Портрет а ахматовой. Альтман натан исаевич. портрет а.ахматовой

Трудно сказать, сколько всего существует портретов Анны Ахматовой , – ее писали знаменитые художники начала ХХ в.: А. Модильяни, З. Серебрякова, Н. Альтман, Ю. Анненков, К. Петров-Водкин и многие другие, и на всех полотнах она абсолютно разная. Чеканный профиль, нос с горбинкой, прямая челка, королевская осанка – ее черты знакомы каждому школьнику. Но есть что-то неуловимое, изменчивое, что всегда словно ускользает от художников. И загадка Анны Ахматовой так и остается неразгаданной.

В 1910 г., во время медового месяца с Н. Гумилевым в Париже, Анна Ахматова познакомилась с молодым, еще не известным и бедным художником Амедео Модильяни. Он предложил написать ее портрет, и она согласилась. Ахматова никогда не говорила о том, какие чувства между ними тогда возникли, но художник написал несколько ее портретов и продолжал писать ей письма после ее отъезда.

Гумилев ревновал жену и называл Модильяни «вечно пьяным чудовищем». Но через год они разругались, и Ахматова снова поехала в Париж к Модильяни. Они провели вместе три месяца. К сожалению, большинство его работ не сохранилось – то ли сгорели во время пожара, то ли тщательно скрывались самой поэтессой. Это было 16 карандашных рисунков, один из которых она всегда носила с собой.

В 1914 г. был создан один из самых знаменитых портретов Ахматовой кисти Н. Альтмана. Он увидел ее царственной, величественной, самоуверенной, но одновременно хрупкой, беззащитной и женственной. Художник пытался передать саму ее сущность, созданный им образ настолько притягателен, что многие называют эту работу лучшим портретом поэтессы.

Осенью того же года художница Ольга Кардовская записала в дневнике: «Сегодня у меня позировала Ахматова. Она своеобразно красива, очень высока, стройна, обаяние модели царит надо мною, страшно отвлечься, хочется работать и жить этой работой». Созданный ею образ несколько идеализирован и смягчен.

В 1921 г. образ на портретах существенно меняется, в нем становится все больше трагизма, скорби и обреченности. О рисунке пером Юрия Анненкова Е. Замятин писал: «Портрет Ахматовой – или, точней: портрет бровей Ахматовой. От них – как облака – легкие, тяжелые тени по лицу, и в них – столько утрат. Они, как ключ в музыкальной пьесе: поставлен этот ключ – и слышишь, что говорят глаза, траур волос, черные четки на гребне». Анненков говорил, что увидел ее «печальной красавицей, казавшейся скромной отшельницей, наряженной в модное платье светской прелестницы». Этот портрет в 2013 г. был продан на торгах аукционного дома Sotheby’s за 1,380 млн долларов.

В 1922 г. появились два новых портрета, создающие кардинально противоположные образы. Ахматова Зинаиды Серебряковой – трогательная, нежная, необычайно женственная. Абсолютно иной увидел ее Кузьма Петров-Водкин, на его портрете запечатлен сдержанный и строгий стоик, мужественно переносящий испытания, поэт, поглощенный тем, что происходит внутри. Его Ахматова лишена привлекательности и женской прелести, в ее лице больше мужских черт.

В 1927-1928 гг. серию графических портретов Ахматовой пишет художник Н. Тырса. Эти портреты лаконичны, но очень выразительны. Они выполнены в необычной манере – копотью от керосиновой лампы в сочетании с акварелью. Художник создал тонкий, строгий, поэтический, одухотворенный и скорбный образ поэта.

На портрете 1964 г. художника Лянглебена – измученная болезнями и невзгодами, но не сломленная женщина, пережившая смерть мужа, арест и заключение сына, литературную травлю и забвение. Позже ее талант признают во всем мире, а вот к Модильяни признание пришло только после смерти. 12 портретов Анны Ахматовой - 12 попыток запечатлеть неуловимое: от беззаботности до обреченности

Трудно сказать, сколько всего существует портретов Анны Ахматовой, - ее писали знаменитые художники начала ХХ в.: А. Модильяни, З. Серебрякова, Н. Альтман, Ю. Анненков, К. Петров-Водкин и многие другие, и на всех полотнах она абсолютно разная. Чеканный профиль, нос с горбинкой, прямая челка, королевская осанка - ее черты знакомы каждому школьнику. Но есть что-то неуловимое, изменчивое, что всегда словно ускользает от художников. И загадка Анны Ахматовой так и остается неразгаданной.

Гумилев ревновал жену и называл Модильяни «вечно пьяным чудовищем». Но через год они разругались, и Ахматова снова поехала в Париж к Модильяни. Они провели вместе три месяца. К сожалению, большинство его работ не сохранилось - то ли сгорели во время пожара, то ли тщательно скрывались самой поэтессой. Это было 16 карандашных рисунков, один из которых она всегда носила с собой.

