Псевдоправила повествования от первого и третьего лица. Сомерсет моэм шесть рассказов, написанных от первого лица

Повествование от первого лица всегда является субъективным. Рассказчик знает о мыслях и чувствах одного персонажа, поскольку сам им является. Рассказчик может взять роль любого персонажа, он может быть главным героем, может быть его соперником. Повествование в романе «Пролетая над гнездом кукушки» ведется от лица Вождя, персонажа второстепенного, в «Лолите» - от лица главного героя, Гумберта Гумберта.

В повествовании от первого лица много плюсов, особенно для начинающих писателей. Начинающий писатель чувствует себя уверенней. Все мы в той или иной степени отдавали дань эпистолярному жанру, поэтому писать от первого лица привычней. Более того, повествование от первого лица воспринимается как свидетельство очевидца, оно выглядит более правдоподобным.

Загвоздка тут вот в чем: чтобы написать от первого лица большое произведение, нужно обладать недюжинным умением. Вы не можете переместиться туда, где рассказчик оказаться не в состоянии. Вам не удастся поведать о событиях, свидетелем которых рассказчик не был. В противном случае придется пуститься в длительные объяснения.

Вот вам пример. Допустим, повествование ведется от лица матери, дочь которой любит ходить по тусовкам. В четырнадцатилетнем возрасте дочку соблазняет местный Казанова. Сцена соблазнения очень важна, вы хотите донести ее до читателя. И как вы это сделаете? Мать в момент соблазнения отсутствовала, она ни о чем не знает. Может, дочь расскажет ей об этом позже? А если она не ладит с матерью? Как сделать их разговор правдоподобным? К тому же, если повествование ведется от первого лица, автору придется раскрывать внутренний мир других персонажей только через их поступки, взгляды и слова. Начинающему автору это будет очень непросто.

В повествовании от первого лица таится еще одна опасность - читателю станет скучно. Когда речь зайдет о чувствах или поступках героя, бесконечные «я» воспринимаются либо как жалобы, либо как хвастовство.

Роман «Над пропастью во ржи» Сэлинджера блестяще написан от первого лица. То же самое можно сказать про серию рассказов о Марлоу, созданных Раймондом Чендлером. По стопам этих авторов пошло много новичков, но их попытки закончились крахом.

Всевидящий взгляд

Когда рассказчик прибегает к приему всевидящего взгляда, помимо рассказа о событиях, он посвящает нас во внутренний мир героев. Такая форма повествования является наиболее субъективной. Наибольшее распространение она получила в викторианскую эпоху. В те времена авторов главным образом волновали проблемы общества. Писатели чувствовали необходимость развернуть перед читателем как можно более полную картину происходящего. Для этого приходилось раскрывать мысли и побуждения подавляющего большинства персонажей. Писатели викторианской эпохи подчас описывали мысли и чувства каждого персонажа в каждом конкретном эпизоде. Выглядело это примерно так:

«Генри приехал в два часа дня. Он чувствовал себя измотанным и окоченевшим [раскрывается внутреннее состояние Генри]. Кэтрин встретила его у дверей. Ей подумалось, что он похож на утопшую крысу [раскрывается впечатление, которое Генри произвел на Кэтрин]. Она провела его в библиотеку, где, изнывая, ходил кругами дед. Он ждал в библиотеке с полудня, его мысли от лихорадочных раздумий путались [раскрывается внутреннее состояние деда]».

В результате автор подробно знакомит читателей с обществом и его проблемами. Однако поскольку взгляд автора постоянно перескакивает с одного персонажа на другой, читателю не удается близко познакомиться ни с одним из персонажей. В связи с этим в наши дни авторы крайне редко прибегают к подобной форме повествования.

Понятие "от первого лица" принадлежит литературе и используется при написании текстов. Каждый из них должен быть составлен с использованием повествования какого-либо героя, если это художественная литература.

Как это - от первого лица? Что отличает от других и как их определить? Читайте в этой статье.

Таблица лиц

Рассказы могут быть трех типов:

1. От первого лица.
2. От второго лица.
3. От третьего лица.

В каждом меняется только стиль повествования. Для определения лица, в котором написано произведение, стоит выделить наиболее часто встречающиеся личные местоимения: я, мы, ты, они и прочие.

Затем можно воспользоваться таблицей лиц:

Определив наиболее часто встречающиеся личные местоимения, необходимо выделить главного героя повествования. Это определенный персонаж? Это вы? Это сам автор?

