«Сказка (И снилось мне, что мы, как в сказке…)» И. Бунин
Главная > СказкаИ.А.Бунин. «Сказка»
…И снилось мне, что мы, как в сказке,
Шли вдоль пустынных берегов
Над диким синим лукоморьем,
В глухом бору, среди песков.
Был летний светозарный полдень,
Был жаркий день, и озарён
Весь лес был солнцем и от солнца
Весёлым блеском напоён.
Узорами ложились тени
На тёплый розовый песок,
И синий небосклон над бором
Был чист и радостно высок.
Играл зеркальный отблеск моря
В вершинах сосен, и текла
Вдоль по коре, сухой и жёсткой,
Смола, прозрачнее стекла…
Мне снилось северное море,
Лесов пустынные края…
Мне снилась даль, мне снилась сказка –
Мне снилась молодость моя.
Константин Бальмонт. «Снежинка».
Светло-пушистая,
Снежинка белая,
Какая чистая,
Какая смелая!
Дорогой бурною
Легко проносится,
Не в высь лазурную –
На землю просится.
Лазурь чудесную
Она покинула,
Себя в безвестную
Страну низринула.
В лучах блистающих
Скользит, умелая,
Средь хлопьев тающих
Сохранно-белая.
Под ветром веющим
Дрожит, взметается,
На нём, лелеющем,
Светло качается.
Константин Бальмонт. «Золотая рыбка».
В замке был весёлый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Лёгкие качели.
В замке, в сладостном бреду,
Пела, пела скрипка.
А в саду была в пруду
Золотая рыбка.
И кружились под луной,
Точно вырезные,
Опьянённые весной,
Бабочки ночные.
Пруд качал в себе звезду,
Гнулись травы гибко,
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка.
Хоть не видели её
Музыканты бала,
Но от рыбки, от неё,
Музыка звучала.
Чуть настанет тишина,
Золотая рыбка
Промелькнёт, - и вновь видна
Меж гостей улыбка.
Снова скрипка зазвучит,
Песня раздаётся.
И в сердцах любовь журчит
И весна смеётся.
Взор ко взору шепчет: «Жду!»
Так светло и зыбко,
Оттого что там в пруду –
Золотая рыбка.
Летней ночью, в саду, в темном шалаше, сквозь дырявую крышу которого видны звезды.
Яков лежит в глубине шалаша, мы сидим и курим на скамейке у входа.
Ну, расскажи еще что-нибудь, Яков Демидыч. Ты не спишь еще?
Спать не сплю, а маленько подремываю. Уж дюже ночь хороша, тепло. Да и поздно небось. Какой теперь часто? Боле двенадцати, пожалуй, наберется.
Что ты, девять только что било.
Где било?
Караульщик на церкви бил.
А по чем этот караульщик может время знать?
Как по чем? По часам, конечно.
Ну, энто не часы. В них мух сухих много. Я эти часы видел, был у него в караулке. Он их потянет за цепочку - они прямо роем оттуда сыплются. А что ж вам еще рассказать? Сказку какую-нибудь? Али событие?
Что хочешь. Мы и сказки твои любим.
Это правда, я их хорошо выдумываю.
Да разве ты их сам выдумываешь?
А кто же? Я хоть и чужое говорю, а выходит, все равно, что выдумываю.
Это как же так?
А так. Раз я эту сказку сказываю, значит, я свое говорю.
Это очень интересно, то, что ты сейчас сказал.
