«Художественное своеобразие романа «Кто виноват

А случай сей за неоткрытием виновных предать воле божией, дело же, почислив решенным, сдать в архив.

Протокол

Наталье Александровне Герцен в знак глубокой симпатии от писавшего.

Москва. 1846

«Кто виноват?» была первая повесть, которую я напечатал. Я начал ее во время моей новгородской ссылки (в 1841 г.) и окончил гораздо позже в Москве.

Правда, еще прежде я делал опыты писать что-то вроде повестей; но одна из них не написана , а другая – не повесть. В первое время моего переезда из Вятки во Владимир мне хотелось повестью смягчить укоряющее воспоминание, примириться с собою и забросать цветами один женский образ, чтоб на нем не было видно слез .

Разумеется, что я не сладил со своей задачей, и в моей неоконченной повести было бездна натянутого и, может, две-три порядочные страницы. Один из друзей моих впоследствии стращал меня, говоря: «Если ты не напишешь новой статьи, – я напечатаю твою повесть, она у меня!» По счастью, он не исполнил своей угрозы.

В конце 1840 г. были напечатаны в «Отечественных записках» отрывки из «Записок одного молодого человека», – «Город Малинов и малиновцы» нравились многим; что касается до остального, в них заметно сильное влияние гейневских «Reisebilder» .

Зато «Малинов» чуть не навлек мне бед.

Один вятский советник хотел жаловаться министру внутренних дел и просить начальственной защиты, говоря, что лица чиновников в г. Малинове до того похожи на почтенных сослуживцев его, что от этого может пострадать уважение к ним от подчиненных. Один из моих вятских знакомых спрашивал, какие у него доказательства на то, что малиновцы – пашквиль на вятичей. Советник отвечал ему: «Тысячи»; например, автор прямо говорит, что у жены директора гимназии бальное платье брусничного цвета, – ну разве не так?» Это дошло до директорши, та взбесилась, да не на меня, а на советника. «Что он, слеп или из ума шутит? – говорила она. – Где он видел у меня платье брусничного цвета? У меня, действительно, было темное платье, но цвету пансэ ». Этот оттенок в колорите сделал мне истинную услугу. Раздосадованный советник бросил дело, а будь у директорши в самом деле платье брусничного цвета да напиши советник, так в те прекрасные времена брусничный цвет наделал бы мне, наверное, больше вреда, чем брусничный сок Лариных мог повредить Онегину.

Успех «Малинова» заставил меня приняться за «Кто виноват?»

Первую часть повести я привез из Новгорода в Москву. Она не понравилась московским друзьям, и я бросил ее. Несколько лет спустя мнение об ней изменилось, но я и не думал ни печатать, ни продолжать ее. Белинский взял у меня как-то потом рукопись, и со своей способностью увлекаться он, совсем напротив, переценил повесть в сто раз больше ее достоинства и писал ко мне: «Если бы я не ценил в тебе человека, так же много или еще и больше, нежели писателя, я, как Потемкин Фонвизину после представления «Бригадира», сказал бы тебе: «Умри, Герцен!» Но Потемкин ошибся, Фонвизин не умер и потому написал «Недоросля». Я не хочу ошибаться и верю, что после «Кто виноват?» ты напишешь такую вещь, которая заставит всех сказать: «Он прав, давно бы ему приняться за повесть!» Вот тебе и комплимент, и посильный каламбур».

Ценсура сделала разные урезывания и вырезывания, жаль, что у меня нет ее обрезков. Несколько выражений я вспомнил (они напечатаны курсивом) и даже целую страницу (и то, когда лист был отпечатан, и прибавил его к стр. 38). Это место мне особенно памятно потому, что Белинский выходил из себя за то, что его не пропустили.

Park-House, Fulham. И-p

Часть первая

I. Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту

Дело шло к вечеру. Алексей Абрамович стоял на балконе; он еще не мог прийти в себя после двухчасового послеобеденного сна; глаза его лениво раскрывались, и он время от времени зевал. Вошел слуга с каким-то докладом; но Алексей Абрамович не считал нужным его заметить, а слуга не смел потревожить барина. Так прошло минуты две-три, по окончании которых Алексей Абрамович спросил:

– Что ты?

– Покаместь ваше превосходительство изволили почивать, учителя привезли из Москвы, которого доктор нанял.

– А? (что, собственно, тут следует: вопросительный знак (?) или восклицательный (!) – обстоятельства не решили).

– Я его провел в комнатку, где жил немец, что изволили отпустить.

– Он просил сказать, когда изволите проснуться.

– Позови его.

И лицо Алексея Абрамовича сделалось доблестнее и величественнее. Через несколько минут явился казачок и доложил:

– Учитель вошел-с.

Алексей Абрамович помолчал, потом, грозно взглянув на казачка, заметил:

– Что у тебя, у дурака, мука во рту, что ли? Мямлит, ничего не поймешь. – Впрочем, прибавил, не дожидаясь повторения: – Позови учителя, – и тотчас сел.

Молодой человек лет двадцати трех-четырех, жиденький, бледный, с белокурыми волосами и в довольно узком черном фраке, робко и смешавшись, явился на сцену.

– Здравствуйте, почтеннейший! – сказал генерал, благосклонно улыбаясь и не вставая с места. – Мой доктор очень хорошо отзывался об вас; я надеюсь, мы будем друг другом довольны. Эй, Васька! (При этом он свистнул.) Что ж ты стула не подаешь? Думаешь, учитель, так и не надо. У-у! Когда вас оболванишь и сделаешь похожими на людей! Прошу покорно. У меня, почтеннейший, сын-с; мальчик добрый, со способностями, хочу его в военную школу приготовить. По-французски он у меня говорит, по-немецки не то чтоб говорил, а понимает. Немчура попался пьяный, не занимался им, да и, признаться, я больше его употреблял по хозяйству, – вот он жил в той комнате, что вам отвели; я прогнал его. Скажу вам откровенно, мне не нужно, чтоб из моего сына вышел магистер или философ; однако, почтеннейший, я хоть и слава богу, но две тысячи пятьсот рублей платить даром не стану. В наше время, сами знаете, и для военной службы требуют все эти грамматики, арифметики… Эй, Васька, позови Михайла Алексеича!

Молодой человек все это время молчал, краснел, перебирал носовой платок и собирался что-то сказать; у него шумело в ушах от прилива крови; он даже не вовсе отчетливо понимал слова генерала, но чувствовал, что вся его речь вместе делает ощущение, похожее на то, когда рукою ведешь по моржовой коже против шерсти. По окончании воззвания он сказал:

– Принимая на себя обязанность быть учителем вашего сына, я поступлю, как совесть и честь… разумеется, насколько силы мои… впрочем, я употреблю все старания, чтоб оправдать доверие ваше… вашего превосходительства…

Алексей Абрамович перебил его:

– Мое превосходительство, любезнейший, лишнего не потребует. Главное – уменье заохотить ученика, этак, шутя, понимаете? Ведь вы кончили ученье?

