Роман Петрония «Сатирикон», его предполагаемая структура и персонажи известных отрывков. Роман Петрония «Сатирикон». Зарождение черт жанра плутовского романа

Автором большого повествовательного произведения, дошедшего до нас под названием «Сатирикон» или, точнее, «Книга сатир» («Satiricon libri») обычно считают Петрония Арбитра , обрисованного историком Тацитом в рассказе о правлении императора Нерона . К сожалению, это произведение дошло до нас лишь в отрывках из 15-й и 16-й книг, а всего их, видимо, было 20. Попытки путём литературного анализа восстановить сюжетную линию всего «Сатирикона», как это сделал, например, в XVII в. французский офицер Нодо, окончились неудачей, и все формы такого сочинительства наука решительно отвергает.

Главными героями «Сатирикона» Петрония являются бродяги, юноши Энколпий, Аскилт и мальчик-подросток Гитон. Потом к этой компании присоединяется бывший ритор-учитель, старик Эвмолп. Все они развратники, воры, люди, попавшие на дно римского общества. Двое из них, Энколпий и Эвмолп, довольно знающие люди, они разбираются в литературе, искусстве, Эвмолп пишет стихи. Бродяги скитаются по Италии, живут подачками богатых людей, к которым их для развлечения приглашают то на обеды, то на ужины. Герои при случае не прочь что-либо украсть. Во время своих скитаний они, кроме Аскилта, попадают в город Кротон, где Эвмолп выдает себя за богача из Африки и распускает слух, что оставит свое наследство тому из кротонцев, кто будет за ним лучше ухаживать. Таких охотников нашлось немало, матери даже отдают своих дочек в любовницы Эвмолпу в надежде получить богатство старика после его смерти.

Герой «Сатирикона» Энколпий. Рисунок Н. Линдсея

В довершение всего Эвмолп объявляет претендентам на его наследство, что они должны после его смерти разрубить труп и съесть его.

На этом рукопись обрывается.

«Сатирикон» Петрония написан прозой, переплетающейся со стихами. Такой вид литературного творчества носит название «менипповой сатуры», по имени греческого философа-киника и поэта Мениппа , который впервые оформил этот жанр и продолжателем которого был римский писатель-филолог Варрон .

«Сатирикон» представляет собой сатирико-бытовой приключенческий роман. В нем автор с большим мастерством показал различные социальные группы. Его герои бродяги скитаются по всей Италии, и Петроний бросает их и в среду богачей-вольноотпущенников, и в роскошные виллы римской аристократии, и в таверны городков, и в притоны разврата.

Так, Энотея говорит (гл. 137):

Тех, кто с деньгами, всегда подгоняет ветер попутный,
Даже Фортуной они правят по воле своей.
Стоит им захотеть, – и в супруги возьмут хоть Данаю ,
Даже Акрисий-отец дочку доверит таким,
Пусть богач слагает стихи, выступает с речами,
Пусть он тяжбы ведет – будет Катона славней.
Пусть, как законов знаток, свое выносит решенье –
Будет он выше, чем встарь Сервий иль сам Лабеон.
Что толковать? Пожелай чего хочешь: с деньгой да со взяткой
Все ты получишь. В мошне нынче Юпитер сидит... (Б. Ярхо.)

Когда Энколпий и Аскилт увидели потерянную ими тунику в руках поселянина, то один предлагает обратиться за помощью к суду, а другой ему живо возражает (гл. 14):

Что нам поможет закон, если правят в суде только деньги,
Если бедняк никого не одолеет вовек?
Да и те мудрецы, кто котомку киников носят,
Тоже за деньги порой истине учат своей.

Петроний выразил через героев «Сатирикона» религиозный скептицизм, который был характерен для римского общества первых веков н. э. В романе Петрония даже служительница храма бога Приапа Квартилла говорит: «Наша округа полным-полна богов-покровителей, так что бога здесь легче встретить, чем человека» (гл. 17).

Энколпий, убивший священного гуся, услышав упреки жрицы в связи с этим «преступлением», бросает ей два золотых и говорит: «На них вы можете купить и богов и гусей».

Вольноотпущенник Ганимед в разгаре изображённого Петронием пира сетует на упадок религии в обществе. Он говорит, что «Юпитера никто теперь в грош не ставит» и что «у богов ватные ноги из-за нашего неверия».

О падении нравов в обществе говорит в «Сатириконе» учитель Эвмолп, сам порядочный развратник. Он упрекает свое поколение: «Мы же, погрязшие в вине и разврате, не можем даже завещанного предками искусства изучить, нападая на старину, мы учимся и учим только пороку».

Герои Петрония не верят ни во что, у них нет уважения ни к себе, ни к людям, у них нет цели жизни. Они считают, что жить надо только ради чувственных удовольствий, жить под девизом «лови день» (carpe diem).

Персонажи «Сатирикона» опираются на Эпикура , но понимают его философию в примитивном, упрощенном аспекте. Они считают его глашатаем любовных наслаждений (гл. 132):

Правды отец, Эпикур, и сам повелел нам, премудрый,
Вечно любить, говоря: цель этой жизни – любовь...

Жизненное credo основных героев «Сатирикона» Петрония лучше всего выражает ритор-бродяга Эвмолп: «Я лично всегда и везде так живу, что стараюсь использовать всякий день, точно это последний день моей жизни».

Даже богач вольноотпущенник Тримальхион, держа перед собой серебряный скелет, восклицает (гл. 34):

Горе нам, беднякам! О, сколь человечишко жалок!
Станем мы все таковы, едва только Орк нас похитит!
Будем же жить хорошо, други, покуда живем.

