Кто был слепой и хорошо рисовал. Невероятное видео: слепой художник рисует потрясающие картины

Словосочетание «слепой художник» сразу вызывает много вопросов, главный среди которых «Как?!» и эмоций, среди которых главенствуют удивление и недоверие. Между тем, в мире не так мало незрячих людей, которые занимаются изобразительным искусством.

Существует ряд исследований, доказывающих, что занятия изобразительным искусством благотворно влияют на незрячих и слабовидящих людей. Слепые художники объединяются в сообщества, создают в интернете сайты, на которых делятся опытом. В основном, конечно, область применения их талантов – то, что можно потрогать руками: скульптура, керамика и прочие виды декоративно-прикладного искусства. Однако есть среди них и поистине уникальные творцы: будучи полностью лишены зрения, они творят живописные полотна и графические работы, которые сами не увидят никогда…

Сергей Поползин

Ему 50. Он мечтал быть художником сколько себя помнит. Родился в таежном поселке, несколько раз поступал в художественное училище в Иркутске. Наконец, поступил. Пришлось в силу обстоятельств бросить, потом снова поступать. Занимался как одержимый, целые дни проводил в музее, экспериментировал с материалами, формами, ездил на этюды на Байкал, копировал великих мастеров, изучал иконопись. Пытался создать из всего этого что-то новое, еще невиданное. Его не поняли. О выставках (а следовательно, и заработках) тогда, в конце 1980-х не могло быть и речи. Люди по-разному реагируют на подобные испытания…

Сергей пытался застрелиться. Выжил, но остался полностью слепым. Пуля прошла навылет… Он сжег все свои картины, а спустя какое-то время снова начал писать. Для начала пришлось осваивать новые технологии работы.

Набросок будущей работы он «рисует» исключительно в собственном воображении, продумывая все до мельчайших деталей. В первое время Поползин мог писать только очень быстро – всю картину за один раз. Чтобы получить возможность работать медленнее и скрупулезнее, надо было осваивать новые техники. Сегодня он использует в работе два противоположных приема: лессировку и пастозную живопись. Первый применяется для смешивания красок не на палитре, а на самом холсте, для чего они наносятся тонкими, полупрозрачными слоями. Второй – это, напротив, практически рельефная живопись, которую можно потом пощупать: неразведенные краски наносятся плотными мазками.

Чтобы ориентироваться в пространстве будущего полотна, художник втыкает в холст иголки, а иногда пользуется вырезанными из картона трафаретами. Чтобы различать тюбики с краской, нанес на колпачки надрезы разной формы.

Уже через год у Поползина состоялась первая выставка – небольшая, местного значения. Многие тогда отказывались верить, что представленные на ней работы мог нарисовать человек, лишенный зрения.

После выставки последовали приглашения от московских, а затем и зарубежных галерейщиков. В 1993 году о Сергее Поползине сняли документальный фильм, на него обратили внимание журналисты. В 1996 году художник женился на австрийке и уехал в Вену, где живет и сейчас.

Терри Хопвуд Джексон

Он не является выдающимся художником, зато учитель мистер Джексон – превосходный. Он полностью ослеп 1979 году и с тех пор не только научился рисовать сам, но и делает все, чтобы и другие незрячие люди овладевали изобразительными искусствами.

Терри Джексон создал сайт Art Sight, предназначенный для людей с любой степенью слепоты, любых возрастов, которые хотят научиться рисовать. (Естественно, сайт доступен в специальной версии для незрячих). Он создает свои работы с помощью собственной методики: сначала делает набросок пластилином, используя его для разделения друг от друга разных участков полотна, а после заполняет его акриловыми красками.

Почему акриловыми? «С ними меньше возни, и они не так пачкаются. Только помните, что когда они высохнут, то будут немного темнее, чем были мокрыми, так что надо накладывать более светлый тон, чем вы хотите, чтобы картина выглядела как можно более реалистично…» Из подобных советов состоит весь этот удивительный сайт. Для Терри нет ненужных деталей. Он знает, что когда человек решится начать рисовать, каждая такая мелочь может обернуться непреодолимым препятствием.

Он рассказывает о сортах пластилина и красок, где их можно купить и в какой упаковке будет удобнее. Предостерегает от использования белого пластилина: «На холсте потом останутся белые полоски, которые вы не увидите, естественно, а другие могут и не сказать». Сам он чаще всего пользуется зеленым пластилином, так как рисует преимущественно пейзажи.

«Смешивать краски, будучи полностью слепым, очень сложно, – длится опытом художник. – Для этого вам понадобится помощник, которому вы будете полностью доверять, или абсолютная память на цвет, или феноменальное воображение, позволяющее вам представить нужный цвет. А лучше – все вместе».