Конечно, интересно. Мои сказки интересные. Только и события бывают хорошие. С одним попом, к примеру сказать, такое событие вышло. Было так-то, не хуже нашего, село с плохим приходом, и никогда, значит, священники эти там не жили, потому как не могли себя обрабатывать, а жил один поп в большом селе в трех верстах от этого, один, стало быть, на два села: раннюю обедню, положим тут служит, а позднюю едет туда служить. Один и потребности все справлял - и похороны, и причастие. А поп этот грешный был, пьяный, сквернослов, ни одной бабы видеть не мог - так и лезет на исповеди. И опять же жадный: дадут ему, скажем, пяток яиц, так нет - подавай десяток. И вот, случись так, сидит он раз в доме у себя, а уж ночь! поздно, дело осеннее и дождь ужасный. Месяц хоть примеркал, а все-таки видно в окна. Вот он и видит - подъезжает черный скрытный фаэтон к дому, вроде карета барская. Слезает, обыкновенным манером, кучер с этой кареты, стучит в двери, входит. Понятно, мокрый весь, глаза блестят, в башлыке. Говорит: «Скорее, батюшка, - едем, княгиня помирает». Стал ему священник грубо отвечать: «Куда тебя, мол, такой-сякой, в такую погоду принесло? Не хочу ехать!» Ну, однако, уговорила его попадья, согласился. Сели, поехали. Лошади несут, аж грязь отскакивает. Сидит священник в карете, и стала его совесть мучить, хочется ему оправдаться перед кучером, за что, мол, я ругал его так, - бывает, опять выпивши был, ну а пьяный, известно, всегда каяться любит. Отворил он дверцу, задрал ему ветер волосы назад, сечет дождем в лицо, а он кричит: «Прости меня, кучер, я, мол, человек грешный, горячий!» Молчит кучер. Он опять кричит - опять кучер безо всякого внимания, не оборачивается даже. Взяла попа жуть, глянул он так-то в поле и видит, идет к нему навстречу полная солидная дама, самая эта, значит, мертвая княгиня, Ахнул он, схватился за святые дары. «Господи!» - говорит. И только сказал - нет тебе ничего, ни кучера, ни кареты, а сидит он в поле на камне верхом, на коленях скуфью свою держит… Темь, ночь, дождь так и парит…
Ну, и что же потом с этим священником было?
А то и было, что пришли наране мужики и сняли его, чуть живого, с этого камня…
Молчание, Тихо, темно, звезды. Как земляника, краснеют огоньки наших папирос.
Так. Это, значит, событие. Ну, а сказку не расскажешь?
А сказку вам можно рассказать такую, про мужичкя Чувиля и про Бабу-Ягу. Жил, значит, мужичок Чувиль, и был у него садишка за избой, а в садишке яблоня, а на яблоне этой возьми да и вырасти золотое яблочко. Ну, конечно, сошел Чувиль с ума от такой радости, стережет его пуще зеницы ока, все не рвет, надеется, что оно еще маленько подрастет, день и ночь в саду сидит. Только раз сидит он так-то, а она, Баба-Яга, и вот она: перекинула ногу через плетень и прямо к нему. Нос крючком, голова сучком, нога жиленая, сама стриженая. И так-то весело: «Здорово, мужичок, сорви-ка мне это яблочко, угости меня!» Оробел Чувиль до смерти, не посмел отказать, тряхнул яблоню… «Да нет, говорит, ты, мужичок, мне из ручки в ручку дай!» И, значит, цап его за руку да в лес, в избушку свою. А в этой избушке лесной сидят, значит, девки ее простоволосые, Аленка Коза да Акулька Егоза. Вот вошла Яга к ним, да и говорит этак мельком старшой: «Сжарь-ка мне, Аленушка, Чувиля к ужину, а я пока еще по одному дельцу сбегаю…» Аленка сейчас печь разожгла, посадила Чувиля на лопату хлебную - и раз его в огонь! Да ишь, не тут-то было: уперся Чувиль, раскорячился, - никак не всунет его девка в эту печь, разозлилась, кричит: «Что ж не лезешь, дурак, что ты меня мучаешь?» А Чувиль и взаправду дураком прикинулся: «Напрасно серчаешь, говорит, я бы, говорит, с радостью влез, да у меня уменья нет. Ты поучи меня, как мне сесть пострушней, присядь на минутку сама». - «У, серый пень, да ты сядь вот так, по-моему!» Вскочила на лопату бочком, подхватила подол, а Чувиль, не будь глуп, - шмыг ее в печь!
Сжарил, значит, вместо себя?
За милую душу. Ну, только речь о том, что добралась все-таки эта Яга до крестьянина. Прибежала домой, маленько ахнула, - жалко, понятно, дочь, - и поскорей сама за дело взялась! Опять сажает Чувиля, тащит его к огню да еще посмеивается: «Уж и легок ты, Чувиль, одне косточки!» - «А ты кинь, - отвечает Чувиль, - ты не жарь меня, авось навек не налопаешься, сама ж говоришь, что я больно худ». - «Да мне и лопать-то не хочется». - «Вот те на! Так чего ж тебе хочется?» - «А поиграть, позабавиться, посмотреть, как ты будешь в огне корежиться: я ведь, Чувиль, веселая!» Ловко ай нет?
