Про деток 

Сорт крыжовника «Грушенька»: характеристика, агротехника выращивания. Анализ стихотворения

Она тихо понесла эту ручку к губам своим, правда, с странною целью: «сквитаться» поцелуями. Катерина Ивановна не отняла руки: она с робкою надеждой выслушала последнее, хотя тоже очень странно выраженное обещание Грушеньки «рабски» угодить ей; она напряженно смотрела ей в глаза: она видела в этих глазах все то же простодушное, доверчивое выражение, все ту же ясную веселость… «Она, может быть, слишком наивна!» – промелькнуло надеждой в сердце Катерины Ивановны. Грушенька меж тем как бы в восхищении от «милой ручки» медленно поднимала ее к губам своим. Но у самых губ она вдруг ручку задержала на два, на три мгновения, как бы раздумывая о чем-то.

– А знаете что, ангел-барышня, – вдруг протянула она самым уже нежным и слащавейшим голоском, – знаете что, возьму я да вашу ручку и не поцелую. – И она засмеялась маленьким развеселым смешком.

– Как хотите… Что с вами? – вздрогнула вдруг Катерина Ивановна.

– А так и оставайтесь с тем на память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет. – Что-то сверкнуло вдруг в ее глазах. Она ужасно пристально глядела на Катерину Ивановну.

– Наглая! – проговорила вдруг Катерина Ивановна, как бы вдруг что-то поняв, вся вспыхнула и вскочила с места. Не спеша поднялась и Грушенька.

– Так я и Мите сейчас перескажу, как вы мне целовали ручку, а я-то у вас совсем нет. А уж как он будет смеяться!

– Мерзавка, вон!

– Ах как стыдно, барышня, ах как стыдно, это вам даже и непристойно совсем, такие слова, милая барышня.

– Вон, продажная тварь! – завопила Катерина Ивановна. Всякая черточка дрожала в ее совсем исказившемся лице.

– Ну уж и продажная. Сами вы девицей к кавалерам за деньгами в сумерки хаживали, свою красоту продавать приносили, ведь я же знаю.

Катерина Ивановна вскрикнула и бросилась было на нее, но ее удержал всею силой Алеша:

– Ни шагу, ни слова! Не говорите, не отвечайте ничего, она уйдет, сейчас уйдет!

В это мгновение в комнату вбежали на крик обе родственницы Катерины Ивановны, вбежала и горничная. Все бросились к ней.

– И уйду, – проговорила Грушенька, подхватив с дивана мантилью. – Алеша, милый, проводи-ка меня!

– Уйдите, уйдите поскорей! – сложил пред нею, умоляя, руки Алеша.

– Милый Алешенька, проводи! Я тебе дорогой хорошенькое-хорошенькое одно словцо скажу! Я это для тебя, Алешенька, сцену проделала. Проводи, голубчик, после понравится.

Алеша отвернулся, ломая руки. Грушенька, звонко смеясь, выбежала из дома.

С Катериной Ивановной сделался припадок. Она рыдала, спазмы душили ее. Все около нее суетились.

– Я вас предупреждала, – говорила ей старшая тетка, – я вас удерживала от этого шага… вы слишком пылки… разве можно было решиться на такой шаг! Вы этих тварей не знаете, а про эту говорят, что она хуже всех… Нет, вы слишком своевольны!

– Это тигр! – завопила Катерина Ивановна. – Зачем вы удержали меня, Алексей Федорович, я бы избила ее, избила!

Она не в силах была сдерживать себя пред Алешей, может быть, и не хотела сдерживаться.

– Ее нужно плетью, на эшафоте, чрез палача, при народе!..

Алеша попятился к дверям.

– Но Боже! – вскрикнула вдруг Катерина Ивановна, всплеснув руками, – он-то! Он мог быть так бесчестен, так бесчеловечен! Ведь он рассказал этой твари о том, что было там, в тогдашний роковой, вечно проклятый, проклятый день! «Приходили красу продавать, милая барышня!» Она знает! Ваш брат подлец, Алексей Федорович!

Алеше хотелось что-то сказать, но он не находил ни одного слова. Сердце его сжималось от боли.

– Уходите, Алексей Федорович! Мне стыдно, мне ужасно! Завтра… умоляю вас на коленях, придите завтра. Не осудите, простите, я не знаю, что с собой еще сделаю!

Алеша вышел на улицу как бы шатаясь. Ему тоже хотелось плакать, как и ей. Вдруг его догнала служанка.

– Барышня забыла вам передать это письмецо от госпожи Хохлаковой, оно у них с обеда лежит.

Алеша машинально принял маленький розовый конвертик и сунул его, почти не сознавая, в карман.

Еще одна погибшая репутация

От города до монастыря было не более версты с небольшим. Алеша спешно пошел по пустынной в этот час дороге. Почти уже стала ночь, в тридцати шагах трудно уже было различать предметы. На половине дороги приходился перекресток. На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура. Только что Алеша вступил на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась на него и неистовым голосом прокричала:

– Кошелек или жизнь!

– Так это ты, Митя! – удивился сильно вздрогнувший, однако, Алеша.

– Ха-ха-ха! Ты не ожидал? Я думаю: где тебя подождать? У ее дома? Оттуда три дороги, и я могу тебя прозевать. Надумал наконец дождаться здесь, потому что здесь-то он пройдет непременно, другого пути в монастырь не имеется. Ну, объявляй правду, дави меня, как таракана… Да что с тобой?

– Ничего, брат… я так с испугу. Ах, Дмитрий! Давеча эта кровь отца… – Алеша заплакал, ему давно хотелось заплакать, теперь у него вдруг как бы что-то порвалось в душе. – Ты чуть не убил его… проклял его… и вот теперь… сейчас… ты шутишь шутки… «кошелек или жизнь»!

– А, да что ж? Неприлично, что ли? Не идет к положению?

– Да нет… я так…

– Стой. Посмотри на ночь: видишь, какая мрачная ночь, облака-то, ветер какой поднялся! Спрятался я здесь, под ракитой, тебя жду, и вдруг подумал (вот тебе Бог!): да чего же больше маяться, чего ждать? Вот ракита, платок есть, рубашка есть, веревку сейчас можно свить, помочи в придачу и – не бременить уж более землю, не бесчестить низким своим присутствием! И вот слышу, ты идешь, – Господи, точно слетело что на меня вдруг: да ведь есть же, стало быть, человек, которого и я люблю, ведь вот он, вот тот человечек, братишка мой милый, кого я всех больше на свете люблю и кого я единственно люблю! И так я тебя полюбил, так в эту минуту любил, что подумал: брошусь сейчас к нему на шею! Да глупая мысль пришла: «Повеселю его, испугаю». Я и закричал как дурак: «Кошелек!» Прости дурачеству – это только вздор, а на душе у меня… тоже прилично… Ну да черт, говори, однако, что там? Что она сказала? Дави меня, рази меня, не щади! В исступление пришла?

– Нет, не то… Там было совсем не то, Митя. Там… Я там сейчас их обеих застал.

– Каких обеих?

– Грушеньку у Катерины Ивановны.

Дмитрий Федорович остолбенел.

– Невозможно! – вскричал он, – ты бредишь! Грушенька у ней?

Алеша рассказал все, что случилось с ним с самой той минуты, как вошел к Катерине Ивановне. Он рассказывал минут десять, нельзя сказать, чтобы плавно и складно, но, кажется, передал ясно, схватывая самые главные слова, самые главные движения и ярко передавая, часто одною чертой, собственные чувства. Брат Дмитрий слушал молча, глядел в упор со страшною неподвижностью, но Алеше ясно было, что он уже все понял, осмыслил весь факт. Но лицо его, чем дальше подвигался рассказ, становилось не то что мрачным, а как бы грозным. Он нахмурил брови, стиснул зубы, неподвижный взгляд его стал как бы еще неподвижнее, упорнее, ужаснее… Тем неожиданнее было, когда вдруг с непостижимою быстротой изменилось разом все лицо его, доселе гневное и свирепое, сжатые губы раздвинулись и Дмитрий Федорович залился вдруг самым неудержимым, самым неподдельным смехом. Он буквально залился смехом, он долгое время даже не мог говорить от смеха.

– Так и не поцеловала ручку! Так и не поцеловала, так и убежала! – выкрикивал он в болезненном каком-то восторге – в наглом восторге можно бы тоже сказать, если бы восторг этот не был столь безыскусствен. – Так та кричала, что это тигр! Тигр и есть! Так ее на эшафот надо? Да, да, надо бы, надо, я сам того мнения, что надо, давно надо! Видишь ли, брат, пусть эшафот, но надо еще сперва выздороветь. Понимаю царицу наглости, вся она тут, вся она в этой ручке высказалась, инфернальница! Это царица всех инфернальниц, каких можно только вообразить на свете! В своем роде восторг! Так она домой побежала? Сейчас я… ах… Побегу-ка я к ней! Алешка, не вини меня, я ведь согласен, что ее придушить мало…

– А Катерина Ивановна! – печально воскликнул Алеша.

