Коси коса пока роса знаки препинания

На дворе самая благодатная в году пора. Куда ни глянь - стеной густые травы. Вот бы на таком неохватном раздолье разгуляться блескучей косе-литовке! Но теперь в деревнях не косят. Исключение могут составить разве что деревни, расположенные в СПК «Жерелево», ОАО «Бутчино». Тут благодаря упорству и таланту руководителей крестьянину еще есть куда приложить руки.

А ведь, казалось, совсем недавно разве что ночь успокаивала селянина. И задолго до первой зорьки, когда наступал новый день, он снова был на ногах. И главным орудием у него были коса, деревянные грабли да лошадка.

Кстати, пройдет еще немного времени, и косу не вдруг увидишь в руках у деревенского люда, особенно молодого, чтобы тропинку по деревне прокосить. Все чаще на плечах у них можно видеть иноземные штуковины с отчаянно визжащим моторчиком. На луг с нею не выйдешь. Такие иноземки-косы рубят траву нещадно. Сушить и грести после такой работы нечего.

Но и кормить тоже стало некого. За последние годы в обезлюдевших деревнях исчезли тучные стада скота. Вот и выросли по полям да бывшим лугам высоченные задичавшие травы вперемешку с молодым березняком.

Лет двадцать назад только в колхозе «Советская Россия», расположенном под боком у районного центра Бетлица, на дворах у селян насчитывалось более трехсот коров, не считая еще полтысячи на колхозных фермах. И чтобы прокормить только личное стадо, на зиму приходилось заготавливать все теми же ручными косами около тысячи тонн сена. Были у людей еще и бычки, овцы.

Не потому ли из всех сельхозработ, выпадающих на плечи селян, только две считались самыми тяжкими, а то и вовсе заполошными. Это сенокос и жатва хлебов. И каждый стремился управиться вовремя, то есть до затяжных осенних дождей. А по негласным указаниям тогдашних партийных органов была в ту пору установка - пока общественное стадо не будет обеспечено кормами в зиму, для личного скота заготовку сена не разрешать.

Так что собственной кормилице крестьянин готовил сено с начала сентября, когда перестоявшая трава да еще прихваченная первыми утренними морозцами была с виду как пожухло-серая солома, годящаяся скоту разве что на подстилку. А иногда портилась и погода. Тогда - несказанная беда мужику. В такую пору лишняя пара рабочих рук была для него большим подспорьем. Вот и приучал хозяин сызмальства к этой работе едва подрастающих сыновей.

Под отцовскими наставлениями деревенские пацаны быстро набивали руку. Учились не только ладно косить, но и налаживать инструмент. Невмоготу было тем, кто рос безотцовщиной и не имел мудрого мужского наставления.

Правда, многие одинокие деревенские бабы косили тоже отменно, но наладить косу к работе не могли. Приходилось идти на поклон к вечно занятому соседу и кланяться, чтобы отбил косу.

Хорошо, если такой сосед оказывался совестливым человеком, старательно выполняющим просьбу забитой работой и хлопотами крестьянки. И косу отобьет, и ее отроку секреты в этой работе покажет. А если нет?...

Семью потами баба изойдет, сердечная, после такой наладки. Но чуть ли не до слез закусив губу, с маху бьет «непробитой» косой по перезревшей траве и молчит. А коль недовольство в глаза выскажет, пропало дело. Скорее всего, этот сосед вообще откажется налаживать косу.

Мне, родившемуся в деревне, выросшему без батьки, тоже пришлось в упор столкнуться с этой непростой задачей. Это сейчас мне наладить косу - сущие пустяки, а тогда...
Один сезон мне, подростку, запомнился навсегда. Именно тогда я начал самостоятельно и неплохо косить. Но с налаживанием косы были сложности. Ее «ляпал» дядя Вася - разбитной деревенский мужик. За работу приходилось платить ему шкаликами. Однажды такой шкалик мать не успела купить. Дядя Вася, обидевшись, косу наладил спустя рукава.

Сладок сон в предрассветный час. А мать безжалостно стаскивает одеяло:
- Вставай, лежебока! Пора на луг! Трава с росой спорей режется...

