Где гоголь сжег 2 том мертвых душ. О чём был второй том «Мёртвых душ» и почему Гоголь его сжёг

24 февраля 1852 года Николай Гоголь сжёг почти законченный второй том «Мёртвых душ», над которым трудился более 10 лет. Сама повесть изначально была задумана Гоголем как трилогия. В первом томе авантюрист Чичиков, путешествуя по России, сталкивался исключительно с человеческими пороками, во второй же части судьба сводила главного героя с некоторыми положительными персонажами. В так и не написанном третьем томе Чичикову предстояло пройти через ссылку в Сибири и встать наконец на путь нравственного очищения.

АиФ.ru рассказывает, почему Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ» и какие приключения в продолжении повести должны были произойти с Чичиковым.

Вероятнее всего, Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ» случайно. В последние годы жизни писатель ощущал постоянную слабость в теле, но вместо того, чтобы лечиться, продолжал изматывать свой организм строгим соблюдением религиозных постов и изнурительным трудом. В одном из писем к поэту Николаю Языкову Гоголь писал: «Здоровье моё стало плоховато... Нервическое тревожное беспокойство и разные признаки совершенного расклеения во всём теле пугают меня самого». Возможно, что это «расклеение» и подтолкнуло писателя в ночь на 24 февраля бросить рукописи в камин и затем собственноручно их поджечь. Свидетелем этой сцены стал слуга Семён , который уговаривал барина пощадить бумаги. Но тот лишь грубо ответил: «Не твоё дело! Молись!».

Утром следующего дня Гоголь, поражённый своим поступком, сокрушался своему другу графу Александру Толстому : «Вот, что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжёг всё. Как лукавый силён — вот он к чему меня подвинул! А я было там много дельного уяснил и изложил... Думал разослать друзьям на память по тетрадке: пусть бы делали, что хотели. Теперь всё пропало».

Гоголь утверждал, что хотел сжечь лишь черновики и ненужные бумаги, а второй том «Мёртвых душ» в камин был отправлен по его недосмотру. Через девять дней после этой роковой ошибки писатель скончался.

Письма Гоголя и оставшиеся черновики позволяют восстановить примерное содержание некоторых частей сожжённой рукописи. Начинается второй том «Мёртвых душ» с описания поместья Андрея Ивановича Тентетникова, которого автор называет «коптителем неба». Человек образованный и справедливый из-за лени и отсутствия силы воли влачит бессмысленное существование в деревне. Невеста Тентетникова Улинька приходится дочерью соседскому генералу Бетрищева. Именно она становится «лучом света в тёмном царстве» повести: «Если бы в тёмной комнате вдруг вспыхнула прозрачная картина, освещённая сзади лампою, она бы не поразила так, как эта сиявшая жизнью фигурка, которая точно предстала затем, чтобы осветить комнату... Трудно было сказать, какой земли она была уроженка. Такого чистого, благородного очертанья лица нельзя было отыскать нигде, кроме разве только на одних древних камейках », — так описывает её Гоголь. Тентетникова, по замыслу Гоголя, должны были осудить за участие в антиправительственной организации, а его возлюбленная последовала бы за ним на каторгу. Затем, в третьем томе трилогии, эти герои должны были пройти через ссылку в Сибири вместе с Чичиковым.

Далее по сюжету второго тома Чичиков знакомится со скучающим помещиком Платоновым и, подбив его на совместное путешествие по России, отправляется к барину Костанжогло, женатому на платоновской сестре. Тот рассказывает о способах хозяйствования, которыми он в десятки раз увеличил доход с имения, чем Чичиков страшно воодушевляется. Вскоре после этого Чичиков, заняв денег у Платонова и Костанжогло, пытается выкупить имение у разорившегося помещика Хлобуева.

На «пограничной линии» между добром и злом во втором томе повести неожиданно возникает финансист Афанасий Муразов. Заработанные им не самым честным путём 40 миллионов рублей он хочет потратить на «спасение России», но его идеи больше напоминают сектантские.

В сохранившихся черновиках конца рукописи Чичиков обнаруживается в городе на ярмарке, где покупает ткань столь милого ему брусничного цвета с искрой. Он сталкивается с Хлобуевым, которому, как видно, «подгадил», то ли лишив, то ли почти лишив имения путём подлога. От продолжения неприятного разговора Чичикова спасает Муразов, который убеждает разорившегося помещика в необходимости работать и определяет его собирать средства на церковь. Меж тем обнаруживаются доносы на Чичикова и по поводу подлога, и по поводу мёртвых душ. Однако помощь продажного чиновника Самосвистова и заступничество Муразова позволяют герою избежать тюрьмы.