В 1921 г. образ на портретах существенно меняется, в нем становится все больше трагизма, скорби и обреченности. О рисунке пером Юрия Анненкова Е. Замятин писал: «Портрет Ахматовой - или, точней: портрет бровей Ахматовой. От них - как облака - легкие, тяжелые тени по лицу, и в них - столько утрат. Они, как ключ в музыкальной пьесе: поставлен этот ключ - и слышишь, что говорят глаза, траур волос, черные четки на гребне». Анненков говорил, что увидел ее «печальной красавицей, казавшейся скромной отшельницей, наряженной в модное платье светской прелестницы». Этот портрет в 2013 г. был продан на торгах аукционного дома Sotheby’s за 1,380 млн долларов.

Слева - З. Серебрякова. Анна Ахматова, 1922. Справа - К. Петров-Водкин. Анна Ахматова, 1922

В 1922 г. появились два новых портрета, создающие кардинально противоположные образы. Ахматова Зинаиды Серебряковой - трогательная, нежная, необычайно женственная. Абсолютно иной увидел ее Кузьма Петров-Водкин, на его портрете запечатлен сдержанный и строгий стоик, мужественно переносящий испытания, поэт, поглощенный тем, что происходит внутри. Его Ахматова лишена привлекательности и женской прелести, в ее лице больше мужских черт.

В 1927-1928 гг. серию графических портретов Ахматовой пишет художник Н. Тырса. Эти портреты лаконичны, но очень выразительны. Они выполнены в необычной манере - копотью от керосиновой лампы в сочетании с акварелью. Художник создал тонкий, строгий, поэтический, одухотворенный и скорбный образ поэта.

На портрете 1964 г. художника Лянглебена - измученная болезнями и невзгодами, но не сломленная женщина, пережившая смерть мужа, арест и заключение сына, литературную травлю и забвение. Позже ее талант признают во всем мире, а вот к Модильяни признание пришло только после смерти.

Источник - Культурология.Ру

Когда читала о Натане Альтмане и портрете Анны Ахматовой, узнала, что к моменту написания этого портрета Анна Андреевна уже обладала рисунками Модильяни, на которых была изображена.

"...Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, - эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей комнате. Они погибли в царскосельском доме в первые годы Революции. (По выражению Анны Андреевны их «скурили солдаты в Царском.) Уцелел тот, в котором меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие "ню".."
"Счастье - это ангел с печальным лицом", - слова Модильяни о том, что для него было счастьем.
…Друзья Анны Андреевны знали о рисунке из ее частых рассказов о художнике и о том, как он ее рисовал. Но прочесть об этом стало возможным только через полвека, в 1964 г., когда в Италии впервые был опубликован ее очерк "Амедео Модильяни". В 1965 г. на суперобложке сборника "Бег времени" этот рисунок был впервые воспроизведен в России. Наверное, не случайно в шестидесятые же годы, готовя к печати свой трехтомник, она решила поместить его на суперобложку именно второго тома, куда предполагалось включить "Поэму без героя" и часть прозы, связывая таким образом рисунок с содержанием тома….

Мне с тобою пьяным весело -
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного…
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.

обложка книги и ниже тот самый очерк.