В полусне, на заплетающихся с недосыпа ногах – на луг. Находишь свою полоску и начинаешь косить. Но скоро коса начинает вжикать по верхушкам травы. Ничто не помогает: ни частое точение огрызком тонкого бруска, ни прижимание лезвия косы к земле, ни даже сверх-обильная утренняя роса. От такой адовой работы гудят спина и руки. А тут вскорости выкатывалось нестерпимо припекающее солнышко.

Кое-как дотерпев до завтрака и все-таки сбив три-четыре сотки травы, вымотанный, направляешься домой. После завтрака надо опять идти на делянку и косить уже до обеда. Но как быть с этой проклятой косой, кто поможет ее наладить, кроме этого балагуристого дяди Васи? А может, к другому мужику обратиться, дяде Коле, например?
Наскоро позавтракав, направляюсь с косой к дяде Коле. Тот, смешно отставив в сторону пробитую на фронте, а потому не гнущуюся в колене ногу, уже сноровисто стучал молотком.

Дядя Коля, отбей косу.

В этот момент мимо нас в коротком ситцевом халатике через крыльцо сиганула его старшая, семнадцатилетняя дочь Валя, которая, завалив экзамены по математике в какой-то калужский техникум, прикатила накануне домой.

Дядя Коля сурово покосился на нее и с хлестким матючком сказал мне:

Сам учись! Это что, высшая математика? Вон, какова дылда, видал? По клубам да танцам просвистала. Вот и не сдала эту самую математику. А тут много ума не надо. Взял молоток - и колоти по жалу. На-ко вот.

Он сунул мне бабку для отбивки косы, изготовленную из отрубленного конца слесарного рашпиля.

А молоток сам найдешь...

Придя домой, я вбил эту бабку в березовое полено и простым молотком, которым вколачивал гвозди, начал отбивать свою косу. После такой скорой и неумелой наладки она вообще перестала брать даже верхушки травы. Причем я сам догадался почему. Жало косы оказалось посеченным. Оно стало похоже на пилу, но только с очень мелкими неровными зубьями. Пришлось их стачивать бруском и снова повторять работу.
В тот день я несколько раз налаживал косу, но дело не улучшалось. Чтобы хоть как-то ускорить косьбу, я перешел пониже, где трава была помягче, как раз моей косе по зубам.

Ты чегой-то бросил хорошую траву? - вдруг услышал я за спиной тихий голос. Обернувшись, увидел Федора Васильевича Антонихина, направляющегося на покос с двумя косами на плече. Я что-то начал объяснять, но дядя Федя перебил:

А чегой-то в мыле весь, как загнанный конь? Ну-ко, дай свой инструмент.

Дядя Федя тронул кривоватым пальцем вызубренное жало моей косы:

Едрит твою за ногу! Малый, ты ж запалишь себя с этой косой! Это ж настоящее зубило! А кто отбивал? Сам? Ну ты даешь! Разве так косы отбивают!

Я смотрел, как это делал дядя Коля. Он сказал, что это не высшая математика, всяк сумеет.

Ишь ты - не высшая математика! Силен этот дядя Коля! В нашем деле, брат, бывает посложнее математики. На-ко вот мою. Поработай. А вечером приходи ко мне со своей косой. И захвати бабку и молоток. Хочу и на них посмотреть.

Тот день я запомнил навсегда. Коса дяди Феди резала траву так, что за ней оставалась выбритая земля. А только что скошенный валок был раза в два выше того, который я сбивал своей косой-зубилом.

Вечером я прибежал к дяде Феде. Поблагодарил его за косу, а он только и сказал:

Пройдет время - и твоя будет косить так же. А теперь показывай инструмент.

Дядя Федя взял мою косу и сразу забраковал ее насадку на косье.

Широк захват, ты же не косишь, а почти рубишь траву. Коса должна стоять как бы в круге, минус на два пальца во внешнюю сторону. Понял? А само косье должно быть из легкого дерева. А твоя – на оглоблю похожа. Кто делал? Тоже сам? Эх, едрит твою за ногу! А это что, кольцо? Из водопроводной трубы! С ума сойти! Где ты его взял? В нем же полкилограмма весу! Руки вывернет!

