Служение муз не терпит. Служенье муз. «От суеты сокрылся я в пустыню…»

ОТДЫХ ОТ СУЕТЫ УМА («АУМ») ...Если вы чувствуете, что вас окружает слишком много беспокойства, или ум слишком рассеян, просто пойте «Аум».Возьмите себе за правило делать это, по крайней мере, двадцать минут утром и двадцать минут вечером... Сядьте в молчании, в комфортной

Стихотворение «19 октября» изучают в 9 классе. Стихотворение имеет непосредственное отношение к жизни Александра Пушкина. Дело в том, что 19 октября 1811 года он, в числе других молодых людей, стал слушателем знаменитого Царскосельского лицея. Это был первый набор лицеистов и, наверное, самый знаменитый. С Александром Пушкиным учились и другие, ставшие известными людьми. Достаточно вспомнить декабриста Пущина, министра иностранных дел Империи Горчакова, поэта Кюхельбекера, издателя Дельвига, композитора Яковлева, адмирала Матюшкина. Лицеисты по окончании выпускных экзаменов, договорились о том, что будут встречаться каждый год, 19 октября, в день рождения лицейского братства.В 1825 году Пушкин, находясь в ссылке в Михайловском, не смог попасть на встречу лицеистов, но он адресовал друзьям поэтические строки, вошедшие в сборники под названием «19 октября». Стихотворение – настоящее дружеское послание. Но оно столь торжественно и одновременно печально, что его можно сравнить и с одой, и с элегией. В нем выделяются две части - минорная и мажорная.

В первой части поэт говорит о том, что грустит в этот дождливый осенний день и, сидя в кресле с бокалом вина, пытается мысленно перенестись к друзьям – лицеистам. Он думает не только о себе, но и о тех, кто так же, как и он, не сможет попасть на встречу, например, о Матюшкине, который отправился в очередную экспедицию. Поэт вспоминает всех и каждого, и с особым трепетом говорит о своем друге Корсакове, который уже никогда не вольется в веселый круг бывших лицеистов, так как он умер в Италии.Пушкин воспевает лицейскую дружбу, говорит, что только его бывшие соученики являются настоящими друзьями, ведь только они рискнули навестить ссыльного и опального поэта (а новые друзья, появившиеся после учебы в Лицее, ложны), дружба их – священный союз, который не смогли разрушить ни время, ни обстоятельства. Ощущение грусти и одиночества усиливаются описанием осеннего пейзажа, который поэт наблюдает за окном. Во второй части стихотворения настроение иное, поэт говорит, что в следующем году обязательно приедет на встречу, и прозвучат уже приготовленные им тосты. Этот день, несмотря на осеннюю хмарь, он все же провел без огорчения. Произведение необычайно эмоционально. Это одновременно и монолог, и диалог с друзьями, которые далеко и которых поэт очень хотел бы увидеть. Текст стихотворения Пушкина «19 октября» изобилует обращениями, эпитетами, сравнениями, вопросительными и восклицательными предложениями. Они ещё ярче передают настроения поэта обеих частей произведения.

Это стихотворение – гимн не только дружбе, но и Лицею. Именно в этом учебном заведении поэт сформировался как личность, здесь проявился его литературный талант. Именно в Лицеи ему стала понятна глубинная суть слов «честь» и «достоинство», именно здесь всех учеников научили по-настоящему любить Родину, поэтому поэт благодарен Лицею (и даже царю Александру Первому, его основавшему) и готов пронести воспоминания о чудесных школьных годах через всю жизнь. Благодаря музыкальности, яркости, стихотворения «19 октября» можно считать настоящим литературным шедевром. Читать стих «19 октября» Пушкин Александр Сергеевич можно онлайн на нашем сайте, а можно скачать его полностью для урока литературы.

