Шатобриан атала краткое содержание. Франсуа шатобриан - атала. Шатобриан – «Гений христианства»

Франсуа-Рене де Шатобриан

Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне

Перевод с французского М. А. Хейфеца (1913).

Некогда Франция владела в Северной Америке огромными землями: они простирались от Лабрадора до Флориды, от побережья Атлантического океана до озер, затерянных в полярных широтах Канады.

Необозримые эти просторы рассечены четырьмя многоводными реками, которые берут начало в горах: река Святого Лаврентия, впадающая в одноименный залив; Западная, несущая свои волны к неведомым морям; река Бурбон, стремящаяся с юга на север, в Гудзонов залив; Месшасебе, проложившая себе путь с севера на юг, к Мексиканскому заливу.

Последняя из помянутых рек, длиною более тысячи лье, омывает край поистине восхитительный; жители Соединенных штатов называют его Новым Эдемом, но за ним сохранилось присвоенное ему французами сладостное имя Луизиана. Множество рек, притоков Месшасебе - Миссури, Иллинойс, Арканзас, Огайо, Уобаш, Тенесси, - удобряют его своим илом, оплодотворяют своими водами. В пору зимних дождей эти реки выходят из берегов, меж тем как буйные ветры безжалостно валят прибрежные леса. Вырванные с корнем деревья погружаются в воду, где их быстро скрепит друг с другом тина, оплетут лианы, а укоренившиеся в них растения довершат дело, сплотив в единое целое. Под напором пенистых валов поплывут они в Месшасебе, и река завладеет ими, помчит к Мексиканскому заливу, будет выбрасывать на песчаные отмели, умножая и умножая свои рукава. Порою, в горных ущельях, река начинает оглушительно грохотать, потом вздыбленные валы опадают, окружая колоннады лесов и пирамиды индейских гробниц; Месшасебе - это Нил девственных земель Америки. Но величавые картины природы там неизменно соседствуют с картинами, исполненными тихой прелести: меж тем как стремнина увлекает в море трупы дубов и сосен, течение несет вдоль берегов плавучие островки пистий и кувшинок, чьи желтые чашечки подобны маленьким беседкам. Зеленые змеи, голубые цапли, розовые фламинго, недавно вылупившиеся крокодилы пускаются в путь, словно пассажиры, на этих цветочных судах, которые, распустив по ветру золотистые паруса, доберутся вместе со всем своим дремлющим населением до какой-нибудь укромной бухты.

Берега Месшасебе представляют собой зрелище поистине поразительное. На западном берегу, куда ни поглядишь, простирается саванна; волны зелени, удаляясь, как бы неспешно восходят к лазурному небосводу и в нем растворяются. По этим степным просторам, которым нет ни конца ни края, бродят на воле многотысячные стада диких буйволов. Случается, отяжелевший от старости бизон подплывет, рассекая волны, к какому-нибудь острову на Месшасебе и ляжет в густую траву. Его лоб увенчан загнутыми рогами, стариковская борода облеплена тиной, он подобен речному богу, довольно озирающему величие своих водных владений и плодородных берегов.

Такую картину являет нам природа на западном берегу, но противоположный берег ничуть не похож на него, и каждый восхитительно оттеняет своеобразие другого. То склонившись над бегучей волной, то собравшись в купы на скалах и горах, то поодиночке разбредясь в долинах, деревья самых разных форм и оттенков, источающие самые несхожие ароматы, соседствуют, теснятся, вздымаются так высоко, что их верхи пропадают из глаз. Дикий виноград, бигнонии, колоцинты сплетаются у их подножия, ползут по стволам, свешиваются с ветвей, перекидываются с клена на тюльпановое дерево, с него на штокрозу, образуя бессчетные гроты, своды, портики. Нередко лианы, блуждая от дерева к дереву, перебираются через речные протоки и повисают над ними, словно цветочные мосты. Из глубины этих зарослей возносятся недвижные конусы магнолий; усыпанные белыми чашечками цветов, они господствуют над лесом, и нет у них соперников, кроме пальм, что легко колеблют рядом с ними зеленые веера листьев.

Бесчисленные твари, волею Создателя населяющие эти укромные пристанища, наполняют их очарованием и жизнью. Там, в просветах между деревьев, можно порою увидеть медведя, который, опьянев от виноградного сока, пошатывается на суку вяза; в озерах купаются карибу; черные белки резвятся в гуще листвы; пересмешники и маленькие, величиной с воробья, виргинские голуби пасутся на прогалинах, рдеющих земляникой; изумрудные попугаи с желтыми головками, зеленые, отливающие пурпуром дятлы, прыгая по стволам кипарисов, добираются до самых вершин; колибри искрятся на кустах флоридского жасмина; змеи-птицеловы свистят, прицепившись к веткам, и раскачиваются, как лианы.

