Не хмурьтесь, суровые прибалты! Римас Туминас: Купил себе большой телевизор. — Почему к нам приехала именно эта пьеса

Как поют в унисон и наперебой герои Чайковского - "Мне страшно!": шутка ли - на моей личной памяти уже третья "Пиковая дама" в Большом! Предыдущая, впрочем, случилась совсем недавно, меньше трех лет назад, и едва ли следующей открылась бы дорога на сцену Большого так скоро в ином случае, но постановка Льва Додина, запоздало перенесенная в Москву из европ с дирижером Михаилом Юровским и бессменным Владимиром Галузиным в партии Германа обернулась конфузом для всех очевидным настолько -

Что после двух серий показов ее из репертуара убрали. Туминас к моменту московской премьеры Додина еще как оперный режиссер себя не зарекомендовал, вернее, в качестве такового даже не успел дебютировать, это произошло чуть позднее, зато сразу в Большом - вместе с дирижером Туганом Сохиевым они выпустили "Катерину Измайлову":

Потом Туминас сделал в МАМТе с Коробовым диптих из одноактных опер 20-го века:

и нынешняя его "Пиковая дама" снова в Большом и снова с Сохиевым - всего лишь третья работа Римаса Туминаса в музыкальном театре.

Решение пространства, предложенное постоянным соавтором Римаса Туминаса художником Адомасом Яцовскисом, минималистично, узнаваемо и достаточно стандартно, почти абстрактно: между намеком на ампирную колоннаду собора с уходящей вверх конструкцией, смахивающей на строительные леса возле правой кулисы и гладкой закругленной, безликой, как будто "бетонной" стеной у левой (очень похожая присутствовала и в "Катерине Измайловой", оформленной, естественно, тоже Яцовскисом, но там стена хотя бы двигалась...) - пустое, не считая одиноко стоящих постаментов без статуй на них, пространство. В бальной картине оно дополняется сравнительно небольшим столом с "хрустальными" приборами и нависающим над сценой зеркалом - аналогичные "мягкие зеркала" можно очень часто встретить в различных европейских спектаклях; а также искусственной пальмой в кадке, остающейся и на следующую картину в спальне графини; в финальной картине игорного дома - тоже, соответственно, столом, но карточным и, стало быть, без посуды. По-европейски - не "исторично", но "абстрактно" - персонажи и одеты, в скромные неяркие платьица, в строгие костюмы и т.п. вплоть до "маленьких солдат" в первой картине, на которых вместо мундиров серые пиджачки и черные шляпы-цилиндры. Черно-бело-серую гамму не слишком разнообразят в первой картинке оттенки платьев гуляющих петербургских дам в гамме от голубого до фиолетового (художник по костюмам Мария Данилова).

Наполнить действием каждую ноту режиссер не старается, наоборот: оркестровые вступления идут при закрытом занавесе, а везде, где только можно обойтись без массовки и второстепенных персонажей, герои остаются на сцене одни - признаться, выглядят они при этом несколько потерянными, чуть ли не заблудившимся, но может быть, так режиссер и задумывал. Вообще про "Пиковую даму" Туминаса-Яцовскиса-Сохиева удобнее говорить, что называется, "апофатически" - легко перечислить недостатки, от которых свободна их по-своему стильная, аккуратная, вряд ли способная вызывать хоть у кого-нибудь жгучее раздражение постановка (особенно если помнить предыдущую, додинскую...), труднее указать на присущие ей конкретные оригинальные достоинства. Нелепо же требовать от Большого театра шоу в духе "иммерсивного променада", каковым форматом "Пиковая дама" с нынешнего сезона также в Москве освоена, и на свой лад успешно:

А все же немного жаль, конечно, что режиссер, отдавший такую великую дань "петербургскому мифу" в своем фантастическом "Маскараде" -

Обращаясь к "Пиковой даме" ограничился неброской графичной декоративностью, привычной для себя выверенной геометрией мизансцен, балетной пластикой статистов (за нее отвечает еще один постоянный соратник Римаса Туминаса, хореограф Анжелика Холина), но полностью избежал всякой концептуальности, не предпринял малейших попыток парадоксального, неожиданного подхода к хрестоматийному материалу, проявил чрезмерную осторожность. В чем многие, надо полагать, увидят повод для радости, а не огорчения (опять же еще и с оглядкой на свежую память об "оригинальной" концепции Додина).