1. Если сам автор и является рассказчиком, то повествование ведется от первого лица. Это как будто автор сидит рядом с вами и рассказывает все в приватной беседе: я пошел, я сделала, я смогла и все в этом духе.
2. Рассказы от второго лица не обрели популярность, хотя и весьма интересны. В этом случае автор обращается к аудитории и представляет все так, будто это читатель совершает действия: вы сделали, ты идешь, ты смотришь, ты видишь.
3. Рассказ от третьего лица наиболее популярен и встречается чаще всего: она смогла, он рассказал, они ушли.

Типы рассказов

Литература может быть художественной и не художественной. В основном рассказы от первого лица характерны для художественной литературы, где повествование идет от имени героя.

Нон-фикш от первого лица также встречается, хоть и намного реже. Чаще всего написание от первого лица в этом случае ведется во множественном числе: не «я», а «мы». Примером такого рассказа может быть лабораторный журнал, в котором встречаются отрывки типа «...мы провели эксперимент...», «...я сделал замеры...» и тому подобные.

Не стоит путать их с отрывками вроде «...наша группа сделала открытие...», поскольку в этом случае рассказ будет вестись от третьего лица. «Наша группа» может быть заменена на «группа», а затем на «она». «Наша» не должна вас путать. В рассказах от первого лица значение имеют только личные местоимения без предлогов.

Плюсы рассказов от разных лиц

1. Если автор хочет показать максимальный накал эмоций, то он будет использовать рассказ от первого лица. Это как будто герой сам повествует о своих похождениях и переживаниях, читатель проникается его историей и начинает сопереживать. Гораздо легче сочувствовать тому, кто, пусть и в вашем воображении, сидит перед вами и рассказывает что-то.
2. Рассказы от второго лица не снискали особой популярности. Дело в том, что они слишком узкоспециализированы: мужчине, к примеру, вряд ли понравится читать книгу, в которой пестрит женский род: ты сделала, ты посмотрела, ты услышала. И даже если рассказ читает барышня, то она может быть несогласна с действиями главной героини. Из-за этого пойдет отторжение от истории, появится неприязнь к ней, и в итоге книга будет забыта на самой пыльной полке.
3. Рассказы от третьего лица позволяют автору рассматривать историю не только с позиции главного героя, но и от других персонажей. Благодаря этому можно увидеть картину происходящего целиком, не оставаясь прикованным к одному человеку.

Пример рассказов по лицам

Если у вас все еще остается вопрос «От первого лица — это как?», то далее вы найдете несколько примеров рассказов по разным лицам. Они помогут вам научиться определять, в каком ключе составлен текст.

• «Сестра кинула на меня взгляд, полыхающий недовольством. Я не знал, чем оно вызвано, а потому попытался сгладить его слабой улыбкой. Что мне оставалось? Только смотреть на сестру и ждать развязки».

Несмотря на то что есть несколько личных местоимений, рассказ написан от первого лица. Как это определили? Главный герой — мужчина, который рассказывает о себе и своих переживаниях. Эмоции его сестры для него непонятны.

• «Ты посмотрела на брата, стараясь сдержаться от ругани. Вот как так? Почему? Как вы вообще оказались в этой ситуации? Ты не знала, и злые взгляды — это единственное, что тебе осталось».

Та же ситуация, только рассказ написан от второго лица. Возможно, он даже показался вам странным, поскольку подобные формы повествования для нас непривычны.

• «Она сцепила зубы и бросила недовольный взгляд на брата. Тот ответил ей извиняющейся улыбкой в попытке успокоить. Было странно смотреть друг на друга в такой ситуации, но им ничего не оставалось».

Рассказ от третьего лица. Теряется эмоциональность произведения, однако затронуты обе стороны конфликта.

Я отважусь занять внимание читателей этой книги кратким пояснением. Если в каком-нибудь романе фигурирует адвокат по имени Смит, то существующий в реальной жизни адвокат по имени Смит, в соответствии с законом о клевете, может угрожать автору судебным преследованием, и поэтому писатели теперь нередко предваряют свои книги заверениями, что все их персонажи вымышлены. Положа руку на сердце, я могу заверить вас в том же самом относительно героев нижеследующих рассказов - всех, кроме одного. Именно из-за того, что это исключение из правил, я и считаю своим долгом объясниться. В данном случае я щепетилен более обычного, ибо меня неоднократно упрекали в том, что мои портреты обладают слишком явным сходством с реальными людьми, так что невозможно не узнать оригиналы, и винили в дурном вкусе. Если меня это и задевает, то не столько из-за собственной персоны (я привык к камням и стрелам яростной судьбы), сколько из-за критики как таковой. Мы, писатели, конечно, делаем все возможное, чтобы вести себя по-джентльменски, только не всегда нам это удается. Утешать себя приходится лишь тем, что очень и очень немногие писатели, и маленькие, и большие, совершенно не грешат вульгарностью - ибо вульгарна сама жизнь. Для меня давно не новость, что критики, которые в своем кругу не слишком выбирают выражения, а порой позволяют себе и скабрезности, на страницах прессы предстают как ярые ревнители чистоты, и я убежден, что так тому и следует быть. Только опасаюсь следующего: если вкусы у них станут чересчур изысканными, между ними и писателями, оценивать которых составляет их приятный долг, останется так мало общего, что почти исчезнет институт критики.

