Юбилейный разговор. Евгения Глушенко и Александр Калягин: Семейная жизнь, спрятанная за семью замками Александр калягин интервью

Юбилейный разговор

Александр Калягин: «Я частенько нарушаю правила. Не всегда присутствую там, где надо, не всегда говорю то, что ждут»

– Александр Александрович, юбилейный сезон, что это для вас: красивая фраза, повод для праздника или какая-то веха?

– У каждого театра есть свой день рождения. Обычно историю театра ведут с первого сыгранного спектакля на публике. Ровно двадцать лет назад мы показали зрителям спектакль «Дядя Ваня», с Чехова началась жизнь нашего театра. И как бы иронично ни относиться к цифрам, это круглая дата, и 20-й сезон действительно юбилейный, независимо от того, красиво звучит такая фраза или нет.

А вот вехи театра определяют спектакли. И совсем необязательно они должны быть успешными. Бывает, что и билетов не достать, и долго спектакль сохраняется в репертуаре, а ты отчетливо понимаешь, что не он определяет дальнейшее развитие театра.

« Вехи театра определяют спектакли»

На Новом Арбате мы уже что-то играли, но началом нового этапа стала постановка «Смуглая леди сонетов» Бернарда Шоу, определившая жизнь театра уже в своем театральном Доме. Потом были спектакли «Дон Кихот» и «Король Убю», которые тоже стали для театра этапными. Чуть позже «Шейлок». После каждого из таких спектаклей театр делает некий рывок вперед, возникают другие масштабы, другое художественное мышление.

– С постановки пьесы с неординарным названием «Ничего себе местечко для кормления собак» вы начали юбилейный сезон. Считаете ли вы этот спектакль этапным для театра?

– Каждый спектакль Роберта Стуруа я считаю очень важным для театра, ни один из них не стал, как говорят театральные люди, проходным. Стуруа – великий режиссер. Только что мы были на гастролях в Грузии, где показали два спектакля: «Бурю» Уильяма Шекспира и «Ничего себе местечко для кормления собак» Тарика Нуи. Оба спектакля прошли, не побоюсь этого слова, триумфально. Наверное, возвращение Стуруа на родину, в свой театр, из которого он был изгнан, не могло быть другим. Но даже учитывая это обстоятельство, такого приема зрителей, среди которых не всех можно назвать друзьями Стуруа, никто не ожидал. И особенный успех был у спектакля «Ничего себе местечко для кормления собак». Говорили, что это новый Стуруа.

Роберт взял пьесу, как вы говорите, с неординарным названием, никому не известного французского автора. Мы открыли имя Тарика Нуи не только России, но и миру, до этого его пьесы в театрах не шли. У него есть воздух, есть пространство, которое можно наполнить собственным содержанием. Обычно спектакли Стуруа густо населенные, а здесь всего три человека. Но это действо, разыгрываемое всего тремя героями в «местечке для кормления собак», обретает черты общечеловеческой катастрофы, хотя зал смеется. В этом спектакле, как всегда у Стуруа, наполненном философскими размышлениями о мире, тем не менее много юмора, иронии. И это тоже свойство режиссера Стуруа – театральной иронией наполнены все его спектакли.

Спектакль «Ничего себе местечко для кормления собак» сделан Стуруа в статусе главного режиссера театра. А всего в нашем репертуаре четыре его спектакля, причем «Шейлок» идет уже 12 лет, «Последняя запись Крэппа» – 10 лет, «Буря» – всего два года.

– В роскошном театре на Тургеневской площади вы работаете всего 8 лет, а до этого ютились в крошечном помещении. Что дает и что отнимает большое пространство?

– Дело не в том, что мы «ютились», на самом деле помещение не было столь крошечным. Проблема была в том, что оно не было театральным. Сейчас мы получили свой театр, который строился в соответствии с моими идеальными представлениями о театре. У нас сцена имеет абсолютно идеальные размеры, то есть сделана по классическим параметрам.