– Как же, я кандидат.

– Это какой-то новый чин?

– Ученая степень.

– А, позвольте, здравствуют ваши родители?

– Живы-с.

– Духовного звания?

– Отец мой уездный лекарь.

– А вы по медицинской части шли?

– По физико-математическому отделению.

– По-латынски знаете?

– Знаю-с.

– Это совершенно ненужный язык; для докторов, конечно, нельзя же при больном говорить, что завтра ноги протянет; а нам зачем? помилуйте…

Не знаем, долго ли бы продолжалась ученая беседа, если б ее не прервал Михайло Алексеевич, то есть Миша, тринадцатилетний мальчик, здоровый, краснощекий, упитанный и загоревший; он был в куртке, из которой умел в несколько месяцев вырасти, и имел вид общий всем дюжинным детям богатых помещиков, живущих в деревне.

45. Кто виноват? А.И.Герцена. В.Г.Белинский о романе.

Композиция романа “Кто виноват?” очень оригинальна. Только первая глава первой части имеет собственно романтическую форму экспозиции и завязки действия - “Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту”. Далее следуют: “Биография их превосходительств” и “Биография Дмитрия Яковлевича Круциферского”. Глава “Житье-бытье” является главой из правильной формы повествования, но за ней следует “Биография Владимира Бельтова”.

Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где “в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то”. “Для меня повесть - рама”,- говорил Герцен. Он рисовал по преимуществу портреты, его интересовали больше всего лица и биографии. “Лицо - послужной список, в котором все отмечено,- пишет Герцен,- паспорт, на котором визы остаются”.

При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен. “Повесть эта, несмотря на то, что она будет состоять из отдельных глав и эпизодов, имеет такую целость, что вырванный лист портит все”,- пишет Герцен.

Свою задачу он видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный эпиграф: “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”.

Но он писал не протокол, а роман, в котором исследовал не “случай, а закон современной действительности”. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок книги, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Основную мысль романа критика видела в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: “Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства”.

Но Герцена занимала проблема нравственного самосознания и личность. Среди героев Герцена нет злодеев, которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Его герои - дети века, не лучше и не хуже других; скорее, даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец “белых рабов”, крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен как человек, в котором “жизнь задавила не одну возможность”. Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени и видел прямую связь характера человека с его средой.

Герцен называл историю “лестницей восхождения”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.

И вот на первую ступень “лестницы восхождения” вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он подает руку Любе, дочери Негрова, помогает ей подняться. И она поднимается вслед за ним, но ступенькой выше. Теперь она видит больше, чем он; она понимает, что Круциферский, робкий и смятенный человек, не сможет больше сделать ни шагу вперед и выше. А когда она поднимает голову, то взор ее падает на Бельтова, который был на той же лестнице гораздо выше, чем она. И Люба сама протягивает ему руку...

“Красота и вообще сила, но она действует по какому-то избирательному сходству”,- пишет Герцен. По избирательному сходству действует и ум. Вот почему Любовь Круциферская и Владимир Бельтов не могли не узнать друг друга: в них было это сходство. Все то, что было известно ей лишь как острая догадка, ему открывалось как цельное знание. Это была натура “чрезвычайно деятельная внутри, раскрытая всем современным вопросам, энциклопедическая, одаренная смелым и резким мышлением”. Но в том-то и дело, что эта встреча, случайная и вместе с тем и неотразимая, ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, внешних препятствий, обострила чувство одиночества и отчужденности. Жизнь, которую они хотели изменить своим восхождением, была неподвижна и неизменна. Она похожа на ровную степь, в которой ничто не колышется. Первой это почувствовала Люба, когда ей показалось, что она вместе с Круциферским потерялась среди безмолвных просторов: “Они были одни, они были в степи”. Герцен разворачивает метафору и применительно к Бельтову, выводя ее из народной пословицы “Один в поле не воин”: “Я точно герой народных сказок... ходил по всем распутьям и кричал: „Есть ли в поле жив человек?" Но жив человек не откликался... Мое несчастье!.. А один в поле не ратник... Я и ушел с поля...” “Лестница восхождения” оказалась “горбатым мостиком”, который и поднял на высоту, и отпустил на все четыре стороны.

“Кто виноват?” - интеллектуальный роман. Его герои - люди мыслящие, но у них есть свое “горе от ума”. И состоит оно в том, что со всеми своими блестящими идеалами они принуждены были жить в сером свете, оттого и мысли их кипели “в действии пустом”. Даже гениальность не спасает Бельтова от этого “мильона терзаний”, от сознания того, что серый свет сильнее его блестящих идеалов, если его одинокий голос теряется среди безмолвия степи. Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки: “Степь - иди, куда хочешь, во все стороны - воля вольная, только никуда не дойдешь...”

В романе есть и нотки отчаяния. Искандер писал историю слабости и поражения сильного человека. Бельтов как бы боковым зрением замечает, что “дверь, ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела”. Такова была судьба Бельтова, одного из плеяды “лишних людей” русской литературы, наследника Чацкого, Онегина и Печорина. Из его страданий выросли многие новые идеи, которые нашли свое развитие в “Рудине” Тургенева, в поэме Некрасова “Саша”.

В этом повествовании Герцен говорил не только о внешних преградах, но и о внутренней слабости человека, воспитанного в условиях рабства.

“Кто виноват?” - вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиск ответа на герценовский вопрос занимал самых выдающихся русских мыслителей - от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского.

Роман “Кто виноват?” предсказывал будущее. Это была пророческая книга. Бельтов, так же как и Герцен, не только в губернском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии - всюду находил “всесовершеннейшую тоску”, “умирал от скуки”. “На родном берегу” он не мог найти для себя достойного дела.

Но и “на том берегу” водворилось рабство. На развалинах революции 1848 года торжествующий буржуа создал империю собственников, отбросив добрые мечтания о братстве, равенстве и справедливости. И вновь образовалась “всесовершеннейшая пустота”, где мысль умирала от скуки. И Герцен, как предсказал его роман “Кто виноват?”, подобно Бельтову, стал “скитальцем по Европе, чужой дома, чужой на чужбине”.

Он не отрекся ни от революции, ни от социализма. Но им овладели усталость и разочарование. Как Бельтов, Герцен “нажил и прожил бездну”. Но все пережитое им принадлежало истории. Вот почему так значительны его мысли и воспоминания. То, что Бельтова томило как загадка, стало у Герцена современным опытом и проницательным познанием. Снова возникал перед ним тот самый вопрос, с которого все началось: “Кто виноват?”

