Савва васильевич ямщиков: интервью. Савва ямщиков служу по россии

Страница:

Ямщиков Савва Васильевич — советский и российский реставратор, историк искусства, публицист. Открыл жанр русского провинциального портрета XVIII века—XIX веков, возродил к жизни имена забытых русских художников и иконописцев. Был консультантом А. Тарковского на съёмках фильма «Андрей Рублёв». Член РАЕН.

Родился 8 октября 1938 года в Москве. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. После неудачной попытки устроиться в музеи Кремля, получил предложение от Филатова Виктора Васильевича начать свою трудовую деятельность во Всероссийском реставрационном центре в отделе реставрации иконописи. Так, с двадцати лет Савва Васильевич начал работать во Всероссийском реставрационном центре в отделе реставрации иконописи. (Центр находился в Марфо-Мариинской обители, основанной святой Елизаветой (великой княгиней Елизаветой Фёдоровной), построенной А. В. Щусевым и расписанной М. В. Нестеровым).

Свободой слова, нежданно нагрянувшей в нашу строго регламентированную жизнь, поспешили воспользоваться все кому не лень, оставив за бортом всесильного корабля массовой информации тех, кто действительно мог сказать людям глубинную правду, чье проникновенное слово способно было помочь слушателям вернее сориентироваться в сложных лабиринтах и опасных рифах, обильно понастроенных псевдопеерстройщиками и доморощенными либералами.

Ямщиков Савва Васильевич

Большую часть своей жизни С. В. Ямщиков провёл в русской провинции, сначала занимаясь профилактическими реставрационными работами на произведениях иконописи, а затем, обследуя музейные запасники, составляя реставрационную «Опись произведений древнерусской живописи, хранящихся в музеях РСФСР» и отбирая иконы для восстановления в Москве.

За сорок с лишним лет Савве Ямщикову удалось возродить сотни произведений иконописи, уникальные собрания русских портретов XVIII—XIX вв. из различных музеев России, вернуть многие забытые имена замечательных художников. Организованные Ямщиковым выставки, на которых показывались новые открытия реставраторов, стали неотъемлемой частью отечественной культуры. На них воспитывались молодые художники, историки искусства, писатели и все те, кому дорого художественное наследие России.

Кроме реставрационных выставок Ямщиков сумел в советское время познакомить современников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда — от икон до лучших образцов авангардного искусства. Владельцы личных собраний избрали его председателем Клуба коллекционеров Советского фонда культуры. Издав десятки книг, альбомов, каталогов, опубликовав сотни статей и интервью в периодической печати, Савва Ямщиков много лет вёл постоянные рубрики на Центральном телевидении, в частности «Служенье муз не терпит суеты», снимал редкие сюжеты в различных городах России и за рубежом.

19 июля в Пскове после операции скончался известный искусствовед и реставратор . Заслуженный деятель искусств России, академик РАЕН (отделение “Российская энциклопедия”), художник-реставратор высшей категории, искусствовед, историк, писатель, член президиума Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, лауреат многих наград, организатор множества выставок, Савва Ямщиков известен своим неизмеримым вкладом в сохранение и восстановление отечественной культуры.

За сорок лет работы ему удалось возродить более 400 икон, многие годы он работал у архимандрита Алипия (Воронова) в Псково-Печерском монастыре, о чем впоследствии написал фундаменталый труд.

Просим молитв читателей о упокоении души раба Божиего и публикуем интервью Савелия Ямщикова, данное “Учительской газете” в преддверии своего 70-летнего юбилея.

С утра, до школы, стоял в очереди за мукой

– Савва Васильевич, считается, что люди искусства с детства чувствуют свое будущее призвание. А как у вас было с предчувствиями?

Тебе на руке напишут 1572-й номер, а пока идет очередь, нужно сбегать на станцию, украсть угля или дровишек, чтобы протопить печку.

Но в школе я почувствовал тягу к книгам, класса с 5-го читал запоем. Вот мы последние три года боремся за то, чтобы 200-летний юбилей Гоголя провести на должном уровне, а я вспоминаю 1952-й, когда мне шел 15-й год. И отмечалось 100-летие со дня смерти Гоголя. Отмечалось очень широко. Под личным наблюдением Сталина. И выпустили знаменитый синий шеститомник. Он со мной и по сей день. Гоголь, считаю, проторил мне дорогу в мир искусства. Конечно, были Бог, учителя, родители. Но Гоголь для меня - это все. И без Диккенса я своего детства тоже не мыслил. Русская литература и история - это то, что меня очень к себе тянуло.

В 62-м году я, тогда 24-летний выпускник искусствоведческого отделения МГУ и ученик Всероссийского реставрационного центра, был завсегдатаем кафе «Националь» на Охотном ряду. Туда заходили, чтобы пообщаться в неформальной обстановке, разные творческие люди: Михаил Ромм, Юрий Олеша, разведчик Абель, о котором был снят «Мертвый сезон», и, конечно, молодежь. Там меня однажды и представили худому, нервного вида парню, который оказался Андреем Тарковским, режиссером только-только прогремевшего на Венецианском кинофестивале фильма «Иваново детство». Он сразу предложил мне поработать консультантом на его новой картине об иконописце Андрее Рублеве. На что я возразил, что еще сам учусь. «Мне как раз и нужен молодой человек, желательно единомышленник, - сказал Андрей, - А что касается недостатка опыта, то, когда возникнет такая надобность, вы обратитесь к своим учителям». Потом оказалось, что мы с ним живем в одном районе. Он - на Щипке, а я - по другую сторону железной дороги, на Павелецкой набережной. Его фильм «Зеркало» - это и про мою молодость тоже.