Николай Васильевич Гоголь

Юрий Арамович Авакян

МЁРТВЫЕ ДУШИ

Поэма

К читателю

Дорогой друг!

Книга, которую ты держишь сейчас в руках - книга необычайной Судьбы. Ночью на вторник с 11 на 12 февраля 1852 года огонь уничтожил страницы рукописи второго тома «Мёртвых душ», обратив бумагу, на которой она была написана в пепел, а содержание рукописи в тайну, на протяжении вот уже более 140 лет занимающую не одно поколение читателей и исследователей творчества Николая Васильевича Гоголя.

В огне уцелели лишь первая глава рукописи, часть второй главы, глава третья и фрагменты четвёртой и заключительной глав, которых всего должно было насчитываться одиннадцать. Конечно же оставшиеся части гениального текста давали возможность строить предположения относительно того, что именно должно было происходить на страницах второго тома поэмы, равно, как и воспоминания современников, коим посчастливилось присутствовать при чтении Николаем Васильевичем отдельных глав, готовящегося им к печати тома, но тем не менее то была Утрата, невосполнимая и горькая. Утрата, равная трагедии, равная катастрофе, ибо мировая художественная культура лишилась в ту далёкую зимнюю ночь одного из своих выдающихся памятников.

Поэтому перед нами стояла необыкновенно сложная задача - воссоздать текст второго тома «Мёртвых душ», бережно сохраняя и стиль, и язык автора бессмертного произведения; максимально используя фрагменты оригинального текста, те, что сохранило для нас Провидение и опираясь, сколько возможно, на воспоминания друзей Николая Васильевича Гоголя.

Сегодня мы можем сказать, что книга воссоздана. Заново написаны семь её глав, те, которые в своё время не пощадил огонь, дописаны недостающие фрагменты второй, четвёртой и заключительной одиннадцатой главы, и Павел Иванович Чичиков вновь готов ко встрече с тобой, дорогой читатель. Надеемся, что встреча эта принесёт тебе радость, как принесла она радость нам, потому что книга эта - дань нашего безмерного восхищения творчеству великого Человека, преклонении перед его памятью и наша осуществлённая мечта.

Юрий Авакян

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Зачем же изображать бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдалённых закоулков государства? Что же делать, если уже такого свойства сочинитель, и, заболев собственным несовершенством, уже и не может изображать он ничего другого, как только бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдалённых закоулков государства. И вот опять попали мы в глушь, опять наткнулись на закоулок.

Зато какая глушь и какой закоулок!

Как бы исполинский вал какой-то бесконечной крепости, с наугольниками и бойницами, шли, извиваясь, на тысячу с лишком вёрст горные возвышения. Великолепно возносились они над бесконечными пространствами равнин, то отломами, в виде отвесных стен, известковато-глинистого свойства, исчерченных проточинами и рытвинами, то миловидно круглившимися зелёными выпуклинами, покрытыми, как мерлушками, молодым кустарником, подымавшимся от срубленных дерев, то, наконец, тёмными гущами леса, каким-то чудом ещё уцелевшими от топора. Река то, верная своим берегам, давала вместе с ними колена и повороты, то отлучалась прочь в луга, затем, чтобы, извившись там в несколько извивов, блеснуть, как огонь, перед солнцем, скрыться в рощи берёз, осин и ольх и выбежать оттуда в торжестве, в сопровождении мостов, мельниц и плотин, как бы гонявшихся за нею на всяком повороте.