– И ту вижу, всю насквозь и ту вижу, и так вижу, как никогда! Тут целое открытие всех четырех стран света, пяти то есть! Этакий шаг! Это именно та самая Катенька, институточка, которая к нелепому грубому офицеру не побоялась из великодушной идеи спасти отца прибежать, рискуя страшно быть оскорбленною! Но гордость наша, но потребность риска, но вызов судьбе, вызов в беспредельность! Ты говоришь, ее эта тетка останавливала? Эта тетка, знаешь, сама самовластная, это ведь родная сестра московской той генеральши, она поднимала еще больше той нос, да муж был уличен в казнокрадстве, лишился всего, и имения, и всего, и гордая супруга вдруг понизила тон, да с тех пор и не поднялась. Так она удерживала Катю, а та не послушалась. «Все, дескать, могу победить, все мне подвластно; захочу, и Грушеньку околдую», – и сама ведь себе верила, сама над собой форсила, кто ж виноват? Ты думаешь, она нарочно эту ручку первая поцеловала у Грушеньки, с расчетом хитрым? Нет, она взаправду, она взаправду влюбилась в Грушеньку, то есть не в Грушеньку, а в свою же мечту, в свой бред, – потому-де что это моя мечта, мой бред! Голубчик Алеша, да как ты от них, от этаких, спасся? Убежал, что ли, подобрав подрясник? Ха-ха-ха!

– Брат, а ты, кажется, и не обратил внимания, как ты обидел Катерину Ивановну тем, что рассказал Грушеньке о том дне, а та сейчас ей бросила в глаза, что вы сами «к кавалерам красу тайком продавать ходили!» Брат, что же больше этой обиды? – Алешу всего более мучила мысль, что брат точно рад унижению Катерины Ивановны, хотя, конечно, того быть не могло.

– Ба! – страшно вдруг нахмурился Дмитрий Федорович и ударил себя ладонью по лбу. Он только что теперь обратил внимание, хотя Алеша рассказал все давеча зараз, и обиду и крик Катерины Ивановны: «Ваш брат подлец!» – Да, в самом деле, может быть, я и рассказал Грушеньке о том «роковом дне», как говорит Катя. Да, это так, рассказал, припоминаю! Это было тогда еще, в Мокром, я был пьян, цыганки пели… Но ведь я рыдал, рыдал тогда сам, я стоял на коленках, я молился на образ Кати, и Грушенька это понимала. Она тогда все поняла, я припоминаю, она сама плакала… А, черт! Да могло ли иначе быть теперь? Тогда плакала, а теперь… Теперь «кинжал в сердце»! Так у баб.

Он потупился и задумался.

– Да, я подлец! Несомненный подлец, – произнес он вдруг мрачным голосом. – Все равно, плакал или нет, все равно подлец! Передай там, что принимаю наименование, если это может утешить. Ну и довольно, прощай, что болтать-то! Веселого нет. Ты своею дорогой, а я своею. Да и видеться больше не хочу, до какой-нибудь самой последней минуты. Прощай, Алексей! – Он крепко сжал руку Алеши и, все еще потупившись и не поднимая головы, точно сорвавшись, быстро зашагал к городу. Алеша смотрел ему вслед, не веря, чтоб он так совсем вдруг ушел.

– Стой, Алексей, еще одно признание, тебе одному! – вдруг воротился Дмитрий Федорович назад. – Смотри на меня, пристально смотри: видишь, вот тут, вот тут – готовится страшное бесчестие. (Говоря «вот тут», Дмитрий Федорович ударял себя кулаком по груди и с таким странным видом, как будто бесчестие лежало и сохранялось именно тут на груди его, в каком-то месте, в кармане может быть, или на шее висело зашитое.) Ты уже знаешь меня: подлец, подлец признанный! Но знай, что бы я ни сделал прежде, теперь или впереди, – ничто, ничто не может сравниться в подлости с тем бесчестием, которое именно теперь, именно в эту минуту ношу вот здесь на груди моей, вот тут, тут, которое действует и совершается и которое я полный хозяин остановить, могу остановить или совершить, заметь это себе! Ну так знай же, что я его совершу, а не остановлю. Я давеча тебе все рассказал, а этого не рассказал, потому что даже и у меня на то медного лба не хватило! Я могу еще остановиться; остановясь, я могу завтра же целую половину потерянной чести воротить, но я не остановлюсь, я совершу подлый замысел, и будь ты вперед свидетелем, что я заранее и зазнамо говорю это! Гибель и мрак! Объяснять нечего, в свое время узнаешь. Смрадный переулок и инфернальница! Прощай. Не молись обо мне, не стою, да и не нужно совсем, совсем не нужно… не нуждаюсь вовсе! Прочь!..

УДК 81

Е.В.Просекова, студент, филологический факультет Тобольская Государственная социально-педагогическая академия им. Д.И. Менделеева г. Тобольск

ОБРАЗ ГРУШЕНЬКИ В РОМАНЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»

Аннотация: В романе «Братья Карамазовы» три женских образа – Грушеньки, Катерины Ивановны и Лизы Хохлаковой – соответствуют образам братьев Карамазовых и также выражают карамазовское начало. Таким образом, женские образы в романе «Братья Карамазовы» – это женские варианты символических воплощений («живая сила», « атеизм», «новая сила, новые люди»), на основе которых Достоевский создает свои образы братьев Карамазовых.

Ключевые слова: женский образ в романе Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы», карамазовское начало

В романе «Братья Карамазовы» три женских образа – Грушеньки, Катерины Ивановны и Лизы Хохлаковой – соответствуют образам братьев Карамазовых и также выражают карамазовское начало. Таким образом, женские образы в романе «Братья Карамазовы» – это женские варианты символических воплощений («живая сила», « атеизм», «новая сила, новые люди»), на основе которых Достоевский создает свои образы братьев Карамазовых.

Образ Грушеньки в этом плане соотносится в романе с образом Дмитрия Карамазова. В Грушеньке, как и в Дмитрии, карамазовское начало воплощено на эмоционально- чувственном уровне. В.И.Кулешов пишет: «Есть в романе стихийный "кусок природы" – человек необузданных страстей Митя Карамазов» . Дмитрий является старшим из сыновей Федора Павловича Карамазова. По природе своей это крайне раздражительный, ревнивый, эмоциональный человек, который больше всего любит кутежи и женщин. Дмитрий – сладострастник, как и его отец.

Грушенька в романе впервые показана через восприятие Алеши Карамазова: «Это была довольно высокого роста женщина, полная, с мягкими, как бы неслышными движениями тела. Она была бела лицом, с высоким бледно-розовым оттенком румянца..» . Грушенька представлена в романе молодой, здоровой, красивой, пышной девушкой, возбуждающей чувственные желания у мужчин. Митя говорит о ней: «У Грушеньки, шельмы, есть такой один изгиб тела, он и на ножке у ней отразился, даже в пальчике- мизинчике на левой ножке отозвался» . Грушенька воспринимается многими героями романа как продажная женщина, развратница. Так, Ракитин в разговоре с Алешей восклицает: «Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять» . Иван Карамазов считает, что Грушенька использует сладострастие Дмитрия и Федора Павловича для их стравливания между собой: «Эта женщина – зверь» . Федор Павлович Карамазов, влюбленный в нее до беспамятства, соотносит Грушеньку с евангельской грешницей: «Эта «тварь», эта «скверного поведения женщина», может быть, святее вас самих, господа спасающиеся иеромонахи! Она, может быть, в юности пала, заеденная средой, но она «возлюбила много», а возлюбившую много и Христос простил…» . Безусловно, в этих словах Федора Павловича присутствуют и юродство, и глумление, но также содержится и истина. Несмотря на то, что Дмитрий и Грушенька являются сладострастниками, в конце романа они все же приходят к пути просветления и истины. Знаком перерождения Дмитрия становится его сон, в котором он видит плачущее дите – воплощение людского страдания. Именно в этот момент он просветляется, так как думает не о сладострастии, а о страданиях чужих ему людей. Он готов сам теперь страдать за всех. Важным для него является звучащий в его сне голос Грушеньки: «А и я с тобой, я теперь не оставлю тебя, на всю жизнь с тобой иду» .

Перерождение Грушеньки происходит в момент встречи с отставным польским офицером, который был еѐ первой любовью. Глубокое разочарование в своем «едином и бесспорном» приводит Грушеньку к осознанию того, что по - настоящему она любит только Дмитрия: «Как я могла подумать, что люблю другого после тебя!» . После этого Грушенька изменяется внутренне. Она уже не та капризная, своенравная и развратная особа, теперь она добрая, тихая, любящая женщина, готовая жертвовать ради своей любви. Грушенька вдруг понимает, что простила своего «прошлого» офицера, и в этом проявляется способность Грушеньки к прощению обид. Узнав об обвинении Дмитрия в убийстве отца, Грушенька начинает считать себя ответственной за произошедшее. Однако, несмотря ни на что, она верит Дмитрию и решает разделить с ним его судьбу.