Амедео Модильяни
Я очень верю тем, кто описывает его не таким, каким я его знала, и вот почему. Во-первых, я могла знать только какую-то одну сторону его сущности (сияющую) - ведь я просто была чужая, вероятно, в свою очередь, не очень понятная двадцатилетняя женщина, иностранка; во-вторых, я сама заметила в нем большую перемену, когда мы встретились в 1911 году. Он весь как-то потемнел и осунулся.
В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее он всю зиму писал мне 1 . Что он сочинял стихи, он мне не сказал.
Как я теперь понимаю, его больше всего поразило во мне свойство угадывать мысли, видеть чужие сны и прочие мелочи, к которым знающие меня давно привыкли. Он все повторял: "Передача мыслей..." Часто говорил: "Это можете только вы".
Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: все, что происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его - очень короткой, моей - очень длинной. Дыхание искусства еще не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый, легкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак. Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания.
Жил он тогда (в 1911 году) в тупикe Фальгьера. Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. Он вообще не жаловался ни на совершенно явную нужду, ни на столь же явное непризнание. Только один раз в 1911 году он сказал, что прошлой зимой ему было так плохо, что он даже не мог думать о самом ему дорогом.
Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества. Не помню, чтобы он с кем-нибудь раскланивался в Люксембургском саду или в Латинском квартале, где все более или менее знали друг друга. Я не слышала от него ни одного имени знакомого, друга или художника, и я не слышала от него ни одной шутки. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином. Очевидно, он стал пить позже, но гашиш уже как-то фигурировал в его рассказах. Очевидной подруги жизни у него тогда не было. Он никогда не рассказывал новелл о предыдущей влюбленности (что, увы, делают все). Со мной он не говорил ни о чем земном. Он был учтив, но это было не следствием домашнего воспитания, а высоты его духа.
В это время он занимался скульптурой, работал во дворике возле своей мастерской, в пустынном тупике был слышен звук его молоточка. Стены его мастерской были увешаны портретами невероятной длины (как мне теперь кажется - от пола до потолка). Воспроизведения их я не видела - уцелели ли они? Скульптуру свою он называл вещью - она была выставлена, кажется, у "Независимых" 2 в 1911 году. Он попросил меня пойти посмотреть на нее, но не подошел ко мне на выставке, потому что я была не одна, а с друзьями. Во время моих больших пропаж исчезла и подаренная им мне фотография с этой вещи.
В это время Модильяни бредил Египтом. Он водил меня в Лувр смотреть египетский отдел, уверял, что все остальное (tout le reste) недостойно внимания. Рисовал мою голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц и казался совершенно захвачен великим искусством Египта. Очевидно, Египет был его последним увлечением. Уже очень скоро он становится столь самобытным, что ничего не хочется вспоминать, глядя на его холсты. Теперь этот период Модильяни называют негритянским периодом .
Он говорил: "Драгоценности должны быть дикарскими" (по поводу моих африканских бус) и рисовал меня в них. Водил меня смотреть cтарый Париж за Пантеоном ночью при луне. Хорошо знал город, но все-таки мы один раз заблудились. Он сказал: "Я забыл, что посередине находится остров" 3 . Это он показал мне настоящий Париж.
По поводу Венеры Милосской говорил, что прекрасно сложенные женщины, которых стоит лепить и писать, всегда кажутся неуклюжими в платьях.
В дождик (в Париже часто дожди) Модильяни ходил с огромным очень старым черным зонтом. Мы иногда сидели под этим зонтом на скамейке в Люксембургском саду, шел теплый летний дождь, около дремал cтарый дворец в итальянском вкусе 4 , а мы в два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи.
Я читала в какой-то американской монографии, что, вероятно, большое влияние на Модильяни оказала Беатриса X. 5 , та самая, которая называет его жемчужина и поросенок 6 . Могу и считаю необходимым засвидетельствовать, что ровно таким же просвещенным Модильяни был уже задолго до знакомства с Беатрисой X., т. е. в 10-м году. И едва ли дама, которая называет великого художника поросенком, может кого-нибудь просветить.
Люди старше нас показывали, по какой аллее Люксембургского сада Верлен, с оравой почитателей, из "своего кафе", где он ежедневно витийствовал, шел в "свой ресторан" обедать. Но в 1911 году по этой аллее шел не Верлен, а высокий господин в безукоризненном сюртуке, в цилиндре, с ленточкой Почетного легиона, - а соседи шептались: "Анри де Ренье!"
Для нас обоих это имя никак не звучало. Об Ана-толе Франсе Модильяни (как, впрочем, и другие просвещенные парижане) не хотел и слышать. Радовался, что и я его тоже не любила. А Верлен в Люксембургском саду существовал только в виде памятника, который был открыт в том же году. Да, про Гюго Модильяни просто сказал: "А Гюго выскопарен?" .

Как-то раз мы, вероятно, плохо сговорились, и я зайдя за Модильяни, не застала его и решила подождать его несколько минут. У меня в руках была охапка красных роз. Окно над запертыми воротами мастерской было открыто. Я, от нечего делать, стала бросать в мастерскую цветы. Не дождавшись Модильяни, я ушла.
Когда мы встретились, он выразил недоумение, как я могла попасть в запертую комнату, когда ключ был у него. Я объяснила, как было дело. "Не может быть, - они так красиво лежали..."
Модильяни любил ночами бродить по Парижу, и часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под моими окнами.
То, чем был тогда Париж, уже в начале двадцатых годов называлось старый Париж или довоенный Париж . Еще во множестве процветали фиакры. У кучеров были свои кабачки, которые назывались "Встреча кучеров" , и еще живы были мои молодые современники, вскоре погибшие на Марне и под Верденом. Все левые художники, кроме Модильяни, были признаны. Пикассо был столь же знаменит, как сегодня, но тогда говорили "Пикассо и Брак". Ида Рубинштейн играла Шехерезаду, становились изящной традицией Дягилевский русский балет (Стравинский, Нижинский, Павлова, Карсавина, Бакст).
Мы знаем теперь, что судьба Стравинского тоже не осталась прикованной к десятым годам, что творчество его стало высшим музыкальным выражением духа XX века. Тогда мы этого еще не знали. 20 июня 1910 года была поставлена "Жар-птица". 13 июня 1911 года Фокин поставил у Дягилева "Петрушку".
Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа (которую описал Золя) была еще не совсем закончена (бульвар Raspail). Вернер, друг Эдиссона, показал мне в кабачоке Пантеон два стола и сказал: "А это ваши социал-демократы - тут большевики, а там -меньшевики". Женщины с переменным успехом пытались носить то штаны (jupes-culottes), то почти пеленали ноги (jupes-entravues). Стихи были в полном запустении, и их покупали только из-за виньеток более или менее известных художников. Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию.
Рене Гиль проповедовал "научную поэзию", и его так называемые ученики с превеликой неохотой посещали мэтра.
Католическая церковь канонизировала Жанну д"Арк.