Если в саванне, на другом берегу, все застыло в оцепенелом покое, здесь, напротив, царство движения и звуков: клювы стучат по коре дубов; животные, шурша, снуют взад и вперед, щиплют траву, размалывают зубами плодовые косточки; плеск воды, тихие вскрики, глухое мычание, воркующие призывы полнят эти уединенные, девственные края нежной и дикой гармонией. Но когда в них вторгается ветер, когда он начинает раскачивать эти колеблющиеся тела и смешивать белые, лазоревые, зеленые, розовые пятна, и сливать воедино все цвета, все шорохи и шелесты - тогда из глуби лесов доносятся такие гулы, глазам открываются такие картины, что напрасно я стал бы описывать их людям, которые никогда не бывали в первобытных обиталищах природы.

После того как преподобный отец Маркет и несчастный Ласаль открыли Месшасебе{1}, первые французские поселенцы, основав колонии Билокси и Новый Орлеан, заключили союз с натчезами, могущественным индейским племенем, державшим в повиновении весь край. Распри и корыстные вожделения залили впоследствии кровью эти гостеприимные земли. Среди сынов девственного края особым почетом и любовью пользовался старый индеец Шактас, славный среди них преклонными годами, мудростью и опытом в житейских делах. Подобно всем людям, он обрел добродетель ценою несчастья. Беды были уделом Шактаса не только в лесах Нового Света, но настигли его и на берегах Франции. В Марселе жестокая несправедливость обрекла Шактаса на галеры, потом он был освобожден, представлен Людовику XIV{2}, беседовал со многими знаменитостями того века, присутствовал на празднествах в Версале{3}, смотрел трагедии Расина{4}, слушал надгробные речи Боссюэ{5} - короче говоря, дикарь лицезрел цивилизованное общество в пору самого пышного его расцвета.

Несколько лет назад Шактас вернулся в отчизну и теперь наслаждался покоем. Но и за этот свой дар небеса взяли с него немалый выкуп: старец ослеп. Юная девушка неотступно сопровождала его на берегах Месшасебе, как Антигона - Эдипа на Кифероне, как Мальвина - Оссиана на скалах Морвена.{6}

Франсуа-Рене де Шатобриан

Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне

Перевод с французского М. А. Хейфеца (1913).

Некогда Франция владела в Северной Америке огромными землями: они простирались от Лабрадора до Флориды, от побережья Атлантического океана до озер, затерянных в полярных широтах Канады.

Необозримые эти просторы рассечены четырьмя многоводными реками, которые берут начало в горах: река Святого Лаврентия, впадающая в одноименный залив; Западная, несущая свои волны к неведомым морям; река Бурбон, стремящаяся с юга на север, в Гудзонов залив; Месшасебе, проложившая себе путь с севера на юг, к Мексиканскому заливу.

Последняя из помянутых рек, длиною более тысячи лье, омывает край поистине восхитительный; жители Соединенных штатов называют его Новым Эдемом, но за ним сохранилось присвоенное ему французами сладостное имя Луизиана. Множество рек, притоков Месшасебе - Миссури, Иллинойс, Арканзас, Огайо, Уобаш, Тенесси, - удобряют его своим илом, оплодотворяют своими водами. В пору зимних дождей эти реки выходят из берегов, меж тем как буйные ветры безжалостно валят прибрежные леса. Вырванные с корнем деревья погружаются в воду, где их быстро скрепит друг с другом тина, оплетут лианы, а укоренившиеся в них растения довершат дело, сплотив в единое целое. Под напором пенистых валов поплывут они в Месшасебе, и река завладеет ими, помчит к Мексиканскому заливу, будет выбрасывать на песчаные отмели, умножая и умножая свои рукава. Порою, в горных ущельях, река начинает оглушительно грохотать, потом вздыбленные валы опадают, окружая колоннады лесов и пирамиды индейских гробниц; Месшасебе - это Нил девственных земель Америки. Но величавые картины природы там неизменно соседствуют с картинами, исполненными тихой прелести: меж тем как стремнина увлекает в море трупы дубов и сосен, течение несет вдоль берегов плавучие островки пистий и кувшинок, чьи желтые чашечки подобны маленьким беседкам. Зеленые змеи, голубые цапли, розовые фламинго, недавно вылупившиеся крокодилы пускаются в путь, словно пассажиры, на этих цветочных судах, которые, распустив по ветру золотистые паруса, доберутся вместе со всем своим дремлющим населением до какой-нибудь укромной бухты.

Берега Месшасебе представляют собой зрелище поистине поразительное. На западном берегу, куда ни поглядишь, простирается саванна; волны зелени, удаляясь, как бы неспешно восходят к лазурному небосводу и в нем растворяются. По этим степным просторам, которым нет ни конца ни края, бродят на воле многотысячные стада диких буйволов. Случается, отяжелевший от старости бизон подплывет, рассекая волны, к какому-нибудь острову на Месшасебе и ляжет в густую траву. Его лоб увенчан загнутыми рогами, стариковская борода облеплена тиной, он подобен речному богу, довольно озирающему величие своих водных владений и плодородных берегов.