Я знавал писателей, авторитетно заявлявших, что их персонажи даже отдаленно не похожи ни на кого из их знакомых, и я верю им безоговорочно. Зато меня больше не удивляет, что их персонажи, все до одного, напоминают деревянные, безжизненные манекены. Хорошо известно, что, задумывая тех или иных своих героев, многие прекрасные писатели отталкивались от людей, которых знали в жизни. Читая записки Анри Бейля, письма Флобера или дневники Жюля Ренара, замечаешь, как внимательно вглядывались все они в своих знакомых, если те могли им пригодиться при создании того или иного образа, и с холодной головой, без малейших угрызений совести заносили в записную книжку характерные, типичные черты. Как я понимаю, подавляющее большинство писателей, а уж лучшие - вне всякого сомнения, работали с натуры. Но не надо думать, что основывая образ на конкретном человеке, они снимали с него копию, как не стоит думать, что подобный вымышленный образ следует считать портретом соответствующего человека. Начнем с того, что они пропускали его через собственное восприятие, и значит - если речь идет об истинных писателях - увиденное ими отнюдь не совпадало с фактами реальной жизни. Они ведь брали только то, что было им необходимо, используя такого человека, словно вешалку, чтобы разместить на ней свои фантазии. Для того чтобы достигнуть своей цели, они наделяли образ чертами, которых у модели не было, и придавали ему последовательность и компактность. В реальном человеке, пусть даже самом выдающемся, часто слишком мало выразительности для художественных целей. Законченный характер, который сам по себе является скорее результатом разработки, нежели вымысла, - это и есть искусство, тогда как сырая, необработанная жизнь служит ему лишь материалом. Поэтому несправедливо, когда критики корят писателя тем, что в изображенном им характере заметно сходство с тем или иным известным им лицом, и уж совсем нелепо ожидать, что писатель ни при каких обстоятельствах не позаимствует черту или черты живых людей. Впрочем, достойно удивления, что главный упор в подобных обвинениях обычно делается на человеческие слабости. Так, если вы говорите о герое книги, что он добр к матери, но поколачивает жену, тут же раздается целый хор: «Да это Браун, но что за мерзость разглашать, что он подымает руку на жену», - и никому не приходит в голову вспомнить Джонса или, скажем, Робинсона, которые славятся заботой о своих родительницах. Из чего я делаю довольно-таки неочевидный вывод, что мы судим о друзьях по недостаткам, а не по достоинствам.

Не может быть ничего опаснее, чем вводить в роман образ, списанный с живого человека, черта за чертой. Все его преимущества оказываются ложными, и, как ни странно, он не только не выигрывает рядом с прочими героями, но производит впечатление самого из них надуманного. Он всегда выглядит неубедительно. По этой самой причине никто из многочисленных писателей, которых привлекла оригинальная и мощная фигура покойного лорда Нортклиффа*, не справился с задачей и не сумел создать правдоподобный образ. В силу сказанного, я не без робости обращаю внимание читателей на Мортимера Эллиса - героя моего рассказа «Ровно дюжина». Я, разумеется, заменил его имя и пригасил кое-какие черты, иначе он бы развалил мне всю постройку. Я никогда не соглашусь, что это фотография, но отрицать не стану: это портрет - двух мнений быть не может. Признаюсь в содеянном. Но ведь никто не попрекает живописца, если он деформирует изображение для собственного удовольствия, а то и назло филистерам, и точно так же следует простить писателя, если подчас он чересчур свободно обращается с исходным материалом. В конце концов, писатель только человек, и коли он отдает себе отчет, что совершает грех против искусства, не будет ничего плохого, если он позволит себе иногда немного поразвлечься.