Состав солистов тоже не обещает сенсационных прорывов и открытий. Ставшее быстро (слишком быстро) громким имя Юсифа Эйвазова - не в последнюю очередь благодаря, понятно, супружеству и партнерству с Анной Нетребко, но в данном случае он выступает как "самостоятельная творческая единица", без ее поддержки - наверное, чье-то внимание привлечет дополнительно, но событийности музыкальному качеству спектакля, положа руку на сердце, не добавляет. Эйвазов - не худший лирический тенор, для партии Германа ему, положим, не хватает "драматизма" (а кроме того, и чисто актерского дарования), но снова возвращаясь мыслями к предыдущей версии "Пиковой дамы" и "драматизму" Владимира Галузина, пожалуй что "лиризму" Эйвазова отдашь предпочтение, тем более что его вокал органично вписывается в постановку Туминаса и соответствует общей стилистической манере Сохиева - на мой субъективный вкус отчасти "переслащенному" в духе французского позднего романтизма, со сглаженными кульминациями, с уходом порой на неуместные пианиссимо звучанию оркестра, "акварельному" подстать колориту сценографии и общему тону спектакля. При этом темпы Сохиева явно пободрее будут, чем у Федосеева в "Геликоне" -

Да ведь не в темпах дело, Плетнев в постановке Фокина (еще на Новой сцене Большого, пока Историческую реконструировали) тоже никуда не спешил, но его паузы и тенуто наполнялись загадками, тревогами:

У Сохиева же при всей неторопливости пауз значимых нет, как нет и свойственных музыкальному решению Юровского старшего (в пресловутой додинской "Пиковой даме") контрастов; все движется плавно, ровно. В целом новая "Пиковая дама" Большого оказывается противоположностью не столько провальной додинской, сколько динамичной, жесткой и внятной версии Тителя-Лазарева в МАМТе:

Чтоб не болтать зазря по итогам генеральной репетиции, отмечу Анну Нечаеву в партии Лизы, но она и в принципе хорошая, достойная певица. Голос Ларисы Дядьковой, перепевшей, поди, немыслимое количество Графинь в самых разных версиях (вот и в додинской она тоже участвовала), малость подрасшатался с возрастом, но у Туминаса графиня и предстает старой, как раньше полагалось, не пробует молодиться, заигрывать с Германом (что в последнее время стало общим местом для постановок "Пиковой дамы"). Наиболее же выразительным из вокальных номеров длинного, растянутого на три акта спектакля, по-моему стала безупречно спетая Игорем Головатенко (в отрыве от всего антуража) ария Елецкого "Я вас люблю, люблю безмерно...", третья картина, начало 2-го действия спектакля.

Да и в целом "бальный" эпизод позволяет за что-то зацепиться. Тут возникает и даже отчасти развивается мотив маски, маскарада, зловещего розыгрыша, осмысленный вполне как "лермонтовский" внутри трансформированного Чайковским пушкинского сюжета. А в "пасторали", надо так понимать, видимо, задействованы те же невесть откуда взявшиеся "итальянские бродячие комедианты", что раньше, ну то бишь позже, развлекали народ (поставленными Анжеликой Холиной танцами) в интермеццо "Катерины Измайловой"? Фраза "Смотри, как похудал" в устах Полины-Миловзора (Олеся Петрова) обыгрывается иронично... Наконец, наблюдая, как хор у самой авансцены, обращаясь к залу и чуть вверх (к царской ложе?), поет "Славься сим, Екатерина", невольно задумываешься: кому они адресуют "виват"?

Дальше задумываться уже совсем не над чем - постановка в оставшихся картинах максимально приближается к концертному, разве что костюмированному, формату; завсегдатаи игорного дома - и те под "игрецкую" лишь невзначай забираются на стол, спрыгивают обратно, залезают снова - без суеты и азарта; хор попросту со стульев не встает, подпевает им сидя. Так что проявленная Германом предсмертная активность - он стреляется, выхватывая из-под костюма пистолет, да еще какой пистолет! - ощущается под занавес как избыточная.

Актеры театра Вахтангова обвинили писателя и драматурга Юрия Полякова в клевете

Государственный академический театр имени Е. Б. Вахтангова - московский драматический театр, существующий с 1921 года

********

Набирает силу скандал, разгоревшийся между руководством Академического театра имени Евгения Вахтангова и писателем и драматургом Юрием Поляковым. Актеры и менеджеры храма Мельпомены обвинили литературного деятеля в необоснованных нападках из-за отказа ставить его произведения и даже написали открытое письмо в Министерство культуры РФ, «ВМ» предоставила слово обеим сторонам конфликта.

Актеры Театра имени Вахтангова, а также директор Кирилл Крок ко дню рождения своего художественного руководителя Римаса Туминаса, который он отпраздновал 20 января, сделали ему серьезный подарок. Они встали на его защиту, написав открытое письмо известному писателю и драматургу Юрию Полякову, который якобы «ненавидит Римаса Туминаса, нападает на него на заседаниях Общественного совета при Министерстве культуры РФ и в СМИ».

Письмо направлено в Министерство культуры, распространено в социальных сетях, растиражировано дружественными театру СМИ.

Юрий Поляков, разумеется, тоже способен ответить на обвинения в свой адрес, а их чересчур много, вплоть до того, что он в личных целях использует должность председателя Общественного совета при Министерстве культуры, чтобы мстить Театру Вахтангова, который не ставит его пьесы.

Но как ответить на абсурд, что Юрий Поляков - плохой писатель и что его имя не достойно чести быть на афише Театра Вахтангова? Один факт. Если бы Поляков был средним писателем, Театр Олега Табакова - легендарная «Табакерка» - не начал бы свой звездный путь именно с пьесы Юрия Полякова «Кресло». 1 марта 1987 года первым спектаклем знаменитого «подвала» было поляковское «Кресло». И сразу - аншлаг.