Куда ловчей!
Ну, а к чему ж эта сказка придумана?
А по-твоему, к чему?
Вот то-то и есть. Я вам загадал, а вы подумайте… Потом Яков просит у нас «сигарочку», закуривает и ложится спать, с удовольствием затягивается - «ух, сладка!» - и начинает «свое самое любимое» уж совсем странным языком:
За горами, за лесами, за широкими, значит, морями, и не на небе, на земле, жил старик в одной селе, и у крестьянина было три сына. Больший был умная голова, середний с бусорью, а младший с придурью, - по совести сказать, совсем дурак…
Вот эти братья сеяли, значит, пшеницу и возили в царскую столицу, там они ее, конечно, продавали, а денежки счетом принимали и поскорее ворочались ко двору, а то не ровен час, и ошибешься, - зашел, скажем, выпить на суставчик, а заместо того и осьмухи показалось мало…
Ну, вот так, честно, благородно, и делали они дело, только вдруг, в долгом ли, в скором ли времени, приключилося им горе: кто-й-то ночью стал ходить и пшеничкю ихнюю шевелить, - обивать, значит. Они сейчас друг другу смекнули, чтоб стоять в поле на карауле, и как, значит, стало смеркаться, вышло старшему брату собираться. Он берет вилы, топор и отправляется вроде как на дозор, а сам у вдовы у суседки усю ночь в клети пробыл, а па поле караулить и вовсе не ходил. Утром рассветает, он и приходит домой на крыльцо и стучит в кольцо, - мол, отворяйте, скорее, застыл весь. А куда там застыл - лучше всякой бани напарился!
Братья ему двери сейчас отворили и давай его вспрашивать, не видал ли, дескать, чего диковинного. Он им отвечает, на мою счастью, говорит, я ничего не видал, - на мою счастью, дюже холод был. Потом стало во второй раз смеркаться, надо середнему брату собираться. Он сейчас взял вилы, топор и отправляется будто на дозор, а сам пошел на сенник и так-то сладко проспал, аж слюни потекли. Наране приходит, всходит на крыльцо, и стучит опять в кольцо, - мол, отворяйте скорее, я, говорит, вымок весь. Братья двери отворяли и опять давай его пытать, не видал ли чего диковинного, а он опять им отвечает, что на мою, мол, счастью дож дюже силен был, такой, говорит, трескун, я весь мокрый пришел. А какой там мокрый, он просто взял да водой весь облился, чтоб, значит, ему больше поверили… Чуете, намек-то какой?
На кого намек, Яков Демидыч?
Да хоть на меня на такого-то. Вы небось думаете - он сад караулит, а я лежу себе да тем сном занимаюсь. - Ну, да ладно. Слушайте, что дальше-то будет: - Так, значит, кинулся к нему отец, ты, говорит, у меня первый молодец, теперь, говорит, двое, слава богу, откараулили. Потом в третий раз стало смеркаться, надо меньшому, дураку собираться, а он и ухом не ведет, на печке каряки дерет. Тут братья стали его умолять, стали его восхвалять, - обязательно, говорят, тебе, Ваня, надо иттить, ты, говорят, у нас всему дому голова. А он опять свое, - лежит, не слухается их. Потом стал умолять его отец, ступай, мол, Ванюша, на караул, я поеду на базар, куплю тебе, говорит, бобов, а еще шапочкю с красным околом и с гремучим позвонком, - ну и уговорил его…
Этот Ваня с печи, значит, слезая, малахай на себя надевая, кушачкем подпоясывается, кладе за пазуху краюшечкю и отправляется на этот самый караул, на стражу. Вот он округ поля обходит и к кусту подходит, к какому-нибудь, значит, дереву ракитовому; сел под тем кустом, звездочки на небе считает, а краюшечкю уплетает. Вдруг ему что-й-то на ум блеснуло, он глянул из-под рукавицы и осмотрел белую кобылицу, а кобылица та была ровно как зимушка бела. Ну, он и обрадовался. Стой, думает себе, что за диво такая? Сейчас ее догнал, задом наперед оседлал, за хвост ухватился и по полю покатился. Она его и помчала, - мчала по горам, мчала по лесам, потом, стало быть, остановилась и к нему с речью обратилась, я, говорит, приведу тебе двух коньков золотогривых, все в мелких хвост кольца завитые…
Постой, Яков Демидыч, это что-то неладное. Как это «в мелких хвост кольца завитые»?