В поисках объектов будущих съемок мы проехали по Карелии, Вологодчине, осмотрели храмы Новгорода, Суздаля, Владимира, Пскова.

- А что вам дала работа на «Андрее Рублеве»?

Это состоявшаяся на многие годы дружба с близкими по духу людьми Юрием Назаровым, Иваном Лапиковым. Я благодарен Вадиму Юсову за то, что благодаря его камере открыл для себя то, что, казалось бы, давно знал до мельчайших деталей. Сколько раз зачарован был я сказкой !

Но когда в первых кадрах фильма полетел над залитой половодьем землей мужик на шаре и проплыла у него за спиной белоснежная лепнина Покрова, увидел совсем по-новому этот памятник.

Тарковский советовался со мной при выборе актеров. Однажды он веером разложил на столе фотографии. Я отметил одно лицо, абсолютно незнакомое, но такое «рублевское», хотя, как известно, изображений великого мастера мы не имеем. «Да, удивительно похож… Солоницын из Свердловска. Не знаю, что он за актер, все-таки провинция», - Андрей колебался. Но я-то совсем иначе относился к провинции. Исходив-изъездив русскую глубинку вдоль и поперек, сколько ярчайших, самобытнейших талантов повстречал! Познакомившись с Анатолием Солоницыным, я при первой же встрече почувствовал, что это та тончайшая, очень ранимая натура, которой только и дано осилить неподъемный груз роли Рублева. Толю утвердили. Иначе пришел в этот фильм юный Коля Бурляев. Он хотел сыграть колокольного литейщика Бориску, но Тарковский видел в этой роли актера средних лет. Чего стоило нам с Юсовым уговорить Андрея. Я даже предложил поспорить на ящик коньяка. Андрей спор принял: «Давай на коньяк; но учти, ты проспоришь». Бурляев с блеском выдержал кинопробы и был утвержден. Благодаря ему новелла «Колокол» стала одной из вершин фильма.

- Повезло вам на встречи с выдающимися людьми…

Да. Когда я начал заниматься болгарской живописью, то познакомился со своей первой женой, которая сыграла колоссальную роль в моей судьбе. Ее отец до 1944 года был руководителем соцпартии Болгарии. Потом он пошел по дипломатической стезе. И моя будущая жена, приехав сюда, уже знала пять языков, потому что училась в Италии, Америке, Швейцарии. Она мне приоткрыла окошко в мир западного искусства: итальянское Возрождение, импрессионизм…

- Как познакомились со своей второй женой?

В свои университетские годы, занимаясь на кафедре искусствоведения вместе с моим другом, с которым мы и поныне сотрудничаем - Никитой Голейзовским - я несколько лет прожил в семье его замечательного отца Касьяна Ярославича Голейзовского. Это был талантливейший хореограф, один из просветителей конца XIX - начала XX века. Мы с Никитой восторженно слушали его рассказы о том, как он работал с Врубелем, Серовым. Однажды Касьян Ярославич сказал мне: «Я в Ваганьковском училище видел девочку из Средней Азии, Валю Ганибалову - поверь, она заставит о себе говорить». Я не придал этому замечанию особенного значения, но человек предполагает, а Бог располагает.

Позже я подружился с выдающимся танцовщиком Володей Васильевым. В 1972-м во время Всесоюзного конкурса артистов балета они с Катей Максимовой пошутили: «Савва, тебе бы следовало походить на балетный конкурс, ты же холостяк - может, и жену себе там подыщешь». И однажды я с ними сходил на один из туров. Правда, уже после четвертого выступления собрался уходить. Но они меня удержали: «Сейчас будет Валя Ганибалова танцевать, ее обязательно надо посмотреть». Я не такой уж тонкий ценитель балетного искусства, но сразу понял, что танцует действительно незаурядная балерина. Вскоре в Москву на гастроли приехал Мариинский театр. Я дружил с некоторыми из его артистов. Пришли они ко мне в мастерскую с Валей Ганибаловой. Так жизнь нас свела, мы стали мужем и женой, у нас родилась замечательная дочь Марфа, которая пошла по моим стопам.

Одна из ваших книг о трофеях Второй мировой называется «Возврату не подлежит!», а так ли безапелляционно стоит вопрос?

Для меня он безапелляционен. Согласно Гаагской конвенции, которую, кстати сказать, Запад нам часто тычет в нос, мы является страной пострадавшей. Это Германия развязала войну, а не наоборот. И требовать от нас каких-либо компенсаций по крайней мере аморально. Проблемой «трофейного» искусства я серьезно занялся в 1989 году, когда входил в президиум Советского фонда культуры. Как известно, все уникальные ценности, вывезенные после войны нашим государством из Германии в компенсацию за материальные потери в войне, были распределены под грифом «совершенно секретно» по хранилищам и музеям. Доступ к ним имел ограниченный круг лиц. Во Всероссийском реставрационном центре, где я проработал почти 30 лет, хранилась «Венгерская коллекция»: 160 шедевров западноевропейской живописи и 8 скульптур. Однажды ко мне обратилась заведующая отделом масляной живописи Надя Кошкина: «Савва, мы тут все реставрируем картины малоизвестных художников, а к работам Эль Греко, Веласкеса, Гойи, Тициана, Дега, Ренуара уже 40 лет никто не прикасался. Надо что-то делать».