Мортимер Эллис теперь уже там, где «ни женятся, ни выходят замуж», - его не может огорчить написанный с него портрет. По воле обстоятельств, он не оставил после себя потомства, которое бы его оплакивало, зато оставил много жен и множество их родственников, и мне бы не хотелось оскорбить их чувства. Как человек доброжелательный, он, несомненно, оброс множеством друзей во время двух своих отсидок в тюрьме на острове Уайт, когда ел хлеб короля Георга V и отрабатывал его физическим трудом, и если я сказал что-нибудь для них обидное, приношу им свои искренние извинения. Меня оправдывает то, что Эллис был комической фигурой. Человек действия выражает себя в действии, и оно само о нем свидетельствует, но такой человек, как так называемый Мортимер Эллис, нуждается в хроникере. Могут сказать, что его известность должна была бы защитить его от моего пера, но ведь и самые известные среди людей - всего лишь человеки и, значит, могут служить материалом для писателя. Когда природа производит на свет фигляра, ему не пристало жаловаться на писателя, если тот изображает его - в полную меру отпущенного ему таланта - на потеху своим современникам, ибо это честная игра. Тем самым фигляр выполняет свое предназначение. А нам, по-моему, не стоит быть не в меру щепетильными. Средний роман живет месяца три, не больше, поэтому не будет ничего худого, если мы три недолгих месяца будем развлекать читателей.

Порядочность

(пер. И. Гурова)

Хорошая гаванская сигара - что может быть лучше? Когда я был молод и очень беден и курил сигары, только если кто-нибудь меня угощал, я решил, что, появись у меня когда-нибудь деньги, буду выкуривать по сигаре каждый день после ленча и после обеда. Это единственное решение дней моей юности, которое я выполнил. Единственная моя осуществившаяся мечта, не испорченная разочарованием. Я люблю мягкие, но душистые сигары - не маленькие, которые докуриваются прежде, чем войдешь во вкус, однако и не такие большие, чтобы успеть надоесть, - свернутые так, что можно затягиваться без напряжения, из листьев, достаточно твердых, чтобы не расползались на губах и сохраняли свой аромат до самого конца. Но после заключительной затяжки, положив в пепельницу бесформенный окурок и следя, как последний клуб дыма, голубея, рассеивается в воздухе, впечатлительный человек невольно испытывает грусть при мысли о трудах, стараниях, переживаниях, затратах, заботах и всем сложном механизме, потребном для того, чтобы доставить ему получасовое удовольствие, о сложной подготовке и организации, которых оно потребовало. Ради этого люди долгие годы обливались потом под тропическими небесами и суда бороздили семь морей. Такие размышления становятся еще более язвящими, когда глотаешь дюжину устриц (с полбутылкой сухого белого вина), и обретают уже полную невыносимость, когда дело доходит до отбивной из молодого барашка. Ведь они же - живые существа, и ты с чем-то вроде благоговейного ужаса постигаешь, что с того момента, как поверхность Земли стала пригодной для обитания, на протяжении миллионов и миллионов лет из поколения в поколение возникали все новые живые существа, чтобы вот эти нашли свой конец на блюде с дробленым льдом или на серебряном рашпере. Вероятно, ленивое воображение не способно постичь жуткую торжественность проглатывания устрицы, да и эволюция научила нас, что двустворчатые моллюски в течение неисчислимых веков замыкались в себе жестом, который неизбежно убивает всякую симпатию. В нем есть высокомерная отчужденность, оскорбительная для предприимчивого человеческого духа, и самодовольство, ранящее его тщеславие. Но не представляю себе, как можно смотреть на баранью отбивную и не поддаться думам, слишком глубоким для слез: ведь здесь сам человек приложил руку, и история всего нашего рода неразрывно связана с куском нежного мяса на тарелке.

Псевдоправила повествования от первого и третьего лица

и прочие мифы

Какую бы форму повествования вы ни избрали, помните, что рассказчик - это один из персонажей и относиться к нему нужно соответственно. Не верьте псевдоправилам, которые гласят, что при повествовании от первого лица вы можете позволить себе то, чего нельзя сделать в третьем лице, и наоборот.

Возьмем роман Камю «Посторонний», где повествование ведется от первого лица для придания ему так называемой «интимности». Вам наверняка говорили, что рассказ от третьего лица не дает подобного эффекта. В приведенной ниже сцене рассказчик входит в морг, где лежит его покойная мать:

«Вслед за мной вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

Он уже подошел к гробу, но я остановил его. Он спросил:

Вы не хотите?

Я ответил:

Он прервал свои приготовления, и мне стало неловко, я почувствовал, что не полагалось отказываться. Внимательно поглядев на меня, он спросил:

– Почему? - Но без малейшего упрека, а как будто из любопытства.

Я сказал:

Сам не знаю.

И тогда, потеребив седые усы, он произнес, не глядя на меня:

Что ж, понятно».

Эпизод написан безупречно и в тоне повествования действительно заучат интимные, сокровенные ноты. Здесь прекрасно передано ощущение неловкости и печали, обычных в подобной ситуации, давайте посмотрим что произойдет, если написать эту сцену от третьего лица.