Я шутя называю себя соавтором тех знаменитых и прекрасных архитекторов, которые создавали проект театра. Но то, что я хотел участвовать во всем, донимал всех своими фантазиями, своими требованиями, это абсолютная правда. Меня, наверное, тогда строители возненавидели, я на стройке проводил уйму времени, всем мешал. Мне хотелось, чтобы наш театр не был стандартным, безликим, похожим на сотни других, расположенных в разных городах мира. Всем известно, что «театр начинается с вешалки», а я бы сказал, что он начинается еще на подступах к театральному зданию, которое должно восхитить раньше, чем ты в него вошел. А когда ты переступил порог театра, то должен сразу оказаться в мире театральной игры, которая прослеживается во всем. Наш театр задуман как игра для взрослых. Каждая ложа имеет название: есть Шекспировская, здесь простые деревянные скамейки. Она для ценителей театра, для тех, кто настолько поглощен спектаклем, что им безразлично, на чем сидеть. Есть ложа Фальстафа, а для самых наивных зрителей существует ложа Митрофанушки. Ложу Тартюфа, как я говорю со смехом, надо отдавать театральным критикам. Центральная ложа называется Годо. Для самых высоких гостей. Их визита можно так и не дождаться. А если вдруг они окажут нам честь, мы постарались, чтобы не думали, что они здесь главные, – и сместили ложу немного от центра. А еще в нашем театре разные кресла, каждый выбирает для себя удобное. Вся эта игра затеяна мной, и я бываю счастлив, когда слышу от зрителей, что у нас очень красивый театр.

Но надо сказать, что я был безмерно счастлив и тогда, когда театр получил помещение на Новом Арбате. До этого три года бродяжничали, а про свои мытарства даже рассказывать не хочется. Я исходил километры ковровых дорожек в разных ведомствах, исписал тонну бумаги, унижался, просил, и в итоге выпросил. Для нас тогда вселиться в бывший конференц-зал какого-то министерства на Новом Арбате было огромнейшей удачей. В высотке мы занимали второй этаж, у нас не было отдельного входа, зрители и сотрудники театра входили в одну и ту же дверь. Не было нормальных гримерок, складских помещений и т. д. Но не это главное. Самое трудное заключалось в том, что сцена конференц-зала не была приспособлена для театральных спектаклей. Конечно, все, что было возможно изменить, мы изменили. Но всякий раз, когда в театре появлялся новый режиссер, он приходил в ужас – у сцены не было глубины, очень трудно было здесь выстраивать сценическое пространство. Еще хуже чувствовали себя художники, которые должны были придумывать оформление спектакля. И тем не менее у нас работали по-настоящему большие мастера: Давид Боровский, Эдуард Кочергин, Георгий Алекси-Месхишвили, Эмиль Капелюш. Уже на Новом Арбате ставили Роберт Стуруа, Дмитрий Бертман, Григорий Дитятковский, Александр Морфов, Оскарас Коршуновас...

– Почему так много таких разных режиссеров, что это: поиск, принципиальная позиция давать слово разным мастерам?

« Режиссер должен быть не просто, условно говоря, высоким профессионалом, но еще и своим»

– Я убежден - каждая новая художественная «прививка» полезна театру, труппе, она взбадривает, активизирует жизнедеятельность театрального организма. Хотя надо понимать, что не каждое «вливание новой крови» может быть полезным, – если не возникает совпадения художественных принципов, то возникает отторжение. Ведь у театра за все эти годы сформировались свое направление, свой стиль, и потому режиссер должен быть не просто, условно говоря, высоким профессионалом, но еще и своим. Поиск режиссеров – процесс сложный, как и поиск пьес. И два этих процесса взаимосвязаны, я это называю: правильно режиссера «женить» на пьесе, а еще надо вовлечь в этот любовный роман и артистов.

– Сами вы любите выступать в качестве режиссера или это необходимость, а лучше – играть?

– Когда я только начал строить свой театр, высказался однозначно: «У меня нет амбиций главного режиссера». И действительно за это время я сам поставил не так много спектаклей. Были у меня постановки по Чехову, Мольеру, три современные пьесы. Сейчас снова берусь за современного автора, мы уже начали работать над пьесой. Я говорил об этом не раз – театр не может существовать без современной пьесы. И потому я стараюсь, чтобы в репертуаре обязательно присутствовала не только классика. Хотя именно на классике воспитываются артисты.