Атак, волночатый, значит, хвост, весь в кольца завивается. Да вы не сбивайте меня, а то мне скушно станет…
Уходим мы поздно, когда уже краснеет за почерневшим и ставшим как будто меньше и ниже садом зарево восходящего ущербленного месяца.
1930
Паломница
На пароходе, на пути из Палестины в Одессу.
Среди палубных пассажиров - множество русских мужиков и баб, совершивших паломничество в Иерусалим и на Иордань, и, как всегда, в числе их немало тяжко больных «животом». Одну старушку «схватило» еще в Яффе. Жестокая холерина, все ждут - вот-вот умрет. Однако она твердо решила умереть только в Одессе; ей было лет восемьдесят, не менее; мала и слаба была она, как ребенок, смерти ждала даже с радостью; шутка ли - сподобиться умереть тотчас после такого святого подвига! Но вот узнала, что будет брошена в море, если умрет в пути, - и решительно отказалась умирать до прибытия в Одессу. Так всем и сказала:
Нет, подожду до Одессы.
И так и сделала: перекрестясь, скончалась только тогда, когда услыхала, что входим уже в Одесский порт…
В самом деле, это все не выдумка, а то удивительное самообладание, благочестие, с которым умирали когда-то русские мужики и бабы, то спокойствие, с которым они делали на смертном одре свои последние распоряжения и высказывали уверенность в жизнь будущую.
Только не напрасно ли приписывали такие смерти каким-то особенным свойствам русской души… Вот умирает тоже крестьянка и тоже чуть не столетняя, но во французской деревне, у нас в Провансе. Очевидец рассказывает:
Elle etait si calme et tranquille que je lui dis en toute simplicite:
Vous irez au Paradis, ma bonne Julienne.
Paradis, - me repondit-elle, - ou voulez-vous que j"aille?
1930
Поросята
Вышли поросята на вечернюю прогулку после ливня с бурей и в восхищенье остановились перед грязным, взволнованным прудом.
Ах, какой прекрасный, вонючий пруд! - воскликнул передний.
И все прочие взвизгнули дружно:
Больше они по-французски ничего не знали.
Александра ЗАГОРУЛЬКО,
г. Хабаровск
Лукоморье Бунина
Стихотворение «Сказка» в 5-м классе
ЦЕЛИ УРОКА
1. Представить детское мировосприятие поэта, ставшее основой его творчества, обучать частичному анализу лирического произведения через сопоставление и моделирование, исследование текста, творческие работы детей; совершенствовать навык выразительного чтения, умение устно и письменно выражать свои мысли.
2. Развивать интегративные качества мышления и художественного восприятия, умение анализировать, сравнивать, обобщать, делать выводы, развивать эмоционально-нравственную сферу учащихся, креативные способности.
3. Воспитывать эстетическое отношение к действительности и явлениям искусства, способность сопереживать; совершенствовать коммуникативную культуру.
ХОД УРОКА
1. Вступительное слово учителя
Сегодня с нами на уроке томиком стихов, старинной фотографией, своими мыслями и чувствами - мастер, Иван Алексеевич Бунин. Поэт, писатель, переводчик, первый из русских писателей удостоенный международной Нобелевской премии. Человек, до боли сердечной любивший Россию и умерший на чужбине, в Париже, в 1953 году. Постичь грани удивительного таланта, понять сложность его жизненного пути вам ещё предстоит. А сегодня мы с вами заглянем в Лукоморье Бунина, а значит - в детство, значит - в сказку.
(Подготовленный ученик читает стихотворение Бунина «Детство».)
Мы попадаем в море света, тепла, ощущаем запахи, дотрагиваемся до грубого морщинистого ствола. “Солнечные палаты” детства - эта метафора уводит нас в далёкие 70-е годы девятнадцатого столетия. Матушка Людмила Александровна и Ваня - в гостиной, за круглым столом. Она читает ему наизусть целыми страницами «Руслана и Людмилу». Вся молодость её и её сверстников прошли в обожании Пушкина. «Руслана и Людмилу» они переписывали тайком в свои заветные тетрадки. Медленное, по-старинному несколько манерное, томное и нежное чтение.
У Лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том...А в воображении мальчика образ пушкинской сказочной Людмилы двоится, совмещается с Людмилой другой - его матушкой, только в пору её молодости. “Ничего для моих детских, отроческих мечтаний не могло быть прекрасней, поэтичней её молодости и того мира, где росла она, где в усадьбах было столько чудесных альбомов с пушкинскими стихами, и как было не обожать и мне Пушкина, и обожать не просто как поэта, а как бы ещё и своего, нашего?” - размышляет Бунин.
Детство каждого человека - пора, когда закладываются основы впечатлений, когда переживания ослепительно ярки, а только что распахнувшийся мир чист, сверкающ, заманчив, точно омытый летним дождём. Ваня рос необычайно впечатлительным, остро восприимчивым мальчиком. Он вспоминал, как, будучи совсем маленьким, он не спал всю ночь, вслушивался в звуки, вглядывался в глубокое небо с миллиардами звёзд. А раздавшиеся в утреннем, чистом воздухе трели жаворонка остались на всю жизнь в душе. “И на эту песнь отозвалась моя чуткая детская душа. Я помню, прислушивался, прислушивался, и непонятная тихая грусть овладела мною. У меня покатились слёзы”, - вспоминал Бунин.
Воспитатель и учитель Вани Николай Осипович Ромашков пленил мечтой стать живописцем. “Я весь дрожал при одном взгляде на ящик с красками, пачкал бумагу с утра до вечера, часами простаивал, глядя на дивную, переходящую в лиловую, синеву неба, которая сквозила в жаркий день против солнца в верхушках деревьев, как бы купающихся в этой синеве - и навсегда проникся глубочайшим чувством истинно божественного смысла и значения земных и небесных красок”.
Черты бунинского дарования - необыкновенная чувствительность, понимание языка природы, изобразительность, чувство красок, вплоть до тончайших, почти неразличимых оттенков и переходов - предвосхищены впечатлениями его детства.
Частью этого огромного детского мира был Пушкин. “Когда он вошёл в меня, когда я узнал и полюбил его? Но когда вошла в меня Россия? Когда я узнал и полюбил её небо, воздух, солнце, родных, близких? Ведь он со мной - и так особенно - с самого начала моей жизни”, - говорил Бунин. В юности поэт подражал Пушкину даже в почерке. Он говорил о желании, “которое страстно испытывал много, много раз в жизни, желание написать что-нибудь по-пушкински, что-нибудь прекрасное, свободное, стройное, желание, проистекавшее от любви, от чувства родства к нему, от тех светлых (пушкинских каких-то) настроений, что Бог порою давал в жизни”.
Литературоведы утверждают, что изобразительные средства бунинского языка просты, исполнены строгости и ясности, что он не изменяет духу русской классической поэзии, в первую очередь поэзии Пушкина.
Попробуем в этом убедиться.
2. Работа по стихотворению Бунина «Сказка»
- Выразительное чтение стихотворения учителем.
- Выявление восприятия. Какими настроениями, чувствами проникнуто стихотворение?
- Сказка, лукоморье... Вы почувствовали созвучие с Пушкиным? Обращение к модели Вступления к поэме «Руслан и Людмила». В центре макрообраз - сказка, лукоморье. По краям, по окружности - микрообразы: леший, русалка, избушка на курьих ножках и так далее. Модель многомерна, каждый микрообраз разрастается в сказку. Бунин ещё мальчиком назвал Вступление... “ворожбой из кругообразных движений”. Сказка у Пушкина как реальность, “правда чуда” - “Я там был...”
- Самостоятельная работа учащихся в микрогруппах - создание подобной модели по стихотворению Бунина. Предварительно коллективно выделяется макрообраз - сказка, сон (обращение к названию стихотворения, к часто повторяющимся словам и выражениям первой и последней строф). Учащиеся отмечают кольцевую композицию стихотворения, выделяют микрообразы: пустынные берега, дикое синее лукоморье, глухой бор, лес, озарённый солнцем... (Каждая группа работает с отдельной строфой, микрообразы выписываются на заранее приготовленные круги из альбомных листов. Модель стихотворения создаётся на доске при минимальной затрате времени.) Макрообраз - сказка, сон, а микрообразы реальные! Чудо правды! Картинки природы, необыкновенно красивые, превращены воображением поэта в сказку, сновидение “Снилась молодость...” - всё проходит, о былом остаётся лишь красивый сон. В молодости иное восприятие: мир яркий, красочный.