Белинский: Видеть в авторе «Кто виноват?» необыкновенного художника - значит вовсе не понимать его таланта. Правда, он обладает замечательною способностью верно передавать явления действительности, очерки его определенны и резки, картины его ярки и сразу бросаются в глаза. Но даже и эти самые качества доказывают, что главная сила его не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой. Могущество этой мысли - главная сила его таланта; художественная манера схватывать верно явления действительности - второстепенная, вспомогательная сила его таланта. Отнимите у него первую, - вторая окажется слишком несостоятельною для самобытной деятельности. Подобный талант не есть что-нибудь особенное, исключительное, случайное. Нет, такие таланты так же естественны, как и таланты чисто художественные. Их деятельность образует особенную сферу искусства, в которой фантазия является на втором месте, а ум - на первом. На это различие мало обращают внимания, и оттого в теории искусства выходит страшная путаница. Хотят видеть в искусстве своего рода умственный Китай, резко отделенный точными границами от всего, что не искусство в строгом смысле слова. А между тем эти пограничные линии существуют больше предположительно, нежели действительно; по крайней мере, их не укажешь пальцем, как на карте границы государств. Искусство, по мере приближения к той или другой своей границе, постепенно теряет нечто от своей сущности и принимает в себя от сущности того, с чем граничит, так что вместо разграничивающей черты является область, примиряющая обе стороны.

Началось все с детства. Крупов был сыном диакона, ну и его готовили, чтобы он занял его место когда-нибудь. Был в деревне такой мальчик Левка, единственный друг Сеньки (Крупова). Левка был блаженный, те совсем ни черта не соображал и никого не любил кроме Сеньки и собачки своей.Жил Левка удивительно: сам себе находил еду, общался с природой, ни на кого не нападал, но все его обижали. Короче, человек был счастлив, а его все дергали. Сеньку интересовало, как же так вообще. Почему его люди психом считают? И пришел к заключению, что «причина всех гонений на Левку состоит в том, что Левка глуп на свой собственный салтык – а другие повально глупы.». Крупов вот еще, что решил: «в этом мире социальной несправедливости и лицемерия, убеждается Крупов, так называемые "сумасшедшие" - "в сущности не глупее и не поврежденнее всех остальных, но только самобытнее, сосредоточеннее, независимее, оригинальнее, даже можно сказать, что гениальнее тех». Но все –таки Сенька хотел исследовать это все с научной точки зрения. Хотел в универ пойти, а ему отец не разрешал. Тогда он к барину пошел, но барин его не принял. В результате после смерти отца Сенька попал в Универ и записался на общую психиатрию. И понеслось годы практики с психами. Крупов сделал свои выводы о признаках расстройств:

А) в неправильном, но и непроизвольном сознании окружающих предметов

В) тупое стремление к целям неосуществимым и упущение целей действительных.

И вот под эти признаки стал подгонять людей и вышло, что психит ВСЕ.

Была у него подопечная мещанка, которая сама замкнула порочный круг: покупала мужу вино, он бухал, бил ее, на след. день все опять... Крукпов ей говорит: не покупай вина. А она ему: я что мужу законному, блин, вино не поднесу? Крупов: тогда что ты с законным мужем споришь? Она: да этот урод мне не муж, пошел он... Потом еще она своего ребенка странно любила. Горбатилась на работе целый день, чтоб ему обновку купить, но если он ее запачкал, то она избивала ребенка. Дальше. Все чиновники психи полные: делают бессмысленную работы целыми днями. А помещики? Жили двое в законном браке, но ненавидели друг друга страшно,смерти друг другу желали. Крупов подсказал: да разжайтесь вы по имениям, все лучше будет. А они: да уж сейчас, я родился и вырос в благочестивой семье, я законы приличия знаю! Или другой скупой помещик был, всех голодом морил. Но когда приезжало высокопоставленное лицо, то он бежал и чуть не на коленях просил, чтоб тот у него отобедал. И тогда столько бабла на это тратил, что мама дорогая. "Поврежденным" выглядит весь строй жизни, при котором люди, работающие "денно и нощно", "не вырабатывали ничего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно вырабатывали ничего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно вырабатывали, и очень много".А посмотрите на историю человечества! История вызвана всеобщей патологией.

И поэтому доктор говорит, что у него нет больше гнева на людей, но кроткое снисхождение к больному только.

Своеобразие сатиры:

Говорит все само за себя, правда?

А вот, что говорит Лотман:

Размышления над вопросом о взаимосвязи различных социальных явлений и причинах социального зла приводили лучших передовых представителей критического реализма к восприятию идей утопического социализма. В повести Салтыкова они и нашли свое отражение. Пропагандой этих идей деятельно занимался кружок петрашевцев, идейно связанный с Белинским. Собрания кружка петрашевцев посещались многими писателями гоголевской школы. В «Святом семействе» Маркс следующим образом сформулировал мысль о соприкосновении революционного гуманизма и материализма XIX века с социалистическими идеями: «Не требуется большого остроумия, чтобы усмотреть связь между учением материализма о прирожденной склонности к добру, о равенстве умственных способностей людей, о всемогуществе опыта, привычки, воспитания, о влиянии внешних обстоятельств на человека, о высоком значении индустрии, о нравственном праве на наслаждение и т. д. - и коммунизмом и социализмом. Если человек черпает все свои знания, ощущения и проч. из чувственного мира и опыта, получаемого от этого мира, то надо, стало быть, так устроить окружающий мир, чтобы человек познавал в нем истинно-человеческое, чтобы он привыкал в нем воспитывать в себе человеческие свойства. Если правильно понятый интерес составляет принцип всякой морали, то надо, стало быть, стремиться к тому, чтобы частный интерес отдельного человека совпадал с общечеловеческими интересами... Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать обстоятельства

человечными. Если человек, по природе своей, общественное существо, то он, стало быть, только в обществе может развить свою истинную природу, и о силе его природы надо судить не по отдельным личностям, а по целому обществу».

Говоря о нелепости современного социального устройства в повести «Доктор Крупов», Герцен критиковал общество с социалистических позиций. Устами своего героя писатель заявлял: «В нашем городе считалось пять тысяч жителей; из них человек двести были повергнуты в томительнейшую скуку от отсутствия всякого занятия, а четыре тысячи семьсот человек повергнуты в томительную деятельность от отсутствия всякого отдыха. Те, которые денно и нощно работали, не вырабатывали ничего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно вырабатывали и очень много». 2

Герцен как бы развивал мысль петербургских повестей Гоголя, особенно «Записок сумасшедшего», о безумии общества, о ненормальности отношений, которые признаны в современном обществе за «норму», и вместе с тем его повесть резко отличалась от повестей Гоголя. В отличие от Гоголя, Герцен стоял на позициях революционера, он был социалистом и видел возможность исправления общества революционным путем.

И еще кое-что:

Знаменитый художник в "Сороке-воровке" с горечью говорил: "Кругом сумасшедшие". Но это была как бы случайно оброкенная фраза. Доктор Крупов развивает свою теорию "сравнительной психиатрии" обстоятельно и подробно. На каждом шагу он видит, как люди издерживают свою жизнь "в чаду безумия". От наблюдений над современной жизнью Крупов перешел к изучению истории, перечитал древних и новых авторов - Тита Ливия. Тацита, Гиббона, Карамзина - и нашел явные признаки безумия в делах и речах королей, монархов, завоевателей. "История, - пишет доктор Крупов,- не что иное, как связный рассказ родового хронического безумия и его медленного излечения".