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе - фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день как будто поневоле И скроется за край окружных гор. Пылай, камин, в моей пустынной келье; А ты, вино, осенней стужи друг, Пролей мне в грудь отрадное похмелье, Минутное забвенье горьких мук. Печален я: со мною друга нет, С кем долгую запил бы я разлуку, Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать веселых много лет. Я пью один; вотще воображенье Вокруг меня товарищей зовет; Знакомое не слышно приближенье, И милого душа моя не ждет. Я пью один, и на брегах Невы Меня друзья сегодня именуют... Но многие ль и там из вас пируют? Еще кого не досчитались вы? Кто изменил пленительной привычке? Кого от вас увлек холодный свет? Чей глас умолк на братской перекличке? Кто не пришел? Кого меж вами нет? Он не пришел, кудрявый наш певец, С огнем в очах, с гитарой сладкогласной: Под миртами Италии прекрасной Он тихо спит, и дружеский резец Не начертал над русскою могилой Слов несколько на языке родном, Чтоб некогда нашел привет унылый Сын севера, бродя в краю чужом. Сидишь ли ты в кругу своих друзей, Чужих небес любовник беспокойный? Иль снова ты проходишь тропик знойный И вечный лед полунощных морей? Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя, И с той поры в морях твоя дорога, О волн и бурь любимое дитя! Ты сохранил в блуждающей судьбе Прекрасных лет первоначальны нравы: Лицейский шум, лицейские забавы Средь бурных волн мечталися тебе; Ты простирал из-за моря нам руку, Ты нас одних в младой душе носил И повторял: «На долгую разлуку Нас тайный рок, быть может, осудил!» Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим и вечен - Неколебим, свободен и беспечен, Срастался он под сенью дружных муз. Куда бы нас ни бросила судьбина И счастие куда б ни повело, Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село. Из края в край преследуем грозой, Запутанный в сетях судьбы суровой, Я с трепетом на лоно дружбы новой, Устав, приник ласкающей главой... С мольбой моей печальной и мятежной, С доверчивой надеждой первых лет, Друзьям иным душой предался нежной; Но горек был небратский их привет. И ныне здесь, в забытой сей глуши, В обители пустынных вьюг и хлада, Мне сладкая готовилась отрада: Троих из вас, друзей моей души, Здесь обнял я. Поэта дом опальный, О Пущин мой, ты первый посетил; Ты усладил изгнанья день печальный, Ты в день его Лицея превратил. Ты, Горчаков, счастливец с первых дней, Хвала тебе - фортуны блеск холодный Не изменил души твоей свободной: Всё тот же ты для чести и друзей. Нам разный путь судьбой назначен строгой; Ступая в жизнь, мы быстро разошлись: Но невзначай проселочной дорогой Мы встретились и братски обнялись. Когда постиг меня судьбины гнев, Для всех чужой, как сирота бездомный, Под бурею главой поник я томной И ждал тебя, вещун пермесских дев, И ты пришел, сын лени вдохновенный, О Дельвиг мой: твой голос пробудил Сердечный жар, так долго усыпленный, И бодро я судьбу благословил. С младенчества дух песен в нас горел, И дивное волненье мы познали; С младенчества две музы к нам летали, И сладок был их лаской наш удел: Но я любил уже рукоплесканья, Ты, гордый, пел для муз и для души; Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья, Ты гений свой воспитывал в тиши. Служенье муз не терпит суеты; Прекрасное должно быть величаво: Но юность нам советует лукаво, И шумные нас радуют мечты... Опомнимся - но поздно! и уныло Глядим назад, следов не видя там. Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было, Мой брат родной по музе, по судьбам? Пора, пора! душевных наших мук Не стоит мир; оставим заблужденья! Сокроем жизнь под сень уединенья! Я жду тебя, мой запоздалый друг - Приди; огнем волшебного рассказа Сердечные преданья оживи; Поговорим о бурных днях Кавказа, О Шиллере, о славе, о любви. Пора и мне... пируйте, о друзья! Предчувствую отрадное свиданье; Запомните ж поэта предсказанье: Промчится год, и с вами снова я, Исполнится завет моих мечтаний; Промчится год, и я явлюся к вам! О, сколько слез и сколько восклицаний, И сколько чаш, подъятых к небесам! И первую полней, друзья, полней! И всю до дна в честь нашего союза! Благослови, ликующая муза, Благослови: да здравствует Лицей! Наставникам, хранившим юность нашу, Всем честию, и мертвым и живым, К устам подъяв признательную чашу, Не помня зла, за благо воздадим. Полней, полней! и, сердцем возгоря, Опять до дна, до капли выпивайте! Но за кого? о други, угадайте... Ура, наш царь! так! выпьем за царя. Он человек! им властвует мгновенье. Он раб молвы, сомнений и страстей; Простим ему неправое гоненье: Он взял Париж, он основал Лицей. Пируйте же, пока еще мы тут! Увы, наш круг час от часу редеет; Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет; Судьба глядит, мы вянем; дни бегут; Невидимо склоняясь и хладея, Мы близимся к началу своему... Кому ж из нас под старость день Лицея Торжествовать придется одному? Несчастный друг! средь новых поколений Докучный гость и лишний, и чужой, Он вспомнит нас и дни соединений, Закрыв глаза дрожащею рукой... Пускай же он с отрадой хоть печальной Тогда сей день за чашей проведет, Как ныне я, затворник ваш опальный, Его провел без горя и забот.