Я позвонил заведовавшему международным отделом ЦК Валентину Михайловичу Фалину, большому знатоку изобразительного искусства. Он меня принял, мы проговорили часов пять и пришли к единому мнению: хранящиеся у нас трофейные вещи надо рассекречивать, реставрировать и выставлять в наших музеях, чтобы быть полноправными хозяевами. А вскоре появилась необходимость в госкомиссии по реституции.

- А зачем было создавать целую госкомиссию?

Ко мне стали обращаться специалисты по поводу других перемещенных ценностей. А это было уже начало 90-х, когда к власти подступался Ельцин и в обществе замаячил лозунг: «Берите, что хотите». Сразу появились желающие поживиться на халяву. Мой друг, крупный германский дипломат Андреас Ландрут тогда посоветовал: «Савва, надо срочно создавать комиссию по реституции, иначе начнут хапать и ваши, и наши. Деньги-то огромные». После предварительных консультаций было решено, что костяк комиссии составят искусствоведы и реставраторы, а их работу будут поддерживать дипломаты, адвокаты, архивисты.

- И чем занималась комиссия?

Помню, вели трудные переговоры в Будапеште, когда пришло сообщение, что Ельцин приехал туда с визитом и привез в подарок «Венгерскую коллекцию». Я так и обмер. Позже, к счастью, оказалось, что было подарено только две работы венгерских художников. Венгры нам говорят: «Мы взамен подарили России икону Андрея Рублева». И с гордостью предъявляют ее фотографию. «Мне все ясно, - говорю. - У нас такие «Рублевы» на вернисаже в Измайловском парке по 30 рублей идут». По возвращении в Москву мы на комиссии приняли решение, запрещающее дальнейшую передачу «венгерки», благодаря чему она до сих пор остается в России.

- А с «Бременской коллекцией» у вас были проблемы?

Они остались до сих пор. Капитан советской армии Виктор Балдин в 1945 году нелегально вывез из Германии 362 рисунка и 2 картины старинных мастеров. И три года держал их в чемодане под кроватью. И только в 1948 году обстоятельства заставили его сдать коллекцию в Музей архитектуры. Когда уже в 90-е наша госкомиссия ездила в Германию на переговоры, работавший с нами профессор Вольфганг Айхведе сказал: «Ваш Балдин с нами торгуется, просит в обмен на коллекцию «сделать» ему зубы, глаза, «Мерседес», но мы хотим все оформить официально». Я тут же звоню тогдашнему министру культуры Губенко: «Коля, от Балдина можно ожидать чего угодно, срочно забирай коллекцию». И по приказу Губенко спецслужбы в ту же ночь все вывезли в Эрмитаж. Говорят, Балдин поносил меня на чем свет стоит.

В феврале 1993 года мы подписали с немцами «Заявление о намерениях», касающееся судьбы «Бременской коллекции». Но ничего из этого не было выполнено. В России грянул кризис. Севший в кресло министра культуры Михаил Швыдкой госкомиссию по реституции распустил, а в марте 2003-го вообще пытался безвозмездно отдать немцам «Бременскую коллекцию», которая стоит под миллиард долларов. Но после обращения Николая Губенко с депутатским запросом в Генпрокуратуру сделку с немцами остановили.

- Что же делать?

Я уверен, что сейчас с бухты-барахты мы ничего отдавать не должны. Такие решения должны принимать сообща многие специалисты этого дела.

- С каким чувством встречаете свой юбилей?

Горжусь тем, что на недавней презентации моей последней книги «Бремя русских» вице-президент Академии геополитических проблем генерал-полковник Леонид Григорьевич Ивашев сказал: «С атомными зарядами в стране пока все в порядке. Здесь я спокоен. А вот Ямщиковых у нас маловато». И дальше процитировал стихи: «Ну что ж, такое бремя русских. / Наш век не лучший из веков. / Но светят нам на небе тусклом / Белов, Распутин, Ямщиков». Эти слова для меня выше любого ордена.

Главный урок, вынесенный из жизни: если в 25 лет я был уверен, что знаю все, то сейчас, прежде чем что-то сказать, я десять раз перепроверю и посоветуюсь с людьми, которым доверяю.

в: Смерти боитесь?

о: Думаю о ней. Три месяца назад умер мой шофер, Лев Палыч. Замечательный был человек. Как Савелич у Гринева. Забавный: ему доставляло удовольствие отвезти документы Добродееву или кому-то еще из важных. И вот сидел рядом в машине и тихо умер, я и опомниться не успел. Тогда я подумал, что пожелал бы себе такой вот смерти. А потом стал размышлять – не-е-т, без покаяния, без причащения не хочу. Мой папа был неверующий. А в 1941-м на него обрушилось три тонны ледяной воды, он был командир пожарного взвода. И в декабре в таком виде пришел домой. Умер от скоротечной чахотки. Так перед смертью вдруг попросил: крест в воду окуните и этой водой умойте.

в: Савва Васильевич, все же вы уже не на ярмарку, с ярмарки едете… Чему вас жизнь научила?

о: Заниматься надо тем, что дается тебе легче всего. Но делать это изо всех сил. Тогда жить будет интересно и свободным будешь всегда.