Философская соль повести состоит в преодолении гегелевской "прекраснодушной" теории о том, что "все действительное - разумно, а все разумное - действительно", теории, которая была основой "примирения с действительностью". Доктор Крупов видел в втой теории оправдание существующего зла и готов был утверждать, что "все действительное - безумно". "Не гордость и пренебрежение, а любовь привели меня к моей теории", - говорит Крупов.

Для того чтобы исчезли чудовища безумия, нужно чтобы изменилась атмосфера, доказывает доктор Крупов. Некогда вемлю попирали мастодонты, но изменился состав воздуха, и их не стало. "Местами воздух становится чище, болезни душевные укрощаются, - пишет Крупов, - но нелегко перерабатывается в душе человеческой родовое безумие".

47. Сорока-воровка А.И.Герцена в литературно-общественной борьбе 1840-х годов.

Этот перессказ с сайта поклонников Герцена, но лучше не напишешь:

Трое разговаривают о театре: «славянин», остриженный в кружок, «европеец», «вовсе не стриженный», и стоящий вне партий молодой человек, остриженный под гребенку (как Герцен), который и предлагает тему для обсуждения: почему в России нет хороших актрис. Что актрис хороших нет, согласны все, но каждый объясняет это согласно своей доктрине: славянин говорит о патриархальной скромности русской женщины, европеец - об эмоциональной неразвитости русских, а для остриженного под гребенку причины неясны. После того как все успели высказаться, появляется новый персонаж - человек искусства и опровергает теоретические выкладки примером: он видел великую русскую актрису, причем, что удивляет всех, не в Москве или Петербурге, а в маленьком губернском городе. Следует рассказ артиста (его прототип - М. С. Щепкин, которому и посвящена повесть).
Когда-то в молодости (в начале XIX в.) он приехал в город N, надеясь поступить в театр богатого князя Скалинского. Рассказывая о первом спектакле, увиденном в театре Скалинского, артист почти вторит «европейцу», хотя и смещает акценты существенным образом:
«Было что-то натянутое, неестественное в том, как дворовые люди <…> представляли лордов и принцесс». Героиня появляется на сцене во втором спектакле - во французской мелодраме «Сорока-воровка» она играет служанку Анету, несправедливо обвиненную в воровстве, и здесь в игре крепостной актрисы рассказчик видит «ту непонятную гордость, которая развивается на краю унижения». Развратный судья предлагает ей «потерей чести купить свободу». Исполнение, «глубокая ирония лица» героини особенно поражают наблюдателя; он замечает также необычное волнение князя. У пьесы счастливый конец - открывается, что девушка невинна, а воровка - сорока, но актриса в финале играет существо, смертельно измученное.
Зрители не вызывают актрису и возмущают потрясенного и почти влюбленного рассказчика пошлыми замечаниями. За кулисами, куда он бросился сказать ей о своем восхищении, ему объясняют, что её можно видеть только с разрешения князя. На следующее утро рассказчик отправляется за разрешением и в конторе князя встречает, между прочим, артиста, третьего дня игравшего лорда, чуть ли не в смирительной рубашке. Князь любезен с рассказчиком, потому что хочет заполучить его в свою труппу, и объясняет строгость порядков в театре излишней заносчивостью артистов, привыкших на сцене к роли вельмож.
«Анета» встречает товарища по искусству как родного человека и исповедуется перед ним. Рассказчику она кажется «статуей изящного страдания», он почти любуется тем, как она «изящно гибнет».
Помещик, которому она принадлежала от рождения, увидев в ней способности, предоставил все возможности развивать их и обращался как со свободною; он умер скоропостижно, а заранее выписать отпускные для своих артистов не позаботился; их продали с публичного торга князю.
Князь начал домогаться героини, она уклонялась; наконец произошло объяснение (героиня перед тем читала вслух «Коварство и любовь» Шиллера), и оскорбленный князь сказал: «Ты моя крепостная девка, а не актриса». Эти слова так на нее подействовали, что вскоре она была уже в чахотке.
Князь, не прибегая к грубому насилию, мелочно досаждал героине: отнимал лучшие роли и т. п. За два месяца до встречи с рассказчиком её не пустили со двора в лавки и оскорбили, предположив, что она торопится к любовникам. Оскорбление было намеренное: поведение её было безупречно. «Так это для сбережения нашей чести вы запираете нас? Ну, князь, вот вам моя рука, мое честное слово, что ближе году я докажу вам, что меры, вами избранные, недостаточны!»
В этом романе героини, по всей вероятности, первом и последнем, не было любви, а только отчаяние; она ничего почти о нем не рассказала. Она сделалась беременна, больше всего её мучило то, что ребенок родится крепостным; она надеется только на скорую смерть свою и ребенка по милости Божией.
Рассказчик уходит в слезах, и, нашедши дома предложение князя поступить к нему в труппу на выгодных условиях, уезжает из города, оставив приглашение без ответа. После он узнает, что «Анета» умерла через два месяца после родов.
Взволнованные слушатели молчат; автор сравнивает их с «прекрасной надгробной группой» героине. «Все так, - сказал, вставая, славянин, - но зачем она не обвенчалась тайно?..»

Литературно-общественная борьба 1840-х годов:

Непосредственное влияние на характер этого периода русской литературы оказало то идейное движение, которое, как было указано, проявилось в половине тридцатых годов в московских кружках молодых идеалистов. Им обязаны своим первым развитием многие из самых крупных светил сороковых годов. В этих кружках зародились основные идеи, положившие начало целым направлениям русской мысли, борьба которых в течение десятков лет оживляла русскую журналистику.Когда к влиянию идеалистической немецкой философии Гегеля и Шеллинга присоединилось увлечение французским романтическим радикализмом (В. Гюго, Ж. Санд и др.), в литературных кружках проявилось сильное идейное брожение: они то сходились на многих общих им пунктах, то расходились до прямо враждебных отношений, пока, наконец, не определились два ярких литературных направления: западническое, петербургское, с Белинским и Герценом во главе, ставившее во главу угла основы западноевропейского развития, как выражение общечеловеческих идеалов, и славянофильское, московское, в лице братьев Киреевских , Аксаковых и Хомякова , старавшееся выяснить особые пути исторического развития, соответствовавшие вполне определённому духовному типу известной нации или расы, в данном случае славянской В увлечении борьбой страстные по темпераменту адепты того и другого направлений очень часто впадали в крайности, то отрицая все светлые и здоровые стороны национальной жизни во имя возвеличения блестящей умственной культуры Запада, то попирая результаты, выработанные европейской мыслью, во имя безусловного преклонения перед малозначительными, иногда даже ничтожными, но зато национальными особенностями своей исторической жизни.
Тем не менее, в период сороковых годов это не мешало обоим направлениям сходиться на некоторых основных, общих и обязательных для обоих положениях, которые оказывали самое благотворное влияние на рост общественного самосознания. Это общее, что связывало обе враждующие группы, был идеализм, бескорыстнейшее служение идее, преданность народным интересам в самом широком смысле этого слова, как бы различно не понимались пути к достижению возможных идеалов.
Из всех деятелей сороковых годов лучше всех выразил общее настроение один из самых сильных умов той эпохи - Герцен , в произведениях которого гармонически сочетались глубина аналитического ума с поэтической мягкостью возвышенного идеализма. Не пускаясь в область фантастических построений, которым часто предавались славянофилы, Герцен, однако, признал многие реальные демократические основы в русской жизни (напр., общину).
Герцен глубоко верил в дальнейшее развитие русской общины и в то же время анализировал тёмные стороны западноевропейской культуры, которые совершенно игнорировали чистые западники. Таким образом, в сороковые годы литература впервые выдвигает ясно выраженные направления общественной мысли. Она стремится стать влиятельной общественной силой. Оба враждующие направления, и западническое, и славянофильское, с одинаковой категоричностью ставят для литературы задачи гражданского служения.