Показательно, что фамилию Грушеньки – Светлова – мы узнаем лишь на суде. Употребляется она всего лишь один раз, в конце романа. Этим Достоевский подчеркивает, что «грешная» душа Грушеньки пришла к пути покаяния и нравственного обновления. Исследователи творчества Достоевского отмечают, что Грушенька претерпевает в романе метаморфозу, которая ведет ее «грешную» душу к пути покаяния и нравственного обновления. Именно поэтому упоминается Мария Египетская, которая была великой грешницей, долгим искусом и страданием снискавшая себе венец святости .

Список литературы:

1. Гус, М. С. Идеи и образы Ф. М. Достоевского. – М. : Издательство « Художественная литература» , 1971.– 592 с.

2. Достоевский, Ф. М. Братья Карамазовы: Роман в четырех частях с эпилогом. Ч. I. II. – М. : Издательство « Современник» , 1972. – 368 с.

3. Достоевский, Ф. М. Братья Карамазовы: Роман в четырех частях с эпилогом. Ч. III. IV, эпилог. – М. : Издательство « Современник» , 1981. – 542 с.

4. Кантор, В. К. Братья Карамазовы Ф. М. Достоевского. – М.: Худож. Лит., 1983. – 192 с.

5. Кулешов, В.И. Жизнь и творчество Ф.М.Достоевского. –М.: Дет.лит., 1997. – 208с.

6. Назиров, Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. – Саратов. : Издательство Саратовского униве рситета, 1982. – 160 с.

Братья Карамазовы

Действие происходит в провинциальном городке Скотопригоньевске в 1870-е гг. В монастыре, в скиту знаменитого старца Зосимы, известного подвижника и целителя, собираются для выяснения своих семейных имущественных дел Карамазовы - отец Федор Павлович и сыновья - старший Дмитрий и средний Иван. На этом же собрании присутствуют и младший брат Алеша, послушник у Зосимы, а также ряд других лиц - родственник Карамазовых богатый помещик и либерал Миусов, семинарист Ракитин и несколько духовных лиц. Повод - спор Дмитрия с отцом о наследственных отношениях.

Дмитрий считает, что отец должен ему крупную сумму, хотя очевидных юридических прав у него нет. Федор же Павлович, дворянин, помещик из мелких, бывший приживальщик, злой и обидчивый, денег давать сыну вовсе не собирается, а соглашается на встречу у Зосимы скорее из любопытства. Отношения Дмитрия с отцом, который никогда особой заботы о сыне не проявлял, напряжены не только из-за денег, но и из-за женщины - Грушеньки, в которую оба страстно влюблены. Дмитрий знает, что у похотливого старика для нее приготовлены деньги, что он готов даже жениться, если та согласится.

Встреча в скиту представляет сразу почти всех главных героев. Страстный порывистый Дмитрий способен на опрометчивые поступки, в которых потом сам же глубоко раскаивается. Умный, загадочный Иван мучается вопросом о существовании Бога и бессмертия души, а также ключевым для романа вопросом - все дозволено или не все? Если есть бессмертие, то не все, а если нет, то умный человек может устроиться в этом мире как ему заблагорассудится, - такова альтернатива. Федор Павлович - циник, сладострастник, скандалист, комедиант, стяжатель, всем своим видом и действиями вызывает у окружающих, в том числе и у собственных сыновей, омерзение и протест. Алеша - юный праведник, чистая душа, болеет за всех, особенно же за братьев.

Ничего из этой встречи, кроме скандала, за которым последуют ещё многие, не происходит. Однако мудрый и проницательный старец Зосима, остро чувствующий чужую боль, находит слово и жест для каждого из участников встречи. Перед Дмитрием он становится на колени и кланяется до земли, как бы предчувствуя его будущее страдание, Ивану отвечает, что вопрос ещё не решен в его сердце, но если не решится в сторону положительную, то не решится и в сторону отрицательную, и благословляет его.

Федору Павловичу он замечает, что все его шутовство от того, что он стыдится себя. От утомленного старца большая часть участников встречи по приглашению игумена переходит в трапезную, но там же неожиданно появляется с обличающими монахов речами и Федор Павлович. После очередного скандала все разбегаются.

Старец после ухода гостей благословляет Алешу Карамазова на великое послушание в миру, наказывая ему быть рядом с братьями. Следуя наставлению старца, Алеша направляется к отцу и встречает прячущегося в соседнем с отцовской усадьбой саду брата Дмитрия, который сторожит здесь свою возлюбленную Грушеньку, если та, соблазненная деньгами, все-таки решится прийти к Федору Павловичу. Здесь, в старинной беседке, Дмитрий восторженно исповедуется Алеше. Ему, Дмитрию, случалось погружаться в самый глубокий позор разврата, но в этом-то позоре он начинает чувствовать связь с Богом, ощущать великую радость жизни.

Он, Дмитрий, сладострастное насекомое, как и все Карамазовы, а сладострастие - буря, большие бури. В нем живет идеал Мадонны, как и идеал содомский. Красота - страшная вещь, говорит Дмитрий, тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей. Рассказывает Дмитрий Алеше и о своих отношениях с Катериной Ивановной, благородной девицей, отца которой он когда-то спас от позора, ссудив его недостающими для отчета в казенной сумме деньгами.

Он предложил, чтобы сама гордая девушка пришла к нему за деньгами, та явилась, униженная, готовая ко всему, но Дмитрий повел себя как благородный человек, дал ей эти деньги, ничего взамен не потребовав. Теперь они считаются женихом и невестой, но Дмитрий увлечен Грушенькой и даже прокутил с ней на постоялом дворе в селе Мокрое три тысячи, данные ему Катериной Ивановной для отсылки сестре в Москву.

Он считает это главным своим позором и как честный человек должен всю сумму непременно вернуть. Если же Грушенька придет к старику, то Дмитрий, по его словам, ворвется и помешает, а если… то и убьет старика, которого люто ненавидит. Дмитрий просит брата сходить к Катерине Ивановне и сказать ей, что он кланяется, но больше не придет.

В доме отца Алеша застает за коньячком Федора Павловича и брата Ивана, забавляющихся рассуждениями лакея Смердякова, сына бродяжки Лизаветы и, по некоторым предположениям, Федора Павловича. А вскоре внезапно врывается Дмитрий, которому показалось, что пришла Грушенька. В ярости он избивает отца, но убедившись, что ошибся, убегает. Алеша же направляется по его просьбе к Катерине Ивановне, где неожиданно застает Грушеньку.

Катерина Ивановна ласково обхаживает её, показывая, что заблуждалась, считая её продажной, а та медоточиво ей отвечает. В конечном счете все опять заканчивается скандалом: Грушенька, собираясь было поцеловать ручку Катерины Ивановны, внезапно демонстративно отказывается это сделать, оскорбив соперницу и вызвав её ярость.

На следующий день Алеша, переночевав в монастыре, снова идет по мирским делам - сначала к отцу, где выслушивает очередную исповедь, теперь уже Федора Павловича, который жалуется ему на сыновей, а про деньги говорит, что они ему самому нужны, потому что он пока все-таки мужчина и хочет ещё лет двадцать на этой линии состоять, что в скверне своей до конца хочет прожить и Грушеньку Дмитрию не уступит. Сплетничает он Алеше и про Ивана, что тот у Дмитрия невесту отбивает, потому что сам в Катерину Ивановну влюблен.

По пути Алеша видит школьников, бросающих камни в маленького одинокого мальчика. Когда Алеша подходит к нему, тот сначала бросает в него камнем, а потом больно кусает за палец. Этот мальчик - сын штабс-капитана Снегирева, который недавно был унизительно вытащен за бороду из трактира и избит Дмитрием Карамазовым за то, что имел какие-то вексельные дела с Федором Павловичем и Грушенькой.

В доме Хохлаковой Алеша застает Ивана и Катерину Ивановну и становится свидетелем очередного надрыва: Катерина Ивановна объясняет, что она будет верна Дмитрию, будет «средством для его счастья», и спрашивает мнение Алеши, который простодушно объявляет, что она вовсе не любит Дмитрия, а только уверила себя в этом. Иван сообщает, что уезжает надолго, потому что не хочет сидеть «подле надрыва», и добавляет, что Дмитрий ей нужен, чтобы созерцать беспрерывно свой подвиг верности и упрекать его в неверности.