– Расхожее мнение, что в России готовят слишком много актеров, которым потом просто некуда идти. Вы согласны?

– Идти на самом деле есть куда – столько провинциальных театров нуждаются в артистах. Но никто же не хочет уезжать из Москвы или Петербурга! Все хотят работать в столицах, и понятно почему – здесь больше возможностей, в том числе и сниматься. Сейчас же огромный поток сериалов, все время нужны новые лица. А если ты попал в один сериал, за ним последует другой, а это деньги, тебя узнают на улицах, и ты думаешь, что уже стал артистом. Но, к сожалению, в сериалах, как правило, используют однажды найденный типаж, и артисты, по сути, тиражируют одни и те же штампы, поэтому профессионально, увы, не растут. И я в этом всякий раз убеждаюсь, когда после изнурительных съемок наши артисты возвращаются в театр, опустошенные и уставшие.

– Что происходит в регионах, как выживают театры там? Есть интересный пример детских кукольных театров: основные учебные заведения и фестивали проходят именно в регионах, а не в столицах. А как с другими специальностями?

– В регионах театры в основном живут сложно, хотя если губернатор любит театр, если местное начальство покровительствует артистам, то театры развиваются нормально. Действительно сейчас проходит масса фестивалей, которые в какой-то степени пытаются заполнить эту брешь, возникшую из-за отсутствия гастролей. Фестивальная жизнь сегодня в России очень разнообразна, и практически все фестивали проходят под эгидой Союза театральных деятелей России. Мы направляем туда своих специалистов, театральных критиков, они привозят отчеты. Эти отчеты анализируются, и потому жизнь провинциальных театров нам хорошо известна. Наш театральный союз в постоянном контакте со всей театральной Россией. Мы знаем практически про все проблемы и пытаемся их решать. Не было ни одного театрального конфликта, который был бы разрешен без вмешательства СТД РФ.

– Александр Александрович, вы много говорили, что самое главное для вас – сцена, а общественная деятельность совсем не любимое вами дело. Но в 1996 году, по вашим же словам, из азарта, получится или нет, стали председателем СТД. С тех пор подписываете открытые письма, вступаете в партию, становитесь доверенным лицом политика. Изменилось что-то в вас или это необходимые правила игры?

– Говорил и продолжаю говорить: играть люблю больше всего на свете. Я актер прежде всего. Еще ребенком мечтал о своем театре, теперь он у меня есть. Это такое счастье знать, что после тебя останется потрясающий театр, в который будут приходить зрители много-много лет.

Уверен, что, несмотря на то, что уже столько лет возглавляю союз, я чиновником не стал. Кстати, правила игры частенько нарушаю. Не всегда присутствую там, где надо, не всегда говорю то, что ждут. Стараюсь быть честным. А то, что стал доверенным лицом президента России, так не потому, что изменился, а может быть, оттого, что, напротив, остался артистом, который способен уловить фальшь, не умом даже, а чисто интуитивно сохранил способность людям доверять. Владимиру Владимировичу Путину я верю, мы несколько раз с ним встречались, и всякий раз он делал то, что обещал. Не буду рассказывать сейчас, но театральному сообществу он очень помогает, поверьте.

А будучи худруком театра и тем более возглавляя театральный союз, я не могу не участвовать в политической, общественной жизни. Все время приходится бороться и с законами, мешающими развитию театрального искусства, и с тем, что искусство финансируется по остаточному принципу, и т. д. И я сам пытаюсь войти в диалог с властью, пишу письма губернаторам, когда надо что-то отстоять в провинции. Встречаюсь с первыми лицами государства, когда они меня допускают. Я думаю, что это нормальный диалог.

– Сейчас происходит столько событий, что невозможно о них не спросить, тем более в связи с событиями вокруг Театра им. Гоголя. Что происходит с театрами в Москве, вас переводят на срочные договоры, как будут теперь жить руководители, привыкшие к практически неограниченной власти внутри театра?