Окончив лицей, выпускники постановили ежегодно собираться 19 октября, в день торжественного открытия в 1811 году лицея. В те годы, когда Пушкин, был в ссылке и не мог в день годовщины быть вместе с товарищами, он не раз присылал собравшимся своё приветствие. В большом послании 1825 года Пушкин с сердечной теплотой обращается к друзьям, вспоминает дни лицея, своих однокурсников. Он говорит о дружбе лицеистов, сплотившей их в единую семью.
Пушкин так пишет о посещении его в Михайловском Пущиным:
...Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его, лицея превратил.

Близки поэту были и Дельвиг, и Кюхельбекер, «братья родные по музе». Дельвиг тоже посетил Пушкина в Михайловском, и его приезд «пробудил (в поэте) сердечный жар, так долго усыпленный», и внёс бодрость в душу изгнанника.

Лицей навсегда остался в памяти Пушкина как колыбель вольномыслия и свободолюбия, как «лицейская республика», сплотившая лицеистов в «святое братство».

Стихотворение согрето большой и подлинной нежностью, глубоко искренним чувством любви к друзьям. Когда Пушкин говорит о своём одиночестве в Михайловском, вспоминает умершего в Италии Корсакова, мужественная грусть звучит в его стихах.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты:
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
А.С.Пушкин, «19 октября»

Поэт и декабрист Вильгельм Карлович Кюхельбекер вспоминал о своем детстве: «Я по отцу и по матери точно немец, но не по языку: до шести лет я не знал ни слова по-немецки, природный мой язык — русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да няньки мои Корниловна и Татьяна».

В 1811 году родственник Кюхельбекеров Барклай-де-Толли помог определить Вильгельма в Царскосельский лицей. В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Ему сразу дали прозвище Кюхля и кличку «урод пресовершенный». Неуклюжий, глуховатый, рассеянный, готовый взорваться как порох при малейшей обиде, Кюхля был предметом ежедневных насмешек товарищей, подчас весьма жестоких.

В. Кюхельбекер. Автопортрет (из лицейской тетради) (1816-1817)

Кюхельбекер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15 лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого в вещах его мало порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен… Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинениями.
Лицейская характеристика В.Кюхельбекера

Чего только не вытворяли с бедным Кюхлей — дразнили, мучили, даже суп на голову выливали, а уж эпиграмм насочиняли — не счесть. Одна из них — пушкинская: «и было мне, мои друзья / и кюхельбекерно, и тошно» — стала почти пословицей. Вильгельм даже с горя пытался утопиться в пруду, но его выловили, и в тот же день в лицейском журнале появилась смешная карикатура.