С двумя сотнями рублей, данными ему Катериной Ивановной для пострадавшего от рук Дмитрия штабс-капитана Снегирева, Алеша направляется к нему. Поначалу капитан, отец большого семейства, живущего в крайней нищете и болезнях, юродствует, а затем, расчувствовавшись, исповедуется Алеше. Он принимает от него деньги и вдохновенно представляет, что теперь сможет осуществить.

Затем Алеша снова посещает госпожу Хохлакову и душевно беседует с её дочерью Лизой, болезненной и экспансивной девочкой, которая написала ему недавно о своей любви и решила, что Алеша должен на ней непременно жениться. Спустя короткое время она признается Алеше, что хотела бы быть истерзанной - например, чтоб на ней женились и потом бросили. Она описывает ему страшную сцену истязания распятого ребенка, воображая, что сама сделала это, а потом села напротив и стала есть ананасный компот, «Бесенок» - назовет её Иван Карамазов.

Алеша направляется в трактир, где, как стало ему известно, находится брат Иван. В трактире происходит одна из ключевых сцен романа - свидание двух «русских мальчиков», которые если сойдутся, то тут же начинают о мировых вековечных вопросах. Бог и бессмертие - один из них. Иван приоткрывает свою тайну, отвечая на незаданный, но чрезвычайно интересующий Алешу вопрос, «каково ты веруешь?».

В нем, Иване, есть карамазовская жажда жизни, он любит жизнь вопреки логике, ему дороги клейкие весенние листочки. И он не Бога не принимает, а мира Божьего, полного безмерных страданий. Он отказывается согласиться с гармонией, в основании которой слезинка ребенка. Он выкладывает Алеше «фактики», свидетельствующие о вопиющей людской жестокости и детском страдании. Иван пересказывает Алеше свою поэму «Великий инквизитор», действие которой происходит в шестнадцатом столетии в испанском городе Севилья.

Девяностолетний кардинал заточает в тюрьму второй раз сошедшего на землю Христа и во время ночной встречи излагает Ему свой взгляд на человечество. Он убежден, что Христос идеализировал его и что оно недостойно свободы. Выбор между добром и злом - мука для человека. Великий инквизитор с соратниками решают исправить дело Христово - побороть свободу и самим устроить человеческое счастье, превратив человечество в послушное стадо. Они берут на себя право распоряжаться человеческой жизнью. Инквизитор ждет ответа от Христа, но тот только молча целует его.

Расставшись с Алешей, Иван по пути домой встречает Смердякова, и между ними происходит решающий разговор. Смердяков советует Ивану ехать в деревню Чермашню, где старик продает рощу, он намекает на то, что в его отсутствие с Федором Павловичем может произойти все, что угодно. Иван обозлен смердяковской наглостью, но в то же время и заинтригован. Он догадывается, что от его решения многое сейчас зависит. Он решает ехать, хотя по пути изменяет маршрут и направляется не в Чермашню, а в Москву.

Между тем умирает старец Зосима. Все ждут после смерти праведника чуда, а вместо этого очень скоро появляется запах тления, что производит смуту в душах. Смущен и Алеша. В таком настроении уходит он из монастыря в сопровождении семинариста-атеиста Ракитина, интригана и завистника, который ведет его в дом к Грушеньке. Хозяйку они находят в тревожном ожидании какой-то вести. Обрадованная приходу Алеши, она сначала ведет себя как кокетка, садится ему на колени, но, узнав про смерть Зосимы, резко меняется.

В ответ на Алешины теплые слова и то, что он её, грешную, называет сестрой, Грушенька оттаивает сердцем и посвящает его в свои терзания. Она ждет весточки от своего «бывшего», который когда-то соблазнил её и бросил. Много лет она лелеяла мысль о мщении, а теперь готова поползти, как собачонка. И действительно, сразу после получения весточки она мчится на зов «бывшего» в Мокрое, где тот остановился.

Алеша, умиротворенный, возвращается в монастырь, молится возле гроба Зосимы, слушает чтение отцом Паисием Евангелия о браке в Кане Галилейской, и ему, задремавшему, чудится старец, который хвалит его за Грушеньку. Сердце Алеши все больше наполняется восторгом. Очнувшись, выходит он из кельи, видит звезды, золотые главы собора и повергается в радостном исступлении на землю, обнимает и целует её, душой прикоснувшись к мирам иным. Простить ему хочется всех и у всех прощения просить. Что-то твердое и незыблемое входит в его сердце, преображая его.

В это время Дмитрий Карамазов, терзаемый ревностью к отцу из-за Грушеньки, мечется в поисках денег. Он хочет увезти её и начать вместе с ней где-нибудь добродетельную жизнь. Нужны ему деньги и для того, чтобы возвратить долг Катерине Ивановне. Он идет к покровителю Грушеньки, богатому купцу Кузьме Самсонову, предлагая за три тысячи свои сомнительные права на Чермашню, а тот в насмешку посылает его к купцу Горсткину (он же Лягавый), торгующему у Федора Павловича рощу.

Дмитрий мчится к Горсткину, находит его спящим, всю ночь ухаживает за ним, чуть не угоревшим, а утром, пробудившись после недолгого забытья, застает мужика безнадежно пьяным. В отчаянии Дмитрий направляется к Хохлаковой одолжить денег, та же пытается вдохновить его идеей золотых приисков.

Потеряв время, Дмитрий спохватывается, что, может, упустил Грушеньку, и, не найдя её дома, крадется к отцовскому дому. Он видит отца одного, в ожидании, но сомнение не покидает его, так что он производит секретный условный стук, которому научил его Смердяков, и, убедившись, что Грушеньки нет, бежит прочь.

В этот момент и замечает его вышедший на крыльцо своего домика камердинер Федора Павловича Григорий. Он бросается за ним и настигает, когда тот перелезает через забор. Дмитрий бьет его захваченным в доме Грушеньки пестиком. Григорий падает, Дмитрий спрыгивает к нему посмотреть, жив ли он, и вытирает ему окровавленную голову носовым платком.

Затем он снова бежит к Грушеньке и уже там добивается от служанки правды. Дмитрий с внезапно оказавшейся в его руках пачкой сторублевых кредиток направляется к чиновнику Перхотину, которому совсем недавно за десять рублей заложил пистолеты, чтобы вновь выкупить их. Здесь он немного приводит себя в порядок, хотя весь вид его, кровь на руках и одежде, а также загадочные слова возбуждают у Перхотина подозрения. В соседней лавке Дмитрий заказывает шампанское и прочие яства, веля доставить их в Мокрое. И сам, не дожидаясь, скачет туда на тройке.

На постоялом дворе он застает Грушеньку, двух поляков, симпатичного молодого человека Калганова и помещика Максимова, развлекающего всех своим шутовством. Грушенька встречает Дмитрия с испугом, но затем радуется его приезду. Тот робеет и заискивает перед ней и перед всеми присутствующими. Разговор не клеится, тогда затевается партия в карты.

Дмитрий начинает проигрываться, а потом, видя загоревшиеся глаза вошедших в азарт панов, предлагает «бывшему» деньги, чтобы тот отступился от Грушеньки. Внезапно обнаруживается, что поляки подменили колоду и за игрой мухлюют. Их выводят и запирают в комнате, начинается гулянье - пир, песни, пляски… Грушенька, захмелев, вдруг понимает, что только одного Дмитрия и любит и теперь связана с ним навечно.

Вскоре в Мокром появляются исправник, следователь и прокурор. Дмитрия обвиняют в отцеубийстве. Он поражен - ведь на его совести только кровь слуги Григория, а когда ему сообщают, что слуга жив, то он сильно воодушевляется и с готовностью отвечает на вопросы. Выясняется, что не все деньги Катерины Ивановны были им растрачены, а только часть, остальная же была зашита в мешочек, который Дмитрий носил на груди.

В этом была его «великая тайна». В том был и позор для него, романтика в душе, проявившего некоторую осмотрительность и даже расчетливость. Именно это признание дается ему с наибольшим трудом. Следователю же понять это вовсе не под силу, а прочие факты свидетельствуют против Дмитрия.

Во сне Митя видит плачущее в тумане дите на руках изможденной бабы, он все домогается узнать, почему оно плачет, почему не кормят его, почему голая степь и почему не поют радостных песен.

Великое, никогда не бывалое умиление поднимается в нем, и хочется ему что-то сделать, хочется жить и жить, и в путь идти «к новому зовущему свету».

Вскоре выясняется, что убил Федора Павловича лакей Смердяков, притворявшийся разбитым падучей. Как раз в тот момент, когда старик Григорий лежал без сознания, он вышел и, маня Федора Павловича Грушенькой, заставил отпереть дверь, несколько раз ударил по голове пресс-папье и забрал из известного только ему места роковые три тысячи. Теперь уже действительно больной Смердяков сам рассказывает обо всем посетившему его Ивану Карамазову, вдохновителю преступления.