– Позвольте мне не говорить про Театр им. Гоголя, уже все обговорено. По поводу срочных договоров тоже уже выступал. Считаю, что они нужны. Руководители театров будут только «за», а то, что у них была неограниченная власть, не знаю. Может быть, у кого-то и была, но в театре нужна диктатура, как говорил Товстоногов, нужна добровольная диктатура. Когда артисты верят своему лидеру и готовы вокруг него объединиться и идти за ним. Разве это плохо?

– В Департаменте культуры говорят, что необходима ротация и ротация, причем сейчас это касается руководства, но должно касаться и актеров. Ваш прогноз, во что это выльется?

– Если ротация ради ротации, то она не нужна. Зачем менять руководителя театра, когда у него прекрасная труппа, выверенный репертуар, привлекаются молодые режиссеры и еще театр работает на аншлагах? Зачем? Чтобы отметить в своем плане – ротация произведена? Глупо! Освободить место для более молодого? Но надо быть уверенным, что этот молодой поведет театр лучше. Мне кажется, что долгие годы кадровой политикой никто не занимался и потому возникли серьезные проблемы. И сегодня Департамент культуры Москвы пытается изменить ситуацию. Да, ее надо менять, но очень осторожно.

– Как вы думаете, можно ли решить проблемы театров, ничего принципиально не меняя, и, если менять, то что?

« Играть люблю больше всего на свете»

– Я убежден, что театр, как живой организм, сам постоянно меняется вместе со временем. Театр чувствителен ко всем переменам, изменениям в обществе. Сейчас все говорят о необходимости реформирования театра, но каждый имеет свое представление о том, как это надо делать. Кто-то с завидным упорством продолжает настаивать на сокращении театров, кто-то требует закрыть все «театры с колоннами», а кто-то пытается всех убедить, что должны существовать исключительно проектные театры, а все репертуарные необходимо уничтожить. Уверен, что любая непримиримая позиция всегда ущербна.

Мне кажется, надо заниматься другими проблемами. Первая и самая главная – театральная школа. Кого мы сегодня воспитываем? Почему так мало личностей на сцене? Почему так трудно найти режиссеров-лидеров? На самом деле, если уйдет старшее поколение художественных руководителей, то я не уверен, что сразу найдется им всем замена. Как перешагнуть поколенческую пропасть, как восстановить преемственность в театре, как вернуть театру то место, которое он всегда занимал в России? Вот это те основные вопросы, на которые нам надо ответить.

Вечером в среду, 8 ноября, в СТД завершилось заседание, на котором Александр Калягин, худруки и директора столичных театров (в их числе Алексей Бородин, Олег Табаков, Марк Захаров, Кама Гинкас, Мария Ревякина, Евгений Писарев) призвали пересмотреть законы, регулирующие творческие процессы. В ближайшее время в СТД будет создана рабочая группа, а результаты ее труда будут представлены на ближайшем заседании Совета при Президенте РФ по культуре и искусству.

Поводом для столь серьезных действий послужила, по словам Калягина, «кампания по дискредитации культурной сферы, тщательно продуманная, и которая ведется по нескольким направлениям». Подробно свою позицию он изложил в отдельном выступлении. «Театрал» приводит эту речь полностью:

– Думаю, не надо объяснять, почему возникла необходимость сегодня собраться и провести чрезвычайное расширенное заседание Секретариата СТД.

Мы оказались действительно в чрезвычайной ситуации, которая вызывает у всех нас тревогу, но, тем не менее, я хочу призвать всех не превращать наше заседание в политический митинг.

Достаточно много громких заявлений уже сделано в прессе, и нам надо постараться избежать истерических выпадов, мы не будем уподобляться некоторым СМИ.

Меньше эмоций, давайте сосредоточимся на конструктивном и серьезном разговоре.

С другой стороны, нам надо найти наиболее верные и взвешенные способы заявить о своей позиции обществу.