Забраковал он и бабку из обрубка рашпиля:

– Выбрось. Я тебе дам другую и легкое кольцо из прочной жести. А молоток сойдет. Надо только сделать полувыпуклым его боек и слегка зашлифовать тонкой наждачкой. Знаешь для чего?

Чтобы не посечь жало, - догадался я.

Дядя Федя сходил в сарай, принес легкую, хорошо обструганную еловую палку. В минуту по всем правилам увязал в нее мою косу.

А теперь иди сюда, смотри и все внимательно запоминай. Вот тут и начинается высшая математика.

Он подвел меня к дубовому столбу, врытому в землю:

Вкопаешь себе точно такой, можно и потолще. Главное, чтобы он не шатался, не вибрировал от ударов. В него вобьешь вот эту бабку. Ее рабочая поверхность должна всегда блестеть и быть такой же выпуклой, как на бойке молотка. Подчищай и полируй полоской наждака. А теперь главное.

Дядя Федя положил на бабку косу.

Бить надо не сильно, но точно по жалу. После каждого удара молотком косу следует подтягивать на себя на три-пять милимметров. Так ты не посечешь жало, не наделаешь «лопотух», из-за которых коса и не режет. Теперь о том, как «пробить» косу, смотри.
Дядя Федя начал бить молотком по жалу.

Видишь, каким становится металл косы на жале. Он как бы темнеет и своим оттенком начинает сливаться с рабочей поверхностью бабки. Это тебе примерный ориентир по окончательной пробивке косы. А ну-ко, становись теперь сам.

Я сверхстарательно пытался повторить все то, что дядя Федя только что показывал. Но когда я начал стучать молотком, он то и дело прерывал мою неумелую работу:

Торопишься, сильно бьешь, расслабь кисть, не махай предплечьем, не дергай косу, держи строго параллельно плоскости бабки.

С перерывами и остановками под руководством дяди Феди я отбивал свою косу примерно с час. Сам же он управлялся с этой работой минут за десять. По завершении работы дядя Федя присел на пенек и сказал:

Вот, брат, какая математика получается! Ее в любом серьезном деле хватает.

С того дня, следуя наставлениям дяди Феди, я начал самостоятельно постигать тонкости в наладке косы. Как и предполагал мой наставник, дело пошло не вдруг. Но главное, я знал, по какому пути следовать. А потому с каждым днем моя коса резала все лучше и лучше. И стоило ей хоть немного потерять легкость хода в густых травах, я тут же легонько проходил молотком по ее севшему жалу. Косить в мокрой от пота рубахе уже не приходилось...

А через несколько лет на мою полоску, особенно после армейской службы, стали заворачивать пожилые деревенские бабы, прося хоть чуть «поляпать» косу. Тогда я понял, что наука дяди Феди состоялась и я тоже что-то могу.

Вспоминается иногда и дядя Коля. Кстати, его дочь Валентина так и не смогла одолеть математические премудрости и в техникум не поступила. Зато, удачно выйдя замуж за трудолюбивого парня из соседней деревни Ветмицы, она укатила с ним в Подмосковье, где долгие годы работала дояркой в одном из тамошних богатых хозяйств. У супругов пятеро детей, а теперь и внуки.

Сейчас, в пору зрелого лета, когда шумят и клонятся к земле высоченные травы, местами уже перестоявшие, вспоминаются и другие деревенские мужики, которые косили так, как будто играли на гармошке. Это была поистине виртуозная и красивая работа, в которой есть что-то сродни высшей математике.

Александр ШЕРБАКОВ

Топор под лавкой

Слово о наших помощниках

КОСИ, КОСА, ПОКА РОСА…

Это я начал с народного присловья, употребленного Александром Твардовским в одной из поэм. А мог бы припомнить и строки Алексея Кольцова, знакомые нам с детства: «Я куплю себе косу новую, отобью её, наточу её…» Или Сергея Есенина: «Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы…» Или непревзойденное описание косьбы Львом Толстым, в которой вместе с крестьянами участвует его герой-двойник Левин. Или замечательный рассказ Ивана Бунина «Косцы», насыщенный красками, музыкой и радостью артельного труда.