"Сорока-воровка" - самая известная повесть Герцена с очень сложной

внутренней театральной структурой. Сначала на сцене появляются три

беседующих лица - "славянин", "европеец" и "автор". Потом к ним

присоединяется "известный художник". И сразу, как бы в глубине сцены,

поднимается второй ранавес, и открывается вид на театр Скалинского. Причем

"известный художник" переходит на эту вторую сцену в качестве действующего

лица Но и это еще не все. В театре Скалинского есть своя сцена, на которой,

в самой глубине и в центре этой тройной перспективы, в возникает фигура

главной героини, выступающей в рола Айеты из знаменитой в те годы пьесы

"Сорока-воровка" [В 1816 году была написана Кенье и д"Обиньи пьеса

"Сорока-воровка", а в 1817 году Дж. Россини создал оперу по мотивам этой

Рассказ был написав в самый разгар споров между западниками и

славянофилами. Герцен вывел ах аа сцену как самые характерные типы времени.

И предоставил возможность каждому высказаться сообразно со своим характером

и убеждениями. Герцен, как Гоголь, полагал, что споры западников и

славянофилов - это "страсти ума", бушующие в отвлеченных сферах, в то время

как жизнь идет своим путем; и пока они спорят о национальном характере и о

том, прилично или неприлично русской женщине быть на сцене, где-то в глуши,

в крепостном театре гибнет великая актриса, и князь кричит ей: "Ты моя

крепостная девка, а не aктриса".

Рассказ посвящен М. Щепкину, он и является на "сцене" под именем

"знаменитого художника". Это придает "Сороке-воровке" особенную остроту.

Ведь и Щепкин в был крепостным; его случай избавил от рабства. И весь рассказ о крепостной актрисе был вариацией

на тему "Сороки-воровки", вариацией на тему о виноватых 6eз вины...

Анета из "Сороки-воровки" по своему характеру и по своей судьбе очень

характеристика

История отечественной литературы (1)

Примерная программа

... (1826 – 1855 гг .) 2.1. Общая характеристика литературного процесса Николаевская эпоха и литературно -общественное... литературного процесса второй четверти XIX в. 2.1.1. 1826 – 1842 гг . Роль А. С. Пушкина и его наследия в литературном процессе 1830-х гг ...

С добрым чувством изображен в романе и чудаковатый дядя покойного Петра Бельтова. Этот барин старинного покроя (молодость его пришлась на начальный период царствования Екатерины II, примерно за семьдесят лет до сюжетного действия в романе) располагает к себе доброжелательным отношением к людям зависимым, искренним увлечением гуманистическими идеалами французских философов-просветителей. И Софью Немчинову, будущую Бельтову, Герцен описал с искренним чувством расположения и сочувствия. Бесправная крепостная, она нечаянно получила образование и была продана в гувернантки, а потом оклеветана, доведена до отчаяния, однако нашла силы, чтобы отстоять себя от пошлых преследований и сохранить доброе имя. Случай сделал ее свободной: на ней женился дворянин. После смерти своего мужа Петра Бельтова она стала владелицей богатейшего имения Белое Поле с тремя тысячами душ крепостных. Это было, пожалуй, труднейшим испытанием: власть и богатство в то время почти неизбежно развращали человека. Однако Софья Бельтова устояла и осталась гуманной. В отличие от других крепостниц, она не унижает слуг, не относится к ним как к одушевленной собственности, а своих зажиточных крестьян не обирает - даже ради любимого сына Владимира, не раз вынужденного очень крупными суммами расплачиваться с обманывавшими его мошенниками.

Не без симпатии представил Герцен читателю даже чиновника Осипа Евсеича, под началом которого приступил к чиновной службе Владимир Бельтов. Трудным путем вышел из низов

этот безродный сын швейцара одного из петербургских департаментов. «Он, переписывая набело бумаги и рассматривая в то же время людей начерно, приобретал ежедневно более и более глубокое знание действительности, верное пониманье окружающего и верный такт поведения»,- отметил Герцен. Примечательно, что Осип Евсеич, единственный из персонажей романа, правильно определил и самую суть характера девятнадцатилетнего Бельтова, и его типичность, и даже то, что он на службе не уживется. Он понял главное: Бельтов - человек честный, искренний, желающий людям добра, но не боец. Нет у Бельтова выносливости, упорства в борьбе, нет и деловой хватки, а самое главное - нет знания жизни и людей. И потому все его реформаторские предложения по службе не будут приняты, все его выступления в защиту обиженных окажутся несостоятельными и мечты о прекрасном рассыплются в прах.

Герцен признал правоту этого своего персонажа. «В самом деле, столоначальник рассуждал основательно, и события, как нарочно, торопились ему на подтверждение». Не прошло и полгода, как Бельтов подал в отставку. Начались долгие, трудные и безрезультатные поиски дела, которое было бы полезно для общества.

Владимир Бельтов - центральный герой романа. Его судьба особенно привлекает внимание Герцена: она служит подтверждением его убеждения в том, что крепостничество как система общественных отношений исчерпало свои возможности, приближается к неизбежному краху и наиболее чуткие представители правящего сословия уже осознают это, мечутся, ищут выхода и даже пытаются вырваться прочь из стеснительных- рамок господствующего строя.

В воспитании Владимира Бельтова особую роль сыграл швейцарец Жозеф. Человек образованный и гуманный, умный и стойкий в своих убеждениях, он не умеет считаться с социальной природой общества, он ее просто не знает. По его мнению, людей связывают и объединяют не требования социальной необходимости, а симпатия или антипатия, разумные доводы, убеждения логики. Человек от природы существо разумное. А разум требует от людей быть гуманными и добрыми. Достаточно дать им всем правильное образование, развить их ум - и они поймут друг друга и разумно договорятся, невзирая на национальные и сословные различия. И в обществе сам собою установится порядок.