На сайте Терри дает будущим художникам конкретные, сугубо ремесленные рекомендации по изображению травы, неба (хорошо сразу загрунтовать холст голубым, а после оставить нетронутым кусок), воды, камней. Многие из этих советов вполне могут пригодиться и даже вполне зрячим «чайникам», желающим попробовать свои силы в рисовании.

Эсреф Армаган

60-летний Эсреф – национальная гордость Турции. Он родился слепым в бедной семье, никогда не учился не то что живописи, но даже грамоте. Сам научился писать и печатать на клавиатуре. А когда ему было 25, он попробовал рисовать масляными красками. Вместо кистей Эсреф использует собственные пальцы.

Главное условие для работы художника – полная тишина. Иначе он не будет способен сотворить невозможное. Эсреф должен почувствовать, что находится «внутри» своей будущей картины. Он говорит, что когда рисует море, иногда даже боится утонуть в нем – настолько живо представляет он бушующую стихию. Сначала с помощью стилоса для брайлевского письма Армаган делает набросок будущего изображения. Потом наносит пальцами первый цвет на холст – и ждет, пока тот абсолютно высохнет. Этот процесс занимает 2-3 дня. После этого наносит следующий цвет и т.д. Это делается для того, чтобы краски не размазывались по холсту.

От любой посторонней помощи в создании работ Армаган отказывается, если только речь не идет о создании портретов. Для создания произведения этого жанра художник разработал свой собственный способ. Он просит зрячего человека обвести шариковой ручкой контур фотографии, потом переворачивает снимок, водит по нему левой рукой, одновременно перенося правой контур на другой листок бумаги. А после добавляет цвет – только и всего. «Кисти», точнее, пальцам художника принадлежат портреты премьер-министра и президента Турции, а также бывшей первой леди страны.

Армаганом заинтересовались ученые. Один из самых интересных экспериментов провели в 2008 году двое исследователей из Гарварда – Амир Амеди и Алваро Паскуаль-Леоне. Глядя на результаты сканирования мозга Армагана во время работы над картиной и ничего не зная о пациенте, можно было решить, что он – человек зрячий. Сигналы, поступавшие от мозга, были такими же, как если бы он видел нечто на самом деле, а не просто представлял.

Художник женат, у него двое детей. Его работы выставлялись на 20 с лишним выставках в Турции, Китае, Италии, Голландии, Чехии.

Кит Салмон

Любимое занятие Кита – пешие прогулки по горам, а главный сюжет полотен и графических работ – почерпнутые во время них впечатления. 55-летний Салмон покорил более ста вершин шотландских гор высотой более 900 метров (так называемых мунро). Многие из них представлены на его полотнах.

Он родился в Эссексе, изучал изобразительное искусство в колледже, стал скульптором, делал работы из стали, дерева и цемента, выставлялся, имел успех. Но потом его зрение начало очень быстро ухудшаться, и спустя несколько лет он вынужден был прекратить занятия скульптурой. Кит знал, что скоро потеряет зрение полностью, и решил использовать время, пока еще видел хоть что-то, для того, чтобы овладеть методами рисования и живописи вслепую. Вскоре он переехал в Шотландию и решился там впервые выставить свои работы, которые создал, будучи уже почти полностью слепым.

В то время творчество его развивалось в двух разных направлениях – рисунки (в основном, пастелью) и живопись – размашистые мазки маслом или акриловыми красками. В последнее время он начал соединять эти две техники, говоря, что так он «хоть немного может передать дух этих чудесных диких мест». Он регулярно выставляется, получил награду Джоломо (она присуждается художникам, воспевающим шотландский пейзаж).

Джон Брамлитт

Его работы с успехом продавались в 20 странах мира. Он является автором книги «Кричащий во тьме», в которой описал свою жизнь как путешествие по новой территории – территории слепоты. Рисовать Джон начал, чтобы преобразовать свою жизнь – и сумел заново обрести утраченную было радость, снова вернуться в мир людей.

43-летний техасец потерял зрение в 2001 году. Этот долгий мучительный процесс – следствие эпилептической болезни – начался, когда Джону было девять лет. До этого Джон учился в Университете Северного Техаса в своем родном городе Дентон, который закончил с отличием. Он хотел быть учителем, преподавать писательское мастерство, но когда ослеп, с этой мечтой пришлось распрощаться.

Брамлитт впал в глубокую депрессию. Он почувствовал себя очень одиноким; казалось, что глубокая пропасть отделяет его теперь даже от самых близких людей – семьи, друзей, родственников. Но потом случилось нечто удивительное: он открыл для себя рисование. Оказывается, краски разного цвета отличаются на ощупь, о чем даже не подозреваем мы, зрячие. Рисовать Джон учился сам, ориентируясь по текстуре холста, а также с помощью так называемой «тактильной визуализации», позволяющей ему видеть внутренним взором объекты, которые он трогает. На этих двух методах, как правило, и строятся методики обучения незрячих рисованию.