Сегодня спектакли по пьесам Полякова идут в МХТ имени Чехова, Московском театре сатиры, театре «Модерн» и многих других.

Обвинить худрука МХАТа имени Горького Татьяну Доронину, прочитавшую всю мировую и русскую классику, в плохом литературном вкусе нельзя. Да, и худрук Театра сатиры Александр Ширвиндт - не только обладатель одной из самых больших библиотек в Москве, но и сам писатель. По произведениям Полякова Сергей Снежкин поставил фильм «ЧП районного масштаба».

Я была свидетелем выступления Юрия Полякова на Общественном совете в Минкульте якобы с критикой в адрес Римаса Туминаса на посту худрука Театра Вахтангова. В речи Юрия Михайловича не было никаких оскорблений в адрес уважаемого режиссера или театра, было только пожелание - «ставить больше современных пьес».

Юрий Михайлович Поляков ничего не говорил о постановке своих произведений, он просто выразил свою точку зрения: «Академический театр обязан иметь в репертуаре спектакли современных авторов». Произнесено это было с трибуны Министерства культуры России в самой корректной форме.

У Театра Вахтангова есть немало слабых мест и серьезных проблем, но Юрий Поляков, будучи человеком интеллигентным, благородным, не озвучивал их, хотя они ему известны.

Почему-то с первых дней прихода к власти Туминаса Театр Вахтангова преследует письменная слабина. Вот любят они писать письма в министерства, используя звездные фамилии актеров.

Восемь лет назад эти же актеры писали в министерство письма о том, что литовский режиссер Римас Туминас возглавляет русский театр. А теперь они пишут письма в защиту Римаса Туминаса. Разве не абсурд? Только на Римаса Туминаса никто не нападает. Театр Вахтангова получает самые большие бюджеты и гранты. Театр Вахтангова гастролирует по всему миру. Театр Вахтангова открывает новые и новые сцены. Сегодня нет ни одного режиссера, который бы так был обласкан вниманием и наградами правительства, как Туминас. Все заслуженно. Все за дела. Тогда зачем эти открытые письма с нелепыми обвинениями? В конце концов, он писатель, журналист и может писать все что хочет. Если театр считает, что это клевета - есть суд. Зачем использовать этот старый пережиток СССР - забрасывать письмами министерства и устраивать травлю оппонента? Я общалась с Юрием Поляковым и могу сказать, что он не способен на месть или злобу.

Иначе бы он не написал такие произведения - с тонким и добрым юмором! Но я знаю, что Театр Вахтангова не прощает ни одному журналисту даже слова критики.

Римас Туминас, который читает всю прессу, за одну критическую статью может дать распоряжение: «Не пущать журналиста».

Театральные критики, которые не готовы петь дифирамбы в адрес Театра Вахтангова, просто не ходят в этот театр. Их немало. Это известные люди, которые не готовы каждый спектакль Театра Вахтангова называть шедевром.

Между прочим, не только Юрий Поляков критикует Театр Вахтангова за игнорирование современности. Эдвард Радзинский публично называет Театр Вахтангова «буржуазным».

Любовь к своему руководителю - прекрасное чувство. Но во всем должна быть мера. Не надо превращать любовь в горячку и писать странные письма в министерства вместо того, чтобы радовать публику своими спектаклями.

Давайте уважать и другое мнение. И не надо воспринимать в штыки критику.

КОММЕНТАРИИ:

Директор театра имени Вахтангова Кирилл Крок:

Может быть, мы и не стали бы отвечать на выпады господина Полякова, если бы с его стороны не было откровенного вранья. То, что ему видится, будто в спектакле «Евгений Онегин» Татьяна держится не за то место, - это его личные фантазии. На то, что он везде склоняет театр, - мы вообще не обращаем внимания. Но когда идет откровенная ложь, мы не будем молчать. Он упрекает нас, что Вахтанговский не ставит современную драматургию, но в репертуаре театра 53 названия, из них шесть спектаклей по современной российской драматургии, что составляет 11 процентов от общего репертуара театра. На самом деле выпады господина Полякова продиктованы тем, что, когда два года назад Театру Вахтангова был передан Симоновский театр, мы не оставили в репертуаре спектакль по его пьесе «Козленок в молоке», потому что он не представляет никакой художественной ценности для нашего театра. Считаю, что таким образом Поляков сводит с театром счеты, резко отзываясь о деятельности и личности Туминаса.

Художественный руководитель театра имени Вахтангова Римас Туминас:

Я только что узнал о письме, которое составили и подписали актеры Театра Вахтангова. Буквально на день своего рождения. Не пользуюсь социальными сетями, читаю только ту прессу, которую мне дает секретарь, и у меня нет времени ходить на заседания в министерство. Если честно, я даже не знаю писателя Юрия Полякова. Не читал его произведения.

У нас есть опытный завлит, который занимается литературной политикой театра. Я доверяю своим сотрудникам. Всем верю. Буду рад прочитать произведения Юрия Полякова, если «Вечерняя Москва» порекомендует. В чем-то я старомодный человек и многое пропускаю из новинок литературы. Но мы ищем хорошие современные пьесы и готовы ставить их в театре. Предлагайте. Театр выписывает газету «Вечерняя Москва», и все мы ее читаем, и если вы объявите конкурс среди молодых драматургов, я буду очень благодарен.