Такую картину являет нам природа на западном берегу, но противоположный берег ничуть не похож на него, и каждый восхитительно оттеняет своеобразие другого. То склонившись над бегучей волной, то собравшись в купы на скалах и горах, то поодиночке разбредясь в долинах, деревья самых разных форм и оттенков, источающие самые несхожие ароматы, соседствуют, теснятся, вздымаются так высоко, что их верхи пропадают из глаз. Дикий виноград, бигнонии, колоцинты сплетаются у их подножия, ползут по стволам, свешиваются с ветвей, перекидываются с клена на тюльпановое дерево, с него на штокрозу, образуя бессчетные гроты, своды, портики. Нередко лианы, блуждая от дерева к дереву, перебираются через речные протоки и повисают над ними, словно цветочные мосты. Из глубины этих зарослей возносятся недвижные конусы магнолий; усыпанные белыми чашечками цветов, они господствуют над лесом, и нет у них соперников, кроме пальм, что легко колеблют рядом с ними зеленые веера листьев.

Бесчисленные твари, волею Создателя населяющие эти укромные пристанища, наполняют их очарованием и жизнью. Там, в просветах между деревьев, можно порою увидеть медведя, который, опьянев от виноградного сока, пошатывается на суку вяза; в озерах купаются карибу; черные белки резвятся в гуще листвы; пересмешники и маленькие, величиной с воробья, виргинские голуби пасутся на прогалинах, рдеющих земляникой; изумрудные попугаи с желтыми головками, зеленые, отливающие пурпуром дятлы, прыгая по стволам кипарисов, добираются до самых вершин; колибри искрятся на кустах флоридского жасмина; змеи-птицеловы свистят, прицепившись к веткам, и раскачиваются, как лианы.

Если в саванне, на другом берегу, все застыло в оцепенелом покое, здесь, напротив, царство движения и звуков: клювы стучат по коре дубов; животные, шурша, снуют взад и вперед, щиплют траву, размалывают зубами плодовые косточки; плеск воды, тихие вскрики, глухое мычание, воркующие призывы полнят эти уединенные, девственные края нежной и дикой гармонией. Но когда в них вторгается ветер, когда он начинает раскачивать эти колеблющиеся тела и смешивать белые, лазоревые, зеленые, розовые пятна, и сливать воедино все цвета, все шорохи и шелесты - тогда из глуби лесов доносятся такие гулы, глазам открываются такие картины, что напрасно я стал бы описывать их людям, которые никогда не бывали в первобытных обиталищах природы.

После того как преподобный отец Маркет и несчастный Ласаль открыли Месшасебе{1}, первые французские поселенцы, основав колонии Билокси и Новый Орлеан, заключили союз с натчезами, могущественным индейским племенем, державшим в повиновении весь край. Распри и корыстные вожделения залили впоследствии кровью эти гостеприимные земли. Среди сынов девственного края особым почетом и любовью пользовался старый индеец Шактас, славный среди них преклонными годами, мудростью и опытом в житейских делах. Подобно всем людям, он обрел добродетель ценою несчастья. Беды были уделом Шактаса не только в лесах Нового Света, но настигли его и на берегах Франции. В Марселе жестокая несправедливость обрекла Шактаса на галеры, потом он был освобожден, представлен Людовику XIV{2}, беседовал со многими знаменитостями того века, присутствовал на празднествах в Версале{3}, смотрел трагедии Расина{4}, слушал надгробные речи Боссюэ{5} - короче говоря, дикарь лицезрел цивилизованное общество в пору самого пышного его расцвета.

Несколько лет назад Шактас вернулся в отчизну и теперь наслаждался покоем. Но и за этот свой дар небеса взяли с него немалый выкуп: старец ослеп. Юная девушка неотступно сопровождала его на берегах Месшасебе, как Антигона - Эдипа на Кифероне, как Мальвина - Оссиана на скалах Морвена.{6}

Много несправедливостей претерпел Шактас от французов, и все-таки он их любил. Он не уставал вспоминать Фенелона{7}, в чьем доме ему случилось гостить, и жаждал хоть чем-нибудь услужить соотечественникам этого добродетельного человека. Вскоре ему представился благоприятный случай. В 1725 году в Луизиане появился, гонимый страстями и несчастьями, некий француз по имени Рене. Он поднялся по Месшасебе до края, где обитали натчезы, и попросил принять его воином племени. Шактас долго расспрашивал Рене и, убедившись, что решение юноши неколебимо, усыновил его и женил на индианке Селуте. Вскоре после того, как был заключен их брак, племя стало готовиться к охоте на бобров.