В одном месте крутой бок возвышений убирался гуще в зелёные кудри дерев. Искусственным насаждением благодаря неровности гористого оврага север и юг растительного царства собрались сюда вместе. Дуб, ель, лесная груша, клён, вишняк и терновник, чилига и рябина, опутанная хмелем, то помогая друг <другу> в росте, то заглушая друг друга, карабкались по всей горе, от низу до верху. Вверху же, у самого её темени, примешивались к их зелёным верхушкам красные крышки господских строений, коньки и гребни сзади скрывшихся изб, верхняя надстройка господского дома с резным балконом и большим полукруглым окном. И над всем этим собраньем дерев и крыш возносилась свыше всего своими пятью позлащёнными, играющими верхушками старинная деревенская церковь. На всех её главах стояли золотые прорезные кресты, утверждённые золотыми прорезными же цепями, так что издали казалось - висело на воздухе ничем не поддержанное, сверкавшее горячими червонцами золото. И всё это в опрокинутом виде, верхушками, крышками, крестами вниз, миловидно отражалось в реке, где безобразно-дуплистые ивы, одни стоя у берегов, другие совсем в воде, опустивши туда и ветви и листья, точно как рассматривали это чудное изображение, где только не мешала их склизкая бодяга с пловучей яркой зеленью жёлтых кувшинчиков.

Вид был очень хорош, но вид сверху вниз, с надстройки дома на отдаленья, был ещё лучше. Равнодушно не мог выстоять на балконе никакой гость и посетитель. От изумления у него захватывало в груди дух, и он только вскрикивал: «Господи, как здесь просторно!» Без конца, без пределов открывались пространства. За лугами, усеянными рощами и водяными мельницами, в несколько зелёных поясов зеленели леса; за лесами, сквозь воздух, уже начинавший становиться мглистым, желтели пески - и вновь леса, уже синевшие, как моря или туман, далеко разливавшийся; и вновь пески, ещё бледней, но всё желтевшие. На отдалённом небосклоне лежали гребнем меловые горы, блиставшие белизною даже и в ненастное время, как бы освещало их вечное солнце. По ослепительной белизне их, у подошв, местами мелькали как бы дымившиеся туманно-сизые пятна. Это были отдалённые деревни; но их уже не мог рассмотреть человеческий глаз. Только вспыхивавшая при солнечном освещении искра золотой церковной маковки давала знать, что это было людное большое селение. Всё это облечено было в тишину невозмущаемую, которую не пробуждали даже чуть долетавшие до слуха отголоски воздушных певцов, пропадавшие в пространствах. Гость, стоявший на балконе, и после какого-нибудь двухчасового созерцания ничего другого не мог выговорить, как только: «Господи, как здесь просторно!»

Кто ж был жилец и владетель этой деревни, к которой, как к неприступной крепости, нельзя было и подъехать отсюда, а нужно было подъезжать с другой стороны, где врассыпку дубы встречали приветливо подъезжавшего гостя, расставляя широко распростёртые ветви, как дружеские объятья, и провожая его к лицу того самого дома, которого верхушку видели мы сзади и который стоял теперь весь налицо, имея по одну сторону ряд изб, выказывавших коньки и резные гребни, а по другую - церковь, блиставшую золотом крестов и золотыми прорезными узорами висевших в воздухе цепей? Какому счастливцу принадлежал этот закоулок?

Помещику Тремалаханского уезда, Андрею Ивановичу Тентетникову, молодому тридцатитрёхлетнему счастливцу и притом ещё и неженатому человеку.

Кто же он, что же он, каких качеств, каких свойств человек? У соседей, читательницы, у соседей следует расспросить. Сосед, принадлежавший к фамилии ловких, уже ныне вовсе исчезающих, отставных штаб-офицеров брандеров, изъяснялся о нём выраженьем: «Естественнейший скотина!» Генерал, проживавший в десяти верстах, говорил: «Молодой человек неглупый, но много забрал себе в голову. Я бы мог быть ему полезным, потому что у меня не без связей и в Петербурге, и даже при…» - генерал речи не оканчивал. Капитан-исправник давал такой оборот ответу: «[Да ведь чинишка на нём дрянь] - а вот я завтра же к нему за недоимкой!» Мужик его деревни на вопрос о том, какой у них барин, ничего не отвечал. Стало быть, мненье о нём было неблагоприятное.

Беспристрастно же сказать - он не был дурной человек, он просто коптитель неба. Так как уже не мало есть на белом свете людей, которые коптят небо, то почему ж и Тентетникову не коптить его? Впрочем, вот на выдержку день из его жизни, совершенно похожий на все другие, и пусть из него судит читатель сам, какой у него был характер и как его жизнь соответствовала окружавшим его красотам.

