один лад, но каждый был ведь не мухой, а человеком - человеком своей особой судьбы, своей особой гибели. "Реабилитирован посмертно". "Последствия культа личности Сталина". А что сделалось с личностью, - не с тою, окруженною культом, а той - каждой, - от которой осталась одна лишь справка о посмертной реабилитации? Куда она девалась и где похоронена - личность? Что сталось с человеком, что он пережил, начиная от минуты, когда его вывели из дому, - и кончая минутой, когда он возвратился к родным в виде справки?"

Они узнали об этом 19 июля 1990 года, когда матери и дочери дозволили ознакомиться с "Делом Матвея Бронштейна" из архивов НКВД-КГБ. "Подъехали наконец. Красивая вывеска "Приемная КГБ. Работает круглосуточно". .. Помещение с низкими креслами. Сели - народу немного. И сразу нам навстречу пришел он (чин КГБ, выдавший им на руки "Дело"). Мы его узнали в один миг. Когда здоровались, я протянула ему руку (машинально), Люша - нет. И вот передо мною - Митино дело. Картонная, исчирканная по переплету папка средней набитости. Как описать то, что мы обе прочли?... Убийство с заранее обдуманным намерением".

В этом отрывке из послесловия к "Прочерку" есть одна поразительная деталь. Лидия Корнеевна, хотя и машинально, но протянула руку ГБ-шному чину. Кроткая Люша - нет. Эта деталь нам еще пригодится.

Люша росла чудным ребенком. Она нередко гостила у Деда в Переделкино, и имя ее часто мелькает в его Дневниках и переписке. Он восхищается ее ласковым и живым нравом, позволявшим ей одинаково хорошо ладить с самыми разными людьми. С юности, закончив с золотой медалью школу и поступив на химический факультет МГУ, она в свободные часы помогает Деду в его литературных делах, в переписке, в ведении архива. Чуковский пишет в Дневнике: "…с Люшей необыкновенно приятно работать, она так организована, так чётко отделяет плохое от хорошего, так литературна, что, если бы я не был болен, я видел бы в работе с ней одно удовольствие". Дед, составляя завещание, хорошо понимал в чьи верные руки он передает бесценное свое наследие.

Через 20 лет это поймет и Александр Исаевич Солженицын, впервые упомянувший имя Люши в своих автобиографических очерках литературной жизни "Бодался теленок с дубом": "Так самоотверженна, действенна и незаменима была Люша, что в начале 1968, всё более подумывая, что меня может не стать внезапно, а как же сделать, чтоб работа моя (речь идет об "Архипелаге") продолжала и после меня докручиваться и написанное донеслось бы до будущего, - я стал примеряться, не сделать ли Люшу своим литературным наследником.... Жажде работы у Люши и отдаче её - не было границ. За три года знакомства вот уже пять моих толстых книг перепечатала она. (По-советскому немаловажно: сколько же стоп хорошей однородной бумаги надо было набрать, такая не всегда продавалась. И сколько копирки). И вместе с моей работой, предприятиями, делила мои манёвры и предосторожности".

"Начальник штаба моего" - так он величает ее в "Теленке".

Чуковские предоставляли приют и убежище опальному писателю то в Переделкино, то в своей московской квартире. Кроме этого, Люша становится главным координатором и связной Солженицина в Москве середины - конца 60-х. Это было опасно не только для ее карьеры ученого-химика, но и для ее жизни. Загадочным образом "хулиганам, " зверски избившим Люшу в подъезде ее собственного непреступно-престижного дома на ул. Горького, никто не помешал, хотя там круглосуточно дежурили консьержи. Такси, в котором она ехала, вдруг врезалось во внезапно вылетевший на встречную полосу грузовик, которым управлял сотрудник МВД. Ей это года лечения. Так вездесущие "органы", с которыми вступил в неравный бой Солженицын, давали знать его главной помощнице, что она находится под их постоянной опекой. Но она, невзирая на обманчиво кроткую внешность, оказалась не из пугливых и от Солженицына не отступилась. Когда мы и наши родители в безопасном тепле своих кухонь возмущались по вечерам газетными наветами на "Литературного Власовца - Солженицына", Люша после дня напряженной работы в своем академическом НИИ кружила по вечерней Москве, встречаясь с диссидентами, хранившими у себя запрещенные солженицынские рукописи. Бывшие же узники ГУЛАГА, зная, что "ИХ Писатель" продолжает собирать свидетельства очевидцев, передавали ему через Люшу бесценные свои дневники и записки. Должно быть, именно об этих временах писала Лидия Корнеевна в своей переписке с Давидом Самойловым: "Вы не знаете, что такое Люша. "Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!" И это еще не характеристика".