Шактас пользовался таким уважением, что совет сахемов поставил его, слепого старца, во главе отряда охотников. И вот молитвы перемежаются постами, жрецы толкуют сны, испрашивают дозволения у маниту{8}, возлагают на алтари листья табака, жарят ломтики лосиных языков и следят, станут ли они потрескивать на огне, выражая этим волю богов, потом все вкушают мясо священной собаки и наконец трогаются в путь. Искусно пользуясь противными течениями, индейцы в пирогах поднимаются по Месшасебе и входят в устье Огайо. Уже наступила осень. Перед восхищенными взорами юного француза распахиваются величавые кентуккийские просторы. Однажды лунной ночью, когда натчезы уснули в пирогах и эти индейские суденышки, под парусами из звериных шкур скользили по волнам, подгоняемые легким ветром, Рене, оставшись наедине с Шактасом, попросил старца рассказать историю его жизни. Тот соглашается и, расположившись вместе с французом на корме пироги, начинает повествование.

Охотники

Как, сын мой, не подивиться судьбе, скрестившей ныне наши пути? Вот я гляжу на тебя и вижу цивилизованного человека, пожелавшего стать дикарем; вот ты глядишь на меня я видишь дикаря, который волею Верховного Существа во имя каких-то неведомых целей приобщился к цивилизации. Начала наших жизненных дорог лежали в разных концах земли, но ты пришел искать покоя в моем родном краю, а я некогда вкусил отдых на твоей родине: значит, мы с тобой на все должны были бы глядеть по-разному. Кто из нас больше выиграл, кто больше потерял от перемены природного своего состояния? Это ведомо только духам, ибо самый несведущий из них наделен большей мудростью, чем все люди, вместе взятые.

Некогда Франция владела в Северной Америке огромными землями: они простирались от Лабрадора до Флориды, от побережья Атлантического океана до озер, затерянных в полярных широтах Канады.

Необозримые эти просторы рассечены четырьмя многоводными реками, которые берут начало в горах: река Святого Лаврентия, впадающая в одноименный залив; Западная, несущая свои волны к неведомым морям; река Бурбон, стремящаяся с юга на север, в Гудзонов залив; Месшасебе , проложившая себе путь с севера на юг, к Мексиканскому заливу.

Последняя из помянутых рек, длиною более тысячи лье, омывает край поистине восхитительный; жители Соединенных штатов называют его Новым Эдемом, но за ним сохранилось присвоенное ему французами сладостное имя Луизиана. Множество рек, притоков Месшасебе - Миссури, Иллинойс, Арканзас, Огайо, Уобаш, Тенесси, - удобряют его своим илом, оплодотворяют своими водами. В пору зимних дождей эти реки выходят из берегов, меж тем как буйные ветры безжалостно валят прибрежные леса. Вырванные с корнем деревья погружаются в воду, где их быстро скрепит друг с другом тина, оплетут лианы, а укоренившиеся в них растения довершат дело, сплотив в единое целое. Под напором пенистых валов поплывут они в Месшасебе, и река завладеет ими, помчит к Мексиканскому заливу, будет выбрасывать на песчаные отмели, умножая и умножая свои рукава. Порою, в горных ущельях, река начинает оглушительно грохотать, потом вздыбленные валы опадают, окружая колоннады лесов и пирамиды индейских гробниц; Месшасебе - это Нил девственных земель Америки. Но величавые картины природы там неизменно соседствуют с картинами, исполненными тихой прелести: меж тем как стремнина увлекает в море трупы дубов и сосен, течение несет вдоль берегов плавучие островки пистий и кувшинок, чьи желтые чашечки подобны маленьким беседкам. Зеленые змеи, голубые цапли, розовые фламинго, недавно вылупившиеся крокодилы пускаются в путь, словно пассажиры, на этих цветочных судах, которые, распустив по ветру золотистые паруса, доберутся вместе со всем своим дремлющим населением до какой-нибудь укромной бухты.

Берега Месшасебе представляют собой зрелище поистине поразительное. На западном берегу, куда ни поглядишь, простирается саванна; волны зелени, удаляясь, как бы неспешно восходят к лазурному небосводу и в нем растворяются. По этим степным просторам, которым нет ни конца ни края, бродят на воле многотысячные стада диких буйволов. Случается, отяжелевший от старости бизон подплывет, рассекая волны, к какому-нибудь острову на Месшасебе и ляжет в густую траву. Его лоб увенчан загнутыми рогами, стариковская борода облеплена тиной, он подобен речному богу, довольно озирающему величие своих водных владений и плодородных берегов.

