Дары природы 

Ильф и петров 13 стульев. Кто написал знаменитые «Двенадцать стульев»? Смотреть что такое "Ильф и Петров" в других словарях

Илья Ильф родился в Одессе в 1897 году под именем Иехил-Лейб Файнзильберг. Илья Ильф - это творческий псевдоним писателя. Признание и любовь читателей пришли к Ильфу после выпуска в соавторстве с Евгением Петровым известных романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок».

Третьим автором романа «12 стульев» является брат Евгения Петрова Валентин Катаев. Именно ему принадлежит гениальная идея искрометного произведения. Именно Катаев познакомил будущих соавторов и поспособствовал началу их творческого дуэта. Когда друзья начали работать над романом, Валентин Катаев уехал по делам в Батум.

По возвращении в Москву он увидел, что дело у партнеров великолепно спорится, и его помощи не требуется. Катаев со спокойной душой передал им право выступать полноправными авторами «Двенадцати стульев».

И Евгений Петров, и Илья Ильф оба родились в Одессе. Но судьба свела их вместе в Москве лишь перед началом написания «Двенадцати стульев». Их творческий тандем оказался настолько успешен, что даже дочь Ильфа Александра говорила о себе впоследствии, что она дочь «Ильфа и Петрова». Александра активно занималась продвижением их творческого наследия.

Друзья-писатели преподнесли соавторам после выхода их первой книги вкусный подарок со смыслом. Это была коробочка с пирожными «Наполеон» в количестве шести штук. Так коллеги по цеху намекали писателям на рассказ Конан-Дойля под названием «Шесть Наполеонов». Дело в том, что в некоторых моментах сюжета «Двенадцати стульев» прослеживается явное сходство с произведением Конан-Дойля.

Роман экранизировался много раз в разных странах. В немецком варианте, вышедшем в 1938 году, страной действия выбрана Австрия, Остап Бендер переименован в Алоиса Хофбауэра, Киса Воробьянинов - в Феликса Рабе, стульев оказалось тринадцать, а фамилию Ильфа не поместили в титры по причине его еврейского происхождения. Ведь дело происходило в нацистской Германии.

Первый тираж романа был выпущен издательством «Земля и фабрика». В этом же издательстве выходил «Всемирный следопыт» и его популярное у советского народа приложение «Вокруг света». Издательством «Земля и фабрика» выпускался ежемесячный журнал «30 дней», где и были впервые размещены главы романа «Двенадцать стульев».

Отдав дуэту писателей все права на роман, Валентин Катаев поставил лишь одно, но непременное условие - посвятить ему издание «12 стульев». Поэтому на первой станице романа всегда можно прочесть вот такую надпись: «Посвящается Валентину Петровичу Катаеву».

Прежде чем Евгений Петров познакомился и стал вместе работать с Ильфом, он под фамилией Катаев служил некоторое время в уголовном розыске, а затем хотел попробовать себя в качестве тюремного надзирателя в Бутырке. Благодаря его брату Валентину этого не произошло, но приобретенный в угрозыске опыт отразился на всем его творчестве.

Шахматный конгресс, столь живописно переданный Ильфом и Петровым в романе, происходил на самом деле. Дерек Леман, безработный из Ирландии, выдавая себя за «знаменитого русского гроссмейстера Царицына» проводил сеанс одновременной игры сразу на пятидесяти досках. Он был разоблачен одним из шахматистов в тот момент, когда с треском проигрывал четырнадцатую партию.

Ещё одна тайна Михаила Булгакова.

Недавно исполнилось 120 лет со дня рождения знаменитого в советские времена писателя Валентина Катаева, автора популярной повести «Белеет парус одинокий». В СССР он был одним из самых признанных литераторов – Герой Социалистического Труда, кавалер множества орденов, увенчанный многочисленными премиями и наградами. Только незадолго до смерти он раскрыл тайну, которую тщательно скрывал всю свою жизнь – что был белым офицером, воевал в армии Деникина.

Есть тайна, но до сих пор до конца нераскрытая, и в биографии его родного брата – Евгения Катаева, больше известного под литературным псевдонимом Петров, который вместе с Ильей Ильфом прославился как автор легендарных «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». В 2013 году в журнале «Звезда» была опубликована статья «Шаги командора» Игоря Сухих, доктора филологических наук, профессора кафедры истории русской литературы Санкт-Петербургского университета, посвящённая романам Ильфа и Петрова. В ней, между прочим, есть следующий пассаж: «Евгений Петров (Евгений Петрович Катаев, 1903-1942) отличался отменным здоровьем и общественным темпераментом. Он служил в ЧК и редактировал журнал, жил сам и давал жить другим. В литературе он поначалу видел не призвание, как Ильф, а источник заработка в послереволюционной Москве». Распространена версия, что именно Валентин Катаев подсказал своему брату и его будущему соавтору идею двух, ставших знаменитыми, сатирических романов. Что и подтверждается в посвящении.

Однако обратите внимание на следующую фразу: «Евгений Петров (Катаев)… служил в ЧК». Но ведь в официальных биографиях писателя нет никакого упоминания о том, что он был чекистом! Везде говорится, что Евгений Петров до того, как стать журналистом и писателем, работал в Одессе в уголовном розыске, ни о каком ЧК нет и речи.

Однако если внимательно присмотреться к биографии «крестного отца» двух легендарных сатирических романов, то намеки на нечто, связанное с его причастностью к этой грозной организации, можно действительно обнаружить.

Неясные пятна в биографии

Литературный критик Юрий Басин в статье «Кто настоящий автор», исследовавший творчество Ильфа и Петрова, писал, рассуждая на тему, кто же из них двух на самом деле писал роман: «Тема скользкая, и сразу упирается в неясные пятна биографии Евгения Петровича Катаева (настоящие имя и фамилия Евгения Петрова) и его старшего брата Валентина Петровича Катаева, автора знакомого нам всем с детства романа «Белеет парус одинокий» и других заметных произведений.

Начнём со старшего. Если не знать, что это знаменитый советский писатель, один из идеологических «столпов» советской власти, будущий Герой Социалистического Труда, награждённый двумя орденами Ленина и другими орденами, то в молодости он – самый натуральный контрреволюционер и белогвардеец. Из одесской интеллигентной учительской семьи. В 1915 году, не окончив гимназию, пошёл добровольцем в действующую армию. Быстро дослужился до офицерского звания, после ранения попал в госпиталь в Одессе, а по выздоровлении подался в «сичевики» гетмана Скоропадского. Не к большевикам, заметьте, хотя имел такую возможность, и даже, по некоторым источникам, призывался в Красную армию. Наоборот, перед самым вступлением красных в Одессу в марте 1919 года махнул в Добровольческую армию Деникина. Заболел там тифом, и снова попал в одесский госпиталь (город переходил из рук в руки). По выздоровлении в феврале 1920 года, когда Одесса снова была в руках большевиков, сразу активно подключился к офицерскому подпольному заговору. Этот заговор, получивший в одесской ЧК название «заговор на маяке», должен был способствовать высадке в Одессе врангелевского десанта».