Все работы Брамлитта являются глубоко личными: он изображает либо события своей жизни, либо людей, которых хорошо знает. Портретное сходство поражает. «Живопись перевернула всю мою жизнь», – говорит Джон. – У каждого человека внутри живет художник, надо лишь немножко помочь ему выйти на свет».

И он помогает. Джон Брамлитт работает консультантом для музейных развивающих программ. Студии, которые он организует, уникальны: здесь на равных присутствуют не только любители и профессиональные художники, но и люди с ограниченными возможностями, для которых Брамлитт открывает мир искусства благодаря опробованным на себе адаптивным техникам и методам.

Екатерина Савостьянова

Слепой художник. Что вы чувствуете, когда слышите это словосочетание? Наверняка, возникает вопрос «Как?!» Как люди, лишенные возможности видеть, могут что-то изобразить на бумаге и холсте? Как они, не знающие, что такое красный и синий, могут создавать настоящие произведения искусства? Тем не менее, слепых художников не так уж и мало.

Сергей Поползин

Он, сколько себя помнит, всегда мечтал стать профессиональным художником и несколько раз пытался поступить в художественное училище Иркутска. Недолго проучившись он вынужден был бросить занятия в силу некоторых обстоятельств, однако продолжал заниматься рисованием как одержимый. Практически все свободное время Сергей проводил в музеях, экспериментировал с материалами и фактурами, изучал искусство иконописи, копировал работы великих мастеров. Но его талант не был признан широкой публикой. Это обстоятельство привело к попытке суицида: Сергей пытался застрелиться, но пуля прошла навылет. Он выжил, но полностью лишился зрения. Все свои работы он сжег, но через какое-то время опять взял в руки кисти и краски. Эскиз будущей картины он «рисует» в своем воображении, продумывая каждую деталь до мельчайших подробностей и используя две техники: лессировку и пастозную живопись. В первом случае мастер смешивает краски на холсте, нанося их тонким, почти прозрачным слоем. Во втором получается своего рода рельефное изображение путем нанесения краски плотными мазками. Для ориентировки в пространстве Сергей втыкает в полотно иголки, а в некоторых случаях пользуется картонными трафаретами.

Джон Брамблитт

После очередного эпилептического приступа американский художник Джон Брамблитт потерял зрение и мог различать только свет и темноту. Свое спасение от отчаяния, тоски и уныния он нашел в рисовании, разработав свой неповторимый стиль: он использует специальные текстурные краски, за счет чего ориентируется на холсте. Осязание стало его «глазами». Все тюбики с красками подписаны шрифтом Брайля, а для их смешивания Джон отмеряет необходимое количество каждого цвета подобно отмериванию ингредиентов для выпечки торта.

Терри является не только художником, но и прекрасным учителем, помогающим незрячим научиться рисовать. Он разработал собственную методику: сначала необходимо сделать «набросок», используя пластилин, с помощью которого можно разделить участки полотна. Далее эти «зоны» заполняются акриловыми красками. По словам мастера, смешивать краски, чтобы добиться нужного оттенка, довольно сложно: для этого может понадобиться помощник, которому можно полностью доверять, или просто феноменальные память и воображение.

Эсреф родился слепым в бедной семье и никогда не учился ни грамоте, ни, тем более, живописи. Тем не менее он является настоящей гордостью Турции. В 25 лет он впервые попробовал рисовать масляными красками, причем вместо кисти использовал свои пальцы. Художник предпочитает работать в абсолютной тишине. Как говорит он сам, он должен «проникнуть внутрь своей картины и стать с ней одним целым». Техника Эсрефа заключается в следующем: сначала при помощи стилоса для брайлевского письма он делает эскиз, после пальцем наносит первый цвет и ждет его полного высыхания. Этот процесс занимает порядка 3-х дней, он необходим для того, чтобы краски не размазывались.

Больше всего Кит любит прогуливаться по горам, и именно они являются главным сюжетом его работ. Кит изучал изобразительное искусство в колледже, некоторое время работал скульптором, выставлялся и имел успех. Но постепенно его зрение стало очень быстро ухудшаться, однако он вовсе не хотел бросать свое любимое дело. Его творчество имеет два направления: пастельные рисунки и живопись мазками масла или акриловых красок. В последнее время мастер пытается соединить эти две техники, чтобы «как можно четче передать чудесный мир».

Болезнь отняла у Лизы зрение. Все, что она могла видеть – это серый цвет, но даже он вызывал нестерпимые головные боли. Единственное, что спасало – темные очки, которые она была вынуждена носить постоянно. Однажды муж принес ей акварельные краски. Именно это заставило женщину встрепенуться и перестать себя жалеть. Она рисовала все: различные предметы, животных, людей, пейзажи, и с каждым разом у нее получалось все лучше и лучше. Талант художницы не остался незамеченным: у нее много заказов, ее работы выставляются и продаются. В каждом ее произведении можно «прочесть» уникальную историю.