Такую картину являет нам природа на западном берегу, но противоположный берег ничуть не похож на него, и каждый восхитительно оттеняет своеобразие другого. То склонившись над бегучей волной, то собравшись в купы на скалах и горах, то поодиночке разбредясь в долинах, деревья самых разных форм и оттенков, источающие самые несхожие ароматы, соседствуют, теснятся, вздымаются так высоко, что их верхи пропадают из глаз. Дикий виноград, бигнонии, колоцинты сплетаются у их подножия, ползут по стволам, свешиваются с ветвей, перекидываются с клена на тюльпановое дерево, с него на штокрозу, образуя бессчетные гроты, своды, портики. Нередко лианы, блуждая от дерева к дереву, перебираются через речные протоки и повисают над ними, словно цветочные мосты. Из глубины этих зарослей возносятся недвижные конусы магнолий; усыпанные белыми чашечками цветов, они господствуют над лесом, и нет у них соперников, кроме пальм, что легко колеблют рядом с ними зеленые веера листьев.

Бесчисленные твари, волею Создателя населяющие эти укромные пристанища, наполняют их очарованием и жизнью. Там, в просветах между деревьев, можно порою увидеть медведя, который, опьянев от виноградного сока, пошатывается на суку вяза; в озерах купаются карибу; черные белки резвятся в гуще листвы; пересмешники и маленькие, величиной с воробья, виргинские голуби пасутся на прогалинах, рдеющих земляникой; изумрудные попугаи с желтыми головками, зеленые, отливающие пурпуром дятлы, прыгая по стволам кипарисов, добираются до самых вершин; колибри искрятся на кустах флоридского жасмина; змеи-птицеловы свистят, прицепившись к веткам, и раскачиваются, как лианы.

Если в саванне, на другом берегу, все застыло в оцепенелом покое, здесь, напротив, царство движения и звуков: клювы стучат по коре дубов; животные, шурша, снуют взад и вперед, щиплют траву, размалывают зубами плодовые косточки; плеск воды, тихие вскрики, глухое мычание, воркующие призывы полнят эти уединенные, девственные края нежной и дикой гармонией. Но когда в них вторгается ветер, когда он начинает раскачивать эти колеблющиеся тела и смешивать белые, лазоревые, зеленые, розовые пятна, и сливать воедино все цвета, все шорохи и шелесты - тогда из глуби лесов доносятся такие гулы, глазам открываются такие картины, что напрасно я стал бы описывать их людям, которые никогда не бывали в первобытных обиталищах природы.

После того как преподобный отец Маркет и несчастный Ласаль открыли Месшасебе , первые французские поселенцы, основав колонии Билокси и Новый Орлеан, заключили союз с натчезами, могущественным индейским племенем, державшим в повиновении весь край. Распри и корыстные вожделения залили впоследствии кровью эти гостеприимные земли. Среди сынов девственного края особым почетом и любовью пользовался старый индеец Шактас , славный среди них преклонными годами, мудростью и опытом в житейских делах. Подобно всем людям, он обрел добродетель ценою несчастья. Беды были уделом Шактаса не только в лесах Нового Света, но настигли его и на берегах Франции. В Марселе жестокая несправедливость обрекла Шактаса на галеры, потом он был освобожден, представлен Людовику XIV , беседовал со многими знаменитостями того века, присутствовал на празднествах в Версале , смотрел трагедии Расина , слушал надгробные речи Боссюэ - короче говоря, дикарь лицезрел цивилизованное общество в пору самого пышного его расцвета.

Несколько лет назад Шактас вернулся в отчизну и теперь наслаждался покоем. Но и за этот свой дар небеса взяли с него немалый выкуп: старец ослеп. Юная девушка неотступно сопровождала его на берегах Месшасебе, как Антигона - Эдипа на Кифероне, как Мальвина - Оссиана на скалах Морвена.

Много несправедливостей претерпел Шактас от французов, и все-таки он их любил. Он не уставал вспоминать Фенелона , в чьем доме ему случилось гостить, и жаждал хоть чем-нибудь услужить соотечественникам этого добродетельного человека. Вскоре ему представился благоприятный случай. В 1725 году в Луизиане появился, гонимый страстями и несчастьями, некий француз по имени Рене. Он поднялся по Месшасебе до края, где обитали натчезы, и попросил принять его воином племени. Шактас долго расспрашивал Рене и, убедившись, что решение юноши неколебимо, усыновил его и женил на индианке Селуте. Вскоре после того, как был заключен их брак, племя стало готовиться к охоте на бобров.

Шактас пользовался таким уважением, что совет сахемов поставил его, слепого старца, во главе отряда охотников. И вот молитвы перемежаются постами, жрецы толкуют сны, испрашивают дозволения у маниту , возлагают на алтари листья табака, жарят ломтики лосиных языков и следят, станут ли они потрескивать на огне, выражая этим волю богов, потом все вкушают мясо священной собаки и наконец трогаются в путь. Искусно пользуясь противными течениями, индейцы в пирогах поднимаются по Месшасебе и входят в устье Огайо. Уже наступила осень. Перед восхищенными взорами юного француза распахиваются величавые кентуккийские просторы. Однажды лунной ночью, когда натчезы уснули в пирогах и эти индейские суденышки, под парусами из звериных шкур скользили по волнам, подгоняемые легким ветром, Рене, оставшись наедине с Шактасом, попросил старца рассказать историю его жизни. Тот соглашается и, расположившись вместе с французом на корме пироги, начинает повествование.