Ее задумали и создали еще в 2000-е годы Павел Пожигайло и Савва Ямщиков – выдающийся реставратор и популяризатор наследия, принципиальный борец за его сохранение. Сегодня силами волонтеров ВООПИК идет ремонт фасадов Дома Палибина (1818 г.) в Москве. Этот памятник архитектуры в свое время был спасен и отреставрирован, благодаря усилиям Саввы Васильевича. Там же находится его последний кабинет, ставший фактически мемориальным. В кабинете осталось все, как было при жизни хозяина. А хранителем является дочь – Марфа Ямщикова. С ней мы поговорили о работе и личной жизни Саввы Васильевича Ямщикова.

Вижу, что в кабинете много книг, целая стена дипломов, но … спрошу про пепельницы. Бросается в глаза их обилие. Это коллекция Саввы Васильевича? Ведь он не был заядлым курильщиком.

Нет, не был. Это шуточная коллекция. Савва Васильевич вообще любил пошутить. Всегда говорили, что Ямщиков коллекционирует иконы. Действительно, он был связан с иконами с самого начала своей деятельности. Специализацией в университете у него было древнерусское искусство. На втором курсе университета отец начал работать в мастерских Грабаря как реставратор темперной живописи. Иконы были его жизненным выбором, конечно. Но он никогда ничего не коллекционировал.

И вот эта подборка пепельниц возникла «в пику» расхожему мнению. Он решил: ну, пусть будут пепельницы. Эта идея возникла в перестройку, когда его стали выпускать за границу. До этого 25 лет он был невыездным, можно было только по России путешествовать. Так вот, когда он стал выезжать, привозил пепельницы. Можно было ведь попросить пепельницу в любом заведении, чтобы на память подарили, это как реклама. Но папа подшучивал, что пепельницы эти иногда он пытался украсть, и если это видел гарсон или кто-то из обслуживающего персонала, то подходили и спрашивали: «Может быть, вам завернуть? Мы сделаем вам подарок».

Уже незадолго до смерти папа перевез из дома сюда все пепельницы. Они всегда привлекают внимание... Ну а дипломами папа решил стену украсить пустующую…

- Которой из наград Савва Васильевич больше всего дорожил?

Очень дорожил вот этой - премией Ленинского комсомола. В 1980-м году ЦК ВЛКСМ наградил папу – за популяризацию произведений русских художников XVIII-XIX веков, и Сергея Сергеевича Голушкина – за реставрацию. Они много лет работали вместе. Смеялись, что были как «толстый и тонкий», Голушкин – реставратор, отец - организатор выставок. Так вот они были первыми, чьи заслуги в сфере реставрации отметил комсомол. За «Ярославские портреты»: именно в 1980-м году открыли эту выставку в Ярославле.

Как реставратор папа работал только первые 10 лет своей деятельности. Потом, зная весь процесс изнутри, занимался популяризацией профессии, устраивал выставки, издавал альбомы и каталоги, работал как искусствовед.

Вот – диплом к ордену святого Даниила Московского от Русской Православной церкви. Это за проект – Фонд "Сохранение", папа был председателем его Попечительского совета. Это награда 1995-го года. Дело было так. У папы была пара друзей, которые занимались покупкой и продажей икон. Разбирались в этом. Все вместе придумали сделать фонд. Находили иконы, привлекали банки для того, чтобы их приобрести, и – безвозмездно передавали в храмы. Это были 90-е годы, Церковь только-только «поднималась», не было еще особенно никаких спонсоров и благотворителей. А Фонд привлекал крупнейшие банки – Чара, Инкомбанк, Менатеп, Мост. У меня хранится много приглашений на акции Фонда – 20-25 акций состоялись. А ведь надо понимать, что каждая акция – это «начинка» в церковь. За один раз передавалось до 40 икон. Так они оформили Казанский собор на Красной площади, храм Большого Вознесения и многие другие храмы.

Вот благодарность от министра культуры СССР Демичева – «за успешное участие в культурной программе Олимпиады-80 в Москве».

- Я ожидала, что будет много наград, связанных с Псковом.

Псков – это один из этапов жизни Саввы Васильевича. И последние годы он к Пскову прикипел. Папа долго болел и после болезни, когда он почти 10 лет не выходил из дома и не знал вообще, вернется ли к своей привычной жизни и работе, он все-таки поправился и поехал во Псков, Петрозаводск, Ярославль. Первое, что он делал в каждом городе – это шел на кладбище: многие из его друзей уже были там.

И, конечно, последние годы папы были ответной волной тем местам и людям, которых он любил. Он стал писать «Мой Псков», вспоминания, как что было. Он видел, какой город был, как его возрождали после войны реставраторы - в основном его друзья. И как после перестройки это все стало «проседать». Савва Васильевич писал, что после войны Псков выглядел лучше, чем вот как сейчас, когда его так запустили.

Невозможно не обратить внимание на вот эти две работы: фотография тебя с папой в странной такой технике и портрет отца с первой женой в стиле художников Возрождения.

Да, всегда спрашивают, что это за фототехника. Недавно нас снимал телеканал «Культура» и оператор Игорь Иванов сказал, что это просто не очень хорошо выдержанная фотография, которая со временем дала эффект старения. То есть была нарушена технология. А снимал Юрий Рост в мастерской на Пречистенке.

Ну а на портрете - папа с Велиной Братановой, его первой женой. Это был молодой университетский брак. Они вместе учились. Она была из Болгарии Ее отец был дипломатом. Их союз не выдержал проверку на взросление, хотя отец с большим уважением и благодарностью всегда к ней относился. И кстати, он познакомил её с будущим мужем.

Папа вообще поженил несколько пар. У него был какой-то дар сказать: «А не сойтись ли вам?» Так, он поженил художника, сценографа Сергея Михайловича Бархина, тот до сих пор вместе со своей супругой Еленой Козельковой.