Актеры - люди очень эмоциональные, слишком быстрые на решения. Их действиями не всегда руководит здравый смысл, не говоря уже о логике. Стратеги они слабые. Поэтому я с пониманием и терпением относился к тем письмам, которые они писали против меня в начале моего руководства. Поскольку я на себе испытал - каково это оказаться героем писем в министерства, этого не хочу ни для кого. Но я уже 10 лет возглавляю Театр имени Вахтангова, и мы стали единой командой.

Писатель Юрий Поляков, удостоенный благодарности министерства культуры РФ, перед торжественной церемонией вручения государственных наград Российской Федерации и ведомственных наград министерства культуры России деятелям культуры и искусства

Писатель, драматург, главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков:

Критические материалы о Театре имени Вахтангова за моей подписью появились задолго до того, как Театр имени Рубена Симонова, где на аншлагах 560 раз сыграли «Козленка в молоке», был поглощен вахтанговцами. И любимец публики «Козленок» был принесен в жертву корпоративной обидчивости. С Туминасом сложнее, он действительно талантливый режиссер.

То, что он не знает и «не читал Полякова», конечно, его право и выбор. Сегодня только в Москве у меня идет в центральных театрах семь спектаклей, чем не может похвастаться ни один живущий русский драматург. Опытный завлит, конечно, дело хорошее. Но представьте: мне звонят в «ЛГ» и просят взять интервью у Туминаса, а я отвечаю: не знаю такого, но у меня есть хороший театральный обозреватель - разберется. Думаю, худрук обиделся бы. Кстати, это лишний раз подтверждает мой упрек: гражданин Евросоюза, приглашенный руководить легендарным русским театром, мог бы поживей интересоваться культурой современной России. Это шеф-повару французского ресторана, не обязательно знать драматургию. А то, что в репертуаре театра уже появилась современная российская пьеса - это хорошо. Рад, что они прислушались к критике.

«Вечерняя Москва» призывает всех участников конфликта встретиться в редакции за одним столом, обсудить сложившуюся ситуацию и договориться.

Театр имени Котэ Марджанишвили, зал, откуда попадаешь в гримерочные. До начала спектакля, который привезли в этот раз вахтанговцы на театральный фестиваль, осталось каких-нибудь минут десять. В этот раз вахтанговцы приехали с трагикомедией "Ветер шумит в тополях", поставленной по пьесе современного французского драматурга Жеральда Сиблейраса. В нем заняты всего трое актеров - Владимир Симонов, Максим Суханов и Владимир Вдовиченков.

Накануне я видела эту талантливую тройку на сцене. Зритель смеялся, плакал, опять смеялся… И так два с половиной часа. Сейчас наблюдаю на этими ребятами в рабочем процессе. В зале ненадолго появляется Максим Суханов, переговорив с одним из организаторов, уходит в гримерку. Мельком вижу прихрамывающего, уже явно в образе Владимира Симонова. Дольше всех здесь задерживается загримированный, с взъерошенной шевелюрой Владимир Вдовиченков.

Владимир Вдовиченков в роли Густава в сцене из спектакля по пьесе французского драматурга Жеральда Сиблейраса "Ветер шумит в тополях" в постановке Римаса Туминаса

Идет обычный рабочий процесс. И тут в дверях появляется бригада скорой помощи. Становится ясно: что-то идет не так. Выясняется, что актеру Владимиру Симонову нехорошо. В эти самые минуты проносится мысль, плаколо мое интервью с художественным руководителем Вахтанговского театра Римасом Туминасом. Да, что там интервью, когда под угрозой срыва может оказаться сам спектакль! Между тем, организаторы, посовещавшись, решают выйти на сцену и объявить зрителям, что по техническим причинам, начало спектакля задерживается. Направляются в зал, подходят к сцене, и в этот самый момент на ней появляется великолепная тройка. В общем, ветер зашумел в тополях вовремя, без опозданий, несмотря на актерское недомогание.

Римас Владиморович Туминас появляется в этом зале спустя несколько минут после начала спектакля.

— Я нашел местечко, в котором мы с вами уединимся, — говорит мне один из лучших театральных режиссеров мира.

Мы идем долго, переходим в другое крыло театра, и наконец оказываемся в маленьком холле, где относительно тихо и никого нет.

Мне показалось это место подходящим, - говорит с улыбкой Римас Владимирович.

Дорога, по которой мы идем к празднику, и есть самое главное

— Герои этой пьесы стремятся вырваться из дома престарелых. Вырваться к месту, где растут тополя. Вырваться, значит, преодолеть старость, одиночество, болезни. Но у них не получается. С другой стороны, если бы они все же осуществили свою мечту, разве это не убило бы их? Ведь достижение мечты иной раз означает потерю ориентира, единственного двигателя. Где же спасение?