Философский материализм восемнадцатого столетия достиг своего высшего практического применения в атеистических выходках великой французской революции . Поэтому, было вполне естественно, что после прекращения революции возникло желание снова пробудить в народе религиозные чувства и залечить посредством христианства раны, нанесенные враждовавшей с церковью философией. Уже мадам де Сталь указывала на необходимость религиозного возрождения и, во время консульства, обменивалась мыслями с основателем христианской романтики во Франции, виконтом Шатобрианом. Наполеон Бонапарт , его братья и сестры поддерживали это литературное направление, способствовавшее восстановлению порядка в общественной и государственной жизни.

Франсуа-Рене де Шатобриан. Портрет кисти А. Л. Жироде

Начало творчества Шатобриана

Франсуа-Рене де Шатобриан (1768-1848) родился в Бретани в дворянском семействе, привязанном к старинным верованиям и суевериям, и вырос в не слишком богатой домашней обстановке. Его гордый отец дал ему суровое воспитание, которое заставило его сделаться скрытным; его набожная мать и экзальтированная любимая сестра баловали его; поэтому Шатобриан рано стал жить воображением, которое чрезмерно возбуждало его умственный и физические силы, – стал любить одиночество, впадал в меланхолию, чуждаться людей, стал предаваться мечтаниям о любви, предметом которой были призрачные существа, и в этом болезненном душевном состоянии стал помышлять о самоубийстве.

Подобно многим другим дворянам Бретани, Франсуа-Рене Шатобриан отправился в Америку, лишь только вспыхнула революция . Ужасы революции возмущали его нежное сердце. Шатобриан удалился за Атлантический океан, а после своего возвращения в Европу примкнул к жившим в Лондоне эмигрантам. Терзаемый заботами и сомнениями, он послушался предсмертных увещаний своей матери, умершей в крайней нужде, и уверовал в то, во что верили его предки. Возвратившись во Францию, после переворота 18 брюмера , вместе с Фонтанем (1757-1821), этим искусным ритором и оратором конвента («Панегирик Вашингтона»), он стал принимать участие в издании очень распространенного журнала «Mercure de France». Под влиянием впечатлений, вынесенных из чтения произведений Руссо и Бернардена де Сен-Пьера, Шатобриан описал в двух рассказах «Атала» и «Рене» религиозное созерцание природы, а своим большим сочинением «Дух христианства», столь богатым поэтическими идеями, вызвал такие горячие похвалы, что был осыпан почестями и милостями. Шатобриан скоро сделался душою кружков даровитых людей, которые собирались у Фонтаня, превозносившего владычество Наполеона напыщенными речами в сенате и в законодательном корпусе, у критика и эстетика Жубера (Recueil de pensées), у Порталиса, опытного юриста, помогавшего Наполеону в составлении кодекса и в заключении конкордата, и у некоторых дам, в особенности у госпожи Рекамье.

Повести Шатобриана «Атала» и «Рене»

Еще живя в Америке, Рене Шатобриан составил план большой героической поэмы, в которой намеревался изобразить человека, как сына природы, в противоположность человеку цивилизованному. Содержанием должна была служить трагическая участь племени начезов в Луизиане, где в 1729 году погибли и местные уроженцы, и французские колонисты. По его предположению, «Атала» и «Рене» должны были составлять отрывки или эпизоды великой героической поэмы о начезах. Те идеи о религиозном созерцании природы, которые придавали первым произведениям Шатобриана особую привлекательность, развились в уме автора среди французских колонистов, еще сохранивших в Америке старые нравы, народные песни, формы языка и религиозные идеи шестнадцатого столетия, и среди живших в лесах и в степях дикарей. Искренность и новизна в описании природы и чувств – вот что придало романам Шатобриана «Атала» и «Рене» особую цену и привлекательность в глазах французского народа и всех тех, кто желал согреть свое сердце религией и христианскими чувствами. По своей оригинальности, по смешению христианских чувств с описаниями дикой природы, эти произведения казались спасительными оазисами среди литературной пустыни.