Художественные

5 известных живописцев, потерявших зрение

П отеря зрения - трагедия для любого человека, а для живописца - настоящая драма. Кому из знаменитых российских мастеров пришлось пройти через это испытание? Вспоминаем с Софьей Багдасаровой .

Дмитрий Левицкий (ок. 1735 - 1822)

Великих портретистов в Российской империи XVIII века времен Екатерины Великой было три - Левицкий, Боровиковский и Рокотов. Кто из них заслужил прозвище «русский Гейнсборо» - периодически спорят. Левицкий, как и любимые фавориты Елизаветы Петровны и Екатерины II, был родом малоросс. Происходил он из семьи священника. В 1770–80-е годы Левицкий был крайне популярен: у него портретировалась вся петербургская знать, включая императорскую фамилию. Напудренные красавицы в маскарадных костюмах, нарумяненные актрисы с искусственными мушками, блестящие кавалеры в болотного цвета камзолах - таким мы и представляем наш XVIII век…

К концу столетия о нем позабыли: наступила новая эпоха, Левицкий казался старомодным. Лишь в 1807 году о старике вспомнили вновь и пригласили преподавать в Академию художеств, где у него учился, в частности, Кипренский. Умер Левицкий примерно в 87-летнем возрасте (точная дата его рождения неизвестна). Считается, что он потерял зрение за 10 лет до смерти: последняя его картина датирована 1812 годом. Кстати, его старый конкурент Рокотов к старости тоже, говорят, ослеп.

За пару недель до кончины художника его жена через «Санкт-Петербургские ведомости» выставляет на продажу последнюю остававшуюся в его мастерской картину - «Иоанна Крестителя». После похорон пожилая вдова обращается в Академию художеств с прошением помочь ей 600 рублями (долг за церемонию), пишет о длительной болезни Левицкого, значительных тратах на лекарства и о заложенном доме. Академия в ответ ограничилась лишь формальным сочувствием. На руках у старухи остались вдовая дочь и внучки-бесприданницы.

Михаил Врубель (1856–1910)

Величайший мастер русского модерна скончался в возрасте 54 лет. Он потерял зрение и умер в клинике для душевнобольных, где с перерывами провел последние восемь лет своей жизни.

Признаки неуравновешенности в этом гении можно было заметить рано. Уже в 29 лет он хвастался перед другом шрамами на запястьях. Врубель резал вены из-за несчастной любви к жене заказчика Эмилии Праховой, лицо которой смотрит на нас с фрески «Богоматерь с Младенцем» в киевской Кирилловской церкви.

В молодости, а затем и в зрелые годы Врубель вел богемный, беспорядочный образ жизни. Первые симптомы болезни появились у него в 42 года, когда он был уже счастливо женат на певице Надежде Забеле. Постепенно художник становился все более и более раздражительным, самоуверенным, буйным и многословным, он много пил и транжирил. В 1902 году семья уговорила его показаться психиатру В.М. Бехтереву, который поставил диагноз «неизлечимый прогрессивный паралич», что тогда лечили весьма жестокими средствами, в частности ртутью. Вскоре он был госпитализирован с симптомами острого психического расстройства. Врубель надолго оставался в клинике, хотя несколько раз наступало улучшение и он возвращался домой. Дальше были смерть малолетнего сына, наступление галлюцинаций…

В начале 1906 года у Врубеля началась атрофия зрительного нерва. В феврале 1906 года мастер полностью ослеп. Зимой 1910 года он намеренно простудился и в апреле умер от воспаления легких.

Константин Коровин (1861–1939)

Приятелем, которому в 1885 году Врубель показывал шрамы на запястьях, был художник Константин Коровин. По несчастному совпадению, ему также суждено будет ослепнуть, впрочем, поскольку Коровин отличался редким жизнелюбием, психическим и физическим здоровьем, только на самом излете жизни.

В 1922 году самый известный «русский импрессионист» покинул Советскую Россию и поселился во Франции. Пик его славы давно прошел, ни портреты, ни театральные работы больше не пользовались спросом. Агент, который вывез его картины из России с целью устройства выставки, скрылся, не вернув ни одного полотна. Семья жила в крайней нужде: Коровин жалуется в письмах, что отнес в ссудную кассу даже обручальное кольцо. Жена болела туберкулезом, сын пытался покончить с собой. Чтобы отвлечь сына от мрачных мыслей, Коровин начал делиться с ним своими воспоминаниями; позже, когда художник ослаб (в том числе глазами) и был вынужден оставить живопись, он начал диктовать мемуары, лежа в постели. За воспоминаниями последовали рассказы. Так в 70 лет Коровин стал писателем, причем все с удивлением отмечали, что к литературной деятельности у него обнаружился дар не хуже, чем к живописи. Его начали печатать в эмигрантских газетах, платить гонорары, что хоть немного облегчило жизнь семьи.