Анализ «Сатирикона» показывает, что Петроний ценит красоту и часто отмечает это или путем эпитетов («очень красивая женщина Трифена», «хорошенькая Дорида», «Гитон, милый мальчик удивительной красоты»), или же в виде пространных описаний красивой наружности, например при изображении красавицы Киркеи. Эстетическое отношение к жизни Петроний передает и своим героям, хотя иногда это как-то и не вяжется со всем обликом того или иного персонажа. Так, бродяга Энколпий брезгливо относится в «Сатириконе» ко всем проявлениям безвкусицы, ко всему неизящному по своей форме и, наоборот, отмечает красоту тех или иных предметов. Насмеявшись про себя над нелепым нарядом вольноотпущенника Тримальхиона, навешавшего на себя много драгоценностей, он тут же на пиру отмечает красоту его игральных костей и изящество мимической сценки, изображающей безумного Аякса . Энколпию претит появление в триклинии рабов, ему тошно, что «от раба-повара несло подливкой и приправами». Он замечает грубость затеи Тримальхиона – нестройное пение рабов, разносящих кушанья. От его внимания не ускользнули ни гнусавые голоса рабов, ни их ошибки в произношении.

Героиня «Сатирикона» Фортуната. Рисунок Н. Линдсея

В «Сатириконе» Петроний доносит до читателей и свои взгляды на литературу. Он смеется над поэтами-архаистами, которые ориентируются на классический героический эпос, используют мифологические сюжеты и создают произведения, далекие от жизни. Именно таким представлен в романе бездарный поэт-ритор Эвмолп. Он читает свои поэмы «Разрушение Илиона» и «О гражданской войне». Первая из этих поэм является высокопарной риторической декламацией на тему о сожжении греками Трои , бездарным перепевом второй книги «Энеиды» Вергилия . Видимо, посредством этой поэмы Петроний осмеял и стихоплетство императора Нерона , который писал поэмы с мифологическими сюжетами, в том числе и поэму о сожжении Трои.

В поэме Эвмолпа «О гражданской войне» Петроний смеется над поэтами, пытающимися сюжеты из современной жизни развернуть в стиле героического эпоса с привлечением мифологии. От лица Эвмолпа Петроний изображает здесь борьбу Цезаря с Помпеем . Причиной этой борьбы в «Сатириконе» называется гнев Плутона на римлян, которые в своих рудниках дорылись чуть не до самого подземного царства. Чтобы сокрушить силу римлян, Плутон посылает Цезаря против Помпея. Боги, как это полагается по традиции героического эпоса, разделились на два лагеря: Венера, Минерва и Марс помогают Цезарю, а Диана, Аполлон и Меркурий – Помпею .

Богиня раздора, Дискордия, разжигает ненависть борющихся. «Кровь на устах запеклась, и плачут подбитые очи; зубы торчат изо рта, покрытые ржавчиной грубой, яд течет с языка, извиваются змеи вокруг пасти», – словом, дается традиционный мифологический образ, олицетворяющий зло и раздор.

Этот же сюжет о гражданской войне, о борьбе Цезаря с Помпеем развернул Лукан , современник Петрония, в своей поэме «Фарсалия». Осмеивая поэму Эвмолпа «О гражданской войне», Петроний осмеивает архаистические тенденции современных ему поэтов. Недаром он показывает, что Эвмолпа, декламирующего свои стихи на мифологические темы, слушатели забрасывают камнями.

Петроний дает в «Сатириконе» пародию на греческий роман. Ведь греческие романы были далеки от жизни. В них обычно изображались необычной красоты любовники, целомудренные люди, их разлука, поиски друг друга, приключения, преследования со стороны какого-либо божества или просто удары судьбы, бои между соперниками и, наконец, встреча любовников.

Все эти моменты есть в «Сатириконе» Петрония, но они поданы в пародийном стиле. Любовники тут – развратники, одного из них преследует бог Приап, но этот бог – покровитель разврата. Если в греческих романах бои между соперниками изображаются со всей серьезностью, с уважением к борющимся, то в романе Петрония сцены такого боя поданы в комическом плане. Вот как хозяин таверны и его челядь «сражаются» с Энколпием и Эвмолпом:

«Он метнул в голову Эвмолпа глиняный горшок, а сам со всех ног бросился из комнаты... Эвмолп... схватил деревянный подсвечник и помчался вслед за ним... Между тем поварята и всякая челядь насели на изгнанника: один норовил ткнуть его в глаза вертелом с горячими потрохами, другой, схватив кухонную рогатку, стал в боевую позицию...» (гл. 95).

Анализ общественных тенденций романа «Сатирикон» показывает, что в нём изображены люди разных социальных групп: аристократы, дельцы-вольноотпущенники, бродяги, рабы, но так как мы не имеем всего романа, то нет и цельного представления об этих героях. Лишь один образ романа изображен Петронием во весь рост – это образ вольноотпущенника Тримальхиона. Это не основной герой «Сатирикона». Тримальхион один из тех, с которыми случайно приходится встречаться главным героям Аскилу и Энколпию. Бродяги в общественной бане повстречались с Тримальхионом, и он пригласил их к себе на ужин. Тримальхион – яркий, жизненный образ. В лице его Петроний показал, как умные, энергичные рабы из низов поднимаются до вершины социальной лестницы. Сам Тримальхион рассказывает на пиру своим гостям, как он с детства угождал хозяину и хозяйке, стал доверенным лицом у хозяина и к его рукам «кое-что прилипало», потом он был отпущен на свободу, стал торговать, разбогател, рискнул на весь свой капитал купить товаров и отправить его на кораблях на Восток, но буря разбила корабли. Тримальхион все же не падал духом: он продал драгоценности своей жены и снова с неутомимой энергией пустился во всякие торговые операции и через несколько лет стал всесильным богачом.