Шатобриан – «Гений христианства»

И роман «Атала», в котором Шатобриан описал нравы и образ жизни одного из североамериканских племен, среди которого жил в течение двух лет, и сходный с этим романом «Рене» скоро достигли самого широкого распространения еще прежде, чем были присоединены в виде эпизодов к главному сочинению «Гений христианства» (Génie du Christianisme), которое Шатобриан писал, во время переговоров Наполеона с папой о конкордате , в загородном доме своей приятельницы и поклонницы, г-жи Бомон. Это знаменитое сочинение, совершенно переносящее христианские идеи в область изящного и делающее религию предметом эстетических наслаждений, изображает в рассказах, в картинах и в благочестивых мечтаниях поэтическую религию Шатобриана и его католическую философию. «Гений христианства» сделался священным писанием для тех салонных кавалеров и дам, которым библейская религия казалась слишком неизящной и сухой. Это произведение Шатобриана сделалось поэтическим оправданием тех христианских преданий и мистерий, тех священных легенд и сказаний, которые предназначались для людей с изящным вкусом и с развитой фантазией. Блестящий слог, описание пейзажей, мягкий тон картинной поэтической прозы и совершенства изложения вызывали не менее горячие похвалы, чем христианское содержание. Но для Шатобриана оказалось особенно выгодным господствовавшее в то время настроение умов, так как вследствие заключения конкордата «все благочестивые люди уверились в спасении своей души и даже рассудительные люди не без радостного душевного волнения возвращались к незабвенным религиозным чувствам и обычаям».

Краткое содержание произведений Шатобриана

Дочь степей Атала, Шактас и патер Обри, которому индейцы уже давно отрубили руки и который старается внушить двум влюбленным сентиментальные христианские чувства, чтоб доставить им утешение в земных невзгодах, – таковы главные действующие лица романа Шатобриана «Гений христианства», поражавшие своей оригинальностью в такое время, когда конкордат основывал во Франции новую папистско-бонапартистскую церковь взамен старой галликанско-бурбонской. Таким образом, эта новинка появилась как в действительной жизни, так и в романе под старыми формами. В «Рене» Шатобриан обрисовал и свою собственную личность и демона своего времени с наводившей страх, но вместе с тем и с увлекательной верностью. «Рене» сравнивали с Вертером Гёте ; оба они – люди, убитые горем и первые типы той болезненной чувствительности, которую молодые поэты любили описывать под названием мировой скорби. В описании Шатобриана сердце Рене наполнено диким, мрачным пылом, который только пожирает его, а не греет. В этом сердце нет ни веры, ни надежды; оно не в состоянии заглушить в себе то демоническое влечение все разрушать, которое заставляет героя Шатобриана думать, что и его жизнь точно также пуста, как его душа. Меланхолически странствуя бесприютным скитальцем, Рене чувствует глубокую сердечную скорбь. Его сестра Амелия питает страстную любовь к своему брату и ищет в монастыре душевного спокойствия и забвения. Он уезжает в Америку, поступает в войско одного индейского племени, берет в жены индейскую девушку Целюту и принимает участие в охотничьих экспедициях и в войнах начезов, – как это рассказано в романе, носящем это название. Он погибает в то время, как это племя было истреблено. Перед смертью он узнал о кончине своей сестры в монастыре и изложил свои чувства и свою отчаянную скорбь в письме к Целюте, о котором Шатобриан с гордостью вспоминал даже в преклонных летах. Этот роман – эпос, написанный Оссиановской прозой.

Оба рассказа, и «Атала» и «Рене», изложенные Шатобрианом в форме автобиографий, замечательны поэтическими описаниями природы и изобилием метких характеристик и сравнений. В «Гении христианства» Шатобриан превозносит как сущность христианской религии, пышность богослужения, символику, церемониалы и легенды средневековой церкви, а в подкрепление этим фантастическим мечтаниям, заменяющим схоластическое церковное учение, постоянно призывает к себе на помощь чувства и воображение. В одном духе с «Гением христианства» Шатобрианом написан небольшой роман, содержание которого относится ко временам владычества мавров в Гренаде – «Приключения последнего Абенцерага»; эта элегия об исчезнувшем рыцарстве представляет гармоническое художественное произведение, говорящее и воображению и сердцу и много способствовавшее возрождению романтизма.

Творческий стиль Шатобриана

«Во всех сочинениях Рене Шатобриана, – говорит Шлоссер, – мы находим удачно выбранные картины и выражения, свежесть, оригинальность и поэтическое воодушевление; но мы не должны ожидать, чтоб излагаемые автором воззрения могли выдержать спокойную, здравую критику или чтоб они, по меньшей мере, были согласны одни с другими; еще более тщетно было бы ожидание гармонической цельности. Лишь только он перестает излагать мелкие идеи и переходит к более широким воззрениям, мы не можем полагаться на его аргументы. Мы тщетно стали бы искать у Шатобриана спокойной проверки результатов его наблюдений; напротив того, мы повсюду находим у него колорит опытного и изобретательного живописца. Его слог нередко отличается возвышенностью, но местами падает очень низко. Это всего чаще случается тогда, когда Шатобриан заходит слишком далеко в своем старании подражать древним писателям и от этого утрачивает пылкость чувств. А при всем старании подделываться под вкусы знатного общества, он обнаруживает некоторую самостоятельность, которая сохранилась у него под влиянием впечатлений, вынесенных им в молодости из посещения диких стран Америки».