Умер Коровин в 77 лет от сердечного приступа в Париже, через 10 дней после начала Второй мировой войны.

Владимир Яковлев (1934–1998)

Художникам с ослабленным зрением в ХХ веке все-таки становится проще. Искусство больше не требует максимального реализма и точности. Важнее эмоции - как раз их мы и видим в работах нонконформиста Владимира Яковлева, яркого представителя неофициального искусства 1970-х годов, которого часто ставят в один ряд с Анатолием Зверевым.

Внук русского импрессиониста-эмигранта Михаила Яковлева, этот художник не получил специального образования. Он и в школе-то окончил всего четыре класса - из-за болезни щитовидной железы. В 16 лет Яковлев почти полностью лишился зрения, недуг назывался «кератоконус» - дегенеративное невоспалительное заболевание глаза (искривление роговицы). Потом началась шизофрения: с юности он наблюдался у психиатра и время от времени ложился в психиатрические лечебницы.

Яковлев не полностью ослеп, просто стал совсем по-другому видеть мир: это заметно по его работам, в которых - узнаваемые формы предметов. Однако его мир упростился до примитивистских контуров и нескольких ярких красок. Как-то в подвальной мастерской его фирменный цветок захотели купить какие-то итальянцы, но только с условием, что художник при них подпишет картину. Яковлев вспылил и убежал в другую комнату. Потом выяснилось, что он просто забыл, как пишется собственная фамилия - через «о» или «а».

В старости он писал, почти вплотную приблизив лицо к поверхности работы. В перестройку с целью опеки над больным мастером был учрежден специальный фонд. В 1992 году почти 60-летнему художнику в Институте микрохирургии глаза Святослава Федорова отчасти вернули зрение - что любопытно, это не повлияло на стиль. Работы остались узнаваемыми, только более проработанными. Он много лет не выходил из психоневрологического интерната, где через шесть лет после операции и скончался.

Тимур Новиков (1958–2002)

Ленинградский андеграундный художник, создатель группы «Новые художники», а потом «Новой академии изящных искусств». Друг и оформитель концертов Сергея Курехина и Виктора Цоя, приятель Бориса Гребенщикова, Сергея «Африки» Бугаева и Владимира Соловьева. Хозяин квартирной галереи «АССА», открывшейся в 1980 году - за семь лет до съемок одноименного фильма, где он тоже, кстати, мелькал.

Солнечные лучи с трудом прорывались сквозь плотную пелену тумана и медленно, вяло опускались на ржавую зелень, местами покрывающую землю. Все вокруг казалось спящим и отвергнутым реальным миром. Здешняя природа была иной, нежели везде. Она являла собой пример запустения, отстраненности и какой-то своей истинной таинственности.

Ему было незачем делать шаг. Он просто стоял и смотрел. Впереди было то же, что и сзади, как и справа и слева. Иссохшая жухлая трава шелестела на холодном ветру. Вчера, еще вчера ведь все было иначе. Все было реальностью или сном? Почему он стоит здесь? Как он здесь оказался? Почему он здесь? Ведь еще накануне он, кажется, сидел в теплой комнате с ярким освещением…

Он что-то начинает вспоминать. Память толчками, мелкими порциям возвращается в его разум, и вместе с ней приходит ужас. Жуткий страх от осознания положения.

Он узник.

В голову вспышками вторгается память. Все сильнее и сильнее, она уже заполняет все его существо. Он падает на колени и зажимает уши руками. «Узник. Признан виновным. Ссыльный. Смерть». Эти слова как лезвия режут его, как иглы пронзают плоть. Они заставляют кипеть его кровь. Стук сердца заглушает шум ветра и шелест сухой травы.

Он узник. Взаперти на проклятом острове. Теперь он это знает. Ему нет места в обычном мире, они отправили его сюда. В мир страха и лжи, извращений и смрада.

Проклятый туман не дает увидеть – куда идти. Проклятый ветер высушивает кожу.

Он делает первый шаг и идет вперед. Не важно. Мысли о прошлом займут свое место в его внутреннем мире. Сейчас они возбуждены и требуют анализа. Они займут его разум на пути в неизвестность.

В памяти реальность, достойная жизнь. Он всеми уважаемый человек, тянущий на себе, как ему кажется, правление компанией. У него есть все, что нужно. Его окружают близкие люди и успех. Он значим и влиятелен. Затем вспышка, яркий свет.

Он убийца своей жены и двоих детей.

Как? В этом месте его память молчит.