Валентина Катаева вместе с братом Евгением, гимназистом, не имеющим к заговору никакого отношения, ЧК неожиданно сажает в тюрьму, а вскоре жестоко расправляется с участниками заговора. Все они были расстреляны. И через полгода после этого братья как ни в чём не бывало выходят из тюрьмы живыми и здоровыми.

Судя по некоторым отрывочным сведениям, им в тюрьме неплохо жилось, их там даже ни разу не допрашивали. Сразу возникает предположение: а не для того ли их туда посадили, чтобы обеспечить им надёжную охрану от мести за предательство? Валентин вскоре уезжает в Харьков, где работает в местной прессе, а затем переезжает в Москву, где работает в газете «Гудок». Евгений заканчивает единственную ещё действующую в Одессе гимназию, и поступает на работу инспектором в Одесский уголовный розыск. То есть, нет никаких отрицательных последствий участия старшего брата в контрреволюционном заговоре, хотя тогдашние чекисты расстреливали людей, тем более бывших офицеров, и за гораздо меньшую провинность.

Кто же всё-таки сдал чекистам всех участников заговора? В автобиографическом романе «Трава забвения» Валентин Катаев пишет, что это якобы сделала «девушка из совпартшколы», которую он назвал Клавдия Заремба. По заданию ЧК она внедрилась в сеть заговора, её арестовали вместе с остальными участниками заговора, а потом выпустили. Очень похоже на историю с самим Валентином Катаевым. Но из того, что он рассказывал через много лет своему сыну, получается, что его вообще не сажали. Какой-то приехавший из Москвы крупный чекист якобы не дал его арестовать по старой памяти. Всё на свете могло быть, сейчас уже трудно сказать что-то определённое…

«Так или иначе, в Москве Валентин Катаев вскоре приобрёл значительный вес в журналистских кругах, близких к центральной власти. Поневоле приходит в голову мысль, что кроме талантливых и политически безупречных выступлений в печати, в этом сыграли роль и его недавние заслуги перед ЧК», – считает Басин.

Лев Славин, близко их знавший и любивший, рассказал много лет спустя, что уже будучи известным писателем, соавтор Петрова Илья Ильф подарил свою книгу «одному полюбившемуся ему офицеру войск МГБ и сде​лал при этом надпись: «Майору государственной безопасности от сержанта изящной словесности». Правда, у Славина есть описка, МГБ тогда не было, а было НКВД, однако это – прямое свидетельство связей и соавтора Петрова с этой организацией.

А сам Евгений Петров потом о своей прежней работе вспоминал так: «Я переступал через трупы умерших от голода людей и проводил дознание по поводу семи убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела сразу шли в трибунал. Кодексов не было, и судили просто - «Именем революции»…».

Получается, что совсем еще моло​дой человек, которому не исполнилось и двадцати лет, не имевший никакого понятия о юриспруденции, вел следствия по сложнейшим делам, а так как и законов не имелось да и судов не было («сразу в трибунал»), то ясно, каковы были полномочия у будущего юмориста. Напомним, что слова, закавыченные в цитате, произно​сились, как свидетельствуют источники, при расстре​лах. Знаменитый писатель вспоминал об этом ужасе спокойно, даже с оттенком гордости…

Но если действительно так, то почему? Ведь, наоборот, в отличие от своего старшего брата, который свое белогвардейское прошлое был вынужден скрывать, работа в ЧК могла бы в СССР только помочь в его карьере. Объяснить это можно только одним способом: после службы в одесской ЧК, приехав в Москву, он стал негласным сотрудником этой организации (ведь бывших чекистов не бывает!) и выполнял ее особые задания. И одним из этих заданий могло быть… участие в операции ГПУ по созданию упомянутых сатирических романов. Которые, как сегодня считают некоторые литературоведы и исследователи, никак не могли быть написаны Ильфом и Петровым, а настоящий их автор… создатель гениального романа «Мастер и Маргарита» Михаил Афанасьевич Булгаков!

«12 стульев Михаила Булгакова»

В 2013 году в Германии литературовед Ирина Амлински выпустила книгу под названием «12 стульев Михаила Булгакова». В ней автор не только выдвинула сенсационную версию, но и убедительно, с приведением множества фактов доказывала, что знаменитые романы Ильи Ильфа и Евгения Петрова на самом деле написаны Михаилом Булгаковым. «Всем читателям, читающим запоем, – пишет И. Амлински в предисловии, – известно чувство досады от того, что книга прочитана и все удовольствие «жизни в произведении» осталось позади. Возвращаться в реальность не хочется, и поневоле тянешься за следующим томом полюбившегося автора. Вот так, на протяжении многих лет, перечитывая роман «12 стульев», я плавно перетекала в «Золотого теленка» и затем… натыкалась на то, что дальше продлить удовольствие мне было нечем. Ни рассказы, ни фельетоны Ильфа и Петрова не шли ни в какое сравнение с прочитанными ранее романами. Более того, меня не оставляла в покое мысль о какой-то подмене. Что это, - думалось мне, - может, они, как Дюма-отец, подписываются под произведениями начинающих авторов? Быть может, они разругались и перестали генерировать юмор? А, может, они просто исписались? Куда, скажите на милость, подевалась живость повествования, калейдоскопическая смена картин, невозможность прервать чтение и отложить книгу до завтра?

На сегодняшний день литературное наследие Ильфа и Петрова составляет пять томов, а если спросить у среднестатистического человека, читающего книги, что ему знакомо из их прозы, - 99 процентов назовут «12 стульев» и «Золотого телёнка». Может, вспомнят «Одноэтажную Америку». И всё.

Исследователи, критики и просто читатели сыплют цитатами из обоих романов, любимые герои – тоже из этих произведений, и уже стали именами нарицательными. А почему осталась в стороне повесть «Тоня»? Почему забыты многочисленные герои из их рассказов и фельетонов?

Почему объединяются только в общества любителей Остапа Бендера?

Так продолжалось до 1999 года. В тот раз вместо Фейхтвангера, который обычно перечитывался мною после Булгакова, был взят в руки роман «12 стульев». И вдруг, с первых его строк, я услышала тот же знакомый ироничный, местами язвительный смех, узнала ту же музыкальность, четкость и ясность фраз. Я наслаждалась чистотой языка и легкостью повествования, легко и просто вживаясь в произведение, куда меня «пригласил» тот же автор. В этом надо было разобраться. Вот, дорогой читатель, две фразы:

«Лизанька, в этом фокстроте звучит что-то инфернальное. В нем нарастающее мученье без конца».