«Вслед за Мерсо вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

Мы закрыли гроб, но я сейчас сниму крышку, чтобы вы могли посмотреть на покойницу.

Он уже подошел к гробу, но Мерсо остановил его. Сторож спросил:

– Вы не хотите?

Нет, ответил Мерсо.

Он прервал свои приготовления, и Мерсо стало неловко, он почувствовал, что не полагалось отказываться. Внимательно поглядев на Мерсо, сторож спросил:

Почему? - Но без малейшего упрека, а как будто из любопытства.

Сам не знаю, - сказал Мерсо.

И тогда, потеребив седые усы, он произнес, не глядя на

Что ж, понятно».

Потеряли ли мы в "интимности"? Ничуть не бывало. Ни капельки. Вариант, написанный в третьем лице, вызывает то же ощущение неловкости и печали, что и сцена, описанная от первого лица.

Приведем другой пример. Теперь возьмем фрагмент из романа «Кэрри», который написан Стивеном Кингом от третьего лица, что якобы делает тон повествования менее интимным:

"…Он, не дав ей договорить, перегнулся и начал ее целовать, ползая руками по талии и груди. От него резко пахло табаком, брилкримом и потом. Крис наконец вырвалась и, переведя дыхание, взглянула на себя. К жирным пятнам на кофточке прибавились новые пятна грязи. двадцать семь пятьдесят в магазине Джордан Марш, но теперь кофточка годилась разве что для мусорного бака. Однако Крис чувствовала только острое, почти болезненное возбуждение".

Попробуем изменить этот эпизод, что, согласно теории «интимности повествования от первого лица», придаст его тону соответствующий оттенок:

"…Он, не дав мне договорить, перегнулся и начал целовать меня, ползая руками по талии и груди. От него резко пахло табаком, брилкримом и потом. Наконец я вырвалась и, переведя дыхание, взглянула на себя. К жирным пятнам на кофточке прибавились новые пятна грязи. Двадцать семь пятьдесят в магазине Джордан Марш, но теперь кофточка годилась разве что для мусорного бака. Однако я чувствовала только острое возбуждение".

Переключиться на первое лицо было не слишком сложно. Пришлось убрать слово «болезненный» – оно явно не из лексикона данной героини. Тем не менее в этой версии не утрачено ни одной ценной для читателя детали. Первое лицо не прибавило фрагменту никакой интимности.

Пусть так, скажете вы, но если рассказчик - более колоритный герой, нельзя переключиться на третье лицо, не потеряв этот колорит. Что ж, давайте посмотрим на повествование, которое ведется от лица подобного персонажа:

«Меня зовут Дейл Кроу-младший. Я говорил Кэти Бейкер – она мой инспектор, следит за теми, по получил срок условно, - что я ничего плохого не сделал, Я просто заглянул в бар повидаться с приятелем и, пока ждал его, выпил кружку пива, всего одну кружку, я сидел и никого не трогал, и тут к моему столику подвалила эта шлюшка и принялась танцевать для меня, хотя никто ее об этом не просил.

Они раздвигают тебе колени, начинают прижиматься, а потом от них не отвяжешься. Ее звали Ирлин. Я сказал ей, что меня она не интересует. Но она не унималась, и я встал и пошел к выходу. Она завопила, что я должен ей пять баксов, и тут ко мне подошел вышибала и понес бог знает что. Я двинул ему разок, всего один раз, выхожу, а там уже поджидает машина с мигалкой. Тут вышибала решил показать, какой он крутой, и начал выделываться, Я двинул ему еще разок, чтобы вправить мозги и чтобы помощник шерифа понял, по первый заварил эту кашу. Но не успел я и рта разинуть, эти мерзавцы надели на меня наручники и сунули в машину. Выходит, потом они введут мои данные в специальный компьютер? Потом один из них заявляет: "Эй, взгляните-ка! Оказывается, он осужден условно. Ударил офицера полиции". Ничего, придет время, я им устрою. Ясное дело, меня подставили!"

Кажется, что подобный эпизод невозможно рассказать от третьего лица, не потерян колоритности персонажа. Но на самом деле я изменил авторский текст, и в оригинале повествование ведется от третьего лица. Это начало романа Элмора Леонарда «Боб Максимум».

Дейл Кроу-младший сказал Кэти Бейкер - она инспектор и следит за теми, кто получил срок условно, - что он ничего плохого не сделал. Он просто заглянул в бар повидаться с приятелем и, пока ждал его, выпил кружку пива, всего одну кружку, он сидел и никого не трогал, и тут к его столику подвалила эта шлюшка и принялась танцевать для него, хотя никто ее об этом не просил.