Кюхельбекер. Рис. А.С.Пушкина

С Пушкиным, впрочем, они вскоре сошлись накоротке. Вильгельм восхищался поэтическим даром товарища, а Пушкин вполне оценил энциклопедические познания, литературный талант и прямой характер Кюхли. «Когда на что решусь, уж я не отступлю!» — таков был один из его главных принципов. И он осуществил его - в дружбе, в литературе и в жизни.

Кюхельбекер на Сенатской площади. Рис. А.С.Пушкина

После декабрьского восстания он был арестован. По особому указу Императора Николая I его заковали в кандалы как «особо опасного государственного преступника». Кандалы были сняты только спустя много лет, после выхода на поселение в 1835 году. Кюхельбекер провел в сибирской ссылке долгие 20 лет, омраченные известиями о гибели близких друзей — Грибоедова и Пушкина.

Последние годы жизни Кюхельбекер провел в Тобольске. Он поздно женился на полурусской-полубурятке, родил троих детей. Жене ни разу не удалось правильно выговорить фамилию мужа.

В.Кюхельбекер умер в Тобольске 11 августа 1846 года. К тому времени он был уже слеп, и последние слова его были: «И так кругом тьма, теперь — вечная».

Он смог оставить семье только большой сундук, доверху набитый рукописями, над которыми взрослые читатели измывались не хуже лицейских подростков.

Но как ни бранились по его адресу литературные критики, Вильгельм Кюхельбекер стал подлинным русским поэтом. Блестящий знаток русской поэзии Корней Иванович Чуковский однажды восторженно воскликнул: «Да знаете ли вы, какие у Кюхельбекера есть стихи? Пушкинские!»

Усталость (1845)

Мне нужно забвенье, нужна тишина:
Я в волны нырну непробудного сна,
Вы, порванной арфы мятежные звуки,
Умолкните, думы, и чувства, и муки.

Да! чаша житейская желчи полна;
Но выпил же эту я чашу до дна, —
И вот опьянелой, больной головою
Клонюсь и клонюсь к гробовому покою.

Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,
Узнал слепоты нерассветную тьму
И совести грозной узнал укоризны,
И жаль мне невольницы милой отчизны.

Мне нужно забвенье, нужна тишина
. . . . . . . . . . . . . . . . .

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Сейчас доверчиво воспринимая эти строки, мы представляем поэта в сельской глуши мягкой осенью, под заботливой опекой нянюшки, скрипящим гусиным пером по белоснежным листам и выдающим «на гора» один шедевр за другим размеренно и умиротворенно… Что поделаешь? Шаблон-с, господа, все мы мыслим стереотипами. Охота была читать биографов?! Что с уроков литературы вынесли, тому и рады. А чем мы в те времена на тех уроках занимались? … (мечтательно закатив глаза )… Ой, у каждого свои «светлые воспоминания», возраст был ещё тот… пубертантный…

А тут к тому ж (вдолбили же!) органчиком звучит: «Бытие определяет сознание»… Время скоростей и информационных технологий наступило, поэтому приходится поспешать за происходящим, а то (как его? энтот) тренд упустишь…

Давно ли, слегка удивленно приподняв бровь, рассматривали странные нападки в адрес нашего величайшего балетного премьера, не понимая, отчего это возникло возмущение по поводу его карьерных амбиций (они же так естественны для содержательных и состоявшихся личностей)? У дам возник повод поговорить о высоком и прекрасном , проявить, так сказать, свою восторженность , валявшуюся без употребления чуть ли не с того самого пресловутого пубертантного возраста. Больно уж объект обсуждения был (и слава Богу, есть!) хорош!

А потом такое началось, закрутилось… Милое и слегка сопливое «Аси-сяй» трансформировалось в грозное «Де-тек-ти-ва!!!» (Полунин, тот который мим).

События разворачивались с крейсерской скоростью, дамы перелопачивали массивы (откуда ни возьмись, появившейся) информации и сдавали их на обработку «аналитическому центру» . Кто там говорит о быстродействии компьютеров? Это только пока… для случая рутины и хорошо известных алгоритмов актуально? Божественное создание, по определению, эффективней, особенно если оно им и поцеловано…

Это я к чему? А вот не сложилось со служением музам, потому как участницы событий решили сами ими стать … Наглые!… А куда деваться?!