— Есть такая болгарская притча. Зима, заснеженные горы, как в Грузии, деревня… Молодой человек приходит к старику — соседу, который плетет веревку и спрашивает: "Зачем ты плетешь эту веревку?" На это старик отвечает: "Летом, когда бывает засуха и вода из рек убывает, на дне одной из них живет существо, которое эту воду поглощает. Вот я и плету веревку, чтобы это существо поймать". "Ну, и что же, поймаешь, а потом?" "Ну, как поймаю и поведу к властям, губернатору. Приведу и скажу, вот я поймал виновника всех наших бед, вредителя, и они меня вознаградят. Попрошу для одного сына квартиру, для другого машину". "Ну, хорошо, а если не поймаешь, что тогда?" - говорит молодой человек. "Тогда останется веревка", - отвечает старик. Это такая вечная тема - желания людей, мечты. На мечту имеют право только люди в пожилом возрасте, а молодые планируют. Достичь мечты, победить смерть, отдалить ее… Почувствовать, что ты владеешь собой, жизнью владеешь. И почувствовать, что ты все можешь. Или другую землю найти, обетованную. Скажем, человеку нужен праздник, но праздник где-то далеко. Он может быть реальным. И мы идем по дороге к празднику.

— Важна дорога к нему или сам праздник?

— Важна, конечно, цель попасть туда. Но, вот я думаю, может, мы выдумали праздник, и его просто нет…

— А выдумали потому, что не смогли бы без него жить?

— Может, пока мы попадем на этот праздник, он к тому времени уже закончится? Или он переехал еще дальше от нас…? А, может быть, мы попадаем не на тот праздник, ничего интересного в итоге не обнаружим. То есть у нас остается только дорога к празднику, как веревка у старика… Вот эта дорога и есть самое главное. Нам дано от Бога идти по дороге к празднику. Может, там смерть нас ожидает, но смерть через победу, преодоление, достижение каких-то вершин. Пусть будет смерть, но она будет красивой. Вечная мечта человечества - попасть на этот праздник. Мы просто этого не замечаем, что мы и есть на этой дороге к празднику жизни. К этому празднику стремятся все.

Мои родители и их родители думали, ну вот нам не удалось прожить, как хотелось, но наши дети будут жить лучше нас. И я думаю, мне не удалось, вот дети мои, наверное, будут жить лучше, и так из поколения в поколение передаем сладкое слово свобода, сладкое слово - счастье.

Максим Суханов в роли Фернана и Владимир Вдовиченков в роли Густава в сцене из спектакля по пьесе французского драматурга Жеральда Сиблейраса "Ветер шумит в тополях" в постановке Римаса Туминаса

— Ваши спектакли в Тбилиси - это абсолютные аншлаги, шквал эмоций, переживаний. И это можно расценивать как безусловную тягу к русской культуре. Мне кажется, Грузия в культурном плане сейчас стоит на идеалогическом распутье. Она пытается понять, что же ей ближе - западная культура, с ее неистребимым оптимизмом, хэппи-эндом, или русская, с ее самокопанием, тоской, депрессивностью…

— На западе способны создавать предпраздничное настроение в самой жизни, пока мы живы. А мы не способны, у нас другой пласт. Мы терпим. У нас смирения больше… Это связано и с религией. Как Чехов говорит, и нас будут вспоминать, как нам было трудно, нелегко и больно. Но там, на небесах, мы увидим небо в алмазах. Вот это нежелание создавать здесь и сейчас, а все отрицать. Быть пессимистом и считать, что воздастся там - это религия жизни.

— Религия преодоления.

— Мы принимаем мучения как неизбежность, но никогда не думаем, как отказаться от них и превратить каждый день нашей жизни в маленький праздник. Мы этого не можем. И вот пока эти трое героев собираются в путешествие, хотят покинуть эту территорию, они не замечают, что участвуют в подготовке к празднику жизни. Они уже сочинили праздник этого похода. Мысль творит. Их позыв творит их самих, и они уже стали другими. И хотя они и не ушли, не покинули этот приют, но будут уже другими. Не будут смиряться, а будут принимать завтрашний день как дар божий. Вот такое название пьесы было бы хорошим - "И завтра день, и завтра праздник".

Максим Суханов в роли Фернана, Владимир Симонов в роли Рене, Владимир Вдовиченков в роли Густава (слева направо) в сцене из спектакля по пьесе французского драматурга Жеральда Сиблейраса "Ветер шумит в тополях"

"Раньше я планировал, а сейчас меня планируют"

— Почему к нам приехала именно эта пьеса?

— Во-первых, другие спектакли очень дорогие, большого формата. Театральные фестивали во всем мире выживают с трудом. Сейчас мир занимается другими фестивалями — фестивалями войны, политиков, они заняли наше место. Они планируют, но не мечтают. Во-вторых, мы были с этим спектаклем в Литве, и там публика откликнулась. Наверное, это свойство маленьких народов - когда у нас отбирают мечту, мы ее возвращаем. Я подумал, что это найдет отклик и в Грузии. И в третьих, я очень горжусь этими актерами. Этот спектакль — наша визитка, гордость актерского мастерства. Актеры не перевоплощаются, они отражают, они умеют играть с дистанцией, посмотреть на себя со стороны. Быть персонажем, а потом отойти. Я радуюсь тому, что они стали гордыми от того, что они вахтанговцы. Как говорит Вдовиченков, когда его раньше спрашивали, а в каком театре вы работаете, он так уклончиво отвечал - да, так, в разных…. Особенно молодые, когда приходят на кастинги и говорят, что они из Вахтанговского, им сразу поднимают ставку, предлагают гонорар больше, чем их коллегам. Мне радостно от этого, потому что актеры приходят и мне рассказывают это как радость, как событие.