Поэма (такой жанр своего произведения обозначил автор) Н.В. Гоголя "Мертвые души" - одно из классических произведений русской литературы. А история, произошедшая со вторым томом этого произведения известна даже тем, кто никогда не открывал первый том. Литературоведы (несмотря на разногласия относительно "силы" или "слабости" второго тома) сходятся в одном - уничтожение Гоголем уже написанного им второго тома Мертвы душ - это одна из самых серьезных утрат в нашей литературе. Вопрос: Почему гоголь сжег второй том Мертвых душ?", - возник сразу же после происшествия, и до сих пор единого и однозначного ответа на него нет. Да и с самим сожжением не всё ясно. Как говорится, был ли мальчик?

Версия первая: Гоголь ничего не сжигал, так как второго тома Мертвых душ не существовало

Эта версия опирается на то, что готовую рукопись второго тома поэмы никто не видел, а единственным свидетелем сожжения был слуга Гоголя Семен. Именно с его слов известно о том, что произошло в ту ночь. Якобы, писатель приказал Семену принести портфель, в котором хранились тетради с продолжением Мертвых душ. Гоголь положил тетради в камин и поджег их свечой, а на мольбы слуги не губить рукопись сказал: «Не твое дело! Молись!» Семен же был довольно юн, малограмотен и вполне мог наплести ерунды (это если по простому). Эта версия не воспринимается всерьез большинством исследователей. Сохранившиеся черновики произведения и свидетельства современников дают основание утверждать, что "беловой" вариант всё-таки существовал.

Версия вторая: Гоголь сжег черновики, а рукопись второго тома Мертвых душ попала (после смерти писателя) к графу А.П. Толстому, у которого Гоголь жил в то время.

Эта версия также основана на ненадежности показаний слуги Семена и также считается маловероятной. У А. Толстого не было никаких причин скрывать рукопись, но даже если бы он это и сделал, за прошедшее с тех пор время рукопись непременно "всплыла" бы.

Версия третья: Гоголь действительно сжег второй том Мертвых душ, так как был недоволен им и находился в помутненном состоянии рассудка.

Эта версия представляется уже более вероятной, так душевное здоровье писателя в тот момент было далеко не блестящим. Гоголь с детства страдал припадками, сопровождавшимися тоской и депрессией. В январе 1852 года, умерла Е. Хомякова, жена гоголевского друга и это событие оказало на писателя чрезвычайно пагубное влияние. Писателя мучил постоянный страх смерти, а его духовник призывал отказаться от литературного труда, который сам Гоголь считал своим единственным призванием. Конечно, сейчас сложно ставить диагнозы, но очевидно, что рассудок писателя был если не помрачен, то на грани помрачения. Вполне вероятно, что в порыве самобичевания он мог посчитать свой труд ничтожным и не заслуживающим выйти в свет. Однако, доминирующей на данный момент считается другая версия.

Версия четвертая: Гоголь хотел сжечь черновики, однако, находясь в состоянии полного психического истощения, перепутал их с беловым вариантом.

Считается, что рассказ Семена если не абсолютно точен, то приближен к правде, однако писатель не имел намерения сжигать окончательный вариант. Сторонники этой версии приводят слова Гоголя, сказанные им наутро графу Толстому: "Вот, что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжег всё. Как лукавый силен – вот он к чему меня подвинул! А я было там много дельного уяснил и изложил... Думал разослать друзьям на память по тетрадке: пусть бы делали, что хотели. Теперь все пропало". Также считается, что в целом, за исключением минут депрессии, Гоголь был доволен написанным. Хотя при работе над вторым томом значение произведения в представлении писателя вырастало за границы собственно литературных текстов, что делало замысел практически не реализуемым.

Несмотря на то, что Гоголь сжег рукопись окончательного варианта второго тома поэмы, черновые записи остались. В настоящее время наиболее полная рукопись первых пяти глав второго тома принадлежит американскому бизнесмену российского происхождения Тимуру Абдуллаеву. Она должна была войти в Полное собрание сочинений и писем писателя, изданное в 2010 году, однако по неизвестным причинам этого не произошло. Тем не менее, вопрос: "Почему Гоголь сжег второй том Мертвых душ", - решен не до конца, хотя и есть наиболее вероятная версия.

Большая часть людей, профессией которых является исследование литературы, в особенности, Николая Васильевича Гоголя, сходятся на мнении о том, что в ночь примерно с 11 на 12 февраля полторы сотни лет назад великий украинский классик сжег второй том своего произведения под немного жутким названием «Мертвые души». Почему он это сделал и зачем Гоголь сжег второй том?