Папа чувствовал вину перед Велиной, но – он был слишком широким человеком, эмоциональным, ему не хватало узкого семейного коридора. Она была другая, очень переживала их разрыв. Савва Васильевич был ей очень благодарен. Она получила прекрасное образование в МГУ, у нее было два свободных языка – помимо болгарского и русского, еще французский, итальянский. Они вместе путешествовали. То есть такая утонченная девушка и мальчик из барака.

Она его «приподняла» в плане образования, скажем так. Но, судя по письмам, он был взрослее житейски. Он принимал важные семейные решения, она всегда ждала его мнения.

У папы была еще вторая жена. Ну а третьей стала моя мама. Они познакомились на Московском конкурсе балета в Большом театре в 1972 году. Причем его специально Владимир Васильев позвал на нее посмотреть. Такая, говорит, красивая узбечка танцует.

И отец влюбился с первого взгляда, развел маму с первым мужем: она была замужем за своим коллегой, тоже танцовщиком Кировского балета и не собиралась разводиться. Но Савва Васильевич же был, как танк, если чего-то хотел. Они прожили вместе четыре года.

- Потом он не женился?

Нет. Это был уже третий брак, он очень переживал разрыв и, видимо, принял решение, что – все, хватит. Тем более что ребенок, к счастью, у него появился. Но вообще надо понимать, что у отца - старообрядческие корни. Его мама, моя бабушка, из староверов, и он, и я крещены в Успенском храме на Преображенке. И вот эти его, скажем так, разгулы пресекались усилием воли, рефлексией и переживаниями. По его записям, письмам, видно, что он все время думал: куда я движусь, к чему это все – алкоголь, связи какие-то.

Так что он, в конце концов, видимо, принял решение остановиться. Я росла с бабушкой в Москве. Мама в Ленинграде продолжила карьеру, она впоследствии вышла замуж.

- А папа был верующим человеком… в классическом понимании?

Он не мог воцерковиться по обычной схеме, конечно же. Но я думаю, что вообще его жизненная позиция во многом объясняется именно старообрядческими корнями. Старообрядцы – бунтари. Революционеры. Не зря они поддержали 1917-й год. Они могут не согласиться с чем-то так, что выйдут из системы. И такая позиция давала внутреннюю свободу. Плюс советское образование и свободный взгляд отца на вещи… Он обожал Микеланджело. Попробуй нашему даже продвинутому иконописцу сказать, что Микеланджело – это хорошо. Да, он - гениальный художник, но …он антиправославен. Православный человек не имеет права на что-то широко посмотреть, просто потому что он тогда перестанет быть православным.

А здесь вроде хитрость такая: я - старообрядец. Он ходил в храм святителя Николая на Маросейке. Причащался, стоял на службе. Но … крестился по-своему, двумя перстами. И когда ему батюшка про это говорил, отец показывал на икону Спасителя и говорил: «У него вот так, двумя перстами, можно и я буду вот так?»

Да, он был верующий человек, но по-своему. Его знания давали ему кругозор, он не всегда считал, что надо придерживаться догматики. Это бы «сузило» его.

- Вера давала силу и для борьбы?

Его борьба – это особенности характера, конечно же. Он воевал всегда, но - всегда по конкретному поводу. Он не был склочным человеком. В воспоминаниях журналистки Гузели Агишевой приведен один из случаев его борьбы за справедливость, так вот там папа называет себя Эдмоном Дантесом. Видимо, так он себя и ощущал: отшельником и борцом. Конечно, без друзей себя он не мыслил, друзей было много, но уединение было ему необходимо...

В этот кабинет он редко поднимался в последние годы. Ему было уже тяжело. Он в основном сидел в кресле внизу и принимал людей, звонки. Многие шли к нему за помощь. У него был здесь как Смольный.

И я вот думаю, что в памяти он остался не только из-за своей борьбы. Ведь многие, кто защищает те же памятники – так не запоминаются. Папа многим помогал, поэтому его и ценят до сих пор.

Он всем помогал: кого устроить в больницу, кому деньги перечислить. О многом я узнаю только сейчас, читая его письма. Он об этом, конечно же, особо не распространялся. Вот, в Новгородской области затеяли журнал по искусству, а денег нет, просят помочь – он отправляет деньги, собственные, личные. Журналист Ольга Селюк, с которой папа делал передачи о русском искусстве XVII-XVIII веков, мне недавно рассказала, что когда серьезно заболел ее муж, только Савва Васильевич ей помог и не отвернулся.

Он очень дружил со Львом Гумилевым, считал его своим учителем. Так же помогал его вдове, когда та переехала в Москву.

А ведь он сам-то жил на зарплату, ну и на гонорары от консультаций. Причем он же никогда не занимался какими-то подложными, заказными оценками - как сейчас многие за большие деньги подписывают экспертизы в пользу застройщиков или в пользу фальшивых произведений искусства. Папа всегда говорил, что одна такая подпись перечеркнет весь труд, все усилия, всю биографию.

- А ты сейчас разбираешь его письма и записи? Планируешь публиковать?

Пока систематизирую. Их очень много. Он с юности хранил верность эпистолярному жанру. Из своих поездок слал друзьям открытки. Многие письма, конечно же, важны для нашей культуры в целом, например переписка с Тарковским, Солоницыным, Бурляевым во время съемок «Андрея Рублева».