— То, как сегодня актеры относятся к Вахтанговскому театру, ведь в этом ваша заслуга. Вы человек скромный и не будете говорить - о, да, это моя заслуга. Насколько легко было вам взять на себя руководство такой махиной, ведь Вахтанговкий театр — это не Малый театр в Вильнюсе.

— Тяжело было по времени, по объему работы. Но я был одержим, хотел понять, как миссионер, этот язык, метод существования, только ли в литовском театре действует он, или он универсален. И тем более русский менталитет, способен ли он это слышать, понять. Да, им было это сложно, но я был одержим этой идеей и овладел их душами.

— И они с радостью отдались?

— Они готовы были отдаться. Они обманывали себя, что они лучшие, хорошие, счастливые. Но понимали, что они в яме. Как говорил Юрий Любимов, вот вы балбесы, мы вот с Римасом все обсуждаем, и если будете плохо играть, Римас уйдет и опять в г…е будете. Это его цитата (смеется — прим. автора). Они внутри были к этому готовы. Вопрос стоял в том, кому отдаться. Вообще, в Москве так понимают — если ты попал в Москву, значит, надо бороться за кресло, за место в столице, прописку. Надо роль корифею отдать, скажем, Василию Лановому, как мне советовали все. И Товстоногов так делал. То была школа советского, театрального руководителя. Советовали друзья, коллеги, руководители московских театров. А я думал, ладно, до них дойду потом, а сейчас я посмотрю, что там глубоко, внизу делается, и тогда я пойму этот театр. К тому же я держал дистанцию. Если не получится, думал, то уеду, у меня есть мир. Театры есть везде. Они немного ошибаются, думая, что они — Мекка театрального мира. Не умеют смотреть на себя с иронией. Да, мы есть, но есть и еще лучше тебя. Вот этот метод, где нужно человека находить, приблизить и понять, вот это их увлекло. А теперь уже стало тяжелее.

— Почему?

— Что-то сделано, и театр остановился на успехе. Нужны идеи, мотивации. Нужен опять прорыв. Нужно всегда подпитывать, внутри перевороты делать с собой, хорошей литературой. Но уже возраст, усталость сказываются. Нужно немного отдохнуть. А я все дальше, все шире, то Большой театр, то Немировича-Данченко, то гастроли, то постановки…

— Нет времени остановиться?

— Взять паузу. Много пропущено, то, что хочу читать. Я читаю только по ночам, а потом не могу уснуть. Бессонница. Изнашиваешься, негде набраться сил, остановиться, переосмыслить. Хочется взять тайм-аут. А я загнан, потому что меня планируют. Раньше я планировал, а сейчас меня планируют.

— Актеры разве они согласятся с вашим тайм-аутом?

— Ну, и они его возьмут (смеется — прим. автора). Сегодня они все хотят играть, все! Раньше я чувствовал в них какую-то внутреннюю злобу на себя, неудавшуюся актерскую жизнь. А вот сейчас они хотят петь, творить, не роли требовать, а быть, пришло довольство.

— У вас любимчики есть в театре?

— Я всех талантливых актеров люблю.

— А не талантливых у вас, значит, нет. Я провоцирую вас.

— И правильно делаете. Но я уверен, вот те актеры, которые недооценивают себя, только займись ими, работай с ними и они станут такими!

Тайм-аут для мотивации

— Про вас говорят, вы никого не увольняете.

— Никого не увольнял и не собираюсь. Конечно, есть много актеров уже пенсионного возраста, и они мало заняты в спектаклях, но поскольку нет социальной защиты, то уволить его — значит обречь на бедствование. То, что государство не дает человеку, я через опять-таки государственный бюджет театра ему доплачиваю. И понимаю, что хотя бы так им поддерживаю жизнь и какие-то творческие амбиции. В этом смысле они чувствуют, что не списаны и еще нужны. Но обнять их всех я не смогу. Талантливых же очень много, особенно молодых. И это меня страшит.

— Почему же страшит?

— Потому, что с каждым хочется серьезно, хорошо поработать, а это невозможно. Думаешь, вот с этим было бы хорошо и интересно, но вот с материалом не попадаешь. Не успеешь, не обнимешь, не втянешь в этот круг… И все чаще меня посещают мысли - надо вернуться домой.

— Корни тянут…

— Да, да… Приходит определенный возраст, и кто-то тебя зовет, тянет. Так устроен человек, и тем более жизнь театра. Нужно вовремя уходить. Я не собираюсь умирать в Москве, черт побери!(смеется) На Новодевичьем кладбище мест нет. Занято там все, и очередь притом. И я не претендую. Умрешь в Москве, так тебя еще перевозить должны, а это дорого.