В главе о Люше Солженицын передает один их разговор, который почти не оставляет сомнения, что она, кроме естественного для любого русского интеллигента сочувствия делу борьбы с тотальным злом, относилась к Солженицыну чуть по иному, чем просто к соратнику по общему делу. Ахматова боготворила его. Перед его харизмой не могли устоять лучшие люди обоих поколений, и Люшиного и поколения ее матери. Так что, ничего странного или оскорбительного для ее памяти в этом предположении быть не может. Во всяком случае, когда Солженицын однажды спросил у Люши: "разве не для Дела она всё делает? не для той Большой цели", она ответила: "Нет. Просто - для меня, чтобы мне помочь; этой мотивировки Люше было годами довольно, чтоб не иметь надобности разглядывать мою дальнюю цель". Ее ответ ошеломил Солженицына.

Меня же ошеломил ответ Елены Цезаревны ведущим одного популярного телевизионного шоу. На вопрос о том, в чем заключалась ее помощь опальному Солженицыну в 60-х годах, она ответила одной короткой фразой: "Я была его литературной помощницей". Будучи "в теме", ведущие были явно разочарованы. Ничего о риске, которому она себя ежедневно подвергала, никакого ретроспективного любования собой, своим невероятным мужеством, никаких взволнованных повествований об избиениях в подъезде и подстроенных автомобильных авариях. Единственное, что они услышали, это шутливую историю о том, как она поздравила Солженицына с Нобелем, без лишних раздумий отправив ему поздравительную телеграмму с Центрального Телеграфа. Эта Люшина дерзость не прошла незамеченной. Из "органов" позвонили на ее домашний телефон с вежливым предложением подъехать по одному известному всей Москве адресочку. "Я не скорая помощь и по звонку не выезжаю", - не менее вежливо ответила Люша.

Вот мы и подошли к главному.

У Елены Цезаревны были беззашитные, кроткие глаза, немного застенчивая, как бы извиняющаяся улыбка, и деликатная, уступчивая манера речи. Феноменальная ее скромность и полное отсутствие рисовки были столь же беспредельны, как и неколебимая верность тем вечным нравственным принципам, которые она впитала с молоком матери. Мужеству ее в отстаивании этих принципов могли позавидовать не самые пугливые из ее современников мужчины. Добру она служила по иному, чем ее бескомпромиссная мать, но с ничуть не меньшей отдачей. Мне всегда казалось, что латинское присловье "Fortiter in re, suaviter in modo" -Тверд в деле, мягок в обращении - это про нее. Ведь именно в этом небывалом сочетании непритязательной тихости и несгибаемой внутренней силы и была уникальная красота ее личности, пленявшая любого, кто прикоснулся к ее жизни.

Во время той поездки в Россию мне была ниспослана встреча с ней, хотя и случайная, заранее не запланированная. Впрочем..., кто знает, может вовсе и не случайная.

После Питера мне захотелось увидеться с московскими моими друзьями. Через день они спросили, куда меня повезти. Я ответила: в Переделкино. В доме-музее Чуковского я легко отыскала Наташу, которая когда-то впервые провела меня по этому дому со своей замечательно-нестандартной экскурсией. Мы болтали с ней на разные около-чуковские темы. Вдруг резко зазвонил ее мобильник. Коротко ответив кому-то, Наташа сказала: "Какое счастливое и невероятное для Вас совпадение и везение. Через 20 минут здесь будет Елена Цезаревна". Мы все вышли во двор встретить ее. Наташа предупредила нас, что она хворала, только что из больницы и еще слаба, и едет, чтобы проведать на переделкинском погосте своих; мать и деда.

Она стояла, элегантно и стильно одетая, с вечной своей косыночкой на шее, с милейшей улыбкой в кротких усталых глазах и слушала не перебивая мой возбужденный бред. Зачем-то меня понесло в воспоминания о ее детстве. Там в "Прочерке" есть рассказ о том, как доктор, спасший Люшу от почти неминуемой смерти, спросил ее при выписке из больницы, рада ли она, что идет наконец домой. "Мне все равно", - потупившись ответила шестилетняя Люша. Девочка перенесла в больнице немыслимые физические страдания, поэтому ее ответ донельзя удивил Лидию Корнеевну. - "Мама!" - ответила рассудительная Люша, когда они ехали домой. - "Как ты не понимаешь? Не могла же я сказать им , что рада уехать отсюда. От них ? Это невежливо".

Мне хотелось сказать этой женщине, что я полюбила ее еще тогда, когда впервые прочитав этот рассказ ее матери, поняла, что деликатность души есть свойство врожденное, не прививаемое извне. О брезгливо непротянутой наследнику палачей руке и о многом другом хотелось мне ей сказать. Но, почувствовав, что ей тяжело стоять, что она устала, я поспешила закончить разговор и откланяться. По дороге приятель мой осторожно заметил, что со стороны я вела себя несколько развязно, махала руками, говорила громче, чем следует, но он понимает, что это, наверное, от волнения. А я, ничуть не расстроившись по этому поводу, подумала, что ради тех минут, когда я "махала руками и говорила громче, чем следует" с Еленой Цезаревной Чуковской стоило прилететь из Сан-Франциско.