Et Jehanne, la bonne Lorraine,
Qu"Anglois brulиrent a Rouen…
Я вспомнила эти строки бессмертной баллады, глядя на статуэтки новой святой. Они были весьма сомнительного вкуса, и их начали продавать в лавочках церковной утвари.
Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса, а это были только первые робкие попытки (например, в "Аполлоне" 1911 г.). Над "аполлоновской" живописью ("Мир искусства") Модильяни откровенно смеялся.
Mеня поразило, как Модильяни нашел красивым одного заведомо некрасивого человека и очень настаивал на этом. Я уже тогда подумала: он, наверно, видит все не так, как мы.
Во всяком случае, то, что в Париже называют модой, украшая это слово роскошными эпитетами, Модильяни не замечал вовсе.
Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, - эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей комнате. Они погибли в царскосельском доме в первые годы Революции. Уцелел тот 7 , в котором меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие "ню"...
Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов: Верлена, Лафорга, Малларме, Бодлера.
Данте он мне никогда не читал. Быть может, потому, что я тогда еще не знала итальянского языка.
Как-то раз сказал: "Я забыл Вам сказать, что я - еврей" . Что он родом из-под Ливорно - сказал сразу, и что ему двадцать четыре года, а было ему - двадцать шесть.
Говорил, что его интересовали авиаторы (по-теперешнему - летчики), но когда он с кем-то из них познакомился, то разочаровался: они оказались просто спортсменами (чего он ждал?).
В это время ранние, легкие 8 и, как всякому известно, похожие на этажерки, аэропланы кружились над моей ржавой и кривоватой современницей (1889) - Эйфелевой башней.
Она казалась мне похожей на гигантский подсвечник, забытый великаном среди столицы карликов. Но это уже нечто гулливеровское.
Марк Шагал уже привез в Париж свой волшебный Витебск, а по парижским бульварам разгуливало в качестве неизвестного молодого человека еще не взошедшее светило - Чарли Чаплин. "Великий Немой" (как тогда называли кино) еще красноречиво безмолвствовал.

"А далеко на севере"... в России умерли Лев Толстой, Врубель, Вера Комиссаржевская, символисты объявили себя в состоянии кризиса, и Александр Блок пророчествовал:
если б знали, дети, вы
Холод и мрак грядущих дней...
Три кита, на которых ныне покоится XX в. - Пруст, Джойс и Кафка, - еще не существовали, как мифы, хотя и были живы, как люди.

В следующие годы, когда я, уверенная, что такой человек должен просиять, спрашивала о Модильяни у приезжающих из Парижа, ответ был всегда одним и тем же: не знаем, не слыхали 9 .
Только раз Н. С. Гумилев, когда мы в последний раз вместе ехали к сыну в Бежецк (в мае 1918 г.) и я упомянула имя Модильяни, назвал его "пьяным чудовищем" или чем-то в этом роде и сказал, что в Париже у них было столкновение из-за того, что Гумилев в какой-то компании говорил по-русски, а Модильяни протестовал. А жить им обоим оставалось примерно по три года...
К путешественникам Модильяни относился пренебрежительно. Он считал, что путешествие - это подмена истинного действия. "Песни Мальдорора" 10 постоянно носил в кармане; тогда эта книга была библиографической редкостью. Рассказывал, как пошел в русскую церковь к пасхальной заутрене, чтобы видеть крестный ход, так как любил пышные церемонии. И как некий "вероятно, очень важный господин" (надо думать - из посольства) похристосовался с ним. Модильяни, кажется, толком не разобрал, что это значит...
Мне долго казалось, что я никогда больше о нем ничего не услышу... А я услышала о нем очень много...

В начале нэпа, когда я была членом правления тогдашнего Союза писателей, мы обычно заседали в кабинете Александра Николаевича Тихонова (Ленинград, Моховая, 36, издательство "Всемирная литература"). Тогда снова наладились почтовые сношения с заграницей, и Тихонов получал много иностранных книг и журналов. Кто-то (во время заседания) передал мне номер французского художественного журнала. Я открыла - фотография Модильяни... Крестик... Большая статья типа некролога; из нее я узнала, что он - великий художник XX века (помнится, там его сравнивали с Боттичелли), что о нем уже есть монографии по-английски и по-итальянски. Потом, в тридцатых годах, мне много рассказывал о нем Эренбург, который посвятил ему стихи в книге "Стихи о канунах" и знал его в Париже позже, чем я. Читала я о Модильяни и у Карко, в книге "От Монмартра до Латинского квартала", и в бульварном романе, где автор соединил его с Утрилло. С уверенностью могу сказать, что этот гибрид на Модильяни десятого - одиннадцатого годов совершенно не похож, а то, что сделал автор, относится к разряду запрещенных приемов.
Но и совсем недавно Модильяни стал героем достаточно пошлого французского фильма "Монпарнас, 19" 11 . Это очень горько!
Болшево, 1958-Москва, 1964

Это единственный из шестнадцати рисунков, который сохранился у Анны Ахматовой.