Ведь именно его идея вседозволенности произвела на Смердякова неизгладимое впечатление. Иван не хочет признать, что преступление было совершено с тайного его согласия и при его попустительстве, но муки совести так сильны, что он сходит с ума. Ему мерещится черт, эдакий русский джентльмен в клетчатых панталонах и с лорнетом, который насмешливо высказывает собственные мысли Ивана, а тот пытает его, есть Бог или нет.

Во время последнего свидания со Смердяковым Иван говорит, что признается во всем на предстоящем суде, и тот, растерянный, при виде нетвердости так много значившего для него Ивана, отдает ему деньги, а потом вешается.

Катерина Ивановна вместе с Иваном Федоровичем строят планы побега Дмитрия в Америку. Однако между ней и Грушенькой продолжается соперничество, Катерина Ивановна ещё не уверена, как она выступит на суде - вызволительницей или погубительницей своего бывшего жениха. Дмитрий же во время свидания с Алешей выражает желание и готовность пострадать и страданием очиститься. Судебный процесс начинается опросом свидетелей. Свидетельства за и против поначалу не складываются в ясную картину, но, скорее, все-таки в пользу Дмитрия.

Поражает всех выступление Ивана Федоровича, который после мучительных колебаний сообщает суду, что убил повесившийся Смердяков, и в подтверждение выкладывает пачку полученных от него денег. Смердяков убил, говорит он, а я научил. Он бредит в горячке, обвиняя всех, его силой уводят, но сразу после этого начинается истерика Катерины Ивановны. Она предъявляет суду документ «математической» важности - полученное накануне преступления письмо Дмитрия, где тот грозится убить отца и взять деньги. Это показание оказывается решающим. Катерина Ивановна губит Дмитрия, чтобы спасти Ивана.

Далее ярко, красноречиво и обстоятельно выступают местный прокурор и известный столичный адвокат Фетюкович. Оба умно и тонко рассуждают, рисуют картину российской карамазовщины, проницательно анализируют социальные и психологические причины преступления, убеждая, что обстоятельства, атмосфера, среда и низкий отец, который хуже чужого обидчика, не могли не подтолкнуть к нему. Оба заключают, что Дмитрий - убийца, хотя и невольный. Присяжные признают Дмитрия виновным. Дмитрия осуждают.

После суда Дмитрий заболевает нервной лихорадкой. К нему приходит Катерина Ивановна и признается, что Дмитрий навсегда останется язвой в её сердце. И что хоть она любит другого, а он другую, все равно она и его, Дмитрия, будет любить вечно. И ему наказывает любить себя всю жизнь. С Грушенькой же они так и остаются непримиренными врагами, хоть Катерина Ивановна скрепя сердце и просит у той прощения.

Завершается роман похоронами Илюшеньки Снегирева, сына капитана Снегирева. Алеша Карамазов призывает собравшихся у могилы мальчиков, с которыми подружился, посещая Илюшу во время его болезни, быть добрыми, честными, никогда не забывать друг о друге и не бояться жизни, потому что жизнь прекрасна, когда делается хорошее и правдивое.Дипломная работа >> Литература и русский язык

Предисловие к английскому переводу вставной новеллы «Братьев Карамазовых» - «Великий инквизитор», выполненному украинским эмигрантом... «стоит... двойник»; в душе молодого Ивана Карамазова («Братья Карамазовы» ) «сидел лакей Смердяков». В «Странной истории...

  • Иван Карамазов как русский Фауст

    Реферат >> Литература и русский язык

    И психолог, говорит о проблеме, поставленной Достоевским в «Братьях Карамазовых» , как о центральной проблеме в эпоху кризиса... , посвященных Ф. М. Достоевскому и его «Братьям Карамазовым» , встречаются сопоставления образов Ивана Карамазова и Фауста Гёте. Это...

  • Гениальность Ф М Достоевского в романе Преступление и наказание

    Курсовая работа >> Литература и русский язык

    Года издания „Дневника" неприметно и невольно". "Братья Карамазовы" - итоговое произведение писателя, в котором художественное... , в «Бесах» - Ставрогин, в «Подростке» - Версилов, в «Братьях Карамазовых» – Иван Карамазов. Главным образом в «Преступлении...

    • Национальность: Место рождения:

    Скотопригоньевск

    Роль исполняет:

    Гру́шенька (Аграфе́на Алекса́ндровна Светло́ва) - главный женский персонаж романа Фёдора Михайловича Достоевского «Братья Карамазовы ». Предмет вожделения Фёдора Павловича Карамазова и его старшего сына Дмитрия .

    Её происхождение и ранние годы жизни автор не описывает. Известно только, по слухам, что в 17 лет её обманул и впоследствии бросил некий поляк пан Муссялович - проходимец и карточный шулер. От позора и нищеты Грушеньку спас богатый купец Самсонов, он же и привёз её в Скотопригоньевск. За четыре года новой жизни

    из чувствительной, обиженной и жалкой сироточки вышла румяная, полнотелая русская красавица, женщина с характером смелым и решительным, гордая и наглая, понимавшая толк в деньгах, приобретательница, скупая и осторожная, правдами иль неправдами, но уже успевшая, как говорили про неё, сколотить свой собственный капиталец…

    Именно Грушенька стоит в центре обстоятельств, которые привели к гибели Карамазова старшего и осуждению Мити Карамазова.

    Как полагают исследователи творчества писателя, прототипом Грушеньки Светловой послужила Агриппина Ивановна Меньшова 1815 года рождения, хорошая знакомая Достоевских. Она проживала на противоположном от дома Достоевского берегу .

    В событиях романа

    Грушенька стала содержанкой купца Кузьмы Самсонова, к которому не испытывает злобы и готова вернуть всё, что он ей подарил .

    Несмотря на то, что считает младшего двоюродного брата неприятным человеком, не порывает отношения с ним .

    Пять лет назад её оставил офицер-поляк, от которого она неожиданно получает известие, бросает всё и едет к нему в Мокрое. Однако, он не оправдывает её ожиданий, и разговор заканчивается презрительными словами с её стороны .

    Характеристика

    Исследователь русской литературы Кэнноскэ Накамура, многие годы занимавшийся изучением творчества Фёдора Михайловича Достоевского, причислил Грушеньку к одному из характерных для писателя типажей «женщины, которую унизили в молодости». Является содержанкой и обладает обострённым чувством собственного достоинства. Она готова к отпору по отношению к обидчикам, «в ней есть что-то дьявольское» .

    Грушенька «чиста душой и уравновешенна», «распутна и распущенна», при этом обладает «своеобразной благочестивостью» и не строит «злокозненных планов». Образ Грушеньки представляет собой женщину «гордую и без задних мыслей» .

    От равнодушия и глупой гордыни Грушеньку спасает запавшая в память история крестьянки о том, что помочь страждущим в аду можно с помощью луковички. Она приносит ей душевный покой .

    В Грушеньке есть необходимая жизненная сила, она любит свет, решительна. В ней видна чистота, мешающая ей сделать что-то действительно гадкое .

    Прототип

    Одним из прообразов Грушеньки, по мнению Накамуры, могла послужить Мария Египетская , христианская святая, считающаяся покровительницей кающихся женщин. В Александрии она была блудницей, но в Иерусалиме покаялась в своих грехах и сорок семь лет молилась о спасении .

    Грушенька в экранизациях

    • 1931 - Анна Стэн в фильме «Убийца Дмитрий Карамазов » (de:Der Mörder Dimitri Karamasoff)
    • 1931 - Анна Стэн в фильме «Братья Карамазовы » (fr:Les Frères Karamazoff)
    • 1958 - Мария Шелл в фильме «Братья Карамазовы »
    • 1968 - Лионелла Пырьева в фильме Ивана Пырьева
    • 2009 - Елена Лядова в телесериале «Братья Карамазовы »

    Воплощение образа в театре

    Напишите отзыв о статье "Грушенька Светлова"

    Примечания

    Литература

    • Накамура, К. Словарь персонажей произведений Ф. М. Достоевского. - Санкт-Петербург: Гиперион, 2011. - 400 с. - ISBN 978-5-89332-178-4 .

    Отрывок, характеризующий Грушенька Светлова

    Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
    – Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
    Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
    «Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j"ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
    – Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
    – Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
    – Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
    – Скажите! – сказала графиня.
    – Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
    – Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
    – Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
    – Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
    – Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
    Но дамы невольно смеялись и сами.
    – Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
    – Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
    Гостья махнула рукой.
    – У него их двадцать незаконных, я думаю.
    Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
    – Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
    – Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
    – Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
    – Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
    – Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
    – Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
    И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.