Расследования как такового не было. Суд был быстр и неумолим. Ссылка на остров Джейл. Обычный приговор для убийцы. Теперь он узник. Пленник этого застывшего мира. Где сейчас его плоть? Кому, как не ему было известно, что тело его погрузили в сферическую колбу и медленно стали заполнять ледяным раствором. Боль окутала его, она впивалась в него сотнями тысяч острых когтей и клыков. Она разрывала его на части, пока не наступило спасительное забытье.

Что теперь будет с его разумом, отправленном отбывать заключение в эту искусственно созданную обитель страха? Мог ли он представить когда-нибудь, что сам станет жертвой этого эксперимента? Холодный расчет правительства был исключительным средством в решении вопроса содержания заключенных. Новые разработки были направлены на реализацию планов по реорганизации тюрьмы. Теперь заключенных, в зависимости от тяжести преступления, погружали в кошмарные сны на многие-многие годы. Без сна и покоя они должны были бродить по бесконечным лабиринтам, встречая на своем пути все возможные страхи и ужасы бытия и небытия. Мог ли заключенный умереть в своем жутком кошмаре? Да. Такое часто случалось с убийцами и насильниками. В программу их заключения входили самые изощренные методы. Не редко сердце того или иного вдруг останавливалось, не в состоянии больше работать на предельно высоких скоростях.

Он был убийцей. Так ему сказали. Так показало следствие, так решил суд. Он был убийцей, но не помнил этого. В его руках не было оружия, терзавшего родную плоть и кровь. В его голове не могло быть мыслей, направленных на это. Он не мог этого совершить! Не мог!

Звук шагов из тумана заставил его остановиться. Раз, два, три, четыре. Приближаются. Остановились.

Мое имя Гюнтер, — отвечает он и смотрит туда, откуда слышит голос. Странное, неподвластное анализу разума чувство повергает его в ужас от одного лишь всплеска серой массы тумана. Оттуда что-то выходит. Человек.

Добро пожаловать, Гюнтер, — говорит человек. – Я твой тюремщик. Теперь все, что произойдет, будет зависеть от моей воли. Не пытайся меня разжалобить, я – программа. Мне нет никакой разницы на твои чувства и эмоции. Один совет – смирись со всем и прими, как есть.

Человек одет в черный классический костюм, его лицо бледное, черты остры как у мертвеца. Глаза сверкают недобрым блеском. Да, он – программа.

Что мне нужно делать, тюремщик? – спросил Гюнтер, не двигая ни одной конечностью. Его сущность застыла. Была ли она как таковая? Что он такое сейчас? Образ, сгусток энергии? Мгновенная мысль?

Не терзай себя вопросами. Просто иди вперед. Все, что ты найдешь – будет твоим. Твое путешествие будет длиться, пока ты сам не остановишься. Остановка для тебя подобна смерти, помни это. Меня же ты больше не увидишь. Иди.

Тюремщик выдавил подобие улыбки на своем маскообразном лице и в тот миг, когда все вокруг изменилось, он исчез. Растворился, пропал.

Туман рассыпался на тысячи серых платков, разлетающихся в разные стороны. Ветер в мгновение стих, трава под ногами исчезла.

Гюнтер стоял на гладком полированном полу огромного мрачного зала, потолок которого был усыпан мириадами ярких звезд. Далеко впереди был свет, манящий, притягивающий. Тот свет звал к себе, побуждая к немедленному действию.

«Иди», — услышал он снова.

Я их не убивал, — тихо сказал Гюнтер и пошел на свет.

Пол под ногами постоянно менялся. То он был блестящим и темным, отражающим блеск звезд, то становился мутным и бледным, источая какое-то зловещее свечение. Стук шагов разносился по пустоте зала и отражался от стен многократным эхо.

«Я просто буду идти вперед. Я пройду свой путь. Мне нужно найти ответ».

Свет все ближе. Уже ясно видны очертания проема, откуда он вырывается.

Тоскливая давящая обстановка, постоянные парадоксальные метаморфозы окружения.

Из света появилась фигура. Гюнтер остановился. До светящегося проема оставалось еще много шагов, когда яркая вспышка озарила все вокруг, и шум в ушах заставил с ужасом содрогнуться еще не свыкшийся с новой реальностью разум. Тело, кажется, рванулось само собой куда-то вперед, оставляя позади многие метры гладкого пола. Свет пропал так же резко, как и возник. Боль в ушах стихала. Гюнтер стоял в трех шагах от странной неясной фигуры человека, вырисовывающейся на фоне яркого проема в темной стене.

Кто ты? – спросил он, прикрывшись от света рукой и стараясь разглядеть незнакомца.

Здесь кто-то есть, — произнес незнакомец. – Сейчас…

Он говорил в сторону света, обращаясь к кому-то еще.