Н.Харджиев  О рисунке А.Модильяни
В длинном ряду изображений Анны Ахматовой, живописных, графических и скульптурных, рисунку Модильяни, несомненно, принадлежит первое место. По силе выразительности с ним может быть сопоставлен только "скульптурный" стиховой образ Ахматовой, созданный Мандельштамом (1914):
Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль
Небезынтересно отметить, что "Ахматова" Модильяни имеет случайное, но почти портретное сходство с его перовым рисунком, находившимся в собрании д-ра Поля Александра - Мод Абрантес, пишущая в кровати. В стилистическом отношении эти произведения чужды друг другу и характеризуют различные этапы эволюции художника. Беглый набросок с натуры, заставляющий вспомнить гениальные кроки Тулуз-Лотрека, портрет Мод Абрантес (1908) нарисован за год до встречи Модильяни со скульптором Константеном Бранкюзи. Как известно, под воздействием Бранкюзи, Модильяни увлекся негритянским искусством и в течение нескольких лет занимался скульптурой. Портрет Ахматовой, относящийся к этому периоду, трактован художником как фигурная композиция и чрезвычайно похож на подготовительный рисунок для скульптуры. Здесь Модильяни достигает необычайной выразительности линейного ритма, медлительного и уравновешенного. Наличие художественной формы монументального стиля позволяет этому, небольшому рисунку выдержать любые масштабные вариации.
Дружба с Бранкюзи, одним из основоположников абстрактного искусства, не увела Модильяни в область отвлеченного формального экспериментаторства. В эпоху гегемонии кубизма Модильяни, не боясь упреков в традиционализме, остался верен образу человека и создал замечательную портретную галерею современников. На всем протяжении своего пути он не утратил живой связи с художественной культурой итальянского Ренессанса. Об этом можно прочесть и в воспоминаниях друзей художника и в работах исследователей его творчества.
Поэтому нет ничего неожиданного в том, что образ Ахматовой перекликается с фигурой одного из известнейших архитектурно-скульптурных сооружений XVI столетия. Я имею в виду аллегорическую фигуру "Ночи" на крышке саркофага Джулиано Медичи, этот едва ли не самый значительный и таинственный из женских образов Микеланджело 12 . К "Ночи" восходит и композиционное построение рисунка Модильяни. Подобно "Ночи", фигура Ахматовой покоится наклонно. Постамент, с которым она составляет единое конструктивное целое, повторяет дугообразную (расчлененную надвое) линию крышки двухфигурного саркофага Медичи. Но в отличие от напряженной позы "Ночи", как бы соскальзывающей со своего наклонного ложа, фигура на рисунке Модильяни статична и устойчива, как египетский сфинкс 13 .
По свидетельству Ахматовой, у Модильяни было весьма смутное представление о ней, как о поэте, тем более что тогда она только начинала свою литературную деятельность. И все-таки художнику с присущей ему визионерской прозорливостью удалось запечатлеть внутренний облик творческой личности.
Перед нами не изображение Анны Андреевны Гумилевой 1911 года, а "ахроничный" образ поэта, прислушивающегося к своему внутреннему голосу.
Так дремлет мраморная "Ночь" на флорентийском саркофаге. Она дремлет, но это полусон ясновидящей.
4 мая 1964

Примечания

1. Я запомнила несколько фраз из его писем. Вот одна из них: "Вы во мне как наваждение".
2. Общество независимых художников.
3. Автор имеет в виду остров святого Людовика.
4. Имеется в виду Люксембургский дворец, построенный по приказанию вдовы короля Генриха IV Марии Медичи архитектором С.Деброссом в 1615-1621 гг
5. Цирковая наездница из Трансвааля. Подтекст, очевидно, такой: "Откуда же провинциальный еврейский мальчик мог быть всесторонне и глубоко образованным?"
6. Слова Беатрисы Хестингс, на которые ссылается автор, приведены в книге J.Lipchitz "Amedeo Modiliani", Paris, 1954, приложение.
7. Известный искусствовед, мой друг Н.И.Харджиев посвятил этому рисунку очень интересный очерк, который приложен к этой статье.
8. См. у Гумилева:
На тяжелых и гулких машинах
Грозовые пронзать облака
9. Его не знали ни А.Экстер (русская театральная художница), которая дружила в Париже с итальянским художником S. (Соффичи - известный художник-футурист), ни Б.Анреп (известный мозаичист), ни Н.Альтман, который в эти годы (1914-1915) писал мой портрет.
10. "Песни Мальдорора" - книга Изидора Дюкасса (1846-1870), французского поэта, писавшего под псевдонимом "Лотреамон".
11. Французский фильм "Монпарнас, 19" вышел на экран в 1958 г. (режиссер Жак Бекер). В роли Амедео Модильяни снимался Жерар Филип. Сценарий Офюльса и Анри Жансона был написан по роману Мишеля Жоржа-Мишеля "Монпарнасцы". Этот роман Ахматова называет "бульварным".
12. Микеланджело посвятил своей "Ночи" четверостишие, переведенное на русский язык Тютчевым
13. По прочтении этих строк А. А. Ахматова вспомнила, что в одной из бесед с ней Модильяни упомянул Микеланджело: "Великие люди не должны иметь детей", - сказал Модильяни. - "Смешно быть сыном Микеланджело".