    Сцены «болевого эффекта» в романе «Братья Карамазовы»

    Важный фрагмент "Книга третья. Сладострастники" для понимания болевого эффекта у Ф. М. Достоевского -- исповедь Дмитрия Алеше ("Исповедь горячего сердца. В стихах", "Исповедь горячего сердца. В анекдотах", «Исповедь горячего сердца. "Вверх пятами"»). Дмитрий признает свою двойственность, то, что он одновременно "идет за чертом" и любит Бога, признается в своем сластолюбии, "широкости", включающей "идеал Мадонны" и "идеал содомский", красоту и падение в бездну; он цитирует Шиллера и мечтает о том, чтобы падший человек поднялся из низости, заключив союз с матерью-землей (любимая идея Достоевского). Далее он рассказывает историю о том, как принудил юную Катерину Ивановну прийти к нему за деньгами для спасения чести отца, о помолвке с Катей, которая, по его признанию, "свою добродетель любит, а не меня", о влюбленности в нее Ивана и о своей неожиданной любви к Грушеньке, о соперничестве с Федором Карамазовым, который зовет ее и оставляет для нее пакет с тремя тысячами. Дмитрий теперь сторожит Грушеньку и допускает мысль, что убьет отца: "Может быть, не убью, а может, убью". Здесь новый намек на возможность убийства Дмитрием отца и одновременно известная неопределенность. Напряжение, таким образом, нагнетается.

    Далее тема Дмитрия Карамазова временно отодвигается темой Смердякова (т. е. поставлены рядом характеристики будущих мнимого убийцы и настоящего убийцы). Мы узнаем о нелюдимости Смердякова, молчаливости, надменности, любви к чистоте, сходстве со скопцом, чертах созерцателя и т. п. Потом следует его спор с прямолинейно верующим Григорием о пленном солдате, вынужденном принять мусульманство и не совершающем при этом греха, о горе, которую большей частью никакая вера не сдвинет с места. Федор Карамазов называет его "иезуитом" и "казуистом", но здесь главное -- смердяковский хитроватый, однако примитивный рационализм, который впоследствии не может не ассоциироваться с умным и ученым рационализмом Ивана. Вся эта сцена, если выразиться фигурально, является своеобразной "предпародией" на позднее высказанные взгляды Ивана Карамазова. Впрочем, уже на этом этапе Иван, по-видимому, выказывает известное внимание Смердякову. Далее, в беседе Федора с сыновьями на вопрос о существовании Бога Иван уже дает отрицательный ответ, тогда как Алеша, конечно, положительный. При этом Федор начинает подозревать, что Иван его не любит, и за ним подсматривает. Это -- новые подозрения в отношении Ивана, все еще остающегося таинственным. Вскоре Федор Карамазов признается: "Я Ивана больше, чем того, боюсь", хотя перед отцом является ищущий Грушеньку Дмитрий, и не только является, но избивает и проклинает отца, отрекается от него. Любопытна известная реакция Ивана: "Один гад съест другую гадину, обоим туда и дорога!" (129). Иван и Дмитрий все время мелькают в известном сопоставлении, причем Иван, как выше было сказано, долго остается таинственным, в то время как Дмитрий уже чуть было не убил отца и не раскаивается в этом. Иван между тем подозревает, что Алеша считает и его способным пролить кровь презираемого им отца, и Иван обещает защитить отца.

    В сценке "Обе вместе" сопоставляются уже не Иван с Дмитрием, а Катерина Ивановна с Грушенькой. Самая "фантастическая", несколько изнеженная, с детским простодушием, с глазами, "веселящими душу", русская красавица Грушенька стоит против властной, гордой и надменной Катерины Ивановны, упорно желающей вопреки всему устроить счастие Дмитрия "навеки". Грушенька, только что успокоившая ревность Катерины Ивановны, рассказав о приезде своего "первого, бесспорного", и вызвавшая умиление ее, затем в присутствии Алеши отрекается от своих обещаний, отказывается со своей стороны "поцеловать ручку" Катерине Ивановне ("вдруг он опять мне понравится", "Вот я какая непостоянная"), провоцируя страшный гнев своей соперницы.

    "Книга третья" и вся "Часть первая" кончаются признанием Дмитрия, что он, потратив половину денег, данных ему Катей для пересылки в Москву, сохранил их вторую половину, имея в виду планы с Грушенькой ("Да, я подлец"), а также получением Алешей любовного письма от Лизы Хохлаковой. Любовная истерическая диалектика подростка Лизы -- юношеская параллель к метаниям Катерины Ивановны.

    "Книга четвертая. Надрывы" рисует панораму "надрывов" в монастыре, доме Федора, в среде школьников, у Лизы и у Катерины Ивановны, у бедного капитана Снегирева, обиженного Дмитрием, что вызвало травму и бунт его маленького сына Илюши. Трагедия в семье Карамазовых оказывается окруженной другими трагедиями и переплетена с ними.

    В монастыре больной старец Зосима, любящий жизнь, учащий любви и покаянию грешников, даже самых отчаянных, проницательно предсказавший возвращение из Сибири сына одной крестьянки (все чают увидеть в нем святого чудотворца), противопоставлен юродивому аскету отцу Ферапонту, которому всюду мерещатся черти.

    Федор Карамазов "открыто" в разговоре с Алешей утверждает свой эгоизм, сладострастие и корыстолюбие, недоверие к сыну Ивану ("Не зарезать же меня тайком и он приехал сюда?", "подлец твой Иван"), имеющее в известном смысле пророческое значение. Однако заявление Федора Карамазова Алеше о том, что он не хочет "в рай", явно предвосхищает имеющее место в будущем высказывание Ивана об отказе от гармонии, подчеркивает известное сходство между отцом и сыном, правда, остающимися на разных уровнях: Федор руководствуется тут корыстно-сластолюбивыми мотивами, а Иван как бы любовью к человечеству, любовью, правда, в сущности тоже ложной. Тут же начинается детская тема, играющая существенную роль в романе (ср.: Илюшенька, "слезинка" ребенка в рассуждениях Ивана, "дитё" плачет в сне и мыслях Дмитрия, "мальчик с обрезанными пальчиками" в фантазиях Лизы и т. д.). Кроме страданий детей, Достоевского интересуют и волнуют те формы мысли и чувства, которые проявляются в детстве и юности и обещают те или иные перспективы в будущем.

    Общение Алеши со школьниками начинается со сцены с взбунтовавшимся Илюшей после оскорбления, нанесенного Дмитрием Карамазовым капитану Снегиреву, его отцу. Кидающийся камнями маленький мальчик -- это в какой-то мере миниатюра всех других "надрывов" и "бунтов", включая сюда и позднее описанные "бунты" Лизы и самого Ивана Карамазова.

    В сцене "У Хохлаковых" разворачиваются истерические капризы Лизы, требующей обратно свое любовное письмо, и рядом "надрыв в гостиной": метания Катерины Ивановны между любовью к Ивану и надуманной привязанностью из гордости, "надрывной" любовью к Дмитрию. Иван сообщает ей о своем отъезде в Москву еще и потому, что она "слишком сознательно его мучит". Возмущенная разоблачением ее "надрыва" со стороны Алеши, Катерина Ивановна называет его "маленьким юродивым".

    Далее следует более низкая социальная ступенька -- "надрыв в избе", в "недрах", в семье нищего капитана, обиженного Дмитрием Карамазовым, и Илюши, который "один против всех восстал за отца". Выше мы отмечали господствующее здесь юродство обездоленных, "ужасно стыдливых бедных". Алеша хочет извиниться за брата, смягчить обстановку. Капитан сначала радуется предложенным деньгам ("беспорядочный, дикий восторг"), а потом их с гневом комкает и бросает.

    "Книга пятая. Pro u contra", наконец, в основном посвящена Ивану Карамазову, хотя начинается с идиллической встречи Алеши и Лизы, решивших "быть вместе" и "за людьми как за больными ходить". Правда, Алеша уже разглядел в Лизе за фасадом "маленькой девочки" "мученицу", а сам признался: "я Карамазов... А я в Бога-то вот, может быть, и не верую". Идиллический тон этой сцены контрастирует с последующим, а намек на "мученицу" и признание в минутных религиозных сомнениях Алеши в известной степени предвосхищают признания Ивана Карамазова, а в дальнейшем и Лизы, которые тоже с ними коррелируют. Весь роман начинен такими символическими предвосхищениями и отголосками.