Время так быстротечно! Жизнь, оказывается, так коротка! И отдавать её на прокорм совершенно бездарным и беспринципным становится просто невыносимо.

Ну посмотрите сами, что несет(?!), что несет (?!) (в смысле «лепит») бывший, «как отмененные деньги», министр культуры . О какой культуре можно говорить по поводу человека, давшего в эфир порнографическую запись? Да, да, вот стоит только немного задуматься и прислушаться к своим ощущениям, как моментально возникает естественное чувство брезгливости по отношение к этому типу и понимание, что о культуре с ним говорить можно лишь в последнюю очередь…

Иксанов – человек театральный. Скорее художник, чем политик… (Швыдкой)

Ну и это ещё не все в какой-то из своих статей или выступлений Швыдкой говорил о творческих амбициях Иксанова!?
«А мужики-то не знали?…» (с) Человек всю свою профессиональную жизнь провел в творческой среде, и позиции занимал неслабые, что мешало?

Вот что сейчас откровенно раздражает — так это наглая и беспардонная ложь выступающего. Хочется пояснить человеку, что информационная среда изменилась качественно. «Мы в интернете, сынок» (с) Поэтому следует обратить внимание на то, что манипулятивные приемы, вроде бы эффективные при непосредственном устном общении, здесь малоуспешны.

Во-первых, передача осталась в сети и её можно пересмотреть многократно и скопировать. Во-вторых, тут же висит её расшифровка (распечатка), следовательно, уже имеем дело с письменной речью, где отсутствует интонация. В-третьих, в сети всегда под рукою поисковая система, где навести справки о чем-либо – вопрос некоторого количества нажатия клавиш или мышки. То есть, имеется комфортабельная среда для аналитической работы.

Надеюсь, стало понятнее? А то ведь видно, что человек мучается, отчего это его сценарий не сработал ещё зимой, почему возникло противодействие? А, самое главное, откуда оно вообще взялось?

А это так естественно, что окружающих стало бесконечно раздражать и возмущать откровенное бесстыдство, демонстрируемое на публику, даже здесь не перестающая звучать тема покровительства «высоких лиц», попытка продемонстрировать сословность и кастовость (существование которых весьма зыбко и омерзительно).

Это навязывание оппоненту вещей, которых он никогда не говорил, и которых тщательно старался избегать. Речь мастера всегда шла только о моментах, касавшихся его профессии и его дома (каковым он считает БТ, и более чем обоснованно). Только он поднял вопрос перед Путиным о необходимости довести ремонт театра до конца. Раскопав котлован, освоив выделенные средства, все остальные почему-то ждали чего-то. Чего? Когда и стены обрушатся?… После завершения этой реконструкции, в которой весомую долю должна была занимать реставрация, в штыки были восприняты его замечания, касающиеся лишь условия труда балетной труппы.

Более всего впечатлил упрек, что артист выступает против театра и не является членом команды. После одиозного скандала с Яниным это прозвучало крайне многозначно. Что это за команда, членство в которой фиксируется на весьма впечатляющих фото? Настолько охамевшая, что и промолчать не в состоянии? И после всего случившегося никто не прекращает трудовую деятельность Янина в театре, а вот с Цискаридзе контракт разорван.

Оказывается, имеет место конфликт звезды с администрацией? У Захаровой, отказывающейся выступать в уже заявленном спектакле, конфликта нет? У Филина, срывавшего свои выступления регулярно в ползу гастрольной деятельности, конфликтов не было? А вот у людей, посмевших выступить в защиту трудового коллектива, проблемы сразу нарисовались в диапазоне от увольнения до посадки в тюрьму, спасибо не убили (может, не дали?).

Вот сколько лет живу, имен директоров театра никогда не знала, только имена великих артистов. И, что характерно, не я одна, а и почти вся публика, за редким исключением знатоков. Как-то, особой необходимости в этом не ощущалось.