- Исследование цветовой гаммы стихотворения и образов, передающих свет. Работа по вариантам.
1-й вариант - синее лукоморье, розовый песок, синий небосклон.
2-й вариант - светозарный полдень, озарён весь лес был солнцем...
- Представление рисунков - иллюстраций стихотворений Бунина (индивидуальное домашнее задание).
Известный иллюстратор Пушкина Владимирский заметил, что поэт очень редко употребляет слова, обозначающие цвет. Всего по одному разу в поэме «Руслан и Людмила» употребляются цвета зелёный и синий. Поэт знал, что в русских сказках всегда присутствует образ солнца с его золотым сиянием. И поэтому эпитет “золотой” употребляется часто. Но ведь это не цвет на палитре художника, а тёплый тон, солнечное свечение. Пушкин очень любил поражать читателя эффектами света: “Вдруг... свет блеснул в тумане...”, “...из вод выходят ясных...” В поэтическом воображении Пушкина возникали в основном не цветные картины, а световые (поэт был графиком и с увлечением работал светом и тенью, а цвет применял редко и ответственно, недаром и в реальной жизни он любил рисовать пером). Бунин следует Пушкину, наполняя свои стихотворения светом, золотом солнца, но для него значим и цвет. (Помните детские увлечения?) В таком небольшом стихотворении трижды употребляются слова, обозначающие цвет. Взгляд поэта охватывает землю и небо во всей их цветовой реальности и дарит своим читателям очередное чудо - чудо света и цвета. Обратите внимание, как с образом солнца (2-я строфа) связаны образы 3-й и 4-й строф: тени, синий небосклон, отблеск моря, смола прозрачнее стекла.
- Литературоведы отмечают, что в бунинских стихотворениях за цветом скрываются чувства, мысли, настроение, а вместе с красками живут разнообразные звуки. Найдите в стихотворении слова, передающие звуки.
В стихотворении Бунина тихо, тишина.
Пустынные берега, пустынные края - не от слова “пустыня”, а от слова “пусто”, ни души! Помните у Пушкина: “На брег песчаный и пустой”? В словаре Ожегова одно из значений слова “пустынный” - безлюдный, необитаемый. Поэтому и лукоморье дикое, и бор глухой. Это наблюдение возвращает нас к ключевому образу - сон, сказка. Не об этом ли говорит философ Лосев: “Умной тишиной и покоем вечности веет от чуда”. Поэт подарил нам ещё одно чудо - чудо тишины!
- Мы начали с вами разговор о стихотворении с его настроения.
Найдите во 2-й, 3-й и 4-й строфах метафоры и метафорические эпитеты, которые подчёркивают это настроение. (“Весёлым блеском напоён”, “...небосклон... чист и радостно-высок”, “Играл зеркальный отблеск моря...”)
Сон уносит лирического героя в “даль, молодость”, наполненную светом и радостью. Образы, созданные поэтом, очень реальны: мы можем ощутить теплоту песка, сухость и жёсткость коры...
Удалось ли Бунину приблизиться к Пушкину? Судите сами.
Поэт подарил нам столько чудес: чудо правды, чудо света и цвета, чудо тишины! Он подарил нам своё лукоморье, свою сказку!
- Создайте своё чудо! Сочинение-миниатюра «Лукоморье Бунина».
- Чтение одной-двух детских работ.
Домашнее задание. Выучить стихотворение «Сказка» наизусть.
ПРИМЕЧАНИЯ
По усмотрению учителя можно сократить первую часть урока, использовать время на работу по выразительному чтению стихотворения.
Понятие “метафорический эпитет” даю пятиклассникам вместе с понятием метафора. Адаптированно ввожу понятия “лирический герой” и “образ”, начиная с 5-го класса.
Детские работы (время выполнения - 5 минут)
В лукоморье Бунина мы путешествуем по дальним и волшебным краям воображения. Поэт переносит нас в мир молодости и мечты. У него всё радостно, всё ясно, всё светло.