Наверное, никакой другой инструмент крестьянского обихода так не опоэтизирован, не воспет вдохновенно, как она, коса вострая. И дело тут не в орудии труда как таковом, а в атмосфере, которая окружает его применение: летняя благодать, цветущие и благоухающие травы, пестрое многолюдье сенокосной страды, самой дружной и веселой из деревенских страд.

Ну, а сама-то коса незатейлива и проста. Однако я бы подчеркнул: гениально проста, как и многие крестьянские орудия, дошедшие до нас из глубины веков и отмеченные народной мудростью и смекалкой. Что такое, собственно, коса? Не более чем длинный изогнутый нож для подрезания травы или хлебных стеблей. Но можно только догадываться, сколько веков билась изобретательская мысль крестьянина, чтобы найти один точный угол этой кривизны полотна, от широкой пятки до носка, сходящего на нет, не говоря о прочих деталях.

Для пущей остроты лезвия полотно требовалось тончайшее, но в то же время и прочное, потому пришлось пустить по кромке утолщенный бортик, полегче сделать носочек и помассивней пятку. Именно этой пяточной частью косу насаживают на древко, называемое в народе по-разному: косовище, косьевище, косовье, косье и даже окосье. Мне доводилось видеть старые косы, довоенного и военного образца, которые насаживались просто с помощью кольца и клина. Элементарные кольца ковались в нашей сельской кузнице. А уж потом, после войны, когда ожили сельмашевские заводы и пошел в кооперацию разный скобяной товар, появились специальные хомутики с болтиками-гаечками, которыми можно понадежней притянуть косу к косовищу, не прибегая к клину и расклиниванию.

Вообще, насадка косы – дело довольно хитрое. Это не просто закрепление её на косовище, но верная установка, требующая навыка и чутья. Задерешь носок кверху – быстро порвешь косу, ибо угол среза будет слишком широким, а пригнешь к рукояти – захват потеряешь. Конечно, угол насадки во многом задан уже пяточным отрожком косы, но и самому соображать надо.

В моем селе Таскино древко зовут косовищем, поэтому и мне более привычно это название, чем остальные. Требования к косовищу очевидны. Оно должно быть прямым, легким и достаточно крепким. Трудно найти идеальную древесину, которая бы совмещала все эти качества. По легкости, пожалуй, нет равных осиновой. К тому же в густом осинничке растут отменно стройные деревца, почти готовые косовища. Однако осина тем плоха, что слишком мягкая, и коса на ней, как ни закрепляй, быстро разбалтывается. Поэтому у нас чаще используют березовые косовища. Они прочнее, жестче. Ну, а чтоб еще и легкими были, надо соковьё (то есть осоченные, ошкуренные палки) готовить заранее, подольше высушивать его. Желательно – под навесом, тогда оно меньше трескается и коробится.

Немалое значение для ловкости косы имеет ручка, приделываемая к косовищу. Видел я, некоторые просто прибивают обрубок палочки – и дело с концом. На фабричных косовищах встречал точеные рукоятки, укрепленные стержневым болтом. Но наши косцы предпочитают старинный лукообразный хомутик, березовый или черемуховый, стянутый по концам бечевкой. За такую ручку удобно держать косовище, тем более что ставится она не параллельно косе, а как бы выдается вверх – к руке косаря. Ручка прочно сидит, и, главное, её в любое время можно, ослабив бечевочку, передвинуть вверх-вниз, сделать «по руке» косца.

Наладили полотно, поставили ручку – коса готова. Но прежде чем шагнуть с нею в буйное разнотравье, её надо еще навострить. Это делается в два приема. Сначала косу, как известно, отбивают. Есть для того железная бабка и особый молоток с зауженным ударником. Впрочем, молоток может быть и обыкновенным, а вот бабку заменить ничем нельзя. Она представляет собой металлический четырехугольник, похожий на короткий обрезок стамески или долотца, только вместо черенка у бабки – столбик, вбиваемый в землю. И вот кладут лезвие косы на торец этой бабки и ударяют молоточком. Лезвие оттягивается, утончаясь и заостряясь. Чтобы пройти от пятки до носка и ровно оттянуть полотно, требуется немало терпения и сноровки. Операция кропотливая, но необходимая, иначе настоящей остроты не добиться.