Самые разнообразные мнения и догадки — почему Гоголь сжег «мертвые души»

Бытует несколько точек зрения на то, что произошло той зимней ночью. Первая гласит о том, что никакого второго тома не было изначально, сожжено было что-то иное, какие-то черновики, рукописи, возможно, оставшиеся после первого тома. Второй был изначально фикцией.

Иные считают, что в камине тогда и правда сгорел второй том романа, но это было не более, чем досадной случайностью. И хоть другой классик, Булгаков, говорил о том, что рукописи не горят, на деле оказалось иначе. Николаю Васильевичу ничего не оставалось, как смириться и принять это за рок судьбы. Творческие люди, как известно, суеверны.

Есть и такие литературоведы, которые считают, что замысел второго и последующего, третьего тома был настолько грандиозен, что реализовать его было просто невозможно, в итоге писатель в сердцах сжег все свои попытки. Но готового второго тома при этом не было. Он не смог позитивно переродить главного героя – Чичикова.

Сейчас все большим распространением пользуется мнение о том, что уже во время написания второго тома Гоголь просто перестал восхищаться Украиной, которая тогда называлась Малороссия, а также козаками. Следовательно, исчез источник вдохновения на второй том, а жалкие попытки писатель уничтожил, понимая, что ничего путевого не напишет. Но такое предположение ни на чем конкретном не основывается, нет ни единого факта, свидетельствующего о том, чтобы Николай Гоголь не любил свою родину буквально до последнего вздоха.

Мистики вообще считают произведение само по себе сатанинской книгой, потому, дескать, писатель поплатился за такое название, какой там второй том, когда темные силы вмешались. Но это небылица в той же степени далека от истины, что и предыдущее предположение. Дело в том, что по сюжету ничего магического, ровно, как и мистического не было, речь шла о самой обыкновенной халтуре чиновников. Они мертвых выдавали за живых.

А знаете ли вы?

Жираф считается самым высоким животным в мире, его рост достигает 5,5 метров. В основном за счет длинной шеи. Не смотря на то, что в […]
Многие согласятся с тем, что женщины в положении становятся особенно суеверными, они больше других подвержены всяческим поверьям и […]
Редко можно встретить человека, который бы не находил розовый куст красивым. Но, при этом, общеизвестно. Что такие растения довольно нежны […]
Кто с уверенностью скажет, что не знает о том, что мужчины смотрят порнофильмы, самым наглым образом соврет. Конечно же, смотрят, просто […]
Нет, наверное, в просторах всемирной паутины такого сайта автомобильной тематики или такого автофорума, на котором бы не задавали вопрос о […]
Воробей является довольно распространенной в мире птицей небольшого размера и пестрого окраса. Но ее особенность заключается в том, что […]
Смех и слезы, а точнее, плач, являют собой две прямо противоположные эмоции. О них известно то, что обе они являются врожденными, а не […]

В год 175-летия выхода в свет "Мертвых душ" и 165-летия смерти Гоголя известный литературовед, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова Владимир Воропаев рассказал РИА Новости о том, почему Гоголя в России по-прежнему считают сатириком, а не духовным писателем, что случилось со вторым томом "Мертвых душ" и что препятствует распространению христианства в современной культуре. Беседовал Виктор Хруль.

Владимир Александрович, вы неоднократно говорили, что Гоголь в российском общественном мнении воспринимается в старой советской традиции — только как сатирик, а его духовные произведения остаются в тени. Почему?

— Во-первых, это сила инерции. То, что Гоголь не сатирик, понимали уже его современники. Тот же Белинский, неистовый Виссарион, писал: "Нельзя ошибочнее смотреть на "Мертвые души" и грубее понимать их, как видя в них сатиру".

Обличительный пласт, конечно, у Гоголя есть: и в "Ревизоре", и в "Мертвых душах" он пишет о том, что с нами не ладно. Это про нас. Все, что пишет Гоголь, это про нас.

Но для адекватного восприятия Гоголя важно иметь духовный опыт, что у современного читателя бывает далеко не всегда. Многие не знают, что он строил свою жизнь в соответствии с церковным богослужебным уставом. Откуда это известно? Из его произведений. Он сам говорит: "Мы ежедневно произносим…" и цитирует по памяти Малое повечерие.

- Значит, у него были богослужебные книги?