    Сюда же относится фраза в начале следующей сцены о том, что "в уме Алеши с каждым часом нарастало убеждение о неминуемой ужасной катастрофе, готовой совершиться" (203). Здесь мы слышим о досаде Смердякова на свою незаконнорожденность, его признания в ненависти к России, в "рационалистическом" презрении к стихам: "Стихи вздор-с <...> Стихи не дело", так как в рифму никто не говорит. Не случайно эти признания будущего реального отцеубийцы предваряют изложение взглядов то фактического вдохновителя Ивана Карамазова при встрече с Алешей в трактире. Эта сцена является интеллектуальной кульминацией романа. Иван признается, что вопреки юношескому жизнелюбию он не принимает хаотический и несправедливый Божий мир, его гармонию, основанную на страданиях. Хотя Иван предупреждает, что не хотел развратить Алешу, а, скорей, исцелить самого себя, но, пусть на мгновение, Алеша не устоял перед нарисованной Иваном картиной страдания детей и на вопрос, как же следует поступить с генералом, затравившим ребенка собаками, отвечает: "Расстрелять". Иван отмечает: "Так вот какой у тебя бесенок в сердечке сидит" (221). По этому поводу вспомним признание Алеши в своиx религиозных сомнениях в разговоре с Лизой. Дальше следует "Легенда о Великом инквизиторе", написанная, как известно, в жанре эсхатологических легенд. Она создает своеобразный жанровый перебой, так же как и довольно близко расположенная следующая глава о Зосиме, включающая его "поучения", которые напоминают соответствующую житийную и религиозную традицию. Это жанровое сходство не случайно, так как глава о Зосиме является как бы ответом на главу об Иване, а поучения Зосимы -- ответом на "Легенду о Великом инквизиторе".

    В "Легенде" Христос предстает утопистом, предлагающим главным образом духовные ценности и способным увлечь всерьез только немногих. Ему противостоит представитель католической иерархии, который воображает, что делает людей счастливыми, поманив их "земным хлебом", предложив им "чудо, тайну и авторитет", а на деле предавшись дьяволу, с тем чтобы "вести людей уже сознательно к смерти и разрушению" (238). Мелькнувшая возможность убийства Бога-Христа, может быть, символичеки связана (правда, достаточно отдаленно) с общей темой отцеубийства. Алеша, узревший "ад в груди" у Ивана, забывает о своих сомнениях и, потрясенный, говорит брату: Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет" (238), Ты, может быть, сам масон <...> Ты не веришь в Бога" 239). Теперь за теорией непосредственно следует подготовка действия. Иван Карамазов чувствует тоску и одиночество, а увидев Смердякова, понимает, что и "в душе его сидел лакей Смердяков", и, несмотря на брезгливое раздражение против него, выслушивает его рассуждения о невыгодности для него, Ивана, брака отца с Грушенькой, предсказание припадка падучей у него, Смердякова, и прихода Дмитрия, а также его совет Ивану уехать в Чермашню. Разговоры с отцом, просьба отца заехать по делам в Чермашню, странное поведение Смердякова перед отъездом Ивана -- все это вселяет неясное беспокойство в душу Ивана, и вместо того, чтобы почувствовать "восторг" от сознания, что "кончено с прежним миром навеки", Иван ощущает "скорбь" и "мрак" на душе и в сердце, "он вдруг как бы очнулся. -- Я подлец!" (255). Смердяков же падает в эпилептическом припадке.

    Дальше следует раздел ("Книга шестая. Русский инок"), посвященный Зосиме и долженствующий дать принципиальный ответ на теории Ивана Карамазова. Книга начинается с того, что Зосима разъясняет Алеше смысл своего поклона Дмитрию, которому предстоят страдания, а самому Алеше предсказывает "много несчастий", которыми он все-таки будет "счастлив". Затем идут фрагменты биографии Зосимы. При этом и в истории самого старца, и в истории его старшего брата, якобы похожего на Алешу, и наконец в истории "Таинственного посетителя" Зосимы -- всюду рассказ о раскаянии и обновлении: в первом случае -- неверующего, во втором -- жившего в рамках традиционной офицерской морали, но прозревшего и отказавшегося от дуэли, в третьем случае -- убийцы. Раскаяние и обновление всякий раз приносят радость, хотя и брат Зосимы, и "таинственный посетитель" умирают. В проповедях Зосимы духовность известным образом противостоит науке, рационализму, осуждается "уединение и духовное самоубийство", свойственное богатым, прославляется "народ-богоносец", провозглашается любовь к животным -- невинным существам, снисхождение к грешникам.

    "Часть третья" охватывает повествование до ареста Дмитрия Карамазова.

    "Книга седьмая" посвящена Алеше, а "Книга восьмая" и "Книга девятая" -- Мите. Речь идет о "бунте" Алеши после того, как Зосима умер и тело его очень скоро подверглось тлению ("Тлетворный дух"), а все, ждавшие чудес от почившего святого, были крайне разочарованы. Алеша, в отличие от других, расстроен в силу того, что всю любовь слишком уж сосредоточил на своем духовном отце и никак не мог какое-то время примириться с такой несправедливостью по отношению к нему, с нарушением "высшей справедливости". "Бога своего он любил и веровал <...> хотя и возроптал было на него внезапно" (307). В ответ на возмущение Ракитина Алеша отвечает: «Я против Бога моего не бунтуюсь, а только "мира его не принимаю"» (14:308). Здесь Алеша не случайно перефразирует слова Ивана Карамазова, так что параллель между ними маркирована и подчеркнута. Но принципиальное различие заключается в том, что Алешей, в противоположность Ивану, руководила любовь, причиной отчасти была некоторая нерассудительность, т. е. спонтанность мысли и чувства, чего никак нельзя сказать о крайнем рационалисте Иване, а "неблагонадежен слишком уж постоянно рассудительный юноша". Раздосадованный Алеша готов теперь по предложению Ракитина, выступающего в роли искусителя, есть колбасу, пить водку и посетить Грушеньку, ожидая найти в ней "злую душу". Она действительно когда-то раньше хотела его "проглотить", "погубить". Однако вместо "злой души" он находит "сестру искреннюю <...> душу любящую" и сам в свою очередь проявляет к ней жалость, ею высоко оцененную. Алеша скоро преодолевает свой "бунт" и особенно после слушания "Каны Галилейской" обнимает землю в умилении: "что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его <...> Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом" (328), после чего окончательно вышел из монастыря в мир. Повествование теперь обращается к Дмитрию Карамазову.

    Он, Дмитрий Карамазов, "жаждал воскресения и обновления" и жизни с Грушенькой где-нибудь на краю России. Его сюжет теперь сводится к поиску денег, чтобы вернуть три тысячи Катерине Ивановне и иметь средства на увоз Грушеньки. Он пытается обменять права на свое воображаемое наследство сначала у старого "покровителя" Грушеньки купца Кузьмы Самсонова, а затем, по коварному слову этого "старика, злобного, холодного и насмешливого", у так называемого Лягавого, которого застает пьяным и ругающимся. Он пытается достать денег и у Хохлаковой, но та посылает его на какие-то фантастические золотые прииски. Наконец в поисках исчезнувшей Грушеньки он снова в доме отца, полный мести и "неистовой злобы", но отца не убивает, а ранит преследующего его слугу Григория. Григорий, выражаясь метафорически, как бы выступает в роли "жертвенного заместителя" Федора Карамазова. Отца же не убивает, так как "Бог сторожил меня тогда". Это важнейший момент, который, естественно, не могут принять во внимание впоследствии рационалистически мыслящие представители правосудия. Главный смысл сюжета романа как раз заключается в том, что не "хаотический" Дмитрий, уже имеющий на своем счету ряд грехов, но хранящий в своей душе веру в Бога и мечту об обновлении, о новом человеке, а как бы вполне нормальный и сдержанный в жизни, но далеко заходящий в своих интеллектуальных мечтаниях и атеистических теориях Иван становится фактически полусознательным вдохновителем убийства, совершенного его низменным "двойником" Смердяковым.

    Следующий фрагмент повествования посвящен поездке Мити Карамазова вслед за Грушенькой на место ее свидания с "прежним и бесспорным", ничтожным, хитрым и напыщенным поляком, даже картежным шулером, который теперь находит для себя выгодным на ней жениться. В столкновении Мити с поляком ярко проявляется противостояние русского / нерусского, широкой русской натуры и своекорыстного чужака. Как широкая натура, Митя, естественно, снова организует громкий и расточительный кутеж на деньги, оставшиеся от одолженных Катериной Ивановной. Грушенька осознает, что "прежний" -- это "селезень", а Митя -- настоящий "сокол" ("Я вот этаких, как ты, безрассудных, люблю" -- 391), и окончательно отдает свое сердце Мите, а заодно начинает также готовиться к новой жизни. Митя, который задумал было повидать Грушеньку и покончить с собой, дать дорогу другому, теперь торжествует победу. Но в этот момент являются его арестовывать по подозрению в убийстве отца. Только вот здесь появляются черты детективного сюжета.

    И следствие, и описанный позднее суд вовсе не проявляют нарушения юридических норм, нарочных придирок, заведомой несправедливости, но и следователи, а потом прокурор, и даже защитник мыслят сугубо рационалистически и потому формально, не понимают тех иррациональных, но благородных чувств, которые бродят в Митиной душе и которые удержали его от преступления. Грушенька, которая тоже начинает внутренне перерождаться, готова признать себя главной виновницей: "я первая, я главная, я виноватая". Тут не только признание своих реальных грехов, но удовлетворение христианского требования считать себя хуже всех. Дмитрий тоже признает, что он "человек, наделавший массу подлостей", более того -- "хотел убить, но неповинен". И потому он все повторяет: "из всех я самый подлый гад", но "в крови отца неповинен". Признаком прогрессирующего обновления Митиной души является сон о бедняках, о том, что "дитё" плачет, и поднимается в его душе умиление. Он принимает муку обвинения, но мечтает очиститься.