Но теперь пытаются навязать легенду о высокой значимости менеджмента везде и всюду, о его самодостаточной значимости. Хотя, все уже давно осознают, что эта красивая легенда прикрытия присвоения ранее созданной общенародной собственности. Что мы видим на рассматриваемом примере. Наблюдается нещадная эксплуатация творческих коллективов (оперной труппы, хора, оркестра, балетной труппы) со стороны администрации. Получая бюджетное финансирование, сравнимое с ведущими театрами мира, трудовой коллектив не получает сравнимую зарплату (а подобный факт утаить в нашем открытом мире сейчас невозможно, артисты гастролируют везде). Артисты подготовлены ещё в рамках государственной системы образования. Это очень дорого и сложно, а их используют, как частный ресурс администрации. А ничего, что их подготовка велась за бюджетный счет и содержание соответствующих учебных заведений тоже осуществлялось государством?

Чего это у нас бывший министр раскудахтался, чтобы он сделал с Цискаридзе раньше? Он кто такой? Член художественного совета? А где этот совет, кстати? Кто отвечает за должный профессиональный и художественный уровень театра? Катя Новикова чтоль? Она свои служебные инструкции в глаза видела? Это, вообще, что такое находится в театре без профильного образования? Еще и занимается выработкой творческой политики театра? Это что – колхоз «Красный пролетарий», где из-за расположения в глухомани трудно найти специалиста соответствующей квалификации? В Москве исчезли люди с консерваторским, искусствоведческим образованием, знающие, хотя бы, историю жанра, и не лепящие в пресс-релизах черт знает что?

Не правда ли знакомая картинка, точнее, схемка? Посадить на ключевые места заведомых и не очень умных дилетантов, под их прикрытием, обделывать весьма мутные делишки (они ж не пикнут, они зависимы, да и моральный облик людей занимающих заведомо не свое место очевиден), эксплуатировать и гнобить профессионалов (увольнять, сажать в тюрьму).

Теперь понятно, какую болевую точку задела эта история? Невыносима ситуация «проедания» созданного в прошлом и глумления над творцами. Надоела наглость падальщиков.

Вечером после прошедшей во враждебной обстановке пресс-конференции Иксанова о «Весне священной» в Москве выступал Пермский балет. Труппа исполняла комический балет Сергея Прокофьева «Семь скоморохов» в малом Эрмитажном театре, на расстоянии получаса ходьбы от Большого театра. Муж Новиковой не смог туда попасть, так что я взял его билет. Друзья и коллеги встречали Новикову как героиню, дразня её «счастливой» жизнью, которую она должно быть ведёт. Кто-то предложил снять фильм о Большом театре. Новикова засмеялась и согласилась с тем, что в последних событиях вокруг Большого театра есть всё, о чем мечтают голливудские сценаристы. «Давайте это сделаем, давайте хоть немного на этом заработаем»,- сказала взволнованно Новикова, обращаясь ко мне. («Новые россказни из Большого» Саймон Моррисон)

Поэтому столь резонансное дело приобрело не только публицистическую форму. На основании всего происшедшего был создан роман. (Ну, не оставлять же, действительно, эту тему Новиковой?)

Он выражает то общественное мнение, которое уже сложилось обо всем случившемся, таковым оно и останется, поскольку перешло в тонкий сплав мифологического художественного образа нашего времени. Автор романа (Дедюхова Ирина Анатольевна) в очередной раз показывает одну свою особенность, которая отмечалась критиками не раз, и которая развенчивает теорию о том, будто наша горячая действительность не может быть переложена на эпический строй немедленно. Как увидите, прочитав роман, может.

Упомянутая теория тоже возникла не на пустом месте. Мы ежедневно сталкиваемся с попытками создать миф на нашей реальности. В романе приводится такой пример. Горгона Сфейно на минуту включает телевизор, где идет трансляция речи президента о духовных скрепах. И она спрашивает музу, разве это не попытка мифотворчества?