— Книг-то как раз и не было в его библиотеке, зато сохранились целые фолианты его выписок из богослужебных книг.

- А в каком возрасте он их сделал?

— В самом расцвете своего творчества, в 1843-1845 годах. Он находился в это время за границей, а литературой его снабжали друзья из России, а также русские священники, служившие в Европе.

В книге "Выбранные места из переписки с друзьями" есть статья "В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность". Чувствуете в названии некоторое раздражение? Он называет три источника, из которых должны черпать вдохновение русские поэты: народные пословицы, песни и слово церковных пастырей.

В другом месте он замечает по этому поводу: "Еще тайна для многих тот лиризм, который сокрыт в наших церковных песнях и канонах". Тайна этого лиризма была открыта Гоголю и известна не понаслышке, а из личного опыта. Как явствует из содержания сохранившихся тетрадей, он прочел Минеи за полгода — с сентября по февраль — и сделал выдержки на каждый день.

Вот вам и разгадка неповторимого стиля Гоголя — это сочетание разговорного, бытового, даже просторечного языка и высокого церковнославянского.

- Откуда эта любовь?

— Она зародилась в семье, но получила развитие в школьные годы. В уставе Нежинской гимназии, где учился Гоголь, было записано, что каждый ученик должен ежедневно выучивать по три стиха из Священного Писания. Вот и посчитайте: Гоголь семь лет учился, по три стиха из Священного Писания наизусть — сколько в неделю, в месяц, сколько за семь лет.

- А как с этим сочетаются очевидные у Гоголя интерес к нечистой силе и тонкий юмор? Откуда это взялось?

— Наш знаменитый культуролог, литературовед, эстетик Михаил Бахтин писал, что творчество такого "гениального выразителя народного сознания", как Гоголь, можно действительно понять только в потоке народной культуры, которая выработала свои особый взгляд на мир и особые формы его образного отражения. Гоголь вышел из этой народной культуры, отсюда такое яркое, живописное описание и нечистой силы. Это все из фольклора взято —русского и малороссийского, славянского в широком смысле. Но при этом, заметьте, слово "чорт" уходит из зрелых произведений Гоголя.

- Почему?

— Потому что это "черное" слово, не употребительное в светском разговоре, как выражался Гоголь. Бес, нечистый, лукавый — Гоголь немножко злоупотребляет этим в "Вечерах на хуторе близ Диканьки".

Не все в народной культуре, конечно, приемлемо для человека церковного. И Гоголь это понимал прекрасно. Гоголь шел вперед как христианин. Он сам говорил: "Я иду с двенадцати лет одной дорогою, не колеблясь в мнениях главных". Это все-таки цельная была натура — и нельзя говорить, что это вот "поздний Гоголь", а это "ранний".

- А повзрослевший, зрелый Гоголь что-то осуждал в своем молодом творчестве?

— Да, вы знаете, он довольно критически относился к своим ранним произведениям, включая "Вечера на хуторе близ Диканьки".

- Что его не устраивало?

— Он считал, что там много еще незрелого. Ранние его вещи очень дидактичны, помните? Открыто все высказано, без глубокого художественного подтекста: когда Вакула бежит топиться в проруби — кто у него за спиной, в мешке? Бес. Вот кто толкает человека на самоубийство. Ранние вещи у Гоголя очень назидательные, в них божественная сила всегда побеждает силу бесовскую. Гоголь вышел из народной культуры, из народных представлений — и в этом его сила, и в этом отчасти, в каком-то смысле, его слабость.

- И он всегда христианин — и в жизни, и в творчестве?

— Конечно, вне всякого сомнения. Приведу еще один пример. Последним сочинением Гоголя, над которым он работал последние годы жизни и которое увидело свет уже после его кончины, стали "Размышления о Божественной литургии". Это самое известное произведение Гоголя в XX веке, самое переиздаваемое, один из лучших образцов русской духовной прозы. В советскую эпоху эта вещь вообще не издавалась, потому что, как указывалось в комментариях к академическому изданию, "не имеет литературного интереса".

Из воспоминаний нежинских соучеников Гоголя известно, что он часто в храме напевал про себя Божественную литургию и однажды, недовольный тем, как поют на клиросе, поднялся на клирос и стал петь, громко и отчетливо произнося слова молитв. А священник услыхал незнакомый голос, выглянул из алтаря и приказал ему удалиться.