Что, на мой взгляд, очевидно. Развернута кампания по дискредитации культурной сферы, тщательно продуманная, и которая ведется по нескольким направлениям. И это не только «Дело Серебренникова», за которым мы все следим уже несколько месяцев. Вам известны все перипетии этого дела и все фигуранты – мы пытались выступить в защиту каждого из них, выступали с личными поручительствами, но безрезультатно. Сейчас предъявлены обвинения бывшему руководителю Департамента поддержки искусства и народного творчества Софье Апфельбаум. И этот арест качественно изменил ситуацию. Почему? Я думаю, что когда под сомнение ставится правомерность действий чиновника, выступающего от имени и по поручительству Правительства, то частная история обретает другие масштабы, и требует системных и политических обобщений. И наша задача провести серьезный анализ законодательства, регулирующего поддержку искусства и контрольный надзор этой самой поддержки. Где противоречия? Где происходит нестыковка? Почему риск выйти за рамки закона существует всегда?

Но я повторяю, дело «Седьмой студии» – это только одна часть разоблачительной кампании деятелей театра. Параллельно громким репортажам и зала суда, множеству статей с кричащими заголовками, в информационном поле появляется исследование «Трансперенси интернешнел» о конфликте интересов в театрах. И снова руководители театров представлены мошенниками, которые подписывают сами себе гонорары, и которые готовы любыми способами урвать себе «кусок пожирнее». А до этого хитро, с едкими комментариями были проанализированы доходы руководителей московских театров, чтобы продемонстрировать как хорошо живут театральные деятели, не в пример всем остальным. Для кого ведется эта кампания? Для народа? Для политических элит? И почему именно сейчас накануне выборов в стране? Нас хотят выкинуть за обочину общественной жизни страны? Кто-то старательно пытается изолировать деятелей культуры и лишить Президента их поддержки. Это же известно, что «Дело Платформы» в публичное пространство было вброшено и разворачивается непосредственно перед выборами, хотя начато было еще в 2015 году. Естественно, что складывающаяся ситуация не может не вызывать беспокойства СТД.

И второе, что лично меня пугает не меньше. Это откровенная, публичная демонстрация неуважения к личности, демонстрация силы, уничижительного отношения к человеку. Не к преступнику! Софья Апфельбаум еще не преступница, ее вина не доказана, а молодая женщина, у которой дети, сидит в клетке. Смотреть на это невозможно. Она не совершила страшного преступления, никого не убила, и даже еще не доказано, что в ее деятельности были финансовые нарушения. Ее репутации нанесен урон, да что репутация, ее жизни нанесен такой удар, после которого трудно будет оправиться. Кто будет за это отвечать?

Я уже не говорю о то, что мнение известных деятелей культуры, их поручительства попросту не услышаны, у меня такое ощущение, что они были выброшены в корзину, как ненужные бумаги. Но если эти авторитеты и их поручительства столь ничтожны, то как эти же люди могут эффективно действовать и восприниматься гражданами в качестве доверительных лиц Президента?

Мы понимаем, что действующие законодательные нормы для регулирования творческих процессов мало пригодны, и нам надо выйти с предложением к Президенту о пересмотре слоившихся механизмов регулирования, а также с предложением начать подготовку нового закона «О культуре» и привлечении к его подготовке представителей театрального сообщества.

Мое предложение – создать специальную рабочую группу СТД или экспертно-аналитический Центр СТД, который бы занимался всеми этими вопросами, и на ближайшем заседании Совета при Президенте РФ по культуре и искусству надо выступить с этим предложением.

Стать актером Калягин решил еще в пятилетнем возрасте. Ему нравилось устраивать домашние представления, быть в центре внимания. Позже он не без лукавства вспоминал, что, будучи человеком ленивым, довольно рано осознал, что кривляние и ничегонеделание — это его стихия.

Сам себе режиссер и доктор

В семь лет по просьбе Саши мама заказала ему маленький домашний театр — со сценой, с кулисами. Все, как положено. Калягин был сам себе режиссером, драматургом, актером. С юных лет его кумирами были Чарли Чаплин и Аркадий Райкин . В 13 лет он даже отважился написать Аркадию Исааковичу письмо с вопросом о том, как он добился такого таланта. Что удивительно — Райкин ответил Калягину. Написал, что талант не достигается, а дается свыше.