Петроний противопоставляет в «Сатириконе» энергию, ум, смелость этого вольноотпущенника дряблости, лени и апатии аристократии, которая ни на что не способна. Но Петроний в то же время и зло смеется над этим выскочкой, который кичится своим богатством. Он смеется над его невежеством, над его грубым вкусом.

Петроний показывает, как Тримальхион встремится на пиру поразить своих гостей богатством обстановки, обилием необычайных кушаний, как он хвастается тем, что у него две библиотеки, одна на греческом языке, другая – на латинском, хвастается знанием греческой литературы и в доказательство своей осведомленности в этой области передает эпизоды из мифа о Троянской войне , нелепо перепутав их:

«Жили-были два брата – Диомед и Ганимед с сестрой Еленой, Агамемнон похитил ее, Диане подсунул лань. Так говорит нам Гомер о войне троянцев с парентийцами. Агамемнон, изволите ли видеть, победил и дочку свою Ифигению выдал за Ахилла; от этого Аякс помешался» (гл. 59).

Смеется Петроний в «Сатириконе» и над глупым тщеславием Тримальхиона, которому хочется пролезть в знать. Он велит себя хоть на памятнике (если уж нельзя этого сделать при жизни) изобразить в сенаторской тоге, претексте, с золотыми кольцами на руках (вольноотпущенники имели право носить лишь позолоченные кольца).

Петроний делает образ Тримальхиона в «Сатириконе» гротескным, шаржированным. Он смеется над невежеством, тщеславием выскочки-вольноотпущенника, но отмечает и его положительные стороны: ум, энергию, остроумие. Петроний показывает даже сочувствие Тримальхиона к судьбе других людей. Так, на пиру сначала Тримальхион старается поразить гостей своим богатством, пустить пыль в глаза, но, захмелев, он приглашает в триклиний своих рабов, угощает и говорит: «И рабы – люди, одним молоком с нами вскормлены, и не виноваты они, что участь их горькая. Однако, по моей милости, скоро все напьются вольной воды».

Богатство, слепое подчинение всех окружающих сделали Тримальхиона самодуром, и ему, в сущности не злому человеку, ничего не стоит послать раба на казнь только за то, что он не поклонился ему при встрече. Ему, в душе уважающему свою жену, ничего не стоит на пиру бросить в нее серебряную вазу и разбить лицо.

Петроний передает речь и самого Тримальхиона, и его гостей, тоже вольноотпущенников. Все они говорят в «Сатириконе» сочным народным языком. В их речах много предложных конструкций, тогда как в латинском литературном языке обычно употреблялись беспредложные. Тримальхион и его гости не признают существительного среднего рода, но, как и в латинском просторечии, делают их существительными мужского рода. Они любят употреблять уменьшительные существительные и прилагательные, что тоже характерно для народной латыни.

Вольноотпущенники в «Сатириконе» пересыпают свои речи пословицами, поговорками: «Видишь сучок в глазу другого, бревна не замечаешь у себя»; «Раз – так, раз – этак, – сказал мужик, потеряв пеструю свинью»; «Кто не может по ослу, бьет по седлу»; «Далеко бежит, кто от своих бежит» и т. д. У них меткие определения, часто выраженные в виде отрицательных сравнений: «Не женщина, а бревно», «Не человек, а мечта!», «Перец, а не человек» и т. д.

В последующие века продолжателями данного в «Сатириконе» жанра сатирико-бытового приключенческого романа были и Боккаччо с его «Декамероном», и Филдинг с «Томом Джонсом», и Лесаж с «Жиль Блазом», и многие авторы так называемого плутовского романа.

Образ Петрония заинтересовал Пушкина , и наш великий поэт обрисовал его в «Повести из римской жизни», к сожалению лишь начатой. Сохранился отрывок из нее – «Цезарь путешествовал».

Майков изобразил Петрония в своем произведении «Три смерти», где показал, как по-разному, но почти в одно время кончили свою жизнь три поэта-современника: стоик-философ Сенека , его племянник, поэт Лукан, и эпикуреец-эстет Петроний.

Польский писатель Генрик Сенкевич обрисовал автора «Сатирикона» в романе «Камо грядеши», но он дал его несколько идеализированный образ, подчеркнув его гуманное отношение к рабам и введя в сюжет романа любовь Петрония к рабыне-христианке.

Воспитатель императора Нерона, - знаменитый философ Сенека (55 г. до н.э. - 40 г. н.э.) внес значительный вклад в развитие трагедийного жанра. Именно эту античную трагедию драматурги Нового времени избрали в качестве образца для подражания. Трагедии Сенеки написаны в духе «нового стиля»: затянутые патетические монологи, громоздкие метафоры и сравнения предназначены скорее для читателя, чем для зрителя. Развитие искусства, красноречия, стремление его сохранить содействовали развитию прозы. Плодотворным итогом софистической практики явилось возникновение малых прозаических форм - писем (художественных и псевдоисторических), описаний. И в Греции, и в Риме появился роман. Исторические повествования, ставшие весьма распространенными в Риме, были призваны компенсировать слабо развитую собственную мифологию. Развитие личного лирического начала в литературе, а также преобладание обыденного утилитарного сознания в духовной жизни породили интерес к вполне земным приключениям и любовным переживаниям.

В истории мировой литературы встречаются писатели, написавшие всего одну книгу, но ту, что поистине «томов премногих тяжелей». Среди таких авторов Петроний - создатель прославленного романа «Сатирикон». И хотя от этого романа до нас дошла лишь малая часть, всего одна пятая, а может быть, и десятая его объема, тем не менее он навсегда «прописан» не только в истории римской, но и мировой литературы. Его «Сатирикон» для массового читателя - книга увлекательная и «экзотическая»; для специалиста литературоведа - важнейшее звено в становлении романного жанра.