О чем это говорит? О том, что он уже в школе знал ход Божественной литургии, а не в конце жизни к этому пришел. Однако, к сожалению, представление о том, что Гоголь был сначала один, а потом другой — живет даже в умах церковных людей.

- Но в его произведениях есть примеры духовного перерождения…

— Да, например Чичиков. Обратите внимание на его имя — Павел. В последней, одиннадцатой главе первого тома "Мертвых душ" автор говорит читателям, что еще тайна, почему образ этот выведен в поэме, что в сем же самом Чичикове, может быть, заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес. Это не что иное как реминисценция из Деяний святых апостолов, эпизода обращения Савла в Павла, Есть основания полагать, что в самом имени героя содержится намек на его грядущее духовное перерождение.

- А почему Гоголь все-таки сжег второй том "Мертвых душ"?

— Тайна второго тома - это самая больная проблема гоголеведения. Что сжигал, когда сжигал, почему сжигал? На эти вопросы нет однозначного ответа. Я лет двадцать назад уже высказывал идею, которую никто пока не опроверг: второго тома Гоголь так и не написал. Потому что никто никогда не видел беловой рукописи второго тома "Мертвых душ". Никто и никогда.

- На каких же фактах основана гипотеза о сожжении?

— На признании самого Гоголя. В ночь с 11 на 12 февраля 1852 года он сжег свои рукописи. Какие именно — точно неизвестно. Об этом свидетельствует его крепостной слуга, который прислуживал ему в доме графа Александра Петровича Толстого. Слуга рассказал, что Гоголь отбирал бумаги, бросал их в печку и шевелил кочергой, чтобы они лучше горели.

До нас дошли черновые рукописи второго тома. Это четыре начальные главы и отрывок одной из последних глав, условно называемой пятой. Но это черновые главы, у них два слоя правки: сначала он написал, потом стал по этому тексту править.

Духовный отец Гоголя ржевский протоиерей Матфей Константиновский был последним, кто ознакомился с главами второго тома. Это было накануне сожжения рукописей. Ему нередко ставят в вину, что именно он подтолкнул писателя к этому. Отец Матфей отpицал, что по его совету Гоголь сжег втоpой том, хотя и говоpил, что несколько набpосков не одобpил и даже пpосил уничтожить: "Говоpят, что вы посоветовали Гоголю сжечь второй том Меpтвых душ?" — "Непpавда и неправда… Гоголь имел обыкновение сожигать свои неудавшиеся произведения и потом снова восстанавливать их в лучшем виде. Да едва ли у него был готов второй том; по крайней мере, я не видал его. Дело было так: Гоголь показал мне несколько разрозненных тетрадей <…> Возвращая тетради, я воспротивился опубликованию некоторых из них. В одной или двух тетрадях был описан священник. Это был живой человек, которого всякий узнал бы, и прибавлены такие черты, которых… во мне нет, да к тому же еще с католическими оттенками, и выходил не вполне православный священник. Я воспротивился опубликованию этих тетрадей, даже просил уничтожить. В другой из тетрадей были наброски… только наброски какого-то губернатора, каких не бывает. Я советовал не публиковать и эту тетрадь, сказавши, что осмеют за нее даже больше, чем за переписку с друзьями".

Теперь о том, почему замысел Гоголя не нашел своего завершения. Гоголь не раз говорил о том, что хотел написать свою книгу так, чтобы путь к Христу был ясен для каждого. Духовное возрождение — одна из высших способностей, дарованных человеку, и, по Гоголю, этот путь открыт всем. По всей вероятности, Гоголь хотел провести своего героя через горнило испытаний и страданий, в результате которых он должен был бы осознать неправедность своего пути. Этим внутренним переворотом, из которого Чичиков вышел бы другим человеком, по-видимому, и должны были завершиться "Мертвые души".

Замысел был грандиозный, но несбыточный, потому что показывать путь духовного возрождения — это не задача литературы.

- А что же тогда ее задача?

— Она призвана показать пороки человеческие, греховность человеческой природы. Да, в этом она достигла успехов. Но есть "проблема положительного героя" — где его взять, если человек несовершенен? Замысел Гоголя — за пределами литературного творчества. И поэтому последней его книгой стали "Размышления о Божественной литургии" - вот там этот путь показан для всех.