Гюнтер стоял, не шевелясь, а через мгновение на фоне света нарисовалась еще одна неясная фигура. Сразу бросилась в глаза яркая особенность – у человека отсутствовали руки.

Кто вы? – повторил он свой вопрос несколько громче.

Иди с нами, — спокойно ответил безрукий, — в этом зале слишком тоскливо.

Оба развернулись и вошли в свет, Гюнтер последовал за ними. Раздумья и сомнения не коснулись его в этот миг. Он должен идти вперед. Он подошел вплотную к свету, который, казалось, был соткан из миллионов тончайших серебристых нитей. Структура его напоминала светящуюся паутину, очень плотную и крепкую. На мгновение Гюнтер все же остановился, но затем вытянул руку и шагнул в свет. Ничто не препятствовало его продвижению, ничто не причиняло боль. Никаких шумовых эффектов. Ничего. Он словно погрузился в абсолютный мрак на какое-то мгновение, чтобы сразу же оказаться на яркой освещенной солнцем поляне средь сухой травы и завядших цветов, будто специально раскиданных кем-то по округе.

Перед ним стояли двое. На глазах одного была черная повязка, наполовину скрывающая лицо. Он был худ и высок, его волосы, тронутые сединой были всклокочены. Он все время держал руки у груди, и было видно, что пальцы его чем-то испачканы. Второй был пониже первого, на нем был черный запыленный концертный фрак. Рукава фрака были завязаны в узлы чуть ниже локтей. Лицо его было тронуто вдохновением и мечтательностью. Таким лицом мог обладать лишь истинный творец прекрасного. Его кудрявые волосы спадали на плечи. Он был еще так молод.

«Господи, слепец и безрукий».

Он вышел? – спросил человек с повязкой.

Да, — ответил безрукий, продолжая разглядывать Гюнтера, то опуская глаза к ногам, то поднимая их до головы.

Идемте, идемте, — продолжал слепой. — Нечего тут стоять.

Ступай за нами, — сказал безрукий и подошел вплотную к слепому. Тот в свою очередь уцепился в него, и они пошли.

«Жуткая парочка, — подумал Гюнтер. – Кто они такие? Неужели это одно из моих испытаний».

Двое увечных медленно пересекали высохшую поляну, уводя Гюнтера в сторону холма, на котором высился черный лес.

Куда мы идем? – спросил он, когда они ступили под тень вымершей рощи.

К лабиринту. Когда придем – ты все узнаешь, — отозвался слепой.

В лесу была широкая вытоптанная дорога. Она уводила вдаль и терялась среди мрачных высохших стволов. Ветви деревьев голые и темные, словно зубья исполинских монстров, устремлялись в небо, стараясь пронзить его.

Гюнтер шел молча, лишь изредка поглядывая на своих «новых друзей». Взор его в основном метался по мертвому лесу, стараясь уличить хоть частичку жизни. Но, ни птиц, ни мелких животных он не видел. Этот мир был мертв. Он был создан уже мертвым.

Тропа тем временем становилась уже, а лес реже. Деревья здесь стояли поодаль друг от друга. Солнце сквозь мутную небесную дымку прогревало спертый стоячий воздух. Во всем этом Гюнтер видел лишь какую-то свою мертвую философию – полное отчуждение от всех прошлых мыслей и деяний. Все, что было вчера – казалось сном, а то чем являлось «сейчас» — грозило обернуться чем-то непостижимым. Что-то мрачно и злое скрывалось в затаившемся новом мире. Что-то грозило и укоряло. Казалось, сам воздух, деревья, земля и даже солнце – были немыми судьями для него. Но в чем они его осуждали? Что они могли знать?

Почти пришли, — обернувшись, сказал безрукий.

Кто вы все-таки такие? – отозвался Гюнтер, оторвавшись от лицезрения окрестностей.

Мы должны тебя провести к лабиринту, — тихо ответил слепой старик, держась за безрукого.

Вы тоже программа?

Нет, — засмеялся тот в ответ, — мы такие же, как и ты. Только между нами одна сущая разница.

Какая? – Гюнтер, до этого шедший далеко позади, нагнал их.

Мы прошли лабиринт, а ты еще нет, — старик сухо засмеялся и поднял голову. Смех его сразу же перерос в глухой кашель, заставив замолчать и снова опустить голову.

Дальше они шли молча. Гюнтер более не пытался завести разговор. Да и стоило ли вообще? Почему он вообще идет за ними? Кто они такие? Сумасшедшие образы. Он обдумывал слова старика о лабиринте. Неужели все это случилось с ними там? И что вообще такое этот лабиринт?

Лес закончился, дорога петляла средь сухой травы, уводя за высокий холм. Солнце продолжало нещадно палить, проглядывая сквозь густую белую пелену, застилавшую небо. В воздухе все так же было тихо и безветренно.