К такой же попытке современного мифотворчества относится и демонстрация абсолютно неповрежденного лица Сергея Филина, за которым следует спекулятивное требование к обществу, чтобы оно поверило, будто этот человек получил химический ожог третьей степени от концентрированной серной кислоты, и на основе этой веры смирилось с тем, что за решетку попал Павел Дмитриченко. Мы сталкиваемся с попыткой создания образов с помощью СМИ всех действующих лиц.

А у Дедюховой все образы созданы объективно, с позиции интересов каждого её персонажа. Там нет лирического героя, который подчеркивает своё отношение. Мы проникаемся интересами конкретного персонажа, вполне понимая фразу, которая подчеркивается в романе, как оправдание поступков героев: «У меня не было другого выхода». В результате возникают настолько узнаваемые достоверные и выпуклые личности, так точно выявляется внутренняя логика событий, что мифологический антураж, просто лучше помогает раскрыть амплуа героев, которое они принимают на себя вполне осознанно и добровольно.

Мифологизация действительности у автора романа срабатывает только потому, что она не позволяет оказывать давление на сознание её персонажей сиюминутной политической конъюнктуре, она не творит героя. Просто мифологическая основа предлагает самому действующему лицу сделать выбор: с одной стороны — абстрактный, отвлеченный от действительности, а с другой стороны — напрямую адресованный к его душе, т.е. к сердцевине его образа. Герои делают выбор, к кому же им примкнуть: к гарпиям или к музам. Выбор непростой, учитывающий все сложности нашего бытия. Он нисколько не идеализируется даже у тех, кто стал музой. И когда мы слышим оправдания, которое каждый вспоминал не раз в нашем «таком непростом бытии»: «У меня не было другого выхода», — в этот момент мы понимаем, как много людей руководствовалось этим оправданием в своей жизни.

А мифология – это нечто вроде удобной систематизации всех выходов, которыми пользовались люди за все время существования человеческой цивилизации. Эти выходы намного проще и в то же время намного сложнее. Ведь надо показать, почему человек, не видя для себя других выходов, совершает то, что совершает.

Разве кто-то сомневается, что реальному прототипу музы Мельпомена не оставлялось никакого другого выхода, кроме как покончить с собой в глубоком раскаянии. А роман показывает, почему именно не сработал этот миф, даже при тщательной подготовке его реальной основы. Не потому что даже этот человек настолько влюблен в жизнь, а потому что для него фраза «У меня не было другого выхода» означала отрицание тех выходов, которыми с легкостью пользовались те, кто подготовил такой выход. Это был просто не его выход. Он не совпадал с его амплуа.

В романе нет высокопарных рассуждений на тему что такое хорошо, а что такое плохо. Мы втянуты в захватывающую шахматную партию, где каждый волен выбирать свое амплуа на стороне белых или черных, быть пешкой, офицером или королем в танце, но главное — каждому персонажу затем дается возможность тщательно обдумать свой ход.

Мы все сталкивались с тем, что против нас казалось бы играют не по правилам. На самом деле, условия игры нисколько не поменялись. Как и прежде, на кону – всего лишь, наша душа. И как бы мы не понимали, что выбор тех, кто выступит не на стороне гарпий, глупый и заранее обреченный, мы видим, что умный и расчетливый выбор тех, кто это понимает не хуже Швыдкого, заранее обречен на проигрыш.

…конфликт звезды с директором театра, как правило, заканчивается поражением звезды, и ничего другого мир не предлагает. (Швыдкой)

Да, конечно, с виду казалось бы, что эти люди выиграли, но они проиграли то, что имели возможность поставить на кон лично от себя. И в романе открытым текстом говорится то, что чувствует каждый, но опасается сказать вслух по разным причинам. Люди проигравшие собственную душу, вызывают у тех, кто пытается её сохранить, нескрываемое опасение. Скажу больше, многих ведь и удерживает от простоты решения («у меня не было другого выхода») опаска потерять то единственное, что делает нас людьми. И в какой-то момент мы понимаем, что весь роман написан из восхищения теми, кто в самых сложных условиях находит для себя достойные выходы, какими бы они не казались сложными.