И письма раскрывают Савву Васильевича не только как борца, но и как защитника. Думаю, именно поэтому память о нем живет.

- Да, собственно, и Дом Палибина – тоже пример его защиты.

После двадцати лет работы в «Грабарях», отец перешел на работу в ВНИИР, где создал Отдел пропаганды художественного наследия. Отдел делился на две части: сектор выставок и сектор предвыставочной реставрации. Институт реставрации тогда занимал здания Новоспасского монастыря, отдел сидел в колокольне. Отец хотел сделать специализированный выставочный зал при институте и, как он писал, подыскивал небольшой исторический дом в центре Москвы. Представьте размах личности человека, каждому ли придет в голову искать вот так запросто дом в центре Москвы?! И Дом Палибина оказался ничьим и свободным. А, по сути, никому не нужным. Отец убедил директора и основателя института Ивана Петровича Горина, что дом институту нужен. После реставрации и по сей день Дом Палибина функционирует как выставочный зал ГосНИИР. И вполне может называться «домом со счастливой судьбой», как сказал о нем когда-то Савва Васильевич.

Беседовала Евгения Твардовская

Вспоминая русского реставратора, искусствоведа и общественного деятеля С. Ямщикова

Стоит Россия праведниками... Савва Васильевич Ямщиков святым, конечно, не был. Чуть было не сгубил себя, предаваясь известному русскому пороку, и в результате почти 10 лет провел безвылазно в депрессии в своей квартире в Москве. Легко порой терял друзей и так же легко наживал могущественных врагов. Но он был тем человеком, на которых наша Россия держится - неистовым в страстях, с бурным темпераментом борца, яростным и бесстрашным защитником и пропагандистом русской культуры, ее православных традиций.

В роковые девяностые он был чуть ли не единственным, кто громко и отважно публично поднял голос против тех, кто пытался погубить и распродать национальные сокровища России, Савва Васильевич возродил и спас многие шедевры. Называл негодяев по именам, обличал и открыто их разоблачал. Страстно ненавидел тех, кто под аккомпанемент сладких речей про «демократию и свободу» разрушил великую страну.

«Сейчас даже отнюдь не смышленому человеку понятно, чем обернулась для России бархатистая перестроечная революция конца прошлого века, - говорил Савва Васильевич. - В повседневном труде нарабатывавшиеся многострадальным нашим народом богатства пущены были на ветер комиссарами - исполнителями воли Лениных, Троцких, Свердловых и иже с ними. Растерзанная в клочья нация сумела за короткий срок воссоздать государственную мощь, удивив мир достижениями в экономике, науке и культуре. И снова воспитанные партячейками последователи «верных» марксистов без зазрения совести прихватизировали оставшееся бесхозным народное добро. Горбачев и Ельцин, словно зазомбированные, униженно взирали на стаи предприимчивых грабителей, провозглася страшный девиз «Берите, сколько сможете утащить». И утащили, оставив миллионы людей страдающими, преждевременно уходящими из жизни, погибающими в Чечне или от ножей и пуль разгулявшейся рвани, едва сводящими концы с концами».

Особенно доставалось от Саввы Ямщикова тогдашнему министру культуры Михаилу Швыдкому. «Его пошлейшее шоу «Культурная революция» бездарно, - считал он. - О нем и говорить-то противно. Министр культуры вещает: «Музеи - кладбища культуры»; «Пушкин устарел»; «Русский язык без мата невозможен». И, наконец, договорился пигмей еще вот до чего: «Русский фашизм страшнее немецкого».

Возмутили С. Ямщикова попытки министра «безвозмездно» передать немцам Бременскую коллекцию, и он яростно против этого боролся.

«Хорошо, что Губенко подключил прокуратуру и предотвратил преступление, - отмечал Савва Васильевич. - Выступая на российском телевидении, я заявил: «Господин Швыдкой, вы не можете участвовать в спорах по поводу Бременской коллекции после вашего восхваления немецкого фашизма. Вам лучше защищать интересы Гитлера, Геринга и Гиммлера!».

При этом он решительно отметал обвинения в своей якобы ксенофобии. «Если кто-то мне скажет о моих ксенофобских позициях, могу ответить, что сегодняшнее утро начал с того, что позвонил в Ярославль Илье Борисовичу Рабиновичу - человеку, который возродил Рыбинский музей, который прошел войну, был капитаном первого ранга, - заявил Савва Васильевич. - Ему уже под девяносто лет. Он еврей, но для меня это не имеет никакого значения. Прежде всего, он человек, который служил государству как воин, а потом - как музейный работник. И таких у меня много. Нет, «господа швыдкие» - это не национальность, это каста тех, кто ненавидит нашу культуру».

Другой персонаж его неустанных и страстных разоблачений - телекомментатор Владимир Познер. Рассказывая о необыкновенных метаморфозах девяностых, С. Ямщиков отмечал, что больше всего его поразило случившееся с этим журналистом.

«Только что поносивший Америку на чем свет стоит, изничтожавший устои капиталистического мира в «Московских новостях» и других умеющих ловчить модных информационных изданиях, всегда находивший рабочее место в самых номенклатурных пропагандистских подразделениях, он самозабвенно слился в страстном телевизионном экстазе с американским до мозга костей шоуменом Донахью и стал насаждать в ничего не понимающей России заокеанские образ и стиль жизни с завидной настойчивостью, похожей на насильственные методы разведения в былые времена столь нелюбимого русскими людьми картофеля, - писал Савва Васильевич. - Помаленьку новоиспеченный телешоумен и совсем перестал вспоминать о своем советском прошлом и столь ловко мимикрировал в страстного апологета самозваных хозяев мира - американцев, что никто даже не удивился, когда он громогласно заявил о счастье своем быть американским подданным. Представьте себе на минуточку, как на главном канале телевидения США политическую актуальную программу ведет бывший советский или нынешний российский гражданин, восхваляя при этом родные отечественные ценности».