Жозеф был утопистом. Такой воспитатель не мог подготовить Владимира Бельтова к жизненной борьбе. Но Софья Бель-това именно такого воспитателя искала: она не хотела, чтобы ее сын вырос похожим на тех, от кого она в молодости испытала гонения. Мать желала, чтобы сын ее стал человеком добрым, честным, умным и открытым, а не крепостником. Мечтательный Жозеф не был знаком с русским бытом. Тем-то он и привлек Бельтову: она увидела в нем человека, свободного от пороков крепостничества.

Что же оказалось в итоге, когда суровая действительность взялась проверять прекрасные мечты Бельтовой и утопические намерения Жозефа, усвоенные их питомцем?

Усилиями любящей матери и честного, гуманного воспитателя сформирован молодой, полный сил и добрых намерений, но оторванный от русской жизни характер. Современники Герцена положительно оценили этот образ как верное и глубокое обобщение; но при этом они отметили, что Бельтов - при всех своих достоинствах - человек лишний. Тип лишнего человека сложился в русской жизни двадцатых - сороковых годов XIX века и нашел отражение в ряде литературных образов от Онегина до Рудина.

Как и все лишние люди, Владимир Бельтов - самое настоящее отрицание крепостничества, но отрицание еще не отчетливое, без ясно осознанной цели и без знания средств борьбы с общественным злом. Бельтов не сумел понять, что первым шагом к всеобщему счастью должно быть разрушение крепостного права. Однако для кого он лишний: для народа, для будущей открытой борьбы за освобождение народа или для своего сословия?

Герцен прямо заявил, что Бельтов «не имел способности быть хорошим помещиком, отличным офицером, усердным чиновником». И потому-то он лишний для общества, где человек обязан быть одним из этих выразителей насилия над народом. Ведь «хороший помещик» только потому заслуживает положительную оценку других дворян, что умеет «хорошо» эксплуатировать крестьян, а им вовсе не нужны никакие помещики - ни «хорошие», ни «плохие». А кто такие «отличный офицер» и «усердный чиновник»? С точки зрения дворян-крепостников, «отличный офицер» - тот, кто палкой дисциплинирует солдат и заставляет их, не рассуждая, идти против врага внешнего и против «врага» внутреннего, то есть против непокорного народа. А «усердный чиновник» ретиво проводит волю правящего сословия.

Бельтов отказался от такой службы, а другой для него в крепостническом государстве не существует. Поэтому-то он оказался лишним для государства. Бельтов в сущности отказался примкнуть к насильникам - и потому так его ненавидят защитники существующего порядка. Герцен прямо говорит о причине этой на первый взгляд странной ненависти к одному из богатейших и, следовательно, почтеннейших владельцев губернии: «Бельтов - протест, какое-то обличение их жизни, какое-то возражение на весь порядок ее».

С судьбой Владимира Бельтова на короткий момент тесно связалась судьба Любоньки Круциферской. Появление Бельтова в губернском городе, знакомство Круциферских с ним, разговоры на темы, выходящие из круга мелких городских новостей и семейных интересов,- все это всколыхнуло Любоньку. Она задумалась о своем положении, о тех возможностях, которые были отпущены на долю русской женщины, ощутила в себе призвание к значительному общественному делу - и это духовно преобразило ее. Она словно бы выросла, стала крупнее и значимее, чем другие персонажи романа. Силою своего характера она превосходит всех - и Бельтова превзошла также. Она подлинная героиня романа.

Любоньку Круциферскую отличает благородство натуры, внутренняя независимость и чистота побуждений. Герцен изображает ее с большой симпатией и искренним сочувствием. Жизнь ее сложилась нерадостно. Самое грустное в том, что она не может изменить свою судьбу: обстоятельства сильнее ее. Русская женщина той поры была лишена даже тех немногих прав, которыми обладал мужчина. Чтобы изменить ее положение, надо было изменить самую систему отношений в обществе. Трагизм положения Любоньки и обусловлен этим исторически сложившимся бесправием.

Героиня романа в духовном общении с Бельтовым смогла понять, что назначение человека не ограничивается теми обязанностями, которые накладывает узкий мирок губернского города. Она смогла вообразить широкий мир общественной деятельности и себя в нем - в науке, или в искусстве, или в любом другом служении обществу. Туда позвал ее Бельтов - и она готова была устремиться за ним. Но что именно нужно делать? К чему приложить силы? Этого Бельтов и сам точно не знал. Ой сам метался и, как отметил с горечью Герцен, «ничего не сделал». И никто другой не мог ей этого подсказать.

Она ощутила в себе великие возможности, но они обречены на гибель. И потому Любонька сознает безысходность своего положения. Но это не породило в ней мрачной неприязни к людям, язвительности или желчности - ив этом ее отличие от многих других персонажей романа. Ей, человеку высокой души, свойственны и возвышенные чувства - чувство справедливости, участие и внимание к окружающим. Любонька ощущает искреннюю любовь к своей бедной, но прекрасной родине; она чувствует родственную связь с угнетенным, но духовно свободным народом.

Однако в нем заключено огромное содержание. Оно перерастает семейно-бытовую коллизию в рамках сюжетного действия: герои знакомятся, встречаются, спорят, влюбляются, осознают необходимость расстаться, а в это же время указывает на общие процессы русской жизни, осмысляет обстоятельства формирования характеров, объясняет причины, по которым герои романа несчастны… Описывая поступки и размышления своих персонажей в течение тех шести-семи месяцев, пока Бельтов находился в губернском городе, Герцен во множестве отступлений обращается к прошлому, уходит к истокам событий, изображает впечатления детских лет жизни главных героев. В отступлениях же раскрывается и социальный смысл общественных отношений в России, объяснены идейные и нравственные искания героев.

Герцен сам отметил основную композиционную особенность романа: он построен как совокупность многих очерков, биографий и отступлений с размышлениями о России. Такое построение романа позволило ему создать необычайно широкую картину русской жизни на протяжении многих десятилетий. Она создана художником, главная сила которого, по определению Белинского, в могуществе его мысли, в исследовательском подходе к изображаемому. Герцен, описывая людей и события, анализирует их, глубоко проникает.в сущность происходящего и находит яркую, точную деталь для выражения своих выводов.

Герценовское повествование требует большого внимания. Отдельные детали служат для выражения больших обобщений. В них надо вдумываться - и тогда изображение приобретает как бы дополнительный смысл: читатель по намекам или косвенным замечаниям автора словно бы досказывает невысказанное прямо или дорисовывает едва намеченную картину. Вот, например, Бельтов, только что приехавший в губернский город, заметил то, что должно было ему казаться странным и даже диким: «Изнуренная работница с коромыслом на плече, босая и выбившаяся из сил, поднималась в гору по гололедице, задыхаясь и останавливаясь; толстый и приветливой наружности поп, в домашнем подряснике, сидел перед воротами и посматривал на нее». Читатель догадывается: город стоит на крутом берегу, водопровода нет и в помине, босые работницы, превращенные в тягловую силу, тратят здоровье на то, чтобы поить «толстых и приветливых попов».