— Москва вам стала родной?

— Ну, это, наверное, еще со студенческих лет. Я же там жил, учился, влюблялся. Да, она становится тебе близкой, потому что становится частью твоей жизни.

— В одном из своих интервью вы признаетесь, что в вашей жизни был период застоя, когда у вас пропало желание что-либо делать. Это было до прихода в Вахтанговский театр?

— Да, это был тот самый период. Четырнадцать лет ремонтировался и строился наш театр в Вильнюсе. Я мечтал о том времени, когда же здание отремонтируют. А вот как построили - не хочу в нем ставить, не то что-то. Я не сравниваю себя с Фоменко, но он не мог так зайти в свой театр и Васильев так же. Что это такое, сложно определить. Мечтал о доме, построил его, а живешь в шалаше…

— Так ведь мечта же уже достигнута.

— Нужна новая мотивация, чтобы идти вперед. А где она…? Нужен тайм-аут, чтобы найти мотивацию…

Новая сцена театра имени Вахтангова открылась премьерой Римаса Туминаса «Минетти» по пьесе Томаса Бернхарда. Эта история об актере по фамилии Минетти, который, можно сказать, помешался на трагедии Шекспира «Король Лир» и… потерял все – славу, деньги, профессию, публику. Римас Владимирович прошелся с корреспондентом «Москва-Центр» Анжеликой Заозерской по Старому Арбату, и по дороге рассказал о новой работе. Мы стали первыми, кто узнал новость – о вручении Римасу Туминасу Пушкинской премии.

Наш путь начался с кабинета художественного руководителя, пожалуй, самого большого кабинета из всех театров Москвы, где мы выпили кофе, с шоколадными батончиками (любимые конфеты худрука Туминаса). Римас Владимирович сам приносит чашки, делает кофе, объясняя тем, что секретаршу выгнал (хотя на самом деле, повысил Алину в референта по международным связям). Доверчивых и неискушенных Туминас своим юмором может поставить в тупик. Спрашивает у меня: «Сколько сахара?», и опережая ответ, считает: «Один, два, три – неужели три?». На стене висит портрет основателя театра Евгения Вахтангова, и Римас Владимирович, приближаясь к портрету, неожиданно говорит: «Вот так пронзительно каждый день на меня смотрит Вахтангов». Только мы садимся беседовать, как его просят подойти в Щукинскогое театральное училище, чтобы посмотреть работу начинающего режиссера (Туминас преподает на режиссерском факультете ЩУКи), и Римас Владимирович предлагает допить кофе и прогуляться по переулочкам Старого Арбата.

Выходя из здания театра, Римас Владимирович поговорил с работником охраны, который поделился с ним своим впечатлением от увиденного спектакля в театре Вахтангова «Мисс Никто из Алабамы», и восхищается игрой молодой актрисы Аделины Гизатулиной в роли жены Фицджеральда Зельды. Туминас внимательно слушает и комментирует: «Гизатулина – хорошая актриса, и спектакль прекрасный, только в связи с беременностью придется вносить серьезные изменения в репертуар». Охранник – пожилой мужчина в белоснежной рубашке (в театре Вахтангова все служащие ходят на работу нарядные) желает Римасу Владимировичу здоровья и просит поберечь себя.

Продолжаем путь. Туминас закутывается своим клетчатым шарфом и спрашивает:

Как вас зовут?

Анжелика, но вы можете придумать мне другое имя, - отвечаю я.

Вам подойдет имя Лоретта. Впрочем, оставайтесь Анжеликой.

Мы идем по Старому Арбату, и художники предлагают Туминасу нарисовать меня, а цветочницы – протягивают букетики. Римас Туминас купил букетик полевых цветов и дарит мне. Будете благоухать как Татьяна Ларина, - улыбается Туминас. Деньги у режиссера засунуты в карманы – совсем не по-европейски (Римас Туминас – литовец).

Это очень по-русски – без карточек, без портмоне, без сбережений, - вот так, - заметил Туминас.

А вы видели моего «Онегина»? Как вам моя Татьяна?, - осторожно интересуется Туминас.

Я бы так не поступила как она. Письмо идиотское написала, поставив мужчину в тупик, потом в бумагах его рылась, тайные мысли выведовала, а потом и вовсе вышла замуж за нелюбимого, - рассуждаю я.

А я хотел назвать спектакль в честь Татьяны, потому что она жертвует собой ради изувеченного на войне генерала. Эта великая жертвенность русской женщины меня восхитила.

Подходим к зданию Шуки в Большом Николопесковском переулке и стоящая у входа молодежь весело приветствует руководителя театра, в котором мечтает служить. Никакого раболепия со стороны студентов. Римас Владимирович, улыбаясь, говорит им – что взял новую студентку, подающую большие надежды, и пропускает менч вперед.

Почему вы так легко одеты? Где ваш шарф – сейчас опасная погода, - шутит Туминас, направляясь в гардероб.

Он очень галантный. Без показухи. Пока есть свободная минутка – идем в аудиторию – беседовать.