Все в Савве Ямщикове - и внешность русского богатыря, и происхождение - из семьи старообрядцев (Василий Шукшин даже хотел пробовать его на роль Степана Разина), и характер - смелый и независимый, и даже исконно русская фамилия, превратили его в настоящий символ русского сопротивления «либеральной чуме».

Помню, как после темпераментного выступления на одной из выставок, где он безжалостно громил новоявленных модернистов с «инсталляциями» из унитазов, кто-то из публики растерянно, но с явным уважением пробормотал, глядя на мощную фигуру Саввы: «Колоритный дядечка!».

И родился Савва Васильевич 8 октября 1938 года, наверное, неслучайно - в день преподобного Сергия Радонежского. Вырос же он в рабочем бараке на Павелецкой набережной, по соседству с Андреем Тарковским. Позже он станет консультантом на съемках его легендарного «Андрея Рублева». Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. После неудачной попытки устроиться в музеи Кремля поступил на работу во Всероссийский реставрационный центр, в отдел реставрации иконописи в Марфо-Мариинской обители.

Большую часть своей жизни Савва Васильевич провел в русской провинции, прежде всего в Пскове, занимаясь реставрационными работами произведений иконописи, обследуя музейные запасники, составляя реставрационную «Опись произведений древнерусской живописи, хранящихся в музеях РСФСР» и отбирая иконы для восстановления в Москве. За сорок с лишним лет ему удалось возродить сотни произведений иконописи, уникальные собрания русских портретов XVIII—XIX веков из различных музеев России, вернуть многие забытые имена замечательных художников. Савва Ямщиков сам, упорно и энергично преодолевая все преграды, организовывал выставки, на которых показывали новые открытия реставраторов, ставшие неотъемлемой частью отечественной культуры. На них воспитывались молодые художники, историки искусства, писатели и все те, кому дорого художественное наследие России.

Савва Ямщиков сумел в советское время познакомить современников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда — от икон до лучших образцов авангардного искусства. Владельцы личных собраний избрали его председателем Клуба коллекционеров Советского фонда культуры. Он издал множество книг, альбомов, каталогов, опубликовал сотни статей и интервью в периодической печати, вел постоянные передачи на Центральном телевидении, снимал документальные фильмы в различных городах России и о русских сокровищах за рубежом. Смог собрать уникальную выставку ста икон «Живопись древнего Пскова», отреставрированных под его руководством.

Савва Ямщиков одним из первых в СССР стал заниматься вопросами реституции культурных ценностей, вывезенных в годы Великой Отечественной войны.

Во многом благодаря его усилиям возвращена в Псков из Германии православная святыня - Псково-Покровская икона Божией Матери. В последние годы жизни он вел активную борьбу за сохранение исторического облика древнего Пскова и заповедника «Пушкинские горы».

Я познакомился с Саввой Васильевичем в Греции, где работал корреспондентом ТАСС. Вместе с ним, еще в советские времена, мы съездили на Святую гору Афон, жили в русском монастыре Святого Пантелеймона. Для Саввы, как выдающегося знатока икон и православного искусства, эта поездка имела особое значение. После 1917 года связи Афона - земного Удела Богородицы - с Россией были утрачены. Некогда богатый и процветающий русский монастырь, основанный около тысячи лет назад, пришел в упадок и оказался буквально на грани гибели. Из трех тысяч русских насельников в нем осталось всего 27 монахов, в основном, глубоких стариков. Власти выдали им греческие паспорта, а новых насельников из России на Афон практически не пускали.

В атеистическом же СССР судьбой русского монастыря за границей, где в течение веков были собраны огромные сокровища русской православной культуры, на официальном уровне никто не интересовался.

Мы прибыли в Пантелеймонов монастырь на кораблике под характерным названием «Достойно есть». Нас тепло встретили и поселили в монастырских кельях. Днем осматривали церкви, скиты и столицу Афона Карею, а по вечерам в келью Саввы началось паломничество монахов, желавших «поговорить по душам» - гости из России тогда были в монастыре большой редкостью. Святогорцы приносили с собой густое монастырское вино в бутылках, заткнутых вместо пробки бумажкой - они делали его сами из своего же винограда. С помощью такого угощения дружеские беседы затягивались далеко за полночь. Ночь, за окном, затянутым лозами винограда, блещет под Луной гладь залива Сингитикос, а русские монахи сидят с гостями из России в тесной келье и говорят, говорят… До службы, которая в монастыре начиналась в 4 часа утра - там жили и живут до сих пор по византийскому времени.

Савва охотно рассказывал святогорцам о России, о состоянии церкви в СССР, о монастырях и, прежде всего, о Пскове и Псково-Печерском монастыре и его легендарном настоятеле отце Алипии, которого он боготворил.