Бельтов также заметил (у приезжего человека - взгляд свежий), что губернский город странно безлюден: одни только чиновники, полицейские, помещики попадаются ему на улицах. У читателя не может не возникнуть вопрос: а где же остальное население? Ведь не в безлюдном же городе должны состояться дворянские выборы! Впечатление такое, будто все разбежались или попрятались при наступлении опасности. Или будто орда завоевателей согнала с места и куда-то заточила трудовой люд.

В кладбищенской тишине не слышно голосов. Лишь к вечеру донесся «густой протяжный звук колокола» - как похоронное сопровождение к исчезающим надеждам Бельтова, как предвестье надвигающегося несчастья, как обещание трагической развязки романа… После этого Герцен сделал вывод: «Бедная жертва века, полного сомнения, не в NN тебе сыскать покой!» И этот вывод является, в сущности, новым предварением того, что должно произойти, и одновременно новым толчком для размышлений: прямо обещает неудачу начинаниям Бельтова и называет его жертвой века, связывает его метания и искания с общими противоречиями духовной жизни тех лет.

Ирония - одно из наиболее эффективных средств в художественной системе Герцена. Иронические замечания, уточнения и определения при описании персонажей вызывают у читателя то злую, то грустную улыбку. Негров, например, «учил денно и нощно словами и руками кучера». Смешно представить себе генерала, преподающего кучеру искусство управлять лошадьми, но грустно при мысли, что словесные наставления у него, по-видимому, всегда сопровождаются зуботычинами.

Любонька в доме Негровых замыкается в молчаливом отчуждении, чтобы не усугубить ложность своего положения «воспитанницы»; Глафире Львовне, считающей себя ее благодетельницей, это неприятно, и «она звала ее ледяной англичанкой, хотя андалузские свойства генеральши тоже подлежали большому сомнению»,- иронически замечает Герцен. Намек на Кармен следует считать подразумевающимся из ее противопоставления себя Любоньке: «ледяная англичанка» - это какой-то недостаток, которого Глафира Львовна в себе не замечает. Но смешно вообразить эту толстую, рыхлую барыню - «баобаб между бабами», как мимоходом заметил Герцен,- в роли пылкой испанки. И вместе с тем грустно представить себе бесправную Любоньку в полной зависимости от ее «благодетельницы».

Чиновники губернского города оправдывают свою стихийную ненависть к Бельтову тем, что он - , «читавший вредные книжонки в то время, когда они занимались полезными картами». Ирония здесь кроется в несуразности противопоставления полезного занятия пустому убиванию времени.

Рассудительного и предусмотрительного доктора Крупова характеризует такая деталь: «Крупов вытащил из кармана что-то среднее между бумажником и чемоданом». Ну, а каков же был карман, вместивший подобный бумажник, где хранятся деловые бумаги, «покоившиеся в обществе кривых ножниц, ланцетов и зондов»? Читатель задаст себе этот вопрос и улыбнется. Но это не будет злая или насмешливая улыбка. Другое дело, когда Герцен наделил одну из проходных фигур глазами «помойного цвета»: в этом едком эпитете выражен не цвет глаз, а сущность души, со дна которой поднимаются все пороки человеческой натуры.

Крупов не раз вызывает у читателя улыбку, но всегда к ней примешивается тревожное ожидание или острая грусть. Так, он строит сложный «многослойный» , когда рисует перед Дмитрием Круциферским картину будущей семейной жизни с Любонькой: уже не на бедность указывает он, а на несходство характеров. «Не пара тебе твоя невеста, уж что ты хочешь,- эти глаза, этот цвет лица, этот трепет, который иногда пробегает по ее лицу,- она тигренок, который еще не знает своей силы; а ты - да что ты? Ты - невеста; ты, братец, немка; ты будешь жена,- ну, годно ли это?»

Здесь одновременно охарактеризованы Любонька Негрова и Круциферский вместе со своими родителями, приученными всю страдать, смиряться и подчиняться. А вместе с тем и самого себя Крупов определил - со своей мрачной иронией и с трезвостью взгляда, переходящей в беспросветный пессимизм.

Крупов судит и пророчит с комичной самоуверенностью. Однако он действительно предугадал судьбу полюбившихся ему молодых людей. Крупов знал русскую действительность слишком хорошо: личное для человека в обществе, обреченном на страдания, невозможно. Нужно было поистине чудесное стечение обстоятельств, чтобы Круциферские, отгородившись от окружающей среды, смогли бы жить в покое, достатке и не страдать при виде чужих несчастий. Но в чудеса доктор Крупов не верил и потому-то с такой уверенностью в начале романа обещал трагичный финал.

Характер, воплощенный в образе Крупова, заинтересовал Герцена как выражение одного из самобытнейших типов русской жизни. Встречались Герцену люди сильные, необычайного мужества и внутренне свободные. Они до того страдали сами и насмотрелись на чужие страдания, что их уже ничем нельзя было испугать. Житейское «благоразумие» большей частью им не было свойственно. Об одном из таких людей - о заводском докторе в Перми - Герцен вспоминал в «Былом и думах»: «Вся деятельность его обратилась на преследование чиновников сар-казмами. Он хохотал над ними в глаза, он с гримасами и крив-лянием говорил им в лицо самые оскорбительные вещи… Он сделал себе общественное положение своими нападками и заставил бесхарактерное общество терпеть розги, которыми он хлестал его без отдыха».

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Композиционная особенность романа «Кто виноват?» . Литературные сочинения!

Идейно-художественное своеобразие романа Герцена «Кто виноват?», проблематика повестей «Доктор Крупов» и «Сорока-воровка»

Писатель работал над романом «Кто виноват» шесть лет. Первая часть произведения появилась в «Отечественных записках» в 1845-1846 годах, а обе части романа вышли отдельным изданием как приложение к «Современнику» в 1847 году.

В своем романе Герцен затронул много важных вопросов: проблему семьи и брака, положение женщин в обществе, проблему воспитания, жизнь русской интеллигенции. Он решает эти вопросы в свете идей гуманизма и свободы. Задушевную мысль Герцена в его романе Белинский определял как «мысль о достоинстве человеческом, которое унижается предрассудками, невежеством и унижается то несправедливостью человека к своему ближнему, то собственным добровольным искажением самого себя». Эта задушевная мысль носила антикрепостнический . Пафос борьбы с крепостничеством как главным злом русской жизни того времени пронизывает от начала до конца.