«Сатирикон» Петрония - веха в истории романа, возникшего на исходе античности. Правда, сам термин «роман» первоначально появился в средневековье и тогда обозначал произведение, написанное на романских языках. Роман в его современном значении - один из главнейших жанров словесного искусства, который проделал долгий путь исторического развития. Он трансформировался с точки зрения структуры и стилистики и представляет ныне широкую палитру форм и жанровых разновидностей.

В античную эпоху роман оказался сравнительно «поздним» жанром, заявив о себе уже после расцвета героической эпопеи, трагедии и комедии, после высших взлетов лирической поэзии, на закате как греческой, так и римской литературы.

Дошедшие до нас греческие романы относятся уже к I-III вв. н. э.: это «Дафнис и Хлоя» Лонга, «Эфиопика» Гелиодора, а также «Херей и Каллироя» Харитона. Хотя греческий роман аккумулировал элементы и сюжеты рассказа, эротической эллинистической элегии, некоторых этнографических описаний, он не сделался их механическим сплавом, а сложился как новый жанр. В упомянутых романах отчетливо выделялись две темы: любовная и авантюрно-приключенческая. В итоге, в Греции получил развитие роман в его любовно-авантюрной разновидности.

В Риме роман представлен двумя значительными художественными памятниками, также созданными в пору его начавшегося литературного заката: это «Сатирикон» Петрония и «Золотой осел» Апулея.

В этих романах присутствует авантюрное начало; но одновременно они более прочно укоренены в реально-бытовой действительности, не чужды натуралистическим подробностям. Их правомерно характеризовать как авантюрно-бытовые романы. Велик в них удельный вес любовной тематики, представленной в эротическом преломлении.

Содержание романа Петрония определяется приключениями трех бродяг, люмпенов, которые странствуют по городам Италии и при этом попадают в бесконечные передряги, сталкиваются с множеством разных лиц. Это главная сюжетная линия, на которую «нанизываются» побочные колоритные эпизоды и сцены. Перед нами - произведение, не имевшее аналогов в античности. Бросается в глаза его стилевая многослойность, пестрота: перед нами приключения и бытовые зарисовки, пародия и тонкая ирония, сатира и аллегория, калейдоскопичность следующих один за другим эпизодов, высокая патетика и вульгарное просторечие. Добавим к этому «интегрированные» в текст обильные стихотворные пассажи, а также вставные новеллы.

«Сатирикон» - оригинальное новаторское произведение по композиции, языку, стилю. Каждой эпохе соответствует своя языковая стихия. Романист передает и нарочитую патетику Эвмопла, и грубоватое просторечье гостей, рабов и вольноотпущенников на пиру у Тримальхиона: их монологи и реплики пересыпаны пословицами, поговорками, прибаутками. Вот некоторые из речений, которыми «пестрит» языковая стихия романа: «ты мне, я тебе», «рыба посуху не ходит», «большому кораблю большое плаванье» и т. д. В тексте обильно рассеяны намеки, скрытые аллюзии, упоминаются историко-мифологические имена и понятия.

Одним из элементов римского декоративного искусства была мозаика: ею пользовались для создания портретов и групповых сцен. Стилистика Петрония отличается своеобразной «мозаичностью», причудливым сочетанием высокого и низкого, использованием разных лексических ресурсов.

В сохранившемся тексте «Сатирикона» можно условно вычленить три части. Первая связана с событиями до появления героев на пиру у Тримальхиона. Перед нами три главных персонажа: молодые люди Энколпий и Аскилт, а также красивый юноша Гитон, в любви к которому соперничают первые два. Красота Гитона вызывает домогательства как мужчин (что было в порядке вещей в Риме в то время), так и женщин. Все трое кочуют по городам Италии, живут за чужой счет, жульничают, не гнушаются мелкими кражами. Об Энколпии, герое-рассказчике, сообщается, что он чудом избежал правосудия, убил человека и осквернил храм; не лучше его и Аскилт, «погрязший во всяческом сладострастии».

Открывается роман эпизодом в риторической школе, где Энколпий пространно рассуждает о плохом обучении, об упадке красноречия, которое сводится к жонглированию пустыми фразами. Затем разыгрывается ссора между Энколпием и Аскилтом: оба ревнуют друг друга к Гитону. Уже с первых страниц обнаруживается оригинальная манера Петрония: в уста героев вкладываются пространные монологи, иногда комические и анекдотические истории, а также стихи; последние в ряде случаев - пародии на популярные поэтические произведения. Еще одна сцена, откровенно эротическая, происходит в гостинице, где обитают герои и куда является некая Квартилла, бесстыдная жрица Приапа, бога сладострастия, весьма чтимого римлянами. Оказывается, молодые люди Энколпий и Аскилт содеяли какой-то неблаговидный поступок и подвергаются преследованиям со стороны Приапа, Квартилла же совершает обряд «спасения» молодых людей, некую «искупительную» церемонию, которая выливается в бесстыдную оргию. Одновременно Квартилла организует «свадьбу» своей служанки Паннихис с Гитоном. Эти и подобные им эпизоды - вполне достоверные приметы римского образа жизни.

Н. э. Первое издание фрагментов из Петрония (Codex Bernensis ) увидело свет в Милане в конце XV века . Более полный текст, так называемая скалигеровская копия (Codex Leidensis ), был издан в Лейдене в 1575 году . Самая полная рукопись Петрония (Codex Trauguriensis ), содержащая значительную часть «Пира» (гл. 37-78), была найдена в 1650 году в Трогире (Tragurium , итал. Trau ) в Далмации и издана в Падуе в . Её полное название Petronii Arbitri Satyri fragmenta ex libro quinto decimo et sexto decimo («Фрагменты сатир Петрония Арбитра из книг пятнадцатой и шестнадцатой»).