«В этом флотском борще плавают обломки кораблекрушения».

Замечательные фразы, не правда ли? Первая взята из пьесы Михаила Булгакова «Зойкина квартира», а вторая - из романа «Золотой телёнок». Это первые, найденные мною фразы, из-за которых на 12 лет растянулся поиск истины. С этого момента мне и пришлось из простого читателя-любителя надолго переквалифицироваться в читателя-«копателя»».

Внимательно разбирая текст книг, которые изданы под именами Ильи Ильфа и Евгения Петрова, автор литературной сенсации утверждает, что многочисленные найденные ею совпадения и тождественность стиля не случайны. Они доказывают, что подлинным автором двух знаменитых сатирических романов, на самом деле, был Михаил Булгаков.

Амлински, например, приводит две фразы – из «12 стульев» и «Мастера и Маргариты»:

«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми» («12 стульев»).

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»).

Как считают литературоведы, музыка, ритм этих двух фраз практически совпадает. И не только этих фраз, но и множества других.

Если продолжить этот, начатый Амлински анализ ритма прозы «12 стульев» и «Мастера», то нетрудно убедиться, что ритм – с небольшими вариациями повсюду – тот же.

В прозе и «Мастера», и «12 стульев» постоянно имеют место аналогичные по звучанию, «длинные» периоды, перемежающиеся короткими фразами, и ритмическая основа её в обоих случаях идентична. Но ритм прозы у каждого автора индивидуален, если не заимствован. А Ильф и Петров во всех своих произведениях до «12 стульев» и «Золотого телёнка» писали, как отмечают литературоведы, совершенно другим, «рубленым» стилем, характерным даже не столько именно для них, сколько вообще для советской прозы 1920-х – короткими предложениями.

Нет, не Ильф и Петров!

Прочитав книгу И. Амлински, которая работала над ней 12 лет, целый ряд других исследователей подтверждают сделанные ею выводы.

«Автор, – пишет, например, кандидат технических наук, ставший литературоведом Лазарь Фрейдгейм, – «пропахала» все произведения Булгакова, все произведения Ильфа и Петрова и все воспоминания о них. Проанализировав тексты по множеству «сечений», она обнаружила, что в этих двух романах многократно встречаются поразительно похожие по структуре и словарю описания сходных сцен, имеющихся и в произведениях Булгакова, написанных до описываемых романов (сцены вербовки, сцены убийства, сцены потопа в квартире, описания многоквартирного дома, одалживания одежды и т.д. и т.п.). Главные образы «12 стульев» перекочевали туда из прежних произведений Булгакова; стиль прозы романов – тот же, что и в написанных Булгаковым до и после произведениях. Дилогия буквально пропитана фактами из его биографии и случаями из его жизни, его привычками и пристрастиями, приметами обликов и характеров его друзей и знакомых и маршрутами его передвижений. Причем все это таким образом использовано и включено в плоть прозы, что речи о совместной работе над ней идти не может. Так вместе не пишут. Так мог писать только сам Михаил Булгаков. Но не Ильф и Петров», – делает вывод Л. Фрейдгейм.

«Ильф и Петров не просто дополняли друг друга. Все написанное ими сообща, как правило, оказывалось значительнее, художественно совершеннее, глубже и острей по мысли, чем написанное писателями порознь».

Вдумаемся в эту фразу! Порознь (т.е. когда писали действительно сами) они создавали откровенно слабые вещи, полные неглубокого, но размашистого ерничества (впрочем, такой стиль тогда царил – «для простого народа»), но, сев за роман совместно, за один месяц (по другим данным – за три), без подготовки, без справочного материала, без черновиков (их нет!) вдруг написали шедевр, ставший культовым для нескольких поколений?

Итак, вот, если суммировать сказанное выше, аргументы в пользу того, что легендарные книги не были написаны Ильфом и Петровым:

  1. «12 стульев» и «Золотой телёнок» - действительно гениальные произведения, а журналисты Ильф и Петров кроме этих двух книг ничего подобного, даже близко, больше не написали.
  2. Романы были созданы буквально за считанные недели – немыслимая скорость для любителей, которые будто бы писали их вместе, что почти всегда замедляет любой процесс.
  3. Отсутствие рукописей, есть только намёки на какие-то шутки в записных книжках Ильфа.
  4. У Булгакова после публикации «12 стульев» внезапно появилась трёхкомнатная квартира.
  5. В «12 стульях» и «Золотом телёнке» – единый стиль с булгаковскими произведениями, есть множество заимствований из Булгакова, что убедительно показали литературоведы. Он, как правило, очень нервно реагировал на подобное, а тут молчал.

Ильф и Петров тоже не проронили ни звука, и до конца своей жизни тайну сохранили. Более того, им пришлось теперь оправдывать взятые на себя обязательства. По этой причине после публикации «12 стульев» с ведома Булгакова они и стали использовать в своих рассказах и фельетонах булгаковские мотивы, детали и образы, как из опубликованной редакции романа, так и из оставшихся неопубликованными глав (а впоследствии – и из «Золотого телёнка») – вплоть до специально для них написанных Булгаковым рассказов, тем самым вводя в заблуждение и будущих исследователей их творчества. Именно с 1927 года в записной книжке Ильфа появляются записи, в дальнейшем укрепившие его авторитет как бесспорно талантливого соавтора романов.

И вот ещё что странно: как такие произведения – острейшая сатира на советские нравы и порядки – вообще могли быть напечатаны в СССР с его свирепой цензурой? Позднее спохватились, и на основании постановления секретариата ЦК ВКП(б) в 1949 году к печати они были запрещены. Ответ может быть только один: у авторов был могущественный покровитель.

Кто был заказчиком?

Литературный критик, специалист в области исследования литературных мистификаций Владимир Козаровецкий пишет: «Логика подводит нас к единственно возможному ответу.

Булгаков написал этот роман под заказ той организации, в руках которой находилась в тот момент его судьба, – заказ ГПУ.

Это было соглашение, в котором условием с его стороны было обещание оставить его в покое. А со стороны противника? – его согласие написать советскую прозу. Его остросатирическое перо намеревались использовать в развернувшейся в это время борьбе с троцкизмом. Булгаков знал, что ему по плечу написать эту прозу так, что придраться к нему будет невозможно и что все поймут её, как хотелось бы им её понять. Как мистификатор Булгаков, искусству мистификации учившийся у Пушкина, о своих тайных ходах никогда никому не рассказывал».