Спросите школьников, или учителей, почему герои "Мертвых душ" — это мертвые души? Они вам вряд ли ответят. А ответ простой: они без Бога живут. В предсмертной записи, обращенной ко всем нам, Гоголь говорит: "Будьте не мертвые, а живые души, нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом…". Вот путь, вот смысл названия великой поэмы, вот завет Гоголя.

Искусство для него — это незримые ступени к христианству.

В письме своему духовному отцу он надеялся, что после его книги "Выбранные места из переписки с друзьями" читатель возьмет в руки Евангелие.

- Как помочь сегодняшним людям обратиться к христианским ценностям? Что в наших силах?

— Средств очень много. Нужно просто оставаться христианином, расти духовно, не стоять на месте. Человек, который остановился в духовном развитии, — пошел назад. Воспитывать своих детей, свое окружение, "делать свое дело". Мне кажется, что Россия дольше других стран и государств устоит в своих христианских постулатах, основах.

Что важнее для правильной оценки писателя — его образ жизни или ценности, проповедуемые в его произведениях?

— Мне кажется, человека нужно оценивать по высотам его духа, а не по его падениям. Святость не есть безгрешность. Даже святые люди не были безгрешны. И не нужно хватать писателя "за язык". Как Есенин — сказал однажды глупость про причастие, это повторяют, и даже многие священники его за это недолюбливают. И Пушкин, даже если он написал "Гавриилиаду", несомненно, в этом покаялся: известно, что он все списки уничтожал и очень сердился, когда ему напоминали о ней. Хотя лично я убежден, что Пушкин никогда не писал "Гавриилиаду", и могу привести неопровержимые доводы на этот счет. Как бы там ни было, судит его Господь, а не мы.

- Как вам кажется, что мешает распространению христианства в современной российской культуре?

— Отсутствие подлинного, правильного духовного просвещения. Сейчас очень большая ответственность лежит на священниках, на духовных школах. Если у нас нет богословов, качественного духовного образования, то трудно что-то требовать от школ, родителей, от детей. Откуда-то нужно черпать эти сведения, правильные представления.

- Но церковные лавки забиты православной литературой…

— По большей части, это перепечатки старого. А ситуация меняется, нужны новые ответы.

Мне кажется, что священники должны принимать участие в публичных дискуссиях — и в интернете, и на телевидении — голос их должен звучать, люди должны их слушать. В этом смысле замечателен канал "Спас": там много интересных материалов, там часто выступают священники и дают свой взгляд на современный процесс.

- А нужно ли из сказки Пушкина про Балду убирать персонаж, именуемый "попом"?

— Попа не нужно убирать из сказки - это шутка поэта. Кстати, слово "поп" (в переводе с греческого - православный священник, иерей; отсюда протопоп, протоиерей) в девятнадцатом столетии не имело того уничижительного значения, которое появилось уже в советскую эпоху.

А вот опера "Тангейзер" и фильм "Матильда" — это уже другое дело, как мне кажется. Есть такие темы, к которым художник должен подходить с особым тактом и ответственностью. Сейчас, насколько мне известно, опера "Тангейзер" не идет — и это правильно, потому что должного такта и ответственности режиссер в данном случае не проявил. То же самое с фильмом "Матильда". Представьте себе: режиссер снял фильм о пророке Мухаммеде, пользуясь своими фантазиями, своими источниками. Был такой прецедент литературный — "Сатанинские стихи" Салмана Рушди, который был приговорен в Иране к смертной казни.

- Значит ли это, что христианство уходит из культуры?

— То, что сейчас происходит, кончено, не вселяет никакого оптимизма. Европейская культура по своим истокам — христианская культура, церковная. Она вся пронизана этими ценностями. Уберите это — и она потеряет свою идентичность, свою специфику.

Апостасия — отступление от Бога — процесс необратимый. В современной Европе этот процесс развивается стремительным образом, но Россия пока сопротивляется. Хотя, разумеется, этот процесс необратим. Наша задача — не остановить этот процесс, а остаться самими собой, остаться верными Христу. Несмотря ни на что.

Христианин на своем месте должен делать свое дело — быть свидетелем и проповедником Христа. Это его прямой долг. А воин-христианин должен тоже свое дело делать как христианин - защищать веру, родину, страну, народ.

И бизнес, и политика должны быть христианскими. Наши традиционные ценности - это ценности христианские, православные, и мы не должны стесняться этого.