Персонажи

Основные

• Энколпий - главный герой, от лица которого ведется рассказ, по его же собственным словам «избег правосудия, обманом спас свою жизнь на арене, убил хозяина» (гл. LXXXI, 5-6), «совершил предательство, убил человека, осквернил храм» (гл. СХХХ, 8-10).
• Аскилт - его товарищ, «молодой человек, погрязший во всяческом сладострастии, по собственному признанию достойный ссылки» (гл. LXXXI, 8-9).
• Гитон - 16-летний мальчик, их спутник, предмет их страсти и раздора.
• Эвмолп - старик, нищий бездарный поэт. Присоединяется к компании в третьей части.

Второстепенные

• Агамемнон - ритор
• Квартилла - жрица Приапа , женщина с властным и необузданным характером
• Паннихис - девочка, служанка Квартиллы
• Трималхион - разбогатевший вольноотпущенник

Место действия часто меняется; в сохранившихся отрывках приключения героев происходят на юге Италии, в Кампании .

Сохранившиеся главы «Сатирикона» по содержанию можно разделить на три большие части, каждая из которых включает в себя несколько эпизодов.

Несохранившиеся главы

По сохранившимся главам «Сатирикона» разбросаны намёки на те факты и события, которые происходили в предыдущих 14 книгах. Это прежде всего намёки на преступления Энколпия. Кроме того, из разных мест «Сатирикона» явствует, что в потерянных частях романа должна была быть целая серия любовных приключений Энколпия - с Аскилтом, с Лихом и Гедилой, с Доридой; затем знакомство с Гитоном, с Агамемноном, встречи с Трифеной, её страсть к Гитону. В одном из фрагментов, сохраненных позднейшими грамматиками и схолиастами (их около 30), действие происходит в Массилии . В другом фрагменте фигурирует адвокат Евскион, по-видимому, игравший какую-то значительную роль.

Первая часть

События, происшедшие с главными героями до того, как они попали на пир к Трималхиону . Она начинается с речи Энколпия, которую тот произносит в школе ритора Агамемнона. Затем следует ссора между Энколпием и Аскилтом из-за коварного Гитона. Потом Энколпий с Аскилтом на рынке пытаются сбыть с рук неизвестно как попавший к ним в руки богатый плащ и заполучить свою старую рваную тунику, в которой зашит кошелек с золотом. Завершает первую часть сцена оргии в гостинице с участием жрицы Приапа Квартиллы.

Вторая часть

Главы, посвященные описанию «Пира Трималхиона» (лат. Cena Trimalchionis ). «Пир Трималхиона» имеет самостоятельную ценность: сравнительно с другими частями «Сатирикона» он хорошо сохранился и отличается композиционной завершенностью, вследствие чего не раз издавался отдельно. Он занимает 51 главу из 141 сохранившейся. Тем не менее для развития сюжета весь этот эпизод не имеет значения: Энколпий и Аскилт являются только свидетелями происходящего там. Язык его являет собой единственный в римской литературе образец вульгарной латыни . «Пир» воспроизводит рамку и некоторые другие композиционные детали, типичные для «симпосия », сократическо-платоновского диалога. «Пир» близок также жанру мима : две из трех стихотворных вставок имитируют, а может быть, и прямо цитируют мимографа Публилия Сира , имя которого здесь упоминается.

В эту часть вставлен рассказ одного из гостей о волке-оборотне (LXI-LXII) - одно из первых в мировой литературе описаний этого персонажа, первое кровожадное его отображение и первое изображение чувств свидетеля превращения в волка.

Третья часть

События, происшедшие с героями после пира. Эпизоды этой части носят типично романный характер.

Первая сцена после пира - очередная ссора Энколпия с Аскилтом из-за Гитона - выглядит пародией на суд царя Соломона . Противники, взявшись за меч, решают добыть свою долю мечом. Однако, тронутые мольбой Гитона, они соглашаются кончить дело миром, и Аскилт предлагает Гитону самому выбрать себе «брата». Гитон выбирает Аскилта. Отчаянию Энколпия нет предела.

В тоске и обиде Энколпий забредает в местную пинакотеку (эту сцену сопоставляют обычно с началом романа Ахилла Татия «Левкиппа и Клитофонт »), где встречает Эвмолпа. Остановившись перед картиной о гибели Трои , он декламирует поэму на этот сюжет. Собравшаяся публика награждает поэта камнями. Взяв с Эвмолпа слово больше не декламировать, Энколпий идёт с ним обедать. Далее следует возвращение Гитона, фарсовые сцены с попыткой к самоубийству - сначала Энколпия, потом и Гитона, в которых орудием служит заведомо тупая бритва, скандал и драка на постоялом дворе, приход Аскилта, разыскивающего Гитона.

Чтобы избавиться от преследований Аскилта, Энколпий принимает предложение Эвмолпа и вместе с Гитоном всходит на корабль, плывущий в Тарент . На корабле выясняется, что он принадлежит богатым тарентинцам - Лиху и Трифене, с которыми у Энколпия с Гитоном давняя вражда. Перебрав все способы спасения, беглецы решают изменить внешность - побрить головы и брови и поставить на своих лбах знаки клеймёных рабов. Однако с помощью явившегося Трифене во сне Приапа обман раскрыт, и Лих обрушивается на них в страшном гневе. Начинается драка, в которой принимают участие все плывущие на корабле. Драка кончается перемирием по инициативе Трифены. Эвмолп составляет мирный договор.