"Они раздвигают тебе колени, начинают прижиматься, - рассказывал Дейл, - а потом от них не отвяжешься. Ее звали Ирлин. Я сказал ей, что меня она не интересует. Но она не унималась, и я встал и пошел к выходу. Она завопила, что я должен ей пять баксов, и тут ко мне подошел вышибала и понес бог знает что. Я двинул ему разок, всего один раз, выхожу, а там уже поджидает машина с мигалкой. Тут вышибала решил показать, какой он крутой, и начал выделываться. Я двинул ему еще разок, чтобы вправить мозги и чтобы помощник шерифа понял, кто первый заварил эту кашу. Но не успел я и рта разинуть, эти мерзавцы надели на меня наручники и сунули в машину. Выходит, потом они введут мои данные в специальный компьютер? Потом один из них заявляет: "Эй, взгляните-ка! Оказывается, он осужден условно. Ударил офицера полиции". Ничего, придет время, я им устрою. Ясное дело, меня подставили!""

Обратите внимание, что, давая читателю возможность оценить манеру речи Кроу, автор использует длинную цитату. Ну так что же? Это вполне допустимый прием, который позволяет познакомиться с персонажем поближе. Это всего лишь еще один способ сохранить интимность, повествуя от третьего лица. Фокус в том, чтобы передать неповторимый характер персонажа, взглянув на происходящее его глазами. Но даже это правило не является непреложным. Так, в романе Кена Кизи «Песня моряка» (1992) рассказчик, повествуя от третьего лица, выражается весьма сочным языком:

"Билли Кальмар был отвратительным напыщенным мерзавцем, но президент из него получился неплохой. Он оживил деятельность ордена, оплодотворив его своей неуемной творческой энергией и подкрепив химическими препаратами".

Значит, псевдоправило, которое гласит, что рассказ от первого лица приближает нас к персонажу и позволяет сделать его более колоритным, - сущая чепуха. В действительности любые достоинства произведения, интимность, атмосфера, колорит, - да все что угодно, можно с равным успехом сохранить и в том и в другом варианте.

Зато верно обратное, скажете вы. Всем известно, что, ведя рассказ от первого лица, вы не можете описать сцены, которые происходят без участия рассказчика. Существует железное правило – повествование от первого лица накладывает значительно больше ограничений, чем третье лицо.

Это тоже чепуха.

Начинающим писателям постоянно твердят, что не следует писать книгу от первого лица, потому что это не позволит показать читателю сцены, которые происходят без участия рассказчика. Но это не так. Вот пример повествования от всевидящего третьего лица из романа Стивена Кинга:

"В доме ни звука.

Она ушла.

На ночь глядя.

Маргарет Уайт медленно прошла из своей спальни в гостиную. Сначала кровь и грязные фантазии, что насылает вместе с кровью дьявол. Затем эта адская сила, которой наделил ее все тот же дьявол. И случилось это, разумеется, когда настало время кровотечений. О, уж она-то знает, что такое Дьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Случалось, она разжигала камин, даже не вставая с кресла-качалки у окна. .."

Псевдоправило гласит: если книга написана от первого лица (в данном случае, от лица Кэрри), повествователь не может заглянуть в мысли Маргарет Уайт, что позволяет третье лицо, давайте проверим, так ли это. Все, что для этого нужно, - немного набить руку. Представим, что повествование ведется от лица Кэрри, которая только что отправилась на выпускной бал вопреки желанию матери:

«Когда я ушла, в доме скорей всего воцарилась полная тишина.

Мама наверняка сидит у себя в спальне, думая только об одном: "Она ушла. На ночь глядя. Ушла".

Потом мама выйдет из спальни в гостиную, думая, что сначала была кровь и грязные фантазии, которые дьявол насылал на меня, ее дочь, вместе с кровью. Затем эта адская сила, которой наделил меня все тот же дьявол. И случилось это, разумеется, когда настало время кровотечений. Она убеждена, что уж она-то знает, что такое Дьявольская Сила: с ее бабкой было то же самое. Мама помнит, как ее бабка разжигала камин, не вставая с кресла-качалки у окна.."

Все достоинства произведения сохранились - атмосфера, интимность, образность - ничто не утрачено. Теперь вы видите, что, избрав любой подход, вы ничем не ограничены. Разумеется, потери возможны, если персонаж, от лица которого вы ведете повествование, отличается зоркостью и проницательностью или изъясняется ярким, неповторимым языком. Или погибает раньше, чем кончится книга.

Независимо от формы и тона повествования, которые вы избрали, нужно максимально использовать их преимущества, не зацикливаясь на недостатках. Некоторые писатели имеют природную склонность к той или иной форме, и, кроме того, следует учитывать требования жанра. В детективных романах про крутых парней рассказчиком часто становится один из таких парней, и повествование ведется от первого лица. В то же время в любовных романах повествование почти всегда ведется от третьего лица цветистым, мелодраматическим языком.