После отбойки пускают в дело брусок, точат, или правят, косу. С нажимом водят бруском то с левой стороны, то с правой. Точка сопровождается характерным звуком «вжик-вжик», «вжик-вжик», который так гулко раздается в лугах и о котором наслышаны даже современные асфальтовые писатели-поэты. Для точки кос используют особый брусок, крупнозернистый, жесткий, называемый в народе косником. А раньше, когда такие бруски были редкостью, применяли самодельные косоправки, или косоточки. Это были просто деревянные лопатки, обмазанные смолой и обсыпанные песком. Именно такая косоправка «запрятана» в известной загадке о косе: травы поем – зубы притуплю, песку хвачу – опять навострю.

Мастеров точить и отбивать косы зовут косоправами. Может, звание не слишком благозвучное, однако я доныне горжусь, что в юности, даже в отрочестве, был косоправом. Правда, лишь по совместительству. Война повыкосила взрослых мужиков. А те немногие, что вернулись с фронта, работали обычно на технике, какая была: на тракторах и прицепных комбайнах, на конных сенокосилках и жнейках. Вручную косили травы исключительно женщины. И вот бригадир поручил мне, пацану, отвозить их в телегах на покос, присматривать там за лошадьми и по силе возможности отбивать косарихам косы. Так что я был конюхом-косоправом. А иногда еще и косцом. Но это уже по желанию. Например, когда женщины спешили к вечеру докосить луг или лог, чтобы завтра сюда не возвращаться, то «на прорыв» выходил с косой и я.

Кстати, слово «коса» у нас менее употребительно, чем «литовка». Я не знаю, откуда пошло это название. Но, думаю, к Литве оно отношения не имеет. Литовкой издревле называется большая русская коса, в отличие, скажем, от «горбуши», редкой в наших местах малой косы с коротким и кривым косовищем. В доказательство того, что у литовки вполне русский корень, можно привести другое близкое по звучанию слово – «литвины». Так называют переметные хворостины, которые навешивают от ветра на смётанный стог, связав их вершинами. И уж тут литвины-литовцы явно не при чем. Хотя, кто знает? Ведь литовская Русь почти такая же древняя, как наша, славянская.

Именно в ту подростковую пору, работая косоправом и косарем, сочинил я стихотворение про деревенский покос:

Я сегодня тоже взял литовку,
С косарями встал в единый ряд.
У меня крестьянская сноровка,
Не кошу, а брею, говорят.
Просолилась и набрякла майка,
Но упрямы взмахи и шаги.
Я не допущу, чтоб молодайка
Крикнула мне: «Пятки береги!»
Пусть июльский зной печет и парит,
Пусть плывет в глазах цветастый луг,
Но, однако, не такой я парень,
Чтоб литовку выронить из рук.

Как видите, при всей гордости за причастность к артельному сенокосу, мастерства своего я не преувеличивал. Косьба действительно не такое дело, чтобы браться за него с кондачка. Этому ремеслу надо долго и терпеливо учиться. Как держать косу, какой брать размах, где прижать пяточку, а где носочек – все имеет значение. Похоже, известная пословица «нашла коса на камень» родилась в устах не слишком искусного косаря. С мастером кошения такого казуса не случится. Он аккуратно «объедет» любой камень и любую кочку. На хорошего косца и смотреть – одно удовольствие. Он не сгибается в три погибели, не рвет и не надувается от напряжения, а работает легко и ритмично. Так и кажется, что коса в его руках сама ходит, словно живая. Невольно вспомнишь детскую загадку про косу: «Щука понура хвостом вильнула – леса пали, горы встали».

Должен признаться, что я хоть и знал косу с детства, кашивал с отцом на своем покосе и в колхозном звене косарей, да и теперь на даче под городом держу литовочку на всякий случай, но по-настоящему косить так и не научился. Пойду другой раз в березник травы подкосить на «перину» или на пробку для погребного лаза, отмашу прокосец, по-нашему «пройду ручку», оглянусь – нет, не то! И кошенина не чиста, там и тут торчат козлиные бородки, и рядок не прокошен, ложится на травостой, так что сено потом вытеребливать приходится. Да и в самой косьбе свободы нет. И не зря послышится вдруг полузабытый отцовский голос: «Пяточку, пяточку, держи!» Помню я этот родительский наказ, но от одной памяти проку мало, сноровка еще нужна.