В основе сюжета романа лежит тяжелая драма, которую переживают муж и жена Круциферские: мечтательная, глубоко сосредоточенная в себе незаконнорожденная дочь помещика-крепостника Негрова Любонька и восторженный идеалист, сын лекаря, кандидат Московского университета, домашний учитель Негрова Дмитрий Круциферский. Вторая сюжетная линия романа связана с трагической судьбой Владимира Бельтова, занявшего видное место в галерее русских «лишних людей». Рассказывая о трагическом положении разночинца - учителя Дмитрия Круциферского, его жены Любови Александровны, полюбившей молодого дворянина Бельтова, писатель вскрывает всю путаницу и мучительную неразбериху, которая разбила жизнь этих людей, загубила их . Он хочет, чтобы читатель знал, кто виноват в трагической судьбе героев романа. Взяв эпиграфом к роману слова какого-то судебного постановления: «А случай сей за неоткрытием виновных предать воле божией, дело же, почислив решенным, сдать в архив», Герцен всем ходом своего романа как бы хочет заявить: «Виновный найден, дело надо взять из архива и перерешить по-настоящему». Виновата самодержавно-крепостническая система, страшное царство мертвых душ.

Бельтов - типическое лицо своей эпохи. Талантливый, живой и думающий человек, он сделался в крепостническом обществе, умной ненужностью. «Я точно герой наших народных сказок... ходил по всем распутьям и кричал: «Есть ли в поле жив-человек?» Но жив-человек не откликался... мое несчастье... а один в поле не ратник... Я и ушел с поля», - говорит Бельтов своему воспитателю-женевцу. Следом за Пушкиным и Лермонтовым Герцен рисует образ «лишнего человека», показывая столкновение одаренной и умной личности с окружающей отсталой, но сильной в своей косности средой. Однако Чернышевский, сравнивая Бельтова с Онегиным и Печориным, говорил, что он совершенно не таков, как его предшественники, что личные интересы имеют для него второстепенное значение. Добролюбов выделил Бельтова в галерее «лишних людей» как «гуманнейшего между ними», со стремлениями действительно высокими и благородными.

Роман оканчивается трагедией. Любонька, сломленная нравственными муками, после отъезда Бельтова замыкается в свой внутренний мир, чтобы унести в могилу затаенные мечты и любовь.

Роман Герцена был новым и оригинальным не только по богатству идей и образов, но и по художественной манере. Белинский, разбирая «Кто виноват?», сравнивал Герцена с Вольтером. Особенность стиля герценовского романа состоит, прежде всего, в сложном сплетении различных приемов художественного письма. Автор великолепно пользуется сатирой, когда речь идет о Негрове, о пошлости обитателей «форменного» города NN. Здесь он продолжает гоголевскую традицию осмеяния мертвых душ и теме обличения крепостного права придает новую, исполненную революционного отрицания силу. У Гоголя смех звучал сквозь слезы. У Герцена глаза сухи.

Своеобразно композиционное строение романа «Кто виноват?». Произведение Герцена собственно не роман, а ряд биографий, мастерски написанных и оригинально связанных в одно целое. Вместе с тем эти биографии являются прекрасными художественными портретами.

Глубоко своеобразен романа. Герцен когда-то с полным основанием говорил: «Мой язык». За каждой его фразой ощущается глубокий ум и знание жизни. Герцен свободно вводил в разговорную речь , не боялся осложнять свой стиль пословичными выражениями русской и иностранной речи, обильно вводил литературные цитаты, исторические образы, внезапно вызывающие целые картины.

Повесть « Крупов» - яркий сатирический памфлет, отчасти напоминающий « » Гоголя. Повесть написана как отрывок из автобиографии старого врача-материалиста Крупова. Многолетняя врачебная практика приводит Крупова к выводу, что человеческое общество больно безумием. По наблюдению доктора, в мире социальной несправедливости, в обществе, где человек человеку волк, где существует власть богатых и царит нищета и бескультурье, признанные «сумасшедшие» «в сущности и не глупее и не поврежденнее всех остальных, но только самобытнее, сосредоточеннее, независимее, оригинальнее, даже, можно сказать, гениальнее тех».

Сатира Герцена распространяется не только на самодержавно-крепостнический строй России, но и на буржуазные отношения в Европе. Крупов отмечает в своем журнале, что безумия совершаются и на Востоке и на Западе (пауперизм и т. п.).

Цикл художественных произведений в творчестве Герцена 40-х годов завершает написанная в 1846 году повесть «Сорока-воровка», появившаяся в «Современнике» в 1848 году. В основу сюжета «Сороки-воровки» положен рассказ М. С. Щепкина о печальной истории крепостной актрисы из театра развратного самодура крепостника С. И. Каменского в Орле. Рассказ Щепкина, который в повести фигурирует под именем известного художника, Герцен поднял на уровень большого социального обобщения.

И в романе «Кто виноват?», и в повести «Сорока-воровка» Герцен затрагивает вопрос, очень остро поставленный в западноевропейской литературе Жорж Санд, - вопрос о правах и положении женщины. В повести этот вопрос освещен в применении к трагической судьбе крепостной женщины, талантливой актрисы.

Рисуя необыкновенно богатую личность Анеты, Герцен показывает весь ужас ее рабской зависимости от ничтожного «плешивого селадона» князя Скалинского. Ее положение становится трагичным с того момента, когда Анета решительно и смело отвергла посягательства со стороны князя.

Ее страдальческая согрета душевным отношением автора к своей героине. Трагическая нота слышится в раздумьях художника-рассказчика: «Бедная артистка!.. Что за безумный, что за преступный человек сунул тебя на это поприще, не подумавши о судьбе твоей! Зачем разбудил тебя?.. Спала бы душа твоя в неразвитости, и великий талант, неизвестный тебе самой, не мучил бы тебя; может быть, подчас и поднималась бы со дна твоей души непонятная грусть, зато она осталась бы непонятной».

Эти слова подчеркивают глубокую драму русской народной интеллигенции, поднимавшейся из тьмы крепостной жизни. Только свобода могла открыть широкий путь народным талантам. Повесть «Сорока-воровка» пронизана безграничной верой писателя в творческие силы своего народа.

Из всех повестей 40-х годов «Сорока-воровка» выделяется наибольшей резкостью и смелостью в раскрытии противоречия между «крещеной собственностью» и ее владельцами. Ирония, как и в ранних произведениях, служит для разоблачения лицемерия богатого помещика-крепостника, «страстного любителя искусства». Рассказы художника и самой актрисы глубоко лиричны, эмоциональны. Это способствовало пробуждению в читателе сочувствия к крепостной актрисе, в чьей потрясающей истории отражена трагедия русского народа при самодержавно-крепостническом строе. Именно так ее воспринял , когда отметил, что «Герцен первый в 40-х годах в своем рассказе «Сорока-воровка» смело высказался против крепостного права».

Вы прочитали готовую разработку: Идейно-художественное своеобразие романа Герцена «Кто виноват?», проблематика повестей «Доктор Крупов» и «Сорока-воровка»

Учебные пособия и тематические ссылки для школьников, студентов и всех, занимающихся самообразованием

Сайт адресован учащимся, учителям, абитуриентам, студентам педвузов. Справочник школьника охватывает все аспекты школьной программы.