А какие еще ню были у Амадео Модильяни?

Когда в музее «Культурный центр Королевы Софии» открылась выставка произведений Амедео Модильяни, туда бросился чуть ли не весь художественный Мадрид. В экспозиции было представлено более четырехсот рисунков знаменитого итальянца — эскизы, наброски к будущим картинам, выполненные в основном карандашом.
Многие десятилетия хранившиеся в коллекции парижского врача Поля Александра, друга Модильяни, они охватывали период с 1906 по 1914 год. Но главная ценность выставки состояла в том, что на ней были десять рисунков, изображающих юную Анну Ахматову, в том числе и «ню».
Впервые об этих рисунках сообщила парижская газета «Русская мысль». В номерах от 14—20 октября 1993 года, рассказывая о выставке рисунков Модильяни в Венеции, она поведала читателям, что среди них есть и работы из собрания Поля Александра. Обнаружила их, разбирая архив, русская славистка Августа Докукина-Бобель.
Это было настоящее открытие. Дело в том, что до того времени был известен только один рисунок работы Модильяни с изображением русской поэтессы.

Амадео Модильяни. Анна Ахматова. Nude. 1911 год.

Амадео Модильяни. Анна Ахматова, сидящая. 1911 год.

Амадео Модильяни. Анна Ахматова на трапеции. 1911 год.

Интересно увидеть фотографии двух великих людей?

О романе любимой русской поэтессы и итальянского художника на самом деле известно не так и много. И еще меньше, если учитывать, что, правдивости ради, людям свойственно «украшать» правду ложью. В творчестве Ахматовой уже много лет выискивают строки об Амедео, в то время как на холстах художника видят её черты. Дабы предотвратить волну фантазий, в конце жизни Анна Андреевна написала воспоминания о Модильяни . Выводы делайте сами, я же изложу только зачастую противоречивые факты из воспоминаний поэтессы, художника и некоторых их соотечественников.

Амедео Модильяни «Дама на кровати» (≈1911). Портрет Анны Ахматовой, выполненный в черном карандаше. © GETTY

Он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов. <…> Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса, а это были только первые робкие попытки. — из воспоминаний Анны Ахматовой.

Анна Ахматова

Их знакомство состоялось в мае 1910 года — тогда, когда, как заметил Эренбург, «Ахматова еще не была Ахматовой, да и Модильяни еще не был Модильяни».

Амедео Модильяни

Дело было в парижском кафе «Ротонда», где собиралась вся литературная и художественная богема.

Винтажная фотография кафе «Ротонда» в Париже

Незадолго до этого, 25 апреля, Анна обвенчалась с Николаем Степановичем Гумилевым , и эта поездка в Париж была их свадебным путешествием. В этот приезд с Амедео Анна виделась всего несколько раз: молодая супружеская пара быстро вернулась в Россию, хотя Анна — на неделю позже мужа.

Отношения Ахматовой и Гумилёва тёплыми назвать было сложно даже в самом начале. Николай подолгу бывал в отъездах, и до Анны то и дело доходили слухи о его очередной пассии. В 1911 году одинокая Ахматова вернулась в Париж, где провела три месяца. Встречи с Модильяни в этот приезд были регулярны, и поэтесса многократно позировала художнику. Ей нравилось то, что Амадео не говорил «ни о чем земном, и никогда не жаловался. Он был учтив, но это не было следствием домашнего воспитания, а высоты духа».

Вы во мне наваждение, — писал Модильяни. — Я беру вашу голову в руки и опутываю любовью.

Многие из сделанных им портретных зарисовок (всего таковых 28) — «ню», хотя Анна утверждала, что созданы они были исключительно по памяти.

Любовное безумие — не амплуа Ахматовой. Она хотела быть женой известного литератора, и несмотря на то, что всяческие увлечения мужа ранили поэтессу, жизненные решения она принимала, полагаясь не на эмоции, а расчет. Модильяни в те годы был абсолютно безызвестным художником, находящимся в поисках творческой индивидуальности и живущим в полной нищете. В добавок он много пил и принимал наркотики, хотя поэтесса писала, что ни разу не видела его пьяным.