Следующий эпизод - буря на море и кораблекрушение. Энколпия, Гитона и Эвмолпа спасают появившиеся на лодках рыбаки.

Действие последних из сохранившихся частей романа происходит в городе Кротоне, про который некий хуторянин, встретившийся нашим путникам, говорит, что «это древнейший, когда-то первый город Италии». Он объясняет, что главное занятие жителей города - погоня за наследствами. Поняв из этой речи, каким способом можно поживиться в этом городе, Эвмолп решает выдать себя за богача из Африки, потерпевшего кораблекрушение и потерявшего единственного сына - наследника, а Энколпия с Гитоном - за своих слуг.

Бродягам блестяще удается задуманная Эвмолпом мистификация - их окружает толпа искателей наследств. Эвмолп упивается удачей, а Энколпий побаивается разоблачения и всё время ждёт, что «снова придётся удирать и снова впасть в нищенство». Центральный эпизод этой части романа - любовное приключение Энколпия, который принял имя Полиэна, с кротонской красавицей Киркеей. В самый разгар их любовных отношений Приап лишает Энколпия мужской силы. Надеясь вылечиться, он прибегает к услугам старой колдуньи Проселены и жрицы Приапа Энотеи. В конце концов Энколпий сбегает от них, так и не излечившись.

В последних эпизодах романа рассказано о попытке одной из первых дам города, Филомены, навязать Эвмолпу, которого она считает богачом, своих детей - сына и дочку, и об очередной оргии, на этот раз уже с участием многоопытных деток Филомены, во время которой Энколпий исцеляется.

Рукопись обрывается на том, что Эвмолп решает в последний раз перед тем, как покинуть Кротону, поиздеваться над кротонцами. Он составляет завещание, где говорится, что его наследство получит тот, кто согласится публично съесть его труп.

Вставные новеллы

В третью часть вставлены две новеллы, получившие условные названия «Новелла об уступчивом мальчике» и «Эфесская матрона »; обе звучат из уст Эвмолпа. Первую он рассказывает в пинакотеке в утешение Энколпию, горюющему об измене Гитона. Вторую - матросам на корабле во время трапезы в честь заключённого перемирия. Впоследствии (начиная со Средних веков) она неоднократно перерабатывалась.

В России

Несмотря на крайнюю грубость слов и непристойность отдельных сцен, древний латинский роман производит в конце концов незабываемое впечатление природной грации и странной свежести. Едва ли можно назвать изображённые там нравы испорченными только потому, что в них меньше лицемерия, чем в современной морали.

Экранизации

• Фильм Федерико Феллини «Сатирикон Феллини »
• Фильм Джана Луиджи Полидоро «Сатирикон »

Напишите отзыв о статье "Сатирикон (роман)"

Литература

• Античный роман. - М., 1969.

Примечания

Ссылки

• в библиотеке Максима Мошкова
• Из книги «Гений места».

Отрывок, характеризующий Сатирикон (роман)

Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.

Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.

Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.

Произведение Петрония – это пародия на различные жанры и характеры греческой литературы. Известно, что оно дошло до нас не полностью, и многие литературоведы пытались его восстановить, однако, попытки были неудачными. В целом, сюжет становится ясным и из того, что имеется в наличии, но полного раскрытия образов главных героев все-таки нет.

Произведение открывается обращением автора к людям того времени и к читателям. Он негодует по поводу того, что мир начинает деградировать: «Эти надутые речи, эти кричащие выражения ведут лишь к тому, что пришедшему на форум кажется, будто он попал в другую часть света». Для него главными ценностями, которые определили бы менталитет Рима, были культура и красота речи, способность создавать литературные шедевры: «О риторы и схоласты, не во гнев вам будет сказано, именно вы-то и погубили красноречие». Обнаружив, что мир лишается этого («не появляется ни одного здравого произведения»), Петроний выражает свое отношение и переворачивает реальность с ног на голову, чтобы, исказив ее, выявить ее отрицательные стороны.

Повествование ведется от имени Энколпия, который со своим «другом» Аскилтом путешествует, встречает разных людей. Интерес составляют, во-первых, сами герои. Энколпий – жестокий, распутный, наглый, хитрый человек, который живет, чтобы удовлетворять свои потребности. Это своеобразная карикатура на простых обывателей, до мельчайших подробностей продуманная Петронием. Это человек, скитавшийся по свету ради поиска удовольствий. Он позволял себе все, чтобы получить выгоду. Например, с ним всегда был прекрасный мальчик Гетон как средство удовлетворения разного рода потребностей. Гетон, привыкший к положению вещи-раба, выполнял все пожелания Энколпия вплоть до проведения совместных ночей…

Не уступает спутнику и Аскилт, не менее жестокий, но более простой. Он способен простить, принять поражение, но очень горяч и неумерен в принятии решений. Эти люди, постоянно ссорившиеся, изображают тип деградирующей личности, по своим желаниям и устремлениям близкой к животному.

В целом «Сатирикон» представляет собой пародию на приключенческий роман. Не случайно, что автором избран жанр приключений как способ отразить в одном произведении весь мир с его изъянами, заглянуть в любой уголок и поговорить с каждым человеком, а потом исказить их так, чтобы выявить черты несостоявшегося общества. Исходный сюжет мыслится как путешествие Эвмолпа (человека, который позже присоединился к странникам). По приходе в один из городов он выдает себя за богача и обещает после смерти завещать все самому близкому человеку, после чего находится очень много претендентов на эту роль. Но история обрывается тем, что Эвмолп повелевает после его смерти растерзать его труп и съесть его. Тот текст, который имеем мы сейчас несколько другой. Два странника скитаются по свету и живут на подачки богачей. Потеряв на рынке свой плащ, они неожиданно встречают его в продаже и пытаются его украсть. Это происшествие было замечено, их решила наказать женщина по имени Квартилла. Она хочет принести жертву Приапу. Потому что сама является служительницей его храма. Для этого она с помощью служанок натирает тело Энколпия мазью, которая лишает его возможности реализовывать свою мужскую силу.