Так это речь об элементарной косьбе травы. А у литовки ведь есть и другое, не менее важное и, пожалуй, более сложное предназначение – косить хлеба. Тут она серьезная соперница серпу. Была, по крайней мере. Притом выступала чаще уже не сама по себе, а в сочетании с особыми граблями – «грабками», и весь этот способ хлебоуборки назывался «косить на грабки».

Изобретение вроде незатейливое, но весьма мудрое. За простой литовкой остается сплошной перемешанный валок. Выбирать из него стебли с колосьями и вязать в снопы было бы несподручно. И вот крестьяне придумали эти самые грабки. Над полотном литовки параллельно ему стали навешивать деревянные гребёлки с тонкими и длинными зубьями. Получилось как бы сдвоенное орудие, которое одним махом срезает стебли и укладывает их на стерне колосьями в одну сторону, не давая возможности просыпаться ни колоску. Теперь иди следом, вяжи снопы, ставь их в гнезда-суслоны для просушки, а потом вези на молотилку. К слову сказать, в каждый суслон привычно ставили по двенадцать снопов и один клали сверху. Почему так? А потому, что русские крестьяне издревле христиане, и они даже на жатве не забывали, что у Христа было двенадцать апостолов.

Гребёлки делали хотя и деревянные, но литовка с ними была довольно тяжела. Пацаном я пробовал брать грабки в руки, они мне казались почти неподъемными. А ведь на грабки косили в основном женщины. Кашивала колхозные хлеба и моя мать. У меня перед глазами до сих пор стоят наши деревенские косарихи. Вот они идут друг за другом, взмахивая в лад грабками, как заведенные, потом останавливаются, словно по команде, достают из подвернутых фартуков бруски и начинают править звенящие литовки. А затем снова идут косым строем, наступая друг другу на пятки. И со стороны кажется, что грабки сами взлетают над ржаной стеною, выкашивая в ней очередной прокос.

Косовица хлебов – тяжелейшая страда. И если я скажу, что некоторые женщины выхлестывали в день по гектару, многие нынешние читатели не поверят мне. Особенно юные. Да, теперь таких косарей уже нет. И, наверное, не будет. Они остались в той далекой и загадочной колхозной стране, где люди добровольно сгорали на работе, как свечи. Притом работали почти бесплатно, за символический трудодень. Работали, как оказалось, впустую, ибо во многом труды их сегодня развеяны по ветру…

А всем ли нынешним читателям понятен смысл присловья, взятого мною в заглавие: «Коси, коса, пока роса, роса долой, и мы – домой»? Ведь тут не одна игра слов, а целая наука.

Прошлым летом поленился я накосить охапку сена на даче, чтоб было чем на зиму погреб закрыть. Думал: рядом поля сельских хозяйств, осенью возьму, как другие, навильничек бросовой соломы – и обойдусь. Однако, убрав хлеб, крестьяне тотчас увезли и солому, очистили жнивье до последнего клочка. Так что, когда ударили морозы, мне ничего не оставалось другого, как идти в лес и косить гривки пожухлой травы. Вскинул литовку на плечо и пошагал – в ноябре! – на сенокос. Соседи проводили меня долгими, недоуменными взглядами: мол, крыша у мужика поехала.

А и верно, не косьба была, а мука. По сухой и жесткой траве литовка скользила, как по проволоке. Но все же с грехом пополам наколотил я мешишко травы. Иду обратно. Сосед смотрит через забор и, усмехаясь, напоминает мне то самое присловье: «Коси, коса, пока роса…» И действительно, не зря ж косить начинают как можно пораньше, едва травы в цвет пойдут, и в луга выходят чуть не с солнцем, по росе. Молодая трава, да еще увлажненная обильной росой, бывает особенно коской, то есть мягкой и податливой. Она легко срезается и ровно ложится в рядок на чистейшем прокосе. Потому же и дождь косарю не помеха, как это увековечено еще в одной народной пословице: «С косой в руках погоды не ждут».