Несмотря на тайное покровительство Сталина, который смотрел его «Дни Турбиных» во МХАТе 14 раз, Булгаков был под колпаком ГПУ и подвергался в советской печати остервенелой критике. Чекисты его вызывали, проводили с ним беседы по поводу запрещенных к печати «Роковых яиц» и «Дьяволиады», у него был обыск и изъятие дневника и рукописи «Собачьего сердца» – всё свидетельствовало, что никакой надежды на публикацию его прозы в СССР нет.

Как следует предположить, как раз в это время в ГПУ и возникла идея в рамках кампании по дискредитации троцкистской оппозиции создать сатирический роман, который показал бы противников Сталина, персонажей отжившего режима в самом смешном и неприглядном виде. В этой связи и было решено обратиться к Булгакову как мастеру сатиры, а во-вторых, как к человеку, который висел на волоске и от такого «сотрудничества» никак не мог бы отказаться.

Как считает В. Козаровецкий, в «переговорах» и с ГПУ, и с Булгаковым посредником стал Валентин Катаев. Он же убедил Ильфа и Петрова, что, с одной стороны (со стороны ГПУ), мистификация ничем им не грозит, а с другой – может сделать имя; при этом они делали доброе дело, выручая Булгакова.

Но как Валентин Катаев, сам талантливый писатель, вообще мог стать участником этого литературного подлога? Но, во-первых, как бывшему деникинскому офицеру ему всякий час грозило смертельное для тех времен разоблачение, и портить отношения с ГПУ он никак не мог. А во-вторых, в дневнике Бунина есть запись от 25.04.19 года, в которой он так пишет о Валентине Катаеве: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: «За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки»». По сравнению с этим, литературный подлог – пустяки…

Но как Булгаков мог написать эти романы, чтобы никто из его близких этого не заметил? Козаровецкий объясняет это тем, что писал Михаил Афанасьевич легко и быстро, главным образом по ночам, а потому и ни одна из жён Булгакова ни сном ни духом не ведали о его литературных мистификациях.

А как могли согласиться принять участие в такой невероятной операции Ильф и Петров? Но если их об этом попросило ГПУ, как они могли отказаться? К тому же если Петров-Катаев и в самом деле служил в ЧК. Но все равно они чувствовали себя не в своей тарелке. Дочь Ильфа, А.И. Ильф вспоминала: «Петрову запомнилось поразительное признание соавтора: «Меня всегда преследовала мысль, что я делаю что-то не то, что я самозванец. В глубине души у меня всегда гнездилась боязнь, что мне вдруг скажут: «Послушайте, какой вы к чёрту писатель: занимались бы каким-нибудь другим делом!»».

Другая версия

Уверен в том, что «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» написал Булгаков и известный философ и литературовед Дмитрий Галковский, но версию о «заказе ГПУ» он начисто отвергает.

«Когда Булгаков принес рукопись Катаеву, – предполагает он, – тот понял две вещи. Во-первых, это деньги. Большие деньги. В своих зашифрованных мемуарах Катаев описывает свое обращение к Ильфу и Петрову: «Молодые люди, - сказал я строго, подражая дидактической манере Булгакова - знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава?».

«Полагаю, – считает Галковский, – что это сказал Катаеву и компании сам Булгаков. Когда вручал рукопись.

Но Катаев понял и второе: ставить под такой вещью свою подпись нельзя. Прямо там ничего нет, но он лицо в Москве заметное, так что будут копать. Будут копать – докопаются. А с сосунков взятки гладки.

И действительно, Ильф и Петров были настолько наивны, что так до конца и не поняли, на что подписались. Поэтому понятна настойчивость Катаева с посвящением. С Булгаковым был уговор, что будут стоять три фамилии и его фамилия из всех трёх самая важная. Сохраняя посвящение, он обозначал свое присутствие в проекте: из дела не уходит, прикрытие книги будет осуществлять, с изданием поможет. А поэтому и обговоренную часть гонорара возьмет себе. Думаю, Булгакову и Катаеву полагалось по 50%, но Катаев из своей части 10% выделил «неграм»».

«Идея созрела среди писательского окружения Булгакова и конечно, могла осуществиться только при его доброй воле, – убеждён Галковский. – К 1927 году Булгаков догадался, что критике его подвергают не за какие-то конкретные произведения, а просто потому, что его имя подвёрстано в список врагов советской власти. Поэтому что бы он ни писал, всё будет плохо. Открыто советской вещи он категорически писать не хотел, это выглядело бы как двурушничество… Писать же Булгакову хотелось очень. Писал он быстро и метко…

У Катаева было понимание этого настроя Булгакова, но конечно, помогать из идейных или дружеских соображений он бы не стал. Им двигала жажда наживы. Он прекрасно понимал, что Булгакову ничего не стоит написать бестселлер. Понимал это и Булгаков, и это его угнетало ещё больше. Деньги ему были нужны не меньше, чем Катаеву, в отличие от Катаева, он мог их легко заработать, но заработать не давали… Ну, вот так и созрело. Булгаков пишет, Катаев публикует, а деньги поровну. Чтобы убрать стилистические подозрения, Катаев привлек двух соавторов, чтобы было на кого кивать.

Булгаков, естественно, постарался убрать прямое самоцитирование и характерные обороты – для стилиста его класса это было нетрудно. Кроме того, Булгаков мог попросить влиятельного Катаева похлопотать о возвращении конфискованных рукописей из ГПУ.

Действительно, их скоро вернули. С деньгами тоже всё вышло – в 1927 году Булгаков переехал в отдельную трехкомнатную квартиру».

Советский Достоевский

«Вероятно, – продолжает Галковский, – сначала Булгаков отнесся к затее как к халтуре, но по настоящему талантливый человек халтурить не способен, идея его увлекла и он написал первоклассный роман. Было ли ему жалко его отдавать? Думаю, не очень – в силу изложенных выше соображений. В дальнейшем он, конечно, надеялся раскрыть мистификацию, но это было бы возможно только после ослаблении власти ГПУ и кардинальной перестройки политической жизни СССР».

Но этого при жизни Булгакова не произошло, и тайна осталась тайной. Быть может, она раскроется, если будут найдены рукописи двух сатирических романов. Ведь обнаружили же недавно рукопись романа Шолохова «Тихий Дон». А потому в заключение еще одна фраза из эссе Галковского о Булгакове:

«Сейчас ясно, что Булгаков был единственным великим писателем на территории России после 1917 года. Причем он не только сформировался после революции, а и начал формироваться после революции. По временным рамкам это человек советской эпохи. Советская власть носилась с Булгаковым, как кот с дохлым гусём – вещь была не по чину, и зверушка заметалась, не зная, что делать. В конце концов, дело дошло до того, что часть произведений отняли и присвоили себе – причём от Булгакова не убыло. В какой степени сам Булгаков понимал сложившееся положение? Разумеется, не до конца, но понимал. Издерганный бытом, Булгаков однажды в семье пожаловался, что в таких условиях, как он, не работал даже Достоевский. На что Белозерская – его жена (любившая болтать по телефону рядом с его письменным столом) возразила: «Но ты же не Достоевский». Проблема была в том, что Булгаков себя считал именно Достоевским. И ещё большая проблема заключалась в том, что он Достоевским и являлся».