Несмотря на то, что детская мечта стать актером к окончанию школы у Калягина не угасла, на семейном совете вынесли окончательный и бесповоротный вердикт — «надо нормальную профессию получать, а не в кривляки идти!». Так Калягин оказался студентом медучилища. Окончив его, он два года работал фельдшером на «Скорой помощи». Это были непростые два года, но они стали для Калягина школой жизни. В итоге Александр решает, что заниматься в дальнейшем делом, душа к которому не лежит — это неправильно. И поступает в Щукинское училище.

Веселое кино в невеселое время

Карьера в театре и в кино у Калягина пошла в гору сразу после окончания училища. Роли предлагали активно. Вот только самую звездную из них актеру пришлось ждать целых десять лет. После выхода на экраны фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!», где Калягин исполнил роль афериста, переодевшегося в женское платье, его узнала вся страна. Зрители в зале просто валялись от хохота, вспоминая его «Тётушку Чарли из Бразилии». Не до смеха было только самому актеру. В этот период его супруга умерла от рака. Калягин остался один с четырехлетней дочкой на руках. Теперь ему приходилось быть для ребенка и мамой, и папой. Если поначалу в хлопотах Калягину помогала его мать, то через год не стало и ее. Тоже рак. Это был один из самых тяжелых периодов в жизни актера. Вспоминать его он не любит. После той трагедии Калягин вообще стал более закрытым человеком. Несмотря на огромное количество поклонниц, готовых хоть сегодня пойти с ним в ЗАГС, ни о какой новой спутнице жизни он не помышлял. Боялся, что приход в дом новой женщины нанесет травму его дочери.

Александр Калягин и Евгения Глушенко в сцене из фильма Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино»

Сферы, в которые никто не вхож

Новая любовь возникла в жизни Калягина лишь спустя почти десять лет после семейной трагедии. На съемках фильма Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино» Калягин познакомился с актрисой Евгенией Глушенко . Они долго приглядывались друг к другу, после начали встречаться, а спустя год после знакомства решились оформить отношения. Вопреки опасениям Александра Александровича, дочь приняла новую избранницу отца. Однако сегодня семейная жизнь Калягина — тайна за семью печатями. Писали, что пара развелась почти после 30 лет брака. Другие говорят, что все это слухи. Александр Александрович предпочитает вообще никак не комментировать эту тему. «Семья и творческая лаборатория — это те две сферы, в которые никто не вхож», — сказал он в одном из своих редких интервью. Коллеги говорят, что Александр Александрович только кажется открытым человеком, а на самом деле очень мало людей знает, какой он на самом деле, насколько глубок и огромен его внутренний мир.

Александр Калягин так блистательно сыграл в советской эксцентрической комедии безработного Бабса Баберлея, перевоплотившегося в миллионершу донну Розу д’Альвадорец, что можно было подумать, будто и сам артист по аналогии с тетушкой Чарли, вдовой дона Педро, тоже рожден в Бразилии, где «в лесах много-много диких обезьян». Однако реальная жизнь далека от экранной, а потому местом рождения будущего мэтра кино и театра явился не Рио-де-Жанейро, а городок Малмыж, расположенный в Кировской области на месте слияния двух речек: Засоры и Мокши, впадающих в реку Шошму, которая в свою очередь перетекает в Вятку.

Роль в телефильме «Здравствуйте, я ваша тетя!» принесла Александру Калягину сумасшедшую популярность. Впервые в советском кинематографе актер мужского пола исполнил женскую роль, причем заглавную, после чего он моментально стал народным кумиром. А ведь в этом экстравагантном образе мог быть запечатлен вовсе на он, а один из тогда уже знаменитых артистов, таких как: Владимир Этуш, Евгений Леонов или Олег Табаков… Однако режиссер Виктор Титов сделал ставку на актера малоизвестного широкой публике. И выбор этот оказался безошибочным. «Моя тетка Чарли родилась из воспоминаний о воспитавших меня женщинах – матери, ттках, в нее вошли черты девочек и женщин, в которых я был влюблен или просто видел мельком … Память выдавала «на-гора» позу, жест, манеру держать веер, стрелять глазками, кокетничать, приподнимать ножку, хлопать ресничками…», — вспоминал в одном из интервью Калягин.