Отчего же, отчего же ты
Лучше, чем избранник мой? — из стихотворения «Сердце к сердцу не приковано…» , которое, если верить респектабельной английской газете «The Telegraph» написано об интриге с Модильяни.

Амедел Модильяни «Голубая кариатида на коленях» (≈1911) Предполагается , что этот портрет Аматовой был создан под впечатлениям о их совместных прогулках по Египетской галерее Лувра. © GETTY

Амедео Модильяни «Со свечой» (≈1911) © GETTY

Однажды «под влиянием гашиша, — вспоминала поэтесса, — он лежал, держал мою руку и повторял: будь доброй, будь нежной. (Вообще он никогда не говорил мне «ты», и для этого не было оснований).<…> Ни доброй, ни нежной я с ним никогда не была». И тут же, самой себе противореча: «Модильяни был единственным в мире человеком, который мог в любой час ночи оказаться (стоять) у меня под окном. Я втайне уважала его за это, но никогда ему не говорила, что вижу его».

В синеватом Париж тумане.
И, наверно, опять Модильяни
Незаметно бродит за мной.
У него печальное свойство,
Даже в сон мой вносить расстройство
И быть многих бедствий виной.

Из чернового варианта «Поэмы без героя»

Образы замечательной поэтессы Анны Ахматовой проходят перед нами в многочисленных портретах, написанных с натуры, а потому особенно интересных. В 1910 году в Париже Ахматова познакомилась с художником Модильяни, часто бывала в его мастерской. Он нарисовал с нее несколько рисунков, один из них поэт Осип Мандельштам описал так:

Вполоборота, о печаль, на равнодушных поглядела. Спадая с плеч, окаменела ложноклассическая шаль...

Впоследствии ее портреты создавали многие видные художники начала века. Но самый известный из написанных до революции, - портрет, написанный художником Альтманом.

Это было в 1913 году в Петербурге.
На низком острове, который, словно плот,
Остановился в пышной Невской дельте...

То есть на Васильевском острове, где Анна Ахматова жила в студенческом общежити. Художник Натан Альтман жил неподалеку, в меблированных комнатах. Мастерская Альтмана помещалась в мансарде, и Ахматова описала, как она

Через окно на крышу выходила
И по карнизу шла над смертной бездной,
Чтоб видеть снег, Неву и облака...

Мельком они познакомились двумя годами раньше в Париже. Он был тогда еще очень молод - 22-х лет, уроженец Винницы, нерадивый ученик художественного училища в Одессе. В Париж он отправился в "поисках самого себя". Штудировал в музеях великих испанцев: Веласкеса, Сурбарана, Эль Греко. Однако, его привлекали "кубисты" с их математически строгим анализом формы.

(Кубизм зародился в первом десятилетии 20-го века, это одно из наиболее самобытных течений модернизма. Создателями этого течения были художники Пабло Пикассо и Жорж Брак. Кубисты упрощали предметы до геометрических форм - шара, куба, цилиндра, призмы. Мир, который они создавали в своих картинах, был граненым и угловатым)

Писал тогда Альтман тщательно и добросовестно, но мало вдохновенно. На его полотнах были портреты, пейзажи, натюрморты. Альтман обладал противоречивым характером: тянулся в разные стороны и хотел соединить несоединимое. Поэтому, вернувшись в Россию, он то выставлял свои работы в объединении "Мир искусств", то присоединялся к авангардистам. В Петербурге он вращался в кругу художественной богемы - художников, писателей, артистов. Его любили, он был общительный, добрый, красивый. Говорят, встречая его, Осип Мандельштам всякий раз декламировал шуточные стихи собственного сочинения:

Это есть художник Альтман,
Очень старый человек.
По-немецки значит - Альтман
Очень старый человек.

Он художник старой школы,
Целый свой трудился век,
Оттого он не веселый,
Очень старый человек.

В 1913 году "очень старому человеку" было 24 года. Он встретился с Ахматовой случайно - в артистическом подвале "Бродячая собака" и был поражен ее обликом и сразу же попросил Ахматову позировать, она согласилась, и вскоре начались долгие сеансы в мастерской - мансарде на Васильевском острове.

Под самой крышей в грязном, шумном доме,
Где он, как чиж, свистел перед мольбертом
И жаловался весело и грустно
О радости небывшей говорил.

Ахматова в это время уже несла бремя своей внезапной славы, придавшей этой молодой женщине, ровеснице художника, нечто царственное. Ее неизменную челку воспевали Блок и Мандельштам. В одном из стихотворений того времени Ахматова описывает себя так:

На шее мелких четок ряд, в широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят и больше никогда не плачут.
И кажется, лицо бледней от лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей моя незавитая челка....

Такой она и представлена на портрете Альтмана. Но художнику не хотелось ограничиваться только передачей выразительной внешности, ему важно было передать сущность характера, поэзию души.