«Это – не могу…»

Но вот, что странно. Казалось, что публикация И. Амлински должна была вызвать сенсацию в академических литературных кругах, инициировать семинары, научные дискуссии, тщательное обсуждение предъявленных исследователем фактов, причем более чем убедительных. Но вместо этого – тишина! Маститые академики и профессора, за исключением немногих, в основном литературоведов-любителей, брезгливо промолчали. Мол, какой-то любитель написал, а издал где-то в Германии… По крайней мере, на просторах интернета никаких сведений на этот счет нет. Только несколько голосов раздалось в поддержку Амлински, которые мы уже здесь перечислили.

Ситуация в какой-то мере напоминает ту, которая в свое время сложилась вокруг археолога-самоучки Генриха Шлимана, раскопавшего легендарную Трою. Профессиональные археологи, маститые профессора и академики всего мира тоже никак не могли поверить, что это мог сделать какой-то никому неизвестный энтузиаст-любитель, разбогатевший в России купец. Шлимана обвиняли даже в том, что найденное им античное золото на холме Гиссарлык в Турции он будто бы изготовил сам, а потом подбросил в раскопки. А он потом взял еще и раскопал царские могилы в античных Микенах…

Может быть и так, в этом и есть причина. Однако в подробной биографии «Жизнь Булгакова» В. Петелина, изданной в 2000 году, мы находим следующий эпизод. Автор пишет, что 3 мая 1938 года Елена Сергеевна (жена Булгакова) записала: «Ангарский (Клестов-Ангарский – известный издатель) пришел вчера и с места заявил – «не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки, денег тьма, валюта, хотите, сейчас чек дам – аванс?». Миша отказался, сказал – это не могу».

Итак, «не могу…». Однако, добавим, пьесу «Батум» о молодом Сталине он все-таки потом написал! Так что литература – не археология, – там можно предъявить что-то извлеченное из земли, то, что можно пощупать руками. А когда речь идет о произведении нематериального характера, такого сделать, увы, нельзя. Так что вопрос насчет авторства двух гениальных произведений остается открытым. Хотя… Проведем эксперимент сами.

Попробуйте открыть сразу после прочтения «Двенадцати стульев» тоже, но уже бесспорно, написанную Ильфом и Петровым «Одноэтажную Америку».

И вам тут же станет ясно: нет, эти две книги писали совершенно разные авторы…

Владимир Малышев

{"action":"iFrameReady","type":"notesIframeMessage"}

По задумке Валентина Катаева, друзьям предстояло работать над романом втроем. Такое поступательное совместное творчество в чем-то напоминало опыты немецких романтиков начала XIX века и деятелей русского «Арзамаса», которые устраивали коллективные творческие «симпосии». Собираясь вместе, писатели читали фрагменты из своих произведений, после чего обычно происходили оживленные дискуссии на тему услышанного, во время которых авторские тексты не только обсуждались и критиковались, но и писались совместными усилиями, превращаясь тем самым в намеренно создаваемое коллективное произведение искусства. Литературным плодом подобных совместных встреч и креативных бдений стал, к примеру, роман Э. Т. А. Гофмана «Серапионовы братья». Название этого произведения в 1920-е годы в Советской России было использовано группой молодых литераторов (в их число входили Зощенко и Каверин), пытавшихся перенести принципы романтической иронии в изображении действительности на реалии молодого пролетарского государства. По сути, творческие и художественные принципы «Серапионов», в особенности Зощенко, легли в основу стиля и манеры изложения «Двенадцати стульев».

В годы НЭПа крестьяне торговали излишками своей продукции. (Pinterest)


Предполагалось, что черновик романа будет написан Ильфом и Петровым, а Катаеву отводилась роль маститого литературного редактора, чья популярность была залогом коммерческого успеха произведения. Прочитав первую редакцию романа в сентябре 1927 года, Катаев, однако, отказывается от соавторства — предполагаемые «литературные негры» сами прекрасно справились с поставленной задачей. Получив одобрительную рецензию именитого коллеги, Ильф и Петров с удвоенной энергией берутся за работу, пишут и днем, и ночью — уже с января главы «12 стульев» начинают публиковаться в иллюстрированном журнале «Тридцать дней». Своеобразная игра в «литературного отца» романа — стратегия, прочно укрепившаяся в русской литературной традиции. Не случайно в воспоминаниях Петрова история о сюжете-«подарке» связана с одним из псевдонимов Катаева — Старик Собакин (Старик Саббакин). Петров таким образом напомнил читателям о расхожей пушкинской строке: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил», которая подвергалась постоянным ироническим обыгрываниям в 1920-е. Посвящением Катаеву открывалось и первое издание «12 стульев».

Уже в начале публикации роман обрел невиданную популярность и сразу же разошелся на цитаты — небывалый случай в советской литературе. Однако, критика долгое время пребывала в растерянности, не понимая, как следует политически грамотно отреагировать на изданное произведение. В итоге, советские литературоведы условились считать объектом сатиры Ильфа и Петрова «отдельные недостатки», а не весь «советский образ жизни»: очень удобная формулировка как для поклонников, так и для оппонентов авторов «12 стульев». Стоит отметить, что действие в романе начинается весной и завершается осенью 1927 года — как раз накануне юбилея прихода к власти партии большевиков, десятилетия Советского государства. На это же время пришелся решающий этап открытой полемики официального партийного руководства с «левой оппозицией» — Л. Д. Троцким и его единомышленниками. Именно в контексте антитроцкистской полемики роман был необычайно актуален, тем более, что его сюжет строился на тезисах официальной пропаганды.


Частное предпринимательство в 1920-е годы. (Pinterest)


«12 стульев» можно со всей основательностью назвать «энциклопедией» советской жизни 1920-х годов. Не только главные герои романа, Остап Бендер и Киса Воробьянинов, но и эпизодические персонажи, созданные с помощью гротескного преувеличения, фельетонной гиперболизации, вышли со страниц романа и превратились в практически нарицательные типажи и даже своеобразные литературные «шаблоны».