В спектакле «Минетти» главный герой отказывается от всей классики, кроме трагедии Шекспира «Король Лир», от всех авторитетов, от всех мудростей мира, кроме единственной. Как вы относитесь к столь революционному решению бывшего директора театра Минетти?

Чужой мудростью жить неправильно, но и без учителей, кумиров не жить. Не надо навязывать авторитеты. Человек должен иметь право самому выбирать себе гениев, учителей, всех тех, на кого ему опираться в жизни.

В нашем прошлом интервью вы сказали о том, что хорошо знаете историю России, в частности, историю Октябрьской революции. Что же произошло с нашей страной в 1917 году (мама Римаса Туминаса - русская)?

В 1917 году произошло следующее: потеря Бога, потеря веры, утрата боли и смысла жизни. Я – сторонник монархии, крепкой руки, единовластия. Человеку необходимо иметь сильную опору. Великий русский артист Михаил Ульянов незадолго до своей смерти задал мне вопрос: «Римас, скажи, кто у нас сегодня герой, на кого равняться? Ведь раньше мы играли героев, а кого играть сегодня?» Михаил Ульянов сам был героем, болеющим за страну, за людей, за театр, и для него жизнь в негероическом мире была невозможной. Спектакль Юрия Бутусова «Бег», на мой взгляд, - это поиск героя.

Римас Владимирович, вы поставили замечательные спектакли по русской классике: «Ревизор», «Горе от ума», «Дядя Ваня», «Горе от ума», «Евгений Онегин». Пожалуйста, дайте совет – как нам жить, когда нет уверенности в завтрашнем дне, когда во всем мире как «в датском королевстве»?

Совет один: «Надо терпеть». Не я первый это сказал. Помните, Достоевский на открытие памятника Пушкина в 1880 году, сказал: «Смирись, праздный человек, а прежде всего потрудись на родной ниве». Надо работать, много работать и меньше говорить пустых слов.

Нет ли мыслей поставить спектакль по Достоевскому?

В Швеции я инсценировал роман «Идиот». Не исключено, что я обращусь к Федору Михайловичу довольно скоро. Сейчас в моих мыслях обширный список авторов – от Гете до Горького…

Post Views: 1 294

Фото: Владимир Федоренко/РИА Новости

Награда режиссеру — орден «Знак почета» — была вручена министром культуры РФ Владимиром Мединским к 10-летию работы худруком театра имени Евг. Вахтангова.

С корреспондентом «Вечерки» Римас Туминас поделился планами, которые будут реализованы в новом театральном сезоне.

— Римас Владимирович, на сборе труппы вы вновь заявили о том, что будете ставить «Фауста» Гете.

— Да, но признаюсь, что испытываю некий страх перед этим произведением. Станиславский тоже хотел поставить «Фауста», но все откладывал. Немирович-Данченко объяснял это тем, что как только дело доходило до постановки, со Станиславским происходило что-то... не совсем хорошее. С романом Гете «Фауст» я сплю, путешествую, он у меня на столе, в портфеле, в голове, в сердце... Не отпускает! Но сначала я попробую поставить оперу Чайковского «Пиковая дама» в Большом театре — тоже роковая история...

— Почему вам так хочется поставить «Фауста»?

— В этом произведении очень много юмора, который мне близок. Единственный человек, у которого он отсутствует, это доктор Фауст. Поэтому в моей постановке его будет очень мало. Правда, в произведении не так много ролей, и актеры Театра Вахтангова возмущаются: «Зачем нам зарубежный Гете, когда у нас есть свой Толстой?» В этом есть логика. Буду ставить спектакль по сценарию Сергея Бондарчука «Война и мир». Очень хороший сценарий. Спасибо директору «Мосфильма» Карену Шахназарову за то, что он дал нам его для работы.

— Знаю режиссеров, которые, выбирая между постановкой произведений Толстого и Достоевского, отдают предпочтение Толстому из-за его бесконечного поиска истины. А кто вам ближе?

— Достоевского я ставил в театре Швеции в 2004 году, а Толстого — никогда. Достоевского, на мой взгляд, ставить легко, а вот Толстого — трудно. Не будем забывать, что у Толстого к театру было несколько скептическое отношение. Парадокс! Достоевский любил театр, но не написал ни одной пьесы, а Толстой терпеть не мог театр, не ходил в него и написал очень хорошие пьесы.

Конечно, интереснее иметь дело с личностью Толстого хотя бы потому, что он был графом, который ходил в лаптях.

— На сборе труппы вы осторожно произнесли название комедии Карло Гольдони «Дачная лихорадка». Почему именно это произведение вы решили взять для постановки?

— Мне надоело слушать: «Когда вы наконец поставите комедию? Что у вас все трагедии да русская классика?» «Дачная лихорадка» — что-то между трагедией и комедией. Если серьезно, там есть роль для одного замечательного артиста, и я давно обещал поставить для него спектакль. У меня много долгов перед актерами.

Пришло время их отдавать.

Тем более что это приятное занятие. Очень хочется успеть поработать с актерами, с которыми никогда не работал. Например, я не работал с Марией Ароновой, и это мое самое большое упущение за 10 лет работы в Театре Вахтангова. Есть еще артисты, с которыми мне хочется поиграть.