Она будет лежать на Переделкинском кладбище, рядом с матерью и дедом. Если вы придете их навестить, то отыщите без труда. Надо держать курс на три сосны, которые растут на могиле Пастернака. А Чуковские лежат в одном шаге оттуда - пропустить невозможно.

БИОГРАФИЯ Елена Цезаревна Чуковская — дочь Лидии Корнеевны Чуковской и литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе — родилась 6 августа 1931 года в Ленинграде. Детские годы прошли в семье деда, Корнея Ивановича Чуковского. Во время войны вместе с матерью была эвакуирована в Ташкент.
В 1948 году поступила на химический факультет МГУ. После окончания университета в 1954 году и до 1987 года работала в НИИ элементоорганических соединений. С 1962 года — кандидат химических наук.
В студенческие годы начала помогать К.И.Чуковскому в его работе над рукописным альманахом «Чукоккала».
С 1966 года и вплоть до высылки А.И.Солженицына из СССР помогала ему в его работе. Подробнее об этом написано в очерке Солженицына «Бодался теленок с дубом», раздел «Невидимки»: «На случай ареста она приготовила простейшую линию: ничего не отрицать, не путать, а - да! помогала русской литературе! - и больше разговаривать с вами - не желаю». Как именно она помогала, и рассказывается в «Теленке» - встречалась с необходимыми людьми, передавала посылки, брала интервью у свидетелей, перепечатала за три года пять томов написанного, ничего и никого не боялась. При том что по многим вопросам (в основном в области вопросов православно-патриотических) она с Солженицыным не соглашалась, все равно самоотверженно помогала ему - «держала плечи под моей задачей как завороженная, шла вперед - вопреки себе».
После смерти К.И.Чуковского в 1969 году вместе с матерью унаследовала права на его архив и литературные произведения; многие годы боролась за опубликование «Чукоккалы» - первое издание альманаха (со значительными купюрами) вышло только в 1979 году. В 1999 году «Чукоккала» была переиздана в полном объеме. История борьбы за альманах описана Е.Ц.Чуковской в очерке «Мемуар о Чукоккале». Благодаря усилиям Елены Цезаревны сохранен и действует дом-музей К.И.Чуковского в Переделкино.
После смерти матери в 1996 году Елена Цезаревна продолжила работу над изучением ее архива и опубликованием произведений.
Печатается с 1974 года. Наиболее известные публикации: «Вернуть Солженицыну гражданство СССР» («Книжное обозрение», 1988, 5 августа); воспоминания о Б.Л.Пастернаке: «Нобелевская премия» («Вопросы литературы, 1990, № 2); сборник статей о Солженицыне «Слово пробивает себе дорогу» (1998; совместно с В.Глоцером).
Е.Ц.Чуковская является публикатором книг Л.К. и К.И.Чуковских. Она автор многочисленных комментариев и статей, посвященных их творчеству. Ее стараниями впервые увидели свет «Дневник» К.И.Чуковского, «Прочерк», «Дом Поэта» и 3-й том «Записок об Анне Ахматовой» Л.К.Чуковской, Собрание сочинений К.И.Чуковского в 15 томах, переписки отца и дочери Чуковских, К.И.Чуковского с И.Е.Репиным, Л.К.Чуковской с Д.С.Самойловым.
Лауреат Литературной премии Александра Солженицына 2011 года.
Скончалась 3 января 2015 года в Москве.

КНИГИ, ПОДГОТОВЛЕННЫЕ Е.Ц.ЧУКОВСКОЙ В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «РУССКИЙ ПУТЬ»

• Чукоккала : Рукописный альманах Корнея Чуковского / Предисл. И.Андроникова; Коммент. К.Чуковского; Сост., подгот. текста, примеч. Е.Чуковской. - 3-е изд.
• Чуковский К.И. Александр Блок как человек и поэт: Введение в поэзию Блока
• Слово пробивает себе дорогу: Сб. статей и документов об А.И.Солженицыне. 1962-1974 / Сост. В.Глоцер, Е.Чуковская.

СТАТЬИ

• «Александр Солженицын. От выступления против цензуры к свидетельству об Архипелаге ГУЛАГе» // Между двумя юбилеями (1998-2003): Писатели, критики, литературоведы о творчестве А.И.Солженицына
• «А.И.Солженицын в переписке с Чуковскими» // Путь Солженицына в контексте Большого Времени: Сборник памяти: 1918–2008
• «Каждый шаг своего пространства я отвоевывал...» (Александр Солженицын - от издания к изгнанию) //