Роман-путешествие бывшего уездного предводителя дворянства по своей структуре напоминает и авантюрные странствия Дон-Кихота, и масштабные картины русской действительности у Гоголя в «Мертвых душах». Путь Воробьянинова начинается в уездном городе N, откуда Ипполит Матвеевич отправляется в Старгород — туда же направляется и Остап Бендер. Их встреча стала некой «точкой бифуркации» для сюжетной канвы романа, а дальнейший совместный маршрут включает в себя тысячи километров пути. Зачин романа — «В уездном городе N…» — подчеркнуто традиционен и даже сказочен, нарочито связан с обыгрыванием и цитированием мотивов других литературных произведений. Образ провинциального городка создаётся с помощью изобразительных нюансов, растиражированных советской литературой 1920-х годов: безлюдные пространства в городской черте, животные наравне с развлекательными плакатами и афишами, единственный в уезде автомобиль.


Беспризорники в общежитии у приемника слушают радио. (Pinterest)


Описания советской столицы начинаются с небольшого лирического очерка о девяти вокзалах, через которые в Москву ежедневно входят тридцать тысяч приезжих. С Рязанского вокзала (ныне — Казанский) компаньоны направляются к общежитию имени Бертольда Шварца. В машинописную рукопись романа была включена фраза: «Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился», — в журнальной же версии эту фразу решили убрать из политических соображений. Охотный Ряд описывается авторами как место, где царит суматоха; пресса тех лет, в том числе зарубежная, постоянно обращала внимание на беспорядочную уличную торговлю и борьбу милиции с несанкционированными «беспатентными» продавцами. Скелет — собственность студента Иванопуло — был куплен на Сухаревке, где находился большой стихийный рынок, а люди продавали фамильные ценности.

Кстати, описание «общежитного» быта практически полностью совпадает с реальными обстоятельствами жизни Ильфа, который, устроившись в 1923 году на работу в газету «Гудок», поселился в примыкающей к типографии комнате. Вся обстановка нехитрого быта состояла из матраса и стула, а вместо стен, как писал впоследствии Евгений Петров, стояли три фанерные ширмы. Это помещение стало прототипом комнаты-«пенала», в которой ютятся Коля и Лиза — обитатели общежития имени Бертольда Шварца. Обособление от коллективных реалий раннего советского общества и стремление к автономному, независимому существованию напоминает квартиру профессора Преображенского в калабуховском доме и «нехорошую квартиру» Воланда на Большой Садовой, 302-бис.

Одной из ярких примет советского быта 1920-х годов стала предпринимательская активность, показанная в романе на примере торговых «проектов» отца Федора: собаководство, изготовление мраморного стирочного мыла, разведение кроликов и организация домашних обедов. Современники отмечали, что объявления о частных кухнях были распространённым явлением: такого рода услуги нередко оказывали интеллигентные семьи, оказавшиеся в сложном финансовом положении. В момент встречи конкурентов в коридоре старгородской гостиницы «Сорбонна» Бендер обращается к отцу Фёдору со словами: «Старые вещи покупаем, новые крадём!». По воспоминаниям легендарного певца Леонида Утёсова, первая часть этой фразы была известна всем одесситам, а в послереволюционную пору и москвичам — так обозначали своё появление старьевщики, торговавшие во дворах подержанными вещами. Из их лексикона была взята и другая реплика Бендера, адресованная священнику: «Мне угодно продать вам старые брюки».


Частная торговля на улицах Москвы. (Pinterest)


В главе «Муза дальних странствий», где повествуется о приезде в Старгород сначала отца Фёдора, а затем Воробьянинова, присутствует панорамная зарисовка о поведении путешественников в дороге. Фраза «Пассажир очень много ест» совпадает с наблюдениями современников Ильфа и Петрова — тема продуктового изобилия в поездах зачастую становилась объектом газетных очерков: «Все пьют, обложившись продовольствием — огромными хлебами, огромным количеством ветчины, огромными колбасами, огромными сырами».

Ироничное отношение к вагонным кушаньям соседствовало в прессе с критикой в адрес тех, кто отличался «жадностью к мясу». Лозунг «Мясо — вредно», предложенный Альхеном во 2-м доме Старсобеса, таким образом, полностью соответствовал идеологическим установкам того времени. Похожую фразу («Какая-нибудь свиная котлета отнимает у человека неделю жизни!») произносит в разговоре с Лизой и Коля Калачов, а упоминаемые в диалоге мужа и жены монастырский борщ, фальшивый заяц и морковное жаркое входили, вероятно, в меню недорогих студенческих столовых. Название вегетарианского заведения «Не укради», в котором питаются супруги, — вымышленное, однако в Москве действительно существовал трактир с названием «Дай взойду» и диетические столовые «Я никого не ем», «Примирись» и «Гигиена».


Москва 1920-х годов. (Pinterest)


Менялась политическая и идеологическая обстановка в стране, а с ней — и отношение к роману Ильфа и Петрова. После очередного издания в 1948 году было вынесено специальное постановление секретариата Союза писателей, в котором публикация «12 стульев» называлась «грубой политической ошибкой», сам роман объявлялся «вредным», а авторы, не сразу поняв направлений общественного развития в СССР, «преувеличили место и значение нэпманских элементов».

Шедевр Ильфа и Петрова попал под цензурный запрет, который продолжался с 1949 по 1956 годы. Однако и с наступлением оттепели, позволившей «реабилитировать» роман, тысячи тиражей «12 стульев» непременно должны были сопровождаться пояснительными комментариями, которые, с одной стороны, восхваляли сатирические достоинства манеры Ильфа и Петрова, а с другой — представляли их, по словам писателя Константина Симонова, «людьми, глубоко верившими в победу светлого и разумного мира социализма над уродливым и дряхлым миром капитализма».

ИЛЬФ И ПЕТРОВ – Ильф, Илья Арнольдович (1897–1937) (наст. фамилия Файнзильберг), Петров Евгений Петровия (1903–1942) (наст. фамилия Катаев), русские прозаики.

Ильф родился 4 (16) октября 1897 в Одессе в семье банковского служащего. В 1913 окончил техническую школу, после чего работал в чертежном бюро, на телефонной станции, на авиационном заводе, на фабрике ручных гранат. После революции был бухгалтером, журналистом в ЮгРОСТА, редактором в юмористических и др. журналах, членом Одесского союза поэтов. В 1923 приехал в Москву, стал сотрудником газеты «Гудок», с которой в 1920-е годы сотрудничали М.Булгаков, Ю.Олеша и другие известные впоследствии писатели. Ильф писал материалы юмористического и сатирического характера – в основном фельетоны. Петров родился 30 ноября 1903 в Одессе в семье преподавателя. Стал прототипом Павлика Бачея в трилогии своего старшего брата Валентина Катаева Волны Черного моря . В 1920 окончил классическую гимназию и стал корреспондентом Украинского телеграфного агентства. В автобиографии Ильфа и Петрова (1929) о Петрове сказано: «После этого в течение трех лет служил инспектором уголовного розыска. Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины». В 1923 Петров приехал в Москву. В.Катаев ввел его в среду журналистов и литераторов. Петров стал сотрудником журнала «Красный перец», а в 1926 пришел работать в журнал «Гудок». Как и Ильф, писал в основном юмористические и сатирические материалы.