Я был художником, — сказал старик. Сейчас он уже не смеялся. В его голосе не было и намека на издевку или упрек. – Я был художником. Даже здесь я рисовал, пока не попал в лабиринт. А ты кто? Почему они послали тебя сюда? Что ты совершил?

Гюнтер молчал, не зная, что ответить. А что он совершил? Он искренне считал себя не виновным. То, что случилось там, было какой-то жестокой ошибкой. Чьей-то злой игрой. Оказавшись здесь, он должен расплачиваться за чужое зло. Должен идти до конца.

Я сделал что-то плохое, — наконец ответил он.

Правильно, иначе бы тебя не запихнули сюда, — сказал безрукий.

Гюнтер снова промолчал.

Старик ответил за него.

Убил, убил. Притом раскаиваешься в этом, я вижу. Но раскаянье здесь никому не нужно. Поверь мне. Это противоестественно. Раскаянье – после содеянного – глупость и не более…

Я не убивал. Меня кто-то подставил, — тихо сказал Гюнтер.

Да. Это тоже вариант. Тогда тем более раскаиваться не стоит. Значит здесь другое. Сожаление, обида, злость. Система дала сбой. Я прав?

Я не убивал свою семью, — снова проговорил Гюнтер, но уже более громко. Он вложил в эти слова всю силу своей злобы.

Старик на миг замолк, затем сказал:

Значит сожаление. Я ведь тоже сожалею о том, что убил того гада, что влез в мою мастерскую. Что меня тогда побудило к этому, я сейчас не скажу. Странное чувство волной хлынуло в меня, заполняя с ног до головы. Я просто защищал свой дом, а оказался здесь. Я сожалею об этом. И само убийство лишь ступень в лестнице моего сожаления. Я сожалею, что не поставил сигнализацию, что не воспользовался другим оружием. Все это звенья одной большой цепи. Ты меня понимаешь?

Смутно, — ответил Гюнтер.

Да и не важно. Я был художником. Мой друг говорит – на моих руках все еще есть краска. Но что мне эти холсты и мольберты, палитры и кисти, когда теперь, осознав все, увидев и почувствовав истину, я могу творить внутри себя величайшие образы.

Гюнтер слушал его разрозненную, словно сотканную из набросков речь. То, о чем говорил старик, плохо доходило до него. Все слова, сказанные им, слышались и запоминались лишь для того, чтобы однажды стать неким подспорьем в чем-то новом и непознанном. Гюнтер это чувствовал, но понять не мог.

Они поднялись на холм и только сейчас он, наконец, увидел – куда они его вели. Впереди в низине открывался захватывающий дух вид. Дорога кончалась несколько поодаль под холмом, дальше виднелся темный, окутанный туманом каменный массив на подобие огромнйо крепости. Там, где кончалась дорога, виднелась высокая арка.

Лабиринт, — сказал безрукий. – Мы пришли.

Вы пойдете туда? – спросил Гюнтер.

Нет. Там мы уже были, — ответил старик. – Мы уже потеряли свою физическую сущность. Дело за тобой.

Физическую сущность? – Гюнтер подошел вплотную к старику, продолжая вглядываться вдаль.

Я был художником. Теперь я слеп и как художник – не стою ничего. Мой друг был великим скрипачом – теперь он тоже не у дел. Мы познаем внутренние смыслы, те, о которых нам говорил лабиринт. Настала твоя очередь, парень. Иди и ничего не бойся. Все равно — чему быть, того не миновать. Мы отсюда уже не выйдем.

Гюнтер посмотрел на одухотворенное лицо безрукого скрипача и вдруг что-то понял. Мысль как молния пронзила его. Эта тюрьма ни что иное как чистый истинный разум. Эти двое лишь частичка общей массы людей – трепещущих и ищущих. Они всегда находятся в поиске образов и знаний, они всегда что-то делают. Он такой же. Он сам всегда стремился к действию. Безостановочная машина, не дающая сбоев. Машина, генератор идей и смыслов. Что может слепой художник? Он может все, чего не может зрячий. Скрипачу не надо рук, если его душа полна музыки, которую некому уже играть. Он пропитан звучанием, как пропитан цветами художник. Оба они прекрасно дополняют друг друга.

Художник и скрипач уже ничего не говорили. Они отошли в сторону от дороги и сели на сухую траву. Каждый из них полностью погрузился в себя. Они проводили его до лабиринта и теперь могут заниматься своими делами. Кто они все же? Программа, нацеленная на определение смысла жизни заключенного или реальные люди, так же запертые здесь? Гюнтеру это было уже не важно. Он бросил еще один короткий взгляд в их сторону и зашагал к воротам.

Чего лишится он?

Скорее всего – он лишится всего.

241