Петроний очень откровенно и даже пошло описывает эту сцену. В ней представлена пошлость, бесстыдство того поколения. Конечно, имеет место гиперболизация, но суть проблемы не меняется. Петроний видит причину такого поведения не только в особенностях времени и государства, но и в воспитании: «Порицания достойны родители, не желающие воспитывать своих детей в строгих правилах».

После этой церемонии вниманию читателя представляется другая – совершенно иная по содержанию, но очень похожая по заложенной в ней идее. Это пир у вольноотпущенника, ставшего богачом, Тримальхиона. Петроний изображает его как алчного, хвастливого, ленивого трутня, вокруг которого снуют несчастные рабы, вынужденные не только выполнять его пустые прихоти, но и слушать его глупую болтовню. «Легко тому, у кого все идет гладко,» - говорит Тримальхион. Он не хочет искать истоки происходящего в жизни окружающих, ему не важна жизнь других людей, хотя сам утверждает обратное: «И рабы – люди, одним молоком с нам вскормлены и не виноваты они, что участь их горькая. Однако по моей милости, скоро все напьются вольной воды». За этими словами последовали очередные унижения и оскорбления, переплетенные с дифирамбами самому себе. Особую роль в изображении этого героя играет его речь. Она изобилует стилистически ярко окрашенными словами, выражающими то довольство собой, то недовольство окружающим миром. Он употребляет много старых или стилистически сниженных слов, которые характеризуют его как человека из народа, много лет проведшего среди простой серой жизни. Но также там есть фразы, которые говорят за хозяина, что он ничего не понимает в жизни, в этикете и понятии человеческого достоинства. Например, «Бедняк? Что это такое?», «Целый год голодаем», «У меня одних ведерных сосудов штук около ста», «Если мы знаем, что обречены на смерть, почему же нам сейчас не пожить в свое удовольствие?». Языку Тримальхиона точно соответствует картина окружающей его обстановки. С одной стороны, она напоминает пир в одноименном диалоге Платона, где все чопорно возлежат и декламируют свои мысли, а с другой, - бурное застолье, как у Анакреонта, где кругом пышное убранство и экзотическая еда. Прием гиперболизации в описании интерьера и деталей способствует низведение этого событие до низкой, мелочной речи напыщенного гордеца.

Путники движутся дальше и встречаются с другой проблемой. Они влюблены в одного и того же мальчика – Гетона, который по своему желанию решает остаться с Асклитом. Энколпий очень переживает из-за поражения, но вскоре встречает Гетона, который бежал от извращенного Аскилта (кстати, к не менее извращенному Энколпию). Энколпий старается его спрятать. Тогда Асклит обещает нашедшему большое вознаграждение. Эвмолп, находящийся тогда поблизости и жаждущий денег, захотел сдать мальчика, но сжалился и решил скитаться дальше вместе с Энколпием и Гетоном. Эвмолп был поэтом, на которого сделал великолепную пародию Петроний, имея в виду поэтов и риторов того времени. Стихи Эвмолпа – это переделанные поэмы Гомера и Вергилия. Его стих носят комический характер не только из-за расхождений с оригиналами, но и из-за манерности, вычурности лексикона и образа их представления. Втроем герои ступают на корабль, стремясь перебраться незамеченными на другую сторону и там затеряться. Это им удается, но через некоторые испытания. Чтобы Гетона не узнали на корабле, он был обрит (сбриты волосы и брови), и после нескольких подозрений он все-таки успешно преодолел водную стихию.

Там Энколий встретил свою возлюбленную, которая захотела сразу оказаться у него в объятьях. Но из-за того, что Энколий был лишен всякой к этому способности, он попросил отложить это событие и пошел к старухе-колдунье. В ее лице собран ряд черт, свойственных для людей, занимавшихся неопределенным родом деятельности, поэтому этот второстепенный персонаж тоже очень важен Петронию для создания панорамы общества. После физических и моральных страданий Энколий исцеляется и хвалится перед Эвмолпом новой божественной силой.

Таким образом, в «Сатириконе» сочетаются жанры эпоса (как путешествие и повествование), лирики (выступления Тримальхиона и Эвмолпа) и драму. Черты драмы в искаженном характере видны при описании «выяснения отношений» (так как беседой или серьезной схваткой это назвать не получается) между разными героями. Поэтому это произведение имеет не только культурную и историческую, но и лингвистическую ценность, потому что одним из средством создания сатирических портретов является языковое варьирование.

Петроний Арбитр

Сатирикон

Но разве не тем же безумием одержимы декламаторы, вопящие: "Эти раны я получил за свободу отечества, ради вас я потерял этот глаз. Дайте мне вожатого, да отведет он меня к чадам моим, ибо не держат изувеченные стопы тела моего".

Впрочем, все это еще было бы терпимо, если бы действительно открывало путь к красноречию. Но пока эти надутые речи, эти кричащие выражения ведут лишь к тому, что пришедшему на форум кажется, будто он попал в другую часть света. Именно потому, я думаю, и выходят дети из школ дураки дураками, что ничего жизненного, обычного они там не видят и не слышат, а только и узнают что россказни про пиратов, торчащих с цепями на морском берегу, про тиранов, подписывающих указы с повелением детям обезглавить собственных отцов, да про дев, приносимых в жертву целыми тройками, а то и больше, по слову оракула, во избавление от чумы, да еще всяческие округленные, медоточивые словоизвержения, в которых и слова, и дела как будто посыпаны маком и кунжутом.

