Видение отроку варфоломею описание. «Видение отроку Варфоломею» Нестерова: история создания картины . Описание картины «Видение отроку Варфоломею

"Видение отрока Варфоломея" (будущего св. Сергия Радонежского) - одна из самых таинственно-поэтичных и прелестных картин последнего десятилетия XIX века. Здесь, что редко бывает у Нестерова, удался ему и тип юного святого, его застывшая в священном трепете фигура, его поглощенное сосредоточенным восторгом лицо с широко открытыми, уставившимися глазами. Чарующий ужас сверхъестественного был редко передан в живописи с такой простотой средств и с такой убедительностью. Есть что-то очень тонко угаданное, очень верно найденное в стройной фигуре чернеца, точно в усталости прислонившегося дереву и совершенно закрывшегося своей мрачной схимой Но самое чудное в этой картине - пейзаж, донельзя простой, серый, даже тусклый и все же торжественно-праздничный. Кажется, точно воздух заволочен густым воскресным благовестом, точно над этой долиной струится дивное пасхальное пение..." (А.Н.Бенуа)

Образ преподобного Сергия Радонежского с самого детства был дорог Нестерову. Михаил Васильевич писал в воспоминаниях: Сергий Радонежский "...пользовался у нас в семье особой любовью и почитанием". В детские годы этот святой "был нам близок, входил... в обиход нашей духовной жизни". И в творческой жизни художника Радонежский игумен занимал особое место. Первой из цикла произведений, посвященных жизни и деяниям преподобного святого Сергия Радонежского, стала картина "Видение отрока Варфоломея", написанная в 1890 году.

Первая зарисовка будущей картины сохранилась в альбоме зарисовок, созданных во время заграничного путешествия. Историю создания "Видения" описывает сам Михаил Васильевич в книге воспоминаний "Давние дни", выпущенной им в 1942 году незадолго до своей смерти:

"Я прямо поехал в Москву. Повидал кое-кого из приятелей и уехал в Хотьков монастырь. Нанял избу в деревне Комякине, близ монастыря, и принялся за этюды к «Варфоломею».
Окрестности Комякина очень живописны: кругом леса, ель, береза, всюду в прекрасном сочетании. Бродил целыми днями. В трех верстах было и Абрамцево, куда я теперь чаще и чаще заглядывал.
Ряд пейзажей и пейзажных деталей были сделаны около Комякина. Нашел подходящий дуб для первого плана, написал самый первый план, и однажды с террасы абрамцевского дома совершенно неожиданно моим глазам представилась такая русская, русская осенняя красота. Слева холмы, под ними вьется речка (аксаковская Воря). Там где-то розоватые осенние дали, поднимается дымок, ближе - капустные малахитовые огороды, справа - золотистая роща. Кое-что изменить, что-то добавить, и фон для моего «Варфоломея» такой, что лучше не выдумать.
И я принялся за этюд. Он удался, а главное, я, смотря на этот пейзаж, им любуясь и работая свой этюд, проникся каким-то особым чувством «подлинности», историчности его: именно такой, а не иной, стало мне казаться, должен быть ландшафт. Я уверовал так крепко в то, что увидел, что иного и не хотел уже искать."

Пейзаж в Абрамцево. Этюд.

В процессе работы над картиной Нестеровым было сделано множество различных этюдов.
До самых точнейших деталей был проработан этюд дуба, около которого стоит схимник. Уже в этюде была прекрасно передана мощь векового дерева, могучий ствол которого не могли сломать никакие бури и грозы. От времени его кора только потемнела и выглядела как надежная броня дерева-великана. И на этом же стволе - нежные зеленые листочки, а у подножия дуба - молодая рябинка с краснеющими листьями, рядом - склоненные травы и былинки.

По первоначальной задумке Варфоломей стоял перед старцем спиной к зрителю. Лица его не было видно, а вся фигура со светловолосой головой и нарядная одежда скорее напоминали образ сказочного пастушка Леля, а не будущего подвижника. Акцент здесь приходится на фигуру схимника.

В дальнейшем смысловым центром всей картины стала фигурка мальчика. Вернемся к воспоминаниям Нестерова:

"Оставалось найти голову для отрока, такую же убедительную, как пейзаж. Я всюду приглядывался к детям и пока что писал фигуру мальчика, писал фигуру старца... Время шло, было начало сентября. Я начал тревожиться, - ведь надо было еще написать эскиз. В те дни у меня были лишь альбомные наброски композиции картины, и она готовой жила в моей голове, но этого для меня было мало. А вот головы, такой головы, какая мне мерещилась для будущего преподобного Сергия, у меня еще не было под рукой...
И вот однажды, идя по деревне, я заметил девочку лет десяти, стриженую, с большими широко открытыми удивленными голубыми глазами, болезненную. Рот у нее был какой-то скорбный, горячечно дышащий.
Я замер, как перед видением. Я действительно нашел то, что грезилось мне: это и был «документ», «подлинник» моих грез. Ни минуты не думая, я остановил девочку, спросил, где она живет, и узнал, что она комякинская, что она дочь Марьи, что изба их вторая с краю, что ее, девочку, зовут так-то, что она долго болела грудью, что вот недавно встала и идет туда-то. На первый раз довольно. Я знал, что надо было делать.
Художники в Комякине были не в диковинку, их не боялись, не дичились, от них иногда подрабатывали комякинские ребята на орехи и прочее. Я отправился прямо к тетке Марье, изложил ей все, договорился и о «гонораре», и назавтра, если не будет дождя, назначил первый сеанс.
На мое счастье, назавтра день был такой, как мне надобно: серенький, ясный, теплый, и я, взяв краски, римскую лимонную дощечку, зашел за моей больнушкой и, устроившись попокойнее, начал работать.
Дело пошло ладно. Мне был необходим не столько красочный этюд, как тонкий, точный рисунок с хрупкой, нервной девочки. Работал я напряженно, стараясь увидать больше того, что, быть может, давала мне моя модель. Ее бледное, осунувшееся с голубыми жилками личико было моментами прекрасно. Я совершенно отождествлял это личико с моим будущим отроком Варфоломеем. У моей девочки не только было хорошо ее личико, но и ручки, такие худенькие, с нервно сжатыми пальчиками. Таким образом, я нашел не одно лицо Варфоломея, но и руки его."

Голова девочки. Этюд.

Варфоломей. Этюд.

В середине сентября 1889 года недалеко от Абрамцево Михаил Васильевич снял дачу и приступил к картине. Вот что писал художник о своей жизни в то время: "Жилось мне в те дни хорошо. Я полон был своей картиной. В ней, в ее атмосфере, в атмосфере видения, чуда, которое должно было совершиться, жил я тогда.

Начались дожди, из дому выходить было неприятно, перед глазами были темные, мокрые кирпичные сараи. Даже в Абрамцево нельзя было попасть, так велика была грязь. И лишь на душе моей тогда было светло и радостно. Питался я скудно. Моя старуха кухарка умела готовить только два блюда - кислые щи да кашу.
Так я прожил до середины октября. Нарисовал углем картину и за это время успел убедиться, что при такой обстановке, один-одинешенек, с плохим питанием, я долго не выдержу, - и решил спасаться к моим уфимцам." Холст был свернут на скалку и увезен в Уфу в дом родителей, где Михаилу Васильевичу для работы был выделен зал с большими окнами. В начале ноября "Видение" было начато красками. В один из дней во время работы у Нестерова закружилась голова, он оступился (стоял на небольшой скамеечке), упал и повредил холст. "На шум прибежала сестра, а потом и мать. Я поднялся, и все мы увидели, что картина прорвана - большая дыра зияла на небе. Мать и сестра, видя меня таким смущенным, а еще больше - пробитую картину, не знали, как помочь делу, как подступиться ко мне. Однако первые минуты миновали. Ахать было бесполезно, надо было действовать. Я тотчас же написал в Москву в магазин Дациаро, прося мне спешно выслать лучшего заграничного холста известной ширины, столько-то. Написал и стал нетерпеливо ждать посылки. Время тянулось необыкновенно медленно. Я хандрил, со мной, не зная, что делать, не рады были, что и пригласили меня. Однако недели через полторы пришла повестка, и в тот же день я получил прекрасный холст, гораздо лучший, чем прорванный. Я ожил, ожили и все мои вокруг меня.
Скоро я перерисовал картину наново и взялся за краски. Как бы в воздаяние за пережитые волнения, на новом холсте писалось приятней. Он очень мне нравился, и дело быстро двигалось вперед."

Первый же, незаконченный вариант картины остался в Уфе и через 50 лет стал собственностью Башкирского художественного музея. В нём написана только верхняя, пейзажная, часть, всё остальное - рисунок углем, но именно это остальное и является для нас особенно ценным, поскольку позволяет понять, прочувствовать творческую «кухню» художника: мы видим, что Нестеров работает без подмалёвка, сразу по рисунку, с предельным вниманием к деталям и заботой о единстве целого.

И вот работа окончена. На фоне лесов и полей на переднем плане картины стоят две фигуры — мальчика и явившегося ему под деревом святого в одежде схимника. Юный отрок весь застыл в трепетном восторге, широко открытые глаза его не отрываясь смотрят на видение. Золото и багрянец ранней осени явственно проступают на полотне. Но лето еще не сдает своих позиций, еще радует зеленью, еще расшивает золотое убранство луга мелкими голубыми и желтыми цветами. Широким охристым прямоугольником лежит на заднем плане поле. Вдоль неугомонной змейки серебристой реки, повторяя ее затейливые изгибы, тянется дорога. Природа замерла в ожидании чуда… и это чудо происходит на глазах у зрителя.