Внимание зрителя привлекает строгий силуэт модели, уверенной в себе женщины, почти акробатически гибкой, изящной и женственной. На заднем плане мерцают дробящиеся кристаллические структуры, создающие подобие сказочного царства. Интенсивность синего и желтого цветов платья контрастирует с приглушенностью полупрозрачных зеленоватых и голубых тонов фона, сверкающих на холсте подобно драгоценным камням.

Когда писался этот портрет, Ахматова жила в Петербурге одна, покинув Царское Село и дом, где они жили с Гумилевым. Наступил ее окончательный с Гумилевым разрыв и начиналась как бы другая жизнь, и она испытывала чувство нового рождения - и это чувство каким-то непостижимым образом Альтман увидел и запечатлел в портрете. Ахматова так и писала об альтмановском портрете:

Как в зеркало глядела я тревожно на серый холст, и с каждою неделей
Все горше и страннее было сходство мое с моим изображеньем новым...

Это один из лучших портретов Альтмана, один из тех, в которых его пристрастие соединить несоединимое порождало неожиданный эффект. Портрет Ахматовой - это типично светский и вместе с тем - авангардистско-кубический. С грустью и нежностью вспоминает впоследствии Ахматова об Альтмане:

Теперь не знаю, где художник милый, но чувствую, что Музы наши дружны
Беспечной и пленительною дружбой, как девушки, не знавшие любви.

Ахматова любила позировать. Осенью 1914 года она позировала художнице Кардовской. В своем дневнике художница писала так: "Сегодня у меня позировала Ахматова. Она своеобразно красива, очень высока, стройна, обаяние модели царит надо мною, страшно отвлечься, хочется работать и жить этой работой." Однако, позднее дочь художницы скажет:"Как ни нравится мне с художественной стороны ахматовский портрет моей матери, я все же считаю, что Ахматова такая, какою ее знали друзья, поэты, поклонники тех лет передана не на этом портрете, а на портрете работы Альтмана."

По-иному оценил портрет Кардовской поэт Н.Гумилев:

Вы пленены игрой цветов и линий, у вас в душе и радость, и тоска,

Когда весной торжественной и синей так четко в небе стынут облака...

И грустно вам, что мир неисчерпаем, что до конца нельзя его пройти,

Что из того, что было прежде раем, теперь идут все новые пути ...

Стихи пронизаны предчувствием конца того воображаемого гармонического мира. Время оказалось неумолимым. Революция, войны сотрясали мир.В эти годы (с1915 по 1921) произошла ломка всех привычных для Ахматовой представлений о жизни и назначении поэта. Многие друзья уехали в эмиграцию, они упорно звали ее с собой. Но ничто не могло оторвать Ахматову от России.

Оставь свой край, глухой и грешный, оставь Россию навсегда..."

Но равнодушно и спокойно руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной не осквернился скорбный дух.

Черты характера и внешность Анны Ахматовой менялись, она чаще замыкалась в себе, образ становился трагическим, в нем чувствовалась какя-то скорбь, отрешенность от прошлого и решимость быть стойкой до конца. В 1922 году новый образ Ахматовой, много пережившей, но оставшейся верной своей привязанности к Родине, создал художник Петров-Водкин. Сдержанный, строгий и решительный образ поэтессы, созданный художником, - вершина его портретного искусства. Прежде всего, это образ человека творческого, интеллектуального, личность, которую создало время на рубеже двух исторических эпох. В синеве мудрых ахматовских глаз, в ее печали раскрыта духовная красота. Ее муза олицетворяет скорбь.

Дай мне горькие годы недуга, задыханье, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар

- Так молюсь за твоей литургией после стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией стала облаком в славе лучей.

В 1928 году художником Тырса созданы три графических портрета Анны Ахматовой в черных тонах. Художник создал тонкий, поэтический образ поэтессы. Черная краска под кистью художника, то более грустная, то прозрачная, передает и грацию позы, и жемчужную воздушность света, и чеканность профиля. Скромными средствами Тырса создал необычайно одухотворенный, строгий и женственный образ Ахматовой, в котором художник проследил жизнь женской души, еще полной нерастраченной силы любви и нежности.

Поэт Мандельштам так выразил впечатление от Тырсовского образа Ахматовой:

Как черный ангел на снегу ты показалась мне сегодня,

И утаить я не могу, есть на тебе печаль господня.

С годами особая сила воздействия личности поэтессы не проходила. Новые страшные переживания не сломили ее духа. В 1939 году ее портрет написал художник Осмеркин. Здесь она классически величественна, спокойна, лицо задумчивое и строгое. И, несмотря на то, что в окне благоухают цветущие кусты, образ нельзя назвать лирическим. Ахматова собрана внутренне и как бы готова к новым ударам судьбы и к новым битвам. Эти черты ее характера проявили себя с особой силой в годы войны.