Питаясь подобными вещами, так же трудно развить тонкий вкус, как хорошо пахнуть, живя на кухне. О, риторы и схоласты, не во гнев вам будет сказано, именно вы-то и погубили красноречие! Пустословием, игрою в двусмысленность и бессодержательную звонкость вы сделали его предметом насмешек, вы обессилили, омертвили и привели в полный упадок его прекрасное тело. Юноши не упражнялись в "декламациях" в те времена, когда Софокл и Эврипид находили нужные слова. Кабинетный буквоед еще не губил дарований во дни, когда даже Пиндар и девять лириков не дерзали писать Гомеровым стихом. Да, наконец, оставляя в стороне поэтов, уж, конечно, ни Платон, ни Демосфен не предавались такого рода упражнениям. Истинно возвышенное и, так сказать, девственное красноречие заключается в естественности, а не в вычурностях и напыщенности. Это надутое, пустое многоглаголание прокралось в Афины из Азии. Словно чумоносная звезда, возобладало оно над настроением молодежи, стремящейся к познанию возвышенного, и с тех пор, как основные законы красноречия стали вверх дном, само оно замерло в застое и онемело. Кто из позднейших достиг совершенства Фукидида, кто приблизился к славе Гиперида? (В наши дни) не появляется ни одного здравого произведения. Все они точно вскормлены одной и той же пищей: ни одно не доживает до седых волос. Живописи суждена та же участь, после того как наглость египтян донельзя упростила это высокое искусство.

Агамемнон не мог потерпеть, чтобы я дольше разглагольствовал под портиком, чем он потел в школе.

Юноша, - сказал он, - речь твоя идет вразрез со вкусом большинства и полна здравого смысла, что теперь особенно редко встречается. Поэтому я не скрою от тебя тайн нашего искусства. Менее всего виноваты в этом деле учителя, которым поневоле приходится бесноваться среди бесноватых. Ибо, начни учителя преподавать не то, что нравится мальчишкам,- "они остались бы в школах одни-одинешеньки", как сказал Цицерон. В этом случае они поступают совершенно как льстецы-притворщики, желающие попасть на обед к богачу: только о том и заботятся, как бы сказать что-либо, по их мнению, приятное, ибо без ловушек лести им никогда не добиться своего. Вот так и учитель красноречия. Если, подобно рыбаку, не взденет на крючок заведомо привлекательной для рыбешек приманки, то и останется сидеть на скале, без надежды на улов.

Что же следует из этого? Порицания достойны родители, не желающие воспитывать своих детей в строгих правилах. Прежде всего они строят свои надежды, как и все прочее, на честолюбии. Затем, торопясь скорее достичь желаемого, гонят недоучек на форум, и красноречие, которое, по их собственному признанию, стоит выше всего на свете, отдается в руки молокососов. Совсем другое было бы, если бы они допустили, чтобы преподавание велось последовательно и постепенно, чтобы учащиеся юноши приучались читать внимательно и усваивать всей душой правила мудрости, чтобы исчезло с их языка ужасное пустословие убийственного стиля, чтобы они внимательно изучали образцы, назначенные им к подражанию: вот верный путь к тому, чтобы доказать, что нет ровно ничего прекрасного в напыщенности, ныне чарующей юнцов. Тогда бы то возвышенное красноречие (о котором ты говорил) возымело бы действие, достойное его величия. Теперь же мальчишки дурачатся в школах, а над юношами смеются на форуме, и хуже всего то, что кто смолоду плохо обучен, тот до старости в этом не сознается. Но дабы ты не думал, что я не одобряю непритязательных импровизаций в духе Люцилия, я изложу свою мысль в стихах.

Науки строгой кто желает плод видеть,

Пускай к высоким мыслям обратит ум свой,

Суровым воздержаньем закалит нравы:

Тщеславно пусть не ищет он палат гордых.

К пирам обжор не льнет, как блюдолиз жалкий,

Пусть пред подмостками он не сидит днями,

С венком в кудрях, рукоплеща игре мимов.

Если ж мил ему град Тритонии оруженосной,

Или по сердцу пришлось поселение лакедемонян11,

Или постройка Сирен - пусть отдаст он поэзии юность,

Чтобы с веселой душой вкушать от струи Мэонийской.

После, бразды повернув, перекинется к пастве Сократа.

Будет свободно бряцать Демосфеновым мощным оружьем.

Греческий звук из речей, их дух незаметно изменит.

Форум покинув, порой он заполнит страницу стихами,

Лира его пропоет, оживленная быстрой рукою.

Чуть горделивая песнь о пирах и сраженьях расскажет,

Непобедим загремит возвышенный слог Цицерона.

Вот чем тебе надлежит напоить свою грудь, чтоб широким,

Вольным потоком речей изливать пиэрийскую душу.

Я так заслушался этих речей, что не заметил исчезновения Аскилта. Пока я раздумывал над сказанным, портик наполнился громкой толпой молодежи, возвращавшейся, как мне кажется, с импровизированной речи какого-то неизвестного, возражавшего на "суазорию" Агамемнона. Пока эти молодые люди, осуждая строй речи, насмехались над ее содержанием, я потихоньку ушел, желая разыскать Аскилта. Но, к несчастью, я ни дороги точно не знал, ни местоположения (нашей) гостиницы не помнил. В какую бы сторону я ни направлялся - все приходил на прежнее место. Наконец, утомленный беготней и весь обливаясь потом, я обратился к какой-то старушонке, торговавшей овощами.