В заключение осталось заметить, что в крестьянском обиходе с косою связано немало преданий и поверий. Помнится, в былые времена существовал в селе такой обычай – вделывать в избяной порог старую косу. Считалось, что она охраняет дом от злых людей, от напастей и вообще приносит счастье семье, как найденная на дороге подкова. И даже отодвигает встречу с нею, с Безносой, которая, как известно, приходит за жертвой со своею косой.

17 июля в традиционном народном календаре - Андрей–налива: именно в этот период начинает наливаться рожь. В прежние времена крестьяне очень боялись на поле так называемого «залома» (иногда его называли еще «каўтун», «завiтка», «кукла», «завiток»). Залом - пучок сломанных и особым способом скрученных стеблей ржи или другой зерновой культуры - знак особого вредoносного злодейства–«чарадзейства». Считалось, справиться с такой напастью способен только «специалист» - знахарь или священник. А пока залом не снят, люди к такому полю боялись даже подходить.

18 июля наблюдали за природными явлениями. Месяц на небе на исходе переливается и ярко играет - к доброй погоде во время жатвы и хорошему, богатому урожаю.

20 июля - Евдокия–сеногнойка. Сейчас поднялись и вошли в силу самые сочные травы. Когда–то в такую пору по всем деревням раздавался звон кос. Правда, в эти дни частенько небо затягивали дождевые тучи, что совсем некстати при заготовке сена. Но... «Дождж iдзе не тады, калi просяць, а калi косяць». Косьба - работа тяжелая, и справиться с ней крестьянам помогали особые, «касецкiя», песни с развернутыми, интересными сюжетами.

Хороший покос - ровный, без канав и впадин, удобный для работы - большая удача. Само по себе понятие «поле» имело два значения. Во–первых, это свободное, без какого–либо технологического воздействия пространство, радующее взор вольным веселым разнотравьем. Во–вторых, как раз таки уже освоенная человеком площадь, куда вкладывается огромный труд. У славян поле как субъект имело женскую природу и соответствующую, «родящую», символику. С представлениями о поле связано множество народных поговорок, в которых поле сравнивается с жизнью человека («Па вяку - як па доўгiм полi: зелля ўсякага ёсць»). Через образ поля передавались представления о родстве, кровных связях, схожести и разности характеров, привычек, поведении человека, понятия «своего» и «чужого» («одного поля ягода», «расада ня з нашага поля»). Понятие «поле» подчеркивало, усиливало описание одиночества человека, его отдаленность от родных людей: «выйти в чисто поле», «адзiн, i свiшча поле».

Народный фольклор каждому полю приписывал своего мифологического опекуна - Полевика, который может воплощаться в двух противоположных ипостасях: положительной - «спрыяльны дух» и отрицательной - «шкодны дух». Настроение Полевика тоже случается разным. Обычно внешне Полевик напоминает седого дедка в свитке, лаптях, с небольшим кийком в старых, натруженных, корчеватых и узловатых руках. Его рост меняется в зависимости от местонахождения: в траве - вровень с травой; во ржи - в один рост с колосьями. Полевик беспокоится о своих владениях, защищает их от различных «шкоднiкаў» - вредных букашек и таракашек, грызунов, лечит больные растения, выравнивает листочки и стебельки. Помогает трудолюбивым сельчанам, но и способен разозлиться на «гультаёў».

Иногда Полевик превращается в злого духа. И тогда укладывает к земле рожь и пшеницу, скручивает стебли растений и трав, высушивает почву, отгоняя подальше дождевые тучи, насылает всякую вредную мошкару и жуков. Огромный вред причиняет домашним животным - разрушает стойла и загородки, приводит слепней и мух, заманивает скот в гибельные места.

Есть у Полевика еще одна обязанность - охранять клады в пределах своих владений. И если кто–то находил его сокровища, выкапывал и уносил домой, дух поля мстил «счастливцу». И месть та была страшной, даже фатальной. Считали, что Полевики общаются между собой, ходят друг к другу в гости. А зимой, собравшись вместе, развлекаются тем, что сбивают на дорогах у полей вешки и так «уводзяць у зман» путников.