Родители Калягина, вопреки распространенному мнению, не были актерами, они — педагоги. Отец, Александр Георгиевич Калягин – был деканом исторического факультета Педагогического техникума; мать, Юлия Мироновна Зайдеман — преподавала французский язык, но помимо этого иностранного языка, владела еще четырьмя. Сына родила в 40 лет. Через год после рождения Саши скончался его отец, и мама перебралась вместе с сыном в Москву к своим родственникам.
Калягин рассказывал: «Воспитывали меня, в основном, женщины: мама, тетки…» Таким образом, он рос в настоящем «бабьем царстве», окруженный многочисленными тетушками-наседками, которые растили его в любви, нежности, потакали всем капризам и хотели вырастить пай-мальчика, играющего на скрипке. Однако надеждам увидеть Сашу паинькой-скрипачом сбыться было не суждено – мальчик разломал инструмент и обломки забросил за шкаф.

Александру Калягину три года. Фото: kalyagin.ru

Артистом он мечтал стать с детства. Мать желание это поощряла, как впрочем и любые желания сына. Чтобы Саша мог полноценно выступать перед зрителями в коммуналке в Малом Харитоньевском переулке, Юлия Мироновна подарила сыну мини-театр — заказала у столяра деревянную сцену с кулисами и пошила занавес. Так с пяти лет мальчик начал готовить себя к творческим свершениям. «Подбегал к трюмо и вовсю лепил разные образы», — вспоминал Калягин.

Александр Калягин - ученик седьмого класса. Фото: kalyagin.ru

Кумира у Александра было два — Чарли Чаплин и Аркадий Райкин, и он пытался им подражать. Поскольку с сэром Чарли контакт был невозможен по определению, 13-летний мальчик решил отправить письмо непревзойденному советскому артисту. В котором он рассказал Аркадию Исааковичу о своем заветном желании стать актером и абсолютном нежелании учиться в школе, подтверждением чему стало огромное количество грамматических ошибок, нашпиговавших это послание. Как ни удивительно, ответ от мэтра Эстрады был получен. В нем говорилось о значимости труда для человека. «Саша, я верю в труд. Что такое труд? Труд — это основа всего для меня…» Много лет спустя, в 1978 году на телепрограмме «Театральные встречи» Александр прочитал это письмо своему кумиру, чем очень его растрогал.

Учеба настолько не пришлась по нраву школьнику Калягину, что после 8 класса он твердо решил среднюю школу покинуть. И поступил в Московское медицинское училище, которое благополучно окончил по специальности акушер. После чего в течение двух лет работал фельдшером на «скорой помощи». Но поскольку мечта о лицедействе юного Калягина не оставляла, за вторым образованием он отправился в театральный вуз, и, к собственному удивлению, с первой же попытки был принят в «Щуку» — Театральное училище имени Щукина.

Откуда со второго курса едва не был отчислен за профнепригодность. Педагоги не могли определить амплуа для полноватого студента. «Я был уже наполовину лысый, невысокий, плотный. А вокруг меня — красавец на красавце. Конечно, были комплексы, я стеснялся…», — рассказывал впоследствии будущий знаменитый артист. Спасением для него стал Чехов, вернее, постановка для вечера самостоятельных работ одного из ранних рассказов писателя «Свидание хотя и состоялось, но…», написанного еще под псевдонимом Антоша Чехонте. Ему согласилась подыграть первокурсница Люба Коренева. Эта постановка ректором Борисом Захавой была признана лучшей на курсе. А у студента Александра Калягина определился статус — звезда. Причем, на многие десятилетия вперед – не случайно же Анатолий Эфрос называл его актером «эталонным».