Нестеров готовил свою картину к XVIII Передвижной выставке. Работы художников, не входивших в Товарищество, на передвижные выставки отбирались и принимались членами Товарищества на общем собрании тайным голосованием. "Пришел Левитан. Смотрел долго, отходил, подходил, вставал, садился, опять вставал. Объявил, что картина хороша, очень нравится ему и что она будет иметь успех. Тон похвал был искренний, живой, ободряющий... Каждый день бывал кто-нибудь из художников, и молва о картине среди нашей братии росла и росла, пока однажды утром не пожаловал сам Павел Михайлович... Собираемся и едем большой компанией в Петербург. Мы, тогдашняя молодежь, еще экспоненты, подлежим суду, и строгому, членов Товарищества. Многие из нас будут через несколько дней, быть может, забракованы, и кто здесь, в этой зале, останется - одному богу известно.
День этот настал. Вечером суд. Мы, экспоненты, томимся ожиданием где-нибудь в квартире молодого петербургского приятеля, на этот раз у Далькевича, на его мансарде. Я нервничаю, хотя общее мнение таково, что я обязательно буду принят. Однако есть признаки и плохие: отдельные влиятельные члены - господа Мясоедов, Лемох, Маковский, Волков и еще кто-то - моей картиной недовольны, находят ее нереальной, вздорной, еще хуже того - «мистической».
Наконец часу в первом ночи влетают двое: Аполлинарий Васнецов и Дубовский, молодые члены Товарищества, и провозглашают имена тех, кто принят. Все присутствующие попали в число их, и я тоже. Радость общая."

Картина была выставлена и вызвала много споров. Критик того времени Дедлов писал тогда: "Картина была иконою, на ней было изображено видение, да еще с сиянием вокруг головы, - общее мнение забраковало картину за ее "ненатуральность". Конечно, видения не ходят по улицам, но из этого не следует, что никто никогда их не видел. Весь вопрос в том, может ли его видеть нарисованный на картине мальчик".

Г.Г. Мясоедов на открывшейся выставке отвел М.В. Нестерова в сторону и всячески пытался убедить, чтобы тот закрасил золотой венчик: "Поймите, ведь это же абсурд, бессмыслица, даже с точки зрения простой перспективы. Допустим на минуту, что вокруг головы святого сияет золотой круг. Но ведь вы видите его вокруг лица, повернутого к вам en face? Как же можете вы видеть таким же кругом, когда это лицо повернется к вам в профиль? Венчик тогда тоже будет виден в профиль, то есть в виде вертикальной золотой линии, пересекающей лицо. А вы рисуете его вокруг профиля таким же кругом, как вокруг лица".

С другой стороны, М.П.Соловьев в своей статье «Русское искусство в 1889 году» писал: «Манера Нестерова вполне оригинальна. В ней нет подражания ни прерафаэлитам, ни романтикам, ни г. Васнецову. Он не подновляет и наших старых иконописцев. Тем не менее картина его проникнута национальным, русским духом... Молодой московский художник вдохновляется иными идеями, коренящимися в глубине народного религиозного чувства».

Хотя хвалебных отзывов было немного, Павел Михайлович Третьяков приобрел полотно для своей коллекции и теперь она находится в собрании Третьяковской галереи в Москве.

"Видение отрока Варфоломея" - это высший взлет творчества Нестерова. Далее будут замечательные произведения, но такой чистой, такой искренней, проникнутой поэзией работы уже не будет.

Нестеров М. В. "Давние дни"

Громова Е.В. "Великие мастера живописи. Михаил Нестеров".

Федоров-Давыдов "Природа и человек в творчестве Нестерова."