Повествование от первого лица

Повествование от первого лица более лирично и всегда субъективно, однобоко. Такое повествование по своей природе прямо противоположно судебному заседанию, в котором выслушиваются конфликтующие стороны, адвокаты, свидетели, эксперты, прокурор… а вердикт по рассмотренному делу (о литературной истории) выносит объективный или ангажированный судья. Рассказчик знает всё о мыслях и чувствах одного персонажа, поскольку сам им является. Рассказчик может взять роль любого персонажа, он может быть главным героем, может быть второстепенным героем или антагонистом. Например, в романе «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи рассказывание ведётся от лица второстепенного персонажа, индейца по кличке Вождь Бромден, а в романе «Лолита» Набокова ― от лица главного героя, Гумберта.

В повествовании от первого лица много плюсов, особенно для начинающих писателей. В форме «от я» начинающий писатель чувствует себя уверенней, потому что все люди в той или иной степени отдавали дань эпистолярному жанру, ― письменно общались с друзьями, родственниками и любимыми, ― поэтому писать от первого лица просто привычней. Более того, повествование от первого лица воспринимается как свидетельство очевидца, оно выглядит более правдоподобным.

Но чтобы написать от первого лица большое по объёму произведение, нужно обладать недюжинным умением. В таком произведении нельзя переместиться туда, где рассказчик оказаться не в состоянии, и автору не удастся поведать о событиях, свидетелем которых рассказчик не был. В противном случае придётся пуститься в длительные скучные объяснения, тормозящие развитие основного сюжета.

Вот пример. Допустим, в романе повествование ведётся от лица жены, чей муж ― большой любитель зимней рыбалки со льда. Как-то раз он проваливается под лёд, полчаса в ледяной воде борется за жизнь, чудом спасается, сушится у костра, но всё равно сильно простужается и вскоре умирает. О том, что провалился в полынью, своей жене не рассказывает. Важную для сюжета трагическую сцену переохлаждения автор хочет донести до читателя, но как это сделать, если повествователь ― жена? Её на рыбалке не было, она ни о чём не знает. Может быть, муж перед смертью расскажет врачу, а тот передаст жене? Но в таком случае не получится трагической красочной сцены, выйдет сухая констатация факта: «Ваш муж провалился в полынью и простудился». Это не роман, а полицейский протокол.

Если повествование ведётся от первого лица, автору придётся раскрывать внутренний мир других персонажей только через их поступки, через их взгляды и слова. Начинающему автору это будет сделать очень непросто.

В повествовании от первого лица таится ещё одна опасность - читателю станет скучно. Когда речь зайдёт о чувствах или поступках героя, бесконечные «я» нередко воспринимаются либо как жалобы, либо как хвастовство. Если, конечно, это не диктуемые жанром жалобы или хвастовство ― вспомним барона Мюнхгаузена.

Прекрасно от первого лица пишутся биографические и псевдобиографические сатирические вещи, например, большой роман «Признания авантюриста Феликса Круля» Томаса Манна . Роман-бестселлер «Над пропастью во ржи» американского классика Сэлинджера тоже блестяще написан от первого лица. Классикой стал роман «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте . От первого лица Раймондом Чендлером блистательно написана серия рассказов о частном детективе Марлоу. «От я» созданы всемирно известные «Путешествия Гулливера» Дж.Свифта и роман «Убить пересмешника» Харпера Ли.

Повествование от первого лица создаёт бóльшую иллюзию правдоподобия психологической картины, поскольку о себе человек рассказы­вает сам. В ряде случаев такой рассказ приобретает характер исповеди, что усиливает художественное впечатление. Эта повествовательная форма применяется главным образом тогда, когда в произведении всего один главный герой, за сознанием и психикой которого следят автор и читатель, а остальные персонажи второстепенны, и их внутренний мир практически не изображается: таковы «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо , автобиографическая трилогия Льва Толстого , «Подросток» Достоевского . По стопам этих авторов пошло много новичков, но их попытки не увенчались успехом.

В современном романе «Руины кружев» Ирис Энтони (Iris Anthony) семь точек зрения ― семь повествователей в первом лице из числа персонажей, включая собаку-контрабандистку. Этот пудель ― активный участник главной линии сюжета: с его помощью осуществляется контрабанда дорогих кружев через границу между Францией и Фландрией. Чтобы читатель не запутался в точках зрения, Энтони назвала каждую главу романа именем героя-повествователя и дала подзаголовок, в котором указано местонахождение этого повествователя: глава 1 ― «Катерина Мантенс», (назван один городок во Фландрии) глава 2 ― «Хилвич Мантенс» (назван другой городок во Фландрии)… Такие уточнения сделаны, впрочем, для совсем уж «простого» читателя, потому что герои-повествователи в романе достаточно сильно отличаются друг от друга и внимательному читателю не приходится гадать, кто из них в данный момент ведёт повествование «от я».