В 1927 с совместной работы над романом Двенадцать стульев началось творческое содружество Ильфа и Петрова. Сюжетная основа романа была подсказана Катаевым, которому авторы посвятили это произведение. В воспоминаниях об Ильфе Петров впоследствии писал: «Мы быстро сошлись на том, что сюжет со стульями не должен быть основой романа, а только причиной, поводом к тому, чтобы показать жизнь». Это в полной мере удалось соавторам: их произведения стали ярчайшей «энциклопедией советской жизни» конца 1920-х – начала 1930-х годов.

Роман был написан менее чем за полгода; в 1928 он был издан в журнале «30 дней» и в издательстве «Земля и фабрика». В книжном издании соавторы восстановили купюры, которые вынуждены были сделать по требованию редактора журнала.

Остап Бендер первоначально был задуман как второстепенный персонаж. Для него у Ильфа и Петрова была заготовлена только фраза: «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Впоследствии, как и множество других фраз из романов об Остапе Бендере («Лед тронулся, господа присяжные заседатели!»; «Знойная женщина – мечта поэта»; «Утром деньги – вечером стулья»; «Не буди во мне зверя» и др.), она стала крылатой. По воспоминаниям Петрова, «Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок, скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы обращались с ним, как с живым человеком, и часто сердились на него за нахальство, с которым он пролезал в каждую главу».

Некоторые образы романа были намечены в записных книжках Ильфа и в юмористических рассказах Петрова. Так, у Ильфа есть запись: «Двое молодых. На все жизненные явления отвечают только восклицаниями. Первый говорит – «жуть», второй – «красота». В юмореске Петрова Даровитая девушка (1927) девица «с малообещающим лобиком» разговаривает языком героини Двенадцати стульев людоедки Эллочки.

Роман Двенадцать стульев привлек внимание читателей, но критики его не заметили. О.Мандельштам с возмущением писал в 1929 о том, что этот «брызжущий весельем памфлет» оказался не нужен рецензентам. Рецензия А.Тарасенкова в «Литературной газете» была озаглавлена Книга, о которой не пишут . Рапповская критика назвала роман «серенькой посредственностью» и отметила, что в нем нет «зарядки глубокой ненависти к классовому врагу».

Ильф и Петров начали работать над продолжением романа. Для этого им пришлось «воскресить» Остапа Бендера, зарезанного в финале Двенадцати стульев Кисой Воробьяниновым. Новый роман Золотой теленок был опубликован в 1931 в журнале «30 дней», в 1933 вышел отдельной книгой в издательстве «Федерация». После выхода Золотого теленка дилогия стала необыкновенно популярной не только в СССР, но и за границей. Западные критики сравнивали ее с Приключениями бравого солдата Швейка Я.Гашека. Л.Фейхтвангер писал, что никогда не видел, чтобы «содружество переросло в такое творческое единство». Даже В.В.Набоков, презрительно отзывавшийся о советской литературе, отметил в 1967 поразительную одаренность Ильфа и Петрова и назвал их произведения «совершенно первоклассными».

В обоих романах Ильф и Петров пародировали советскую действительность – например, ее идеологические клише («Пиво отпускается только членам профсоюза» и т.п.). Предметом пародии стали и спектакли Мейерхольда (Женитьба в театре Колумба), и опубликованная в 1920-е годы переписка Ф.М.Достоевского с женой (письма отца Федора), и искания постреволюционной интеллигенции («сермяжная правда» Васисуалия Лоханкина). Это дало основания некоторым представителям первой русской эмиграции назвать романы Ильфа и Петрова пасквилем на русскую интеллигенцию.

В 1948 секретариат Союза писателей постановил считать Двенадцать стульев и Золотой теленок пасквилянтскими и клеветническими книгами, переиздание которых «может вызвать только возмущение со стороны советских читателей». Запрет на переиздание был закреплен и специальным постановлением ЦК ВКП(б), действовавшим до 1956.

Между двумя романами о Бендере Ильф и Петров написали сатирическую повесть Светлая личность (1928), две серии гротескных новелл Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска и 1001 день, или Новая Шахерезада (1929) и др. произведения.

С 1932 Ильф и Петров начали писать фельетоны для газеты «Правда». В 1933–1934 побывали в Западной Европе, в 1935 – в США. Очерки о путешествии в США составили книгу Одноэтажная Америка (1937). Это было произведение о небольших провинциальных городках и фермах, а в конечном счете – о «среднем американце».

Творческое сотрудничество писателей прервала смерть Ильфа в Москве 13 апреля 1937. Петров прилагал много усилий для публикации записных книжек Ильфа, задумал большое произведение Мой друг Ильф . В 1939–1942 Петров работал над романом Путешествие в страну коммунизма , в котором описывал СССР в 1963.

Во время Великой Отечественной войны Петров стал фронтовым корреспондентом. Погиб 2 июля 1942 в авиакатастрофе, возвращаясь в Москву из Севастополя.


В процессе работы над данным текстом внезапно узнал, что на данную тему аж два поста выпустил ранее разразившийся серией постов про Булгакова Галковский. Но это только подогрело меня в желании написать обещанный пост.

Собственно, началось всё с того, что мы с моим другом обменивались в нашей переписке нарисованными комиксами на разные темы. В одном из них он вдохновлялся темой просмотренного им фильма-экранизации «Двенадцати стульев» (сам он, надо сказать, похож внешне на Остапа Бендера в исполнении Арчила Гомиашвили). В общем, как-то вот так получилось, что вскоре я купил и прочитал «Двенадцать стульев», а затем и «Золотого телёнка» . И мне они весьма понравились, оказав своё, определённое влияние на меня. Естественно, что запали, как и многим другим, знаменитые крылатые фразы и выражения, которые ушли в народ практически сразу. Перечислять их не имеет смысла - думаю, что большинство моей читательской аудитории могут назвать сходу хотя бы 5 - 6.

Если говорить про авторов, то непременно надо отметить, что это были два разных человека. Ну, хотя бы в плане национального происхождения - один был еврей, другой - русский (это авторы и сами подчёркивали и не стеснялись говорить). В социальном плане Петров был повыше Ильфа - он был сыном учителя истории из поповичей и потомственной дворянки, дочери генерала, тогда как отец Ильи Файнзильберга был простым банковским служащим, за пару лет до рождения сына переехавший из местечка в Киевской губернии. Кстати, настоящая фамилия Петрова - Катаев, которая мало что говорит современной молодёжи, тогда как люди старшего поколения конечно же знают не только «Цветик-семицветик» или «Сын полка» , но и знаменитую книгу «Белеет парус одинокий» . Валентин Катаев , автор этих произведений, был старшим братом Евгения Петрова (Евгения Петровича Катаева), а также литературным наставником тандема и автором идеи романа «Двенадцать стульев». Не могу не заметить того факта, что Катаев был белым офицером, чудом избежавшим попадания в лапы ВЧК. Среди близких друзей Ильфа и петрова был ещё один человек с белогвардейским прошлым - , которого некоторые досужие измышлители считают якобы «настоящим» автором дилогии Ильфа и Петрова.