В Толковом словаре русского языка Ушакова указано, что сенокос - время косьбы травы на сено, а также предназначенные для косьбы травы луга и другие места.
Коса - сельскохозяйственный ручной инструмент для скашивания травы на сено, на корм скоту, для выравнивания газонов и т. п. Ручная коса представляет собой длинное металлическое лезвие, загнутое чуть внутрь. К нему в районе основания косы (пятки) приделана деревянная рукоятка (косье), в средней части которой имеется ручка (лучок). Лезвие косы крепится при помощи деревянного клина и металлического кольца. В Прибалтике, например, конструкция косы резко отлична: двуручка (стационарные, отнесённые на 20-25 см от рукоятки). Существуют два типа косы - коса-горбуша и коса-стойка (литовка). Основные различие в них - это размер (литовка больше), наличие ручки (лучка) у литовки, положение тела косаря при косьбе. Лезвие косы не точат, её отбивают (то есть подвергают наклёпу) косным молотком на специальной подставке (бабке) которую вбивают острой частью в чурку (пенёк). Отбивать начинают от пятки к концу, равномерно проходя всю кромку полотна. Нормальная коса после отбивания выдерживает три, четыре часа косьбы. После отбивки и во время работы периодически лезвие правят точильным бруском (оселок) с мелким зерном.

Источник - Википедия

Григорий Мясоедов Страдная пора (Косцы). 1887 г.

Лавр Плахов Отдых на сенокосе. 1840-е г.

Николай Сергеев Сенокос. 1887 г.

На сенокосе

Покряхтев и поохав,
Дед отладил косу.
И шагнули мы «с Богом»
По колено в росу.
Дед столетью ровесник,
Он и тут впереди -
Даже на спину крестик
Сбился с впалой груди.
Так и шли мы, к полудню
Я чуть ноги волок.
И, признаюсь, не помню,
Как упал на валок...
Высоко в поднебесье
Уходил в облака
«Миг», похожий на крестик
Моего старика...

Николай Зиновьев
1981 г.

Abel Grimmer Moisson à l"ancienne. 1607 г.

Winslow Homer Waiting for an Answer 1872 г.

Kinuko Craft Illustrations for a fairy tale "The Twelve Dancing Princesses".

Люблю смотреть, как косари
Встречают первый луч зари,
Когда они, сойдясь в кругу,
Возьмут бруски и на лугу
Все зазвенит и запоет,
И каждый станет в свой черед,
И враз пойдет, и сладу нет,
И грудью, грудью на рассвет!
Люблю, когда спадет роса,
Поднять на вилы небеса,
Чтоб сенный пласт над головой,
Чтоб весь я был в трухе сенной,
Чтоб весь в пырейном зеленце,
Чтоб стог в березовом венце
Под вечер встал среди лугов
Красивей всех других стогов.
Люблю в конце большого дня
Достать картошку из огня,
Чтоб вся в золе, чтоб пальцы жгла,
Чтоб чай из общего котла...
И чтоб затем с усталых ног
Упасть пластом под свежий стог,
И, задыхаясь на копне,
Плыть до зари в медвяном сне.

Winslow Homer The Veteran in a New Field. 1865 г.

Edvard Munch The Haymaker.

Косарь (отрывок)

Я куплю себе
Косу новую;
Отобью ее,
Наточу ее,-
И прости-прощай,
Село родное!
Не плачь, Грунюшка,
Косой вострою
Не подрежусь я...
Ты прости, село,
Прости, староста:
В края дальние
Пойдет молодец:
Что вниз по Дону
По набережью,
Хороши стоят
Там слободушки!
Степь раздольная
Далеко вокруг,
Широко лежит,
Ковылой-травой
Расстилается!..
Ax ты, степь моя,
Степь привольная,
Широко ты, степь,
Пораскинулась,
К морю Черному
Понадвинулась!
В гости я к тебе
Не один пришел:
Я пришел сам-друг
С косой вострою;
Мне давно гулять
По траве степной,
Вдоль и поперек
С ней хотелося...

Аркадий Пластов Жатва. 1945 г.

Аркадий Пластов Сенокос. 1945 г.

Никита Федосов Сенокос (эскиз).