Считаю, что форма от первого лица требует от автора всё же немного бóльшего мастерства в целом и изящества слога в частности, поэтому начинающим писателям лучше написать первые одно-два произведения от третьего лица, а уж после овладения писательского инструментария браться за первое лицо. К тому же произведения от первого лица начинающему писателю труднее будет продать издателю, так как традиционно и издатели, и читатели предпочитают повествования от третьего лица.

Преимущества повествования от первого лица

1. Субъективность

В тех жанрах, где субъективность необходима или особенно важна, нужно использовать первое лицо. Это жанры: мемуары, автобиография, воспоминания, путевые заметки, мистика, ужас, исповедь. Однако субъективность порой зашкаливает: повествователь может приобрести назидательный тон, что сильно раздражает читателя, или скатиться в категорию «ненадёжных рассказчиков».

1. Эмоциональность

Если литературная история требует особенного эмоционального окраса, сосредоточено на описании внутренней жизни персонажа, а он стоит в центре повествования, или творческая задача автора заключается в придании произведению личностной эмоциональности, то следует использовать первое лицо. Местоимения «я», «мой», «моё», «мне» разжигают эмоции читателя. Он читает фразы: «я что-то промямлил в ответ», «я вспомнил угрозы», «мне стало больно», «я долго не могла уснуть», «мне конец!»; по эмоциональному накалу эти фразы совсем не равны: «он что-то промямлил в ответ», «он вспомнил угрозы», «ей стало больно», «она долго не могла уснуть», а фраза «мне конец!» вообще не имеет достойного эмоционального эквивалента в третьем лице. Многим читателям повествование от третьего лицо кажется бесстрастным, неэмоциональным, искусственным, сухим. А форма от первого лица даёт возможность покататься на эмоциональных горках, то взлетая, то падая по ходу литературной истории.

1. Реалистичность. Соучастие читателя

Повествование от первого лица выглядит более живым, реалистичным, насыщенным, близким, потому что читателю легче ассоциировать себя с одним конкретным, как бы живым, человеком, участником или свидетелем описываемых событий, нежели с отдалённым нематериальным образом повествователя от третьего лица. События литературной истории рассказываются как бы «из первых рук», все сцены фильтруются через уникальное восприятие этого рассказчика. Читатель примеривает литературную историю на себя, влезает в шкуру рассказчика «от я», «видит» литературную историю глазами рассказчика. Первое лицо безусловно приближает рассказчика к читателю: тот ощущает рассказчика как близкого друга, откровенно рассказывающего личную историю, друга рядом с собой ― на диване у себя дома, на пляже, в купе поезда, в каюте корабля, где читает сейчас роман. Читатель может отождествлять себя с персонажем, остро переживать за положительного героя, испытывая при этом самые глубокие чувства. Именно форма «от я» способна возбудить в читателе самые сокровенные мысли и сподвинуть его усесться самого за написание «такого же» романа.

1. Когда целевой читатель ― подростки

Согласно мнению американских литературных агентов, юные читатели предпочитают повествование от первого лица. Первое лицо обеспечивает искомую подростком близость с главным героем.

1. Форма прозы ― рассказ и повесть

В малой (рассказ, новелла, очерк, эссе) и в средней (повесть) формах прозы повествование от первого лица воспринимается легче, чем в крупной форме (романе, эпопее, сериях).

1. Жанры, в которых первое лицо использовать желательно

Мемуары, автобиографическая и биографическая литература, религиозная литература, мистика (привидения), готика, литература «потока сознания», жанры с интригой, тайной в центре сюжета (детектив и др.); в романах, рассчитанных в первую очередь на возбуждение мыслительных процессов и эмоций читателя относительно одного (возможно, единственного) героя.

1. Повествование возможно в настоящем времени

Полностью тема «Повествование от первого лица: преимущества и недостатки» выложена в файле-уроке Школы писательского мастерства Лихачева. Приходите учиться по полной программе.

*****

Школа писательского мастерства Лихачева - альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, в котором учатся 5 лет очно или 6 лет заочно. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают не более 6 месяцев. Второй и главный этап обучения - индивидуальное наставничество: литературный наставник (развивающий редактор) работает с начинающим писателем над новым произведением последнего - романом, повестью, поэмой, циклом рассказов или стихов.