МХАТ. «Тартюф» Александр Калягин с Юрием Богатыревым, 1981. Фото: kalyagin.ru

Началась актерская карьера Калягина в Театре на Таганке. Однако независимый характер молодого артиста вошел в перпендикуляр с крутым нравом художественного руководителя театра Юрия Любимова. Однажды между ними произошел серьезный творческий конфликт, и Калягин вынужден был труппу покинуть. И приступить к работе в новом коллективе — театра имени Ермоловой, откуда позже Олег Ефремов перетащил Александра сначала в «Современник», а затем во МХАТ, ставший для Калягина родным домом более чем на четверть века. В этом театре он сыграл свои лучшие роли в таких спектаклях, как: «Чайка», «Мы, нижеподписавшиеся», «Живой труп», «Старый Новый год», «Тартюф…»

МХАТ. «Чайка» Александр Калягин с Анастасией Вертинской, 1980. Фото: kalyagin.ru

Первый раз Александр женился во время учебы в институте – на студентке-красавице Татьяне Коруновой. Приехавшая из Свердловска, девушка уже успела проучиться два года в Университете на физико-математическом факультете. Калягин был сражен наповал своей первой страстной любовью, на его счастье оказавшейся взаимной. Однако отношения свои молодые люди не афишировали, «романились» по секрету от всех и даже поженились тайно на втором курсе. Просто зашли в загс и расписались… В Театре на Таганке служили оба, но после того, как Александр труппу покинул, его жена также написала заявление об уходе …

Александр Калягин с первой женой Татьяной Коруновой и дочкой Ксенией. Фото: kalyagin.ru

Татьяна умерла очень рано, от онкологического заболевания. Их с Александром дочке Ксюше на тот момент было четыре года.

После смерти жены растить девочку Калягину стала помогать его мама, но год спустя тот же самый неизлечимый недуг прервал и ее жизнь. И дальше со всеми домашними хлопотами, связанными с воспитанием дочки, отец-одиночка справлялся самостоятельно: готовил, стирал, убирал, отводил ребенка в садик, потом школу, забирал оттуда, помогал в приготовлении уроков… Привести в дом новую жену и мысли не было, он не хотел травмировать психику дочки, обожавшей свою мать.

Но встреча в 1976 году на съемках фильма Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино» с милой и добродушной Женей Глушенко (впоследствии она снялась в фильмах «Впервые замужем», «Влюблен по собственному желанию», «Несколько дней из жизни Обломова»), ситуацию в корне изменила. «Я подумал: такая женщина могла бы стать любящей женой мне и хорошей матерью Ксюше», — рассказал однажды Калягин о своей «Женюре». Правда пригласить понравившуюся девушку на свидание он решился лишь через год — предложил юной актрисе вместе пойти в театр.

Через несколько месяцев дочка Александра Александровича предложила «тете Жене» переехать жить к ней и папе. Возражений от взрослых не последовало, и таким образом в 1978 году образовалась семейная пара Калягин-Глушенко. А два года спустя количество членов семейства увеличилось — Евгения Константиновна родила сына Дениса…

Артисты прожили вместе почти три десятка лет, но накануне жемчужной свадьбы их союз распался. Поговаривали, что причиной стали многочисленные слухи о супружеских изменах мэтра…

Александр Калягин с супругой Евгения Глушенко и Детьми - Ксенией и Денисом

Когда дочь Калягина (отец называет ее Ксанюлька) оканчивала школу с углубленным изучением французского языка, она спросила у папы, не поступить ли ей в театральный вуз. Услышав в вопросе интонацию сомнения, он возмутился: «Только через мой труп! Театром нужно бредить!..»

В настоящее время Ксения живет в Америке, работает программистом. «Она уже стала настоящей американкой», — говорит Калягин. Сейчас ее сыну 16 лет, а когда мальчику было семь, дедушка как-то сказал о своем внуке: «Его зовут Мэтью, Матвей. По-моему, он гений. Выдает такие поразительные вещи… Далеко пойдет, если только не растеряет свой дар…»

Александр Калягин и внук Матвей. Фото: kalyagin.ru

А сын Александра Александровича Денис окончил престижную частную школу в Филадельфии. «Парень наш был слишком уж домашним, жил на всем готовом, без всяких забот. Нужно было его срочно от нас отрывать… — пояснял Калягин их с женой решение отправить наследника учиться в США. — Думаю, поступили правильно: сплошные похвальные листы получаем да грамоты … Он, в отличие от дочки, ярко выраженный гуманитарий, натура художественная. Писателем, может, станет….» По возвращению в Россию, Денис выбрал профессию журналиста.