Жизнь Шатобриана после его разрыва с Наполеоном

После убийства герцога Энгиенского Шатобриан не захотел быть слугою Наполеоновской династии. Он отказался от возложенных на него императором дипломатических должностей в Риме и в Швейцарии и, глубоко огорченный смертью своей сестры Люсиль, служившей прототипом для Амелии в романе «Рене», предпринял большое путешествие в Грецию, в Египет, в Иерусалим и на обратном пути заехал в Испанию (1806). Плодом этого путешествия следует считать не только «Itinéraire» («Маршрут», «Путевой дневник»), но также поэму «Мученики», в которой Шатобриан старался объяснить превосходства христианства над греческим язычеством при помощи блестящих эскизов, но также при помощи преувеличений, ошибочных и пристрастных суждений. В рассказе об его благочестивом странствовании в Иерусалим Шатобрианом верно и привлекательно описаны впечатления и религиозные чувства поэта при виде Святых Мест и восточной природы, освященной великими историческими воспоминаниями.

Шатобриан размышляет на развалинах Рима. Художник А. Л. Жироде. После 1808

Религиозные и политические воззрения Рене Шатобриана сделались господствующими при реставрации: тогда настал для поэта золотой век. Но еще в те критические дни, когда реставрация Бурбонов ещё не была упрочена, сочинение Шатобриана «О Бонапарте и о Бурбонах», – несмотря на то, что было наполнено бранными и преувеличенными обвинениями Наполеона, – имело такое сильное влияние на настроение умов во Франции, что в глазах Людовика XVIII стоило целой армии. Затем Шатобриан занимал одно время должность министра, был посланником при нескольких европейских дворах, участвовал в Веронском конгрессе, а в нескольких политических сочинениях отстаивал принцип легитимной монархии; однако, его изменчивая, эластичная натура не раз толкала его на сторону оппозиции. Этот ультрароялист, одобрявший заключение Священного Союза , по временам разделял убеждения либералов.

В качестве приверженца и поборника легитимизма, Шатобриан после июльской революции 1830 отказался от звания пэра и стал отстаивать в своих брошюрах права старшей линии Бурбонов, осыпая резкою бранью и Луи-Филиппа и его приверженцев, пока жалкая участь, постигшая герцогиню Беррийскую в Вандее, не ослабила его романтического роялизма. Его «Замогильные записки» (Mémoires d`outre tombe) обнаруживают своим болтливым самохвальством влияние старости. Читая их, приходишь к убеждению, что Шатобриан неоднократно изменял свои воззрения, сообразуясь с обстоятельствами и с господствующими в данную минуту мнениями, что его воодушевление нередко бывало скорее искусственным, чем искренним и правдивым. Он постоянно переходил от поэтических мечтаний к действительной жизни, не имевшей ничего общего с теми мечтаниями.

Шатобриан внес во французскую литературу новый элемент, скоро получивший широкое развитие – романтизм и поэзию католического христианства. Нельзя сказать, чтоб французские писатели стали сознательно подражать в этом отношении немецким, но господствовавшие в ту «эпоху реакции » стремления наводили литераторов обеих стран на одинаковые пути и воззрения. С тех пор и во Франции романтизм стал играть значительную роль в поэтических произведениях, хотя он и не господствовал над другими литературными направлениями так же безусловно, как в Германии. Влияние Шатобриана содействовало этому очень сильно.

АТАЛА Повесть (1801)

Атала считается дочерью вождя племени мускогульгов, но настоящий отец ее - испанец-христианин Филипп Лопес. Христианкой была и мать А., крестившая дочь и воспитавшая ее в христианской вере. При рождении А. мать ее дала обет, что девушка сохранит целомудрие и посвятит всю свою жизнь царице небесной. Перед смертью матери А. по ее просьбе поклялась ей, что не нарушит обета. Меж тем А. повстречала Шактаса и полюбила его так сильно, что, дабы избежать соблазна и не стать клятвопреступницей, принимает яд.

Как выясняется после встречи влюбленных с добродетельным священником отцом Обри, христианская религия не требует напрасных жертв: девушку можно было освободить от обета, стоило только испросить на то разрешения у епископа. Однако А. проявила самоволие и лишила себя и Шактаса возможности насладиться счастьем супружества. Изображая одежду А., ее повадки и строй речи, Шатобриан отдает щедрую дань североамериканской экзотике и "местному колориту", но психология А. выдает в ней существо, не чуждое европейской цивилизации; автор наделяет ее меланхолической чувствительностью, характерной для героинь сентиментальных повестей последней трети XVIII в.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://lib.rin.ru/cgi-bin/index.pl

Другие материалы

    Людей, способных самостоятельно оценивать произведения искусства, ориентируясь только на требование вкуса. Именно к XIX веку культурологи относят начало формирования массовой культуры; газеты и журналы, из номера в номер печатавшие длинные романы с занимательным сюжетом, стали прообразом...