Миша Сорока
Лукоморье Бунина - это сказка, беззвучная сказка. Наполненная светом. Солнечным светом. Блеском моря. И наконец, герою снится его детство, ведь только в детстве можно почувствовать всю красоту мира. Жалко, что это только сон.
Витя Учайкин
Лукоморье Бунина - это прекрасная добрая сказка, которая совершенно неповторима по-своему. Там использованы удивительные и ни на что не похожие образы. Я не думаю, что нашёлся бы писатель, который смог бы так прекрасно и сказочно передать эти незабываемые моменты жизни.
Игорь Селин
Лукоморье Бунина - это сказка, сон, чудо. Чудо - это самое главное, чудо правды. Лукоморье Бунина - это вечная тишина, а в этой тишине есть и глухой бор, и лес, озарённый солнцем, узоры теней, пустынный берег.
Катя Ботаногова
Лукоморье Бунина - это чудо из чудес. Все эти чудеса создало слово. Лукоморье Бунина похоже на Лукоморье Пушкина. Бунин хотел писать, как Пушкин, с чувством и употреблять красивые слова. Нет такого поэта, который бы смог так передать чувства в стихотворении.
«Сказка» Иван Бунин
…И снилось мне, что мы, как в сказке,
Шли вдоль пустынных берегов
Над диким синим лукоморьем,
В глухом бору, среди песков.Был летний светозарный полдень,
Был жаркий день, и озарен
Веет, лес был солнцем, и от солнца
Веселым блеском напоен.Узорами ложились тени
На теплый розовый песок,
И сипни небосклон над бором
Был чист и радостно-высок.Играл зеркальный отблеск моря
В вершинах сосен, и текла
Вдоль по коре, сухой и жесткой,
Смола, прозрачнее стекла…Мне снилось северное море,
Лесов пустынные края…
Мне снилась даль, мне снилась сказка –
Мне снилась молодость моя.
Анализ стихотворения Бунина «Сказка»
В произведении моделируется картина заповедного уголка природы, наполненная радостью, светом и ликованием. Пейзажной зарисовке отведено центральное место во сне, навеянном воспоминаниями о далекой молодости героя.
Каковы слагаемые сказочного пейзажа? Анализ словесного материала, избранного для описания воображаемой природы, выделяет две значительные группы. Первая из них собирает вокруг себя лексемы, в значении которых имеются смысловые оттенки первозданности, заповедности. Особенно много такой лексики в начальной строфе. Вторая группа более обширна, она объединяет лексику с коннотациями теплого света, блеска и чистоты. Эти понятия соотносятся с положительными эмоциями - радостью и весельем.
С ощущением счастья связана и группа слов, обозначающая синий цвет: чистым и ярким оттенком, символизирующим божественное начало, наделяются лукоморье и небосклон. Среди других элементов цветописи - солнечные оттенки и розовый. Такое разнообразие, возникшее в рамках лаконичного бунинского стиля, - знак восхищения, которое вызывает пейзаж у лирического героя.
Описывая сказочную природу, поэт употребляет особый символ - слово «лукоморье». Мощные аллюзии, порожденные этим понятием, отсылают читателя не только к гениальным пушкинским строкам, но восходят к народным истокам. В языческих верованиях восточных славян лукоморьем обозначалось волшебное место в заповедном краю, где произрастало мировое древо. Оно служило своеобразным лифтом в другие миры. Поэт продолжает древнюю аналогию: его лукоморье способно повернуть время вспять и возвратить лирического героя в молодые годы.
В финальных строках представлена философская формула молодости, которая состоит из двух составляющих - «даль» и «сказка». Герой осознанно поэтизирует былые годы, подчеркивая их отдаленность и недосягаемость. Возвышенно-радостное настроение, переданное пейзажем, подкрепляется лирическим «мы», которое встречается в начальной строке. Влюбленная пара, романтичная и юная, вписывается в общую картину, дополняя ее красотой и согласием своих отношений.
Светлый тон произведения, в котором радость преобладает над грустью, усиливается кольцевой анафорой «Мне снилось/ снилась». В последней строфе эта фраза повторяется трижды, подчиняясь особой логике русской сказки и подчеркивая гармоничность лирической картины-воспоминания.