    Остается последняя, "Четвертая часть" романа. На ее пороге не только Алеша, но также Митя и Грушенька достигли известного духовно-религиозного оптимума, который впоследствии будет резко противопоставлен душевному состоянию Ивана.

    В начале четвертой части напряжение временно спадает. Мы видим прежде всего Алешу в окружении детей: он помогает им примириться друг с другом, связывает детвору, в частности Колю Красоткина, со страдающим и больным Илюшей; для него Коля находит потерянную собаку Жучку, считавшуюся погибшей. В Коле уже можно разглядеть те задатки, которые в будущем, возможно, воспитают в нем Ивана Карамазова или даже Ракитина. Алеша его воспитывает осторожно, в частности объясняет ему природу "шутовства" капитана. Небольшая сцена рисует Грушеньку, с одной стороны, пережившую духовный переворот и сохранившую при этом веселость (веселость и у нее, и у Мити неотделима, собственно, от обязательного жизнелюбия), а с другой -- ревнующую Митю к Катерине Ивановне. В то же время и Митя ревнует ее к "прежнему", которому она иногда бросает материальные подачки. Но духовное перерождение все-таки как бы заслоняет эти недоразумения. Рассказывается о пасквиле Ракитина на Хохлакову и на его соперничество перед ней с Перхотиным, но это чисто периферийный эпизод, продолжающий разоблачение Ракитина. Впоследствии Ракитин фигурирует как автор статьи о деле Дмитрия Карамазова, где он выдвигает ненавистную Достоевскому идею о том, что Дмитрий убил-таки отца, потому что его "среда заела". При этом подчеркивается и атеизм Ракитина.

    Очень существен следующий эпизод с Лизой Хохлаковой, где описан ее "бунт", ее признание, что ей все гадко, ее желание зажечь дом, ее жажда быть кем-то истерзанной и садистическая мечта есть компотик, глядя на мальчика с обрезанными пальчиками, жажда беспорядка и всеобщего разрушения. Как уже указывалось выше, этот мазохистски-садистический бунт Лизы представляет несомненную параллель (на ином совершенно уровне, конечно) и дополнение к бунту Ивана Карамазова, отказывающегося от гармонии и возвращающего "билет" Богу. Временный характер и меньший масштаб Лизиного бунта сопряжен, конечно, с ее молодостью. Такие "отголоски", подобия, параллели составляют важнейший художественный прием Достоевского.

    Митя продолжает пребывать в состоянии "обновления": "воскрес во мне новый человек! Был заключен во мне, но никогда бы не явился, если бы не этот гром" (XV, 30). "Можно найти и там, в рудниках... человеческое сердце" (31). И все же (и тут весь Достоевский, сам и его художественные приемы) Митя оказывается под влиянием Ракитина и тоже в какую-то минуту сомневается в бытии Бога. А брат Иван обдумывает для него проект побега, несмотря на ненависть Мити к чуждой Америке.

    Иван теперь мучается сомнениями в отношении собственной вины и в этом своем состоянии противостоит Дмитрию. Когда Алеша высказывает предположение, что Иван "обвинил себя", и приходит к Ивану сказать "на всю жизнь" свое "не ты" (подразумевается: не ты убил отца), Иван порывает с братом. Далее следуют три сверхнапряженных свидания Ивана со Смердяковым, из которых постепенно становится ясным, что убийцей и вором (пакета с тремя тысячами) был Смердяков, а его вдохновителем -- Иван Карамазов. Смердяков доказывает, что тайным желанием Ивана было, чтобы другой кто-нибудь убил отца, а теории Ивана о "вседозволенности" стали интеллектуально-моральной платформой для преступления его, Смердякова. Теперь он отдает деньги Ивану, а вскоре и сам вешается. Еще при жизни Смердякова Иван решается покаяться на суде. У него начинаются белая горячка и галлюцинации, в которых к нему является черт, его "двойник" (мозговой, в отличие от реального "двойника" Смердякова).

    Это -- одна из кульминационных сцен в романе. Черт повторяет любимые навязчивые мысли Ивана, и в его устах они звучат мучительно пародийно. Характерно, что в образе черта подчеркивается его как бы незначительность, не случайно он назван "приживальщиком". Его шутовство несомненно напоминает о шутовстве и чертах приживальщика у покойного Федора Карамазова. О последнем в главе "Неуместное собрание" говорилось, конечно фигурально, что его нес "глупый дьявол". Федор тогда заметил: "дух нечистый, может, во мне заключается, небольшого, впрочем, калибра" (XIV, 39). В итоге "Бог, которму он (Иван. -- Е. М.) не верил, и правда Его одолевали сердце, всё еще не хотевшее подчиниться" (XV, 89). Черт якобы говорит ему: "Ты идешь совершить подвиг добродетели, а в добродетель-то и не веришь" (87).

    Дальше идет описание судебного процесса. Сначала неблагоприятные свидетельские показания ставятся под вопрос благодаря искусству знаменитого защитника из Петербурга. Алеша, Катерина Ивановна и Грушенька дают, конечно, благоприятные отзывы, но вот ("Внезапная катастрофа") является полубезумный Иван Карамазов со своим признанием: "убил отца он (Смердяков) а не брат. Он убил, а я его научил убить... Кто не желает смерти отца? <…> Один гад съедает другую гадину <...> не помешанный, я только убийца!" (117). В качестве свидетеля" Иван, находящийся в белой горячке, называет "дрянного мелкого черта". И тогда Катерина Ивановна, которая "была в своем характере и в своей минуте", нова дает показания, из страха за Ивана. Она показывает письмо Дмитрия, где он упоминает о возможности убийства отца. Стоит подчеркнуть, что у Достоевского как Иван, благородный и интеллигентный, оказывается гораздо виноватее Дмитрия, так и благородная, гордая Катя совершает гораздо худший грех, чем "инфернальная" Грушенька. Противостояние Катерины Ивановны и Грушеньки на уде сопоставимо с их противостоянием в первой сцене их знакомства ("Обе вместе"), и насколько невинны "неистовые" капризы Грушеньки по сравнению с метаниями благородной Катерины Ивановны.

    Достоевский рисует картину суда, на котором сталкиваются весьма самолюбивые председатель суда и прокурор, и им противостоит самоуверенный защитник, заранее вызывающий надежды на оправдание Мити, по крайней мере у присутствующих дам. Речи судьи, обвинителя защитника описаны с подлинным реализмом, однако не являются сатирой. Их общая односторонность при отдельных метких замечаниях, как уже сказано выше, объяснятся их прямолинейным рационализмом и банальными либеральными воззрениями, мешающими им проникнуть о конца в причудливые тайны психологии героев романа. Естественным является роковое решение присяжных заседателей ("Мужички за себя постояли").

    В эпилоге разрабатываются планы спасения Мити, который, в конечном счете, хочет видеть себя только в России. На мгновение происходит примирение и даже оживление любви между Митей и Катей. Последняя сцена -- "Похороны Илюшечки", на которых школьники объединяются в общей любви под водительством Алеши Карамазова: "И вечно так, всю жизнь рука в руку! Ура Карамазову!".

    Итак, подчеркнем еще раз, что развитие действия, при всей широте панорамы персонажей и их взаимоотношений, концентрируется вокруг темы отцеубийства, а в ходе действия проступают два основных потока, связанных один с Дмитрием, а другой -- с Иваном Карамазовым. Первый поток развивается в сюжете раньше. Иван долгое время сохраняет для окружающих известную таинственность, и только когда тема Федор-Дмитрий почти исчерпана, на арену выходит Иван, а когда Дмитрий уже готов к новой жизни, разъясняется позиция Ивана и развертывается его драма, становится ясным, кто истинный убийца и в силу какого мироощущения. Радостной готовности пострадать Дмитрия противостоят крах и безумие Ивана. Мы также убедились в той исключительной роли, которую играют, с одной стороны, всякие намеки и предвосхищения событий или, наоборот, их отголоски, а с другой -- всевозможные, часто самые неожиданные, сближения и параллели в мыслях и поведении персонажей, как, например, разнообразные "бунты". Истинный ход событий сопоставлен с их ложно-рационалистическим истолкованием в суде О роли отсрочек в повествовании см.: Eng J. van der. "Suspense" в "Братьях Карамазовых" // Van der Eng J., Meijer J.M. "The brothers Karamazov" by F.M. Dostoevskiy. The Hague; P., 1971. P. 63-14.