Бывший офицер, участник войны, отец Алипий поднял монастырь из руин и превратил его в коммунистическом СССР в процветающую обитель. Причем, сделал это в те времена, когда Н. Хрущев, развернувший против церкви еще более жестокие гонения, чем даже во времена И. Сталина, обещал скоро «показать всему миру последнего попа». По его приказу еще оставшиеся монастыри закрывали по всей стране, а церкви безжалостно взрывали. Но когда в Псково-Печерский монастырь пришло указание Н. Хрущева его тоже закрыть, то отец Алипий категорически отказался. «У меня, - решительно заявил он партийным функционерам, - половина братии - фронтовики. Мы вооружены, будем сражаться до последнего патрона. Посмотрите на монастырь - какая здесь дислокация. Танки не пройдут. Вы можете нас взять только с неба, авиацией. Но едва лишь первый самолет появится над монастырем, через несколько минут об этом будет рассказано всему миру по «Голосу Америки». Так что подумайте сами!». Так произошло невероятное: монастырь, чуть ли не единственный в СССР, удалось отстоять, власти не осмелились послать против бывших фронтовиков в рясах милицию и солдат. Святогорцы слушали рассказы Саввы, открыв рот, с удивлением покачивая головами. В монастыре тогда не было ни радио, ни газет и они не знали, что происходит на родине…

У Саввы Ямщикова уже тогда возникла идея спасти еще и Пантелеймонов монастырь. Снимать на Афоне тогда было категорически запрещено, но мы, каюсь, совершили правонарушение, провезли через таможню любительскую кинокамеру и тайком сняли фильм о Русском монастыре. Но, увы, когда привезли его в Москву, то оказалось, что показать пленку по телевидению нельзя - качество изображения этого не позволяло. Пришлось ограничиться газетными и журнальными публикациями.

Вместе с Саввой мы посетили и проживавшего тогда в Греции легендарного коллекционера Георгия Костакиса. Московский грек, он сумел собрать самую большую в мире частную коллекцию русского авангарда. В его собрании были тысячи картин - Кандинский, Малевич, Шагал, Родченко, Филонов и многие другие. Но власти в СССР, где признавался только социалистический реализм, стали преследовать коллекционера, и Г. Костакис - у него был греческий паспорт - решил уехать.

Посетив его, Савва Ямщиков, хотя и не был поклонником авангарда, загорелся, вернулся в Москву и вскоре снова приехал в Афины, но уже с телевизионной группой. О подвижнике-коллекционере, спасителе русского авангарда, целого пласта нашей культуры был снят фильм. На этот раз это сделали профессионалы, и фильм был показан по центральному телевидению. Имя великого коллекционера при помощи Саввы Васильевича было извлечено из забвения…

Скончался неутомимый подвижник 19 июля 2009 года в Пскове, и был похоронен в Пушкинских Горах, на кладбище у храма Георгия Победоносца, рядом с могилой хранителя Пушкинского музея-заповедника Семена Гейченко и около родового некрополя Осиповых-Вульф.

Из Псково-Печерского монастыря приехали монахи и молились у его гроба всю ночь…

«Если меня спросят, - подчеркивал Савва Ямщиков, - что для меня основное, работа реставратора, чем я занимаюсь всю жизнь, работа искусствоведческая, чем я тоже занимаюсь всю жизнь, моя публицистическая деятельность, чем я занимаюсь в последние годы... Я отвечу: основное для меня - это память, которую я должен сохранить. Самое большое чувство, которое я испытываю сейчас - благодарность к Богу за то, что он дал мне прожить, к людям, которых я встретил на своем пути».

Специально для Столетия

За сорок с лишним лет Савве Ямщикову удалось возродить сотни произведений иконописи, уникальные собрания русских портретов XVIII-XIX вв. из различных музеев России, вернуть многие забытые имена замечательных художников. Организованные Ямщиковым выставки, на которых показывались новые открытия реставраторов, стали неотъемлемой частью отечественной культуры. На них воспитывались молодые художники, историки искусства, писатели и все те, кому дорого художественное наследие России.

Кроме реставрационных выставок Ямщиков сумел в советское время познакомить современников с сокровищами частных коллекций Москвы и Ленинграда - от икон до лучших образцов авангардного искусства. Владельцы личных собраний избрали его председателем Клуба коллекционеров Советского фонда культуры. Издав десятки книг, альбомов, каталогов, опубликовав сотни статей и интервью в периодической печати, Савва Ямщиков много лет вёл постоянные рубрики на Центральном телевидении, снимал редкие сюжеты в различных городах России и за рубежом.

Искусствовед, историк, писатель, публицист, С. В. Ямщиков - автор многочисленных научных трудов, книг, альбомов, каталогов о русском искусстве. Савва Ямщиков - устроитель выставок, один из тех людей, чьё имя вот уже несколько десятилетий ассоциируется в обществе с борьбой за сохранение культурного наследия России.

Скончался 19 июля 2009 года в Пскове . Савва Ямщиков похоронен 22 июля 2009 года в Пушкинских Горах на городище Воронич , на кладбище у храма Георгия Победоносца, рядом с могилой хранителя Пушкинского музея-заповедника Семёна Степановича Гейченко и около родового некрополя Осиповых-Вульф

Семья

Был женат вторым браком на звезде Кировского балета Валентине Ганибаловой . Дочь - Марфа Ямщикова.

Память

Савва Ямщиков был не только постоянным автором, но и рыцарственным защитником Радио «Радонеж». Благодаря его помощи были отбиты попытки отобрать часы вещания радиостанции. Савва Ямщиков тесно сотрудничал с «Народным радио» (Москва).
В 90-х годах Савва Ямщиков страдал от клинически выраженной депрессии, в связи с чем около 10 лет не выходил из дома и практически ни с кем не общался