Главным героем этой дилогии является обаятельный жулик Остап Ибрагимович Бендер (Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей Задунайский), которому в 1927 году - 27 лет (т.е.. его год рождения - ориентировочно 1900-й или же 1899-й), однако в «Золотом телёнке» (1930 год) он говорит, что ему 33 года (т.е. год рождения тогда, примерно, 1896 - 1897-й). Судя по всему, он - уроженец Одессы, из еврейской купеческой семьи. На это наводят его слова про «турецкоподданного» папу героя - известно, что многие еврейские купцы принимали турецкое подданство, чтобы у их детей не было имевшихся дискриминационных ограничений, связанных с иудейским вероисповеданием, а также для того, чтобы избежать призыва на военную службу. Вполне вероятно, что как раз из такой семьи и происходил Бендер. Он закончил известную частную одесскую гимназию Илиади, т.о. имел вполне неплохое гуманитарное образование, довольно хорошего уровня. Однако судьба распорядилась так, что он стал жуликом. Известно, что зимой 1919 года, когда страна была охвачена Гражданской войной (упоминаются имена Махно и Тютюнника), он находился в Миргороде и, по всей вероятности, занимался контрабандой. В 1922 году сидел в Таганской тюрьме. Примерно в августе-сентябре 1926 года был арестован за мошенничество на территории Украинской ССР (до этого он, вероятно, успел пожить в Москве, общежитии «имени монаха Бертольда Шварца»), осуждён осенью того же года на 6 месяцев заключения и в апреле 1927 года вышел на свободу. Такого героя избирают авторы и вводят в своё плутовской роман. Его прототипом называют одного из одесских знакомых Валентина Катаева - Остапа (Осипа) Беньяминовича Шора , который работал в Одесской ЧК и пережил массу разных приключений. (Его брат, Анатолий Фиолетов, поэт и сотрудник Одесского УГРО, был застрелен бандитами в ноябре 1918 года). В 2011 году ему даже открыли памятник на родине, в городе Никополь (Новороссия; ныне это Днепропетровская область т.н. «Украины»).

Что можно отметить в этих романах? Конечно же, много сатиры на советский быт 1920-х. Первое десятилетие советской власти, когда вовсю шла политика НЭПа (но уже на горизонте виднелось то, что скоро с ним закончат). Были те, кто считал, что советская власть должна скоро пасть и считали своё положение временным. Подобные случаи в дилогии показаны очень хорошо и колоритно. Но что очень бросается в глаза - это то, что ту и там встречаются следы былой цивилизации, разрушенной за 10 лет до событий в романе. Они лезут буквально отовсюду - как предметы, свидетельствующие о том, что в здании, которое занимает в Черноморске учреждение «Геркулес», до революции была гостиница. В булгаковской «Дьяволиаде» , написанной в 1924 году, делопроизводитель Коротков испытывает ужас, видя, как на дверях рядом с названиями новых организаций появляются таблички из дореволюционной жизни: «Отдельные кабинеты», «Дортуаръ пепиньерокъ». В «Золотом телёнке» с аналогичной проблемой сталкиваются руководители и завхозы «Геркулеса», не знающие, как изгнать из учреждения «гостиничный дух» и ликвидировать периодически возникающие старые надписи. Там же регулярно проводятся чистки - изгоняются люди с «неправильным» происхождением, не рабоче-крестьянским. Монархист Хворобьёв. Работающий в советском учреждении, страстно желает видеть сны из прошлого, но его мучительно преследуют сны из новой, советской реальности. Наконец, один из главных героев первой книги - Ипполит «Киса» Воробьянинов , бывший уездный предводитель дворянства, работающий теперь в советском учреждении, мечтает вернуть былое, найти стулья, принадлежавшие его тёще, но терпит крах.

Когда-то здесь была высокоразвитая цивилизация. Но она была разрушена и теперь на её обломках пытаются построить новый мир, который бы максимально рвал с «проклятым прошлым». Но это не получается. Смелые эксперименты, направленные против «пережитков прошлого», имели место практически во всех сферах жизни. Новая власть не хотела иметь ничего общего с былым, порвать полностью с прежней Россией. Особыми же результатами похвастаться она не могла. Поэтому и вызывало у ряда людей мысли о том, что «всё временно» и что надо только подождать, советская власть рухнет, «Запад нам поможет» и вернётся прежняя жизнь. Сколотивший себе состояние в годы гражданской войны и приумноживший его в годы НЭПа Корейко тоже надеется, что власть сменится, и он, со своими миллионами, станет важным лицом, сможет зажить счастливо. Но его время уже прошло. Как прошло и время Бендера, который в конце «Золотого телёнка» терпит сокрушительное фиаско (в конце же «Двенадцати стульев» он вообще лишался жизни, но потом оживает - уж не проходила ли там поблизости леди Мелисандра?) Советская власть меняется и авторы показывают, что она стоит и не сменится (во всяком случае, не сейчас). В любом случае, нормального человека просто жуть берёт от того, как опутали всё и вся все эти многочисленные «абырвалги» - повесть Булгакова «Собачье сердце», также повествующая о сломе старого быта и вытеснении его новым, в этом плане перекликается с дилогией Ильфа и Петрова. В любом случае, данные книги - весьма интересное свидетельство эпохи, такая энциклопедия жизни Советской России в 20-е годы.

Я считаю, что данная дилогия стоит того, чтобы её прочитать. Тем более, что это весьма интересное чтение. Для общего развития, я думаю, не повредит никому. Тем более что это уже стало давно классикой советской литературы.

Также я бы рекомендовал к прочтению интересную книгу путевых заметок Ильфа и Петрова об их поездке по Америке - «Одноэтажная Америка» . (Кстати не могу не отметить, что в дилогии герои постоянно передвигаются и путешествуют).

Моей самой любимой экранизацией книги "Двенадцати стульев" является гайдаевская:

Но если вам нравится Андрей Миронов - то для вас многосерийная экранизация Захарова:

"Золотой телёнок" - это, прежде всего, классический фильм с великолепным Сергеем Юрским. Поскольку Ю-туб запретил встраивание, то просто даю ссылки - серия 1 и серия 2 . Есть и современный сериал с Олегом Меньшиковым.

Выбирайте и смотрите.