Видение отроку Варфоломею, 1889-1890

Картина написана на сюжет, взятый Нестеровым из древнейшего "Жития преподобного Сергия", написанного его учеником Епифанием Премудрым. Отроку Варфоломею, будущему Сергию, не давалась грамота, хотя он очень любил читать, и он втайне часто молился Богу, чтобы тот наставил и вразумил его. Однажды отец послал его искать пропавших жеребят. Под дубом на поле отрок увидел некоего черноризца, святого старца, "светолепна и ангеловидна", прилежно со слезами творившего молитву. Старец взглянул на Варфоломея и прозрел внутренними очами, что перед ним сосуд, избранный Святым Духом, и спросил его: "Да что ищеши, или что хощещи, чадо?" Отрок отвечал: "Возлюби душа моя паче всего учитися грамоту сию, еже и вдан бых учитися, и ныне зело прискорбна есть душа моя, понеже учуся грамоте и не умею". Он просил святого отца помолиться за него Богу, что он "умел грамоту". Старец, "сотворя молитву прилежну", достал из карманной "сокровищницы" частицу просфоры и подал ее отроку со словами: "Прими сие и снешь, се тебе дается знамение благодати божия и разума святого писания". А когда отрок съел просфору, старец сказал ему: "О грамоте, чадо, не скорби: отсего дне дарует ти Господь грамоте умети зело добре". Так и случилось. Нестеров проникся наивным и поэтическим рассказом Епифания Премудрого, его простодушной верой в чудо: "Я был полон своей картиной. В ней, в ее атмосфере, в атмосфере видения, чуда, которое должно было совершиться, жил я тогда" (писал Нестеров в "Воспоминаниях"), Первый набросок картины появился во время путешествия Нестерова в Италию, в альбоме набросков острова Капри. В том же альбоме возник эскиз вертикальной композиции этого замысла, где, убрав часть пейзажа, художник акцентировал внимание на фигурах. Но он, по-видимому, понял, что не венчик над головой святого, а именно пейзаж должен воплощать чудесное. Нестеров справедливо считал, что именно "Видением отроку Варфоломею" он останется в памяти поколений.

Нестеров, Видение отроку Варфоломею. Святой старец и мальчик - Святой старец, старик, мальчик, русский пейзаж, картина на тему древней легенды, Варфоломей, Сергий Радонежский, религия, христианство, большой дуб, тонкая береза, елочка, дали, осень, желтые деревья, деревянные колокольни, часовня, дорога и река. Нестеров, картина, рисунки, фото, биография

Воспоминания Михаила Нестерова:

"Кто не знает, что воспоминания, мемуары - удел старости: она живет прошедшим, подернутым дымкой времен минувших. И это придает им особый аромат цветов, забытых в давно прочитанной книге жизни. В предлагаемых очерках, в некоторых воспоминаниях о людях, об их деяниях, о том, о чем люди когда-то думали-гадали, прочитавший очерки, быть может, найдет немало субъективного, но иначе оно и быть не может, так как моей задачей и не было вести протокольную запись виденного, услышанного, и в очерках своих я говорю так, как понимаю, чувствую, нисколько не претендуя на непогрешимость..." читать полностью »

Путешествия Михаила Нестерова:

Биография Михаила Нестерова:

Михаил Васильевич Нестеров, молодой художник из далекой Уфы, ворвался в художественную жизнь России смело и стремительно. Его картина "Видение отроку Варфоломею" стала сенсацией 18-ой Передвижной выставки в Москве. Юношеские мечты провинциала о признании, о славе начинали сбываться. Его отец полушутя говаривал, что лишь тогда он поверит в успех сына, когда его работы будут приобретены Павлом Михайловичем Третьяковым, знаменитым московским коллекционером. Попасть в Третьяковскую галерею значило больше, чем иметь академические звания и награды. И вот уже две картины Нестерова куплены Третьяковым...

Всё в тающей дымке - холмы, перелески,
Здесь краски неярки и звуки нерезки,
Здесь медленны реки, туманны озёра,
И всё ускользает от беглого взора...

Н. Рыленков «Всё в тающей дымке»

О картине Нестерова «Видение отроку Варфоломею»

Большинство картин, созданных М. В. Нестеровым в 1890–е годы, посвящены жизни Сергия Радонежского.

Для Нестерова образ Сергия был воплощением идеала правильной, чистой и подвижнической жизни, но имел в его глазах и общественное значение.

Первым произведением этого цикла была картина «Видение отроку Варфоломею», появившаяся на восемнадцатой Передвижной выставке. Работать над нею М. В. Нестеров начал в 1889 году.

В основе сюжета лежало религиозное предание. Однажды отец послал Варфоломея искать лошадь. В поле под дубом отрок увидел прилежно молившегося старца. Варфоломей приблизился к нему, а тот, окончив молитву, благословил его и спросил, чего он ищет, чего хочет. Варфоломей отвечал, что более всего желал бы получить разум к учению. Старец помолился за него, а затем, вынув часть просфоры, дал её отроку, повелел вкусить, сообщив, что вместе с этим дастся ему разум к учению.

В своей картине Нестеров далёк от подробной описательности действия. Недаром трудно понять, какой именно момент легенды изображён. Художника, скорее, интересовало не столько само чудесное событие, сколько определение его внутреннего характера, отражение его в душе мальчика.

Нестеров изображает момент, когда отрок Варфоломей остановился перед старцем, ожидая окончания молитвы. Тонкая фигура мальчика, которую художник поместил почти в центре картины, сливается с пейзажем, она кажется органической частью полей, лугов, тонких, трепетных деревьев, зелёных перелесков, этого чистого русского пейзажа с его деревянной церковкой, деревенскими крышами, ёлочками и извилистой речкой.

Природа изображена Нестеровым с глубоким пониманием – это не просто фон для действия, а воплощение поэтического представления о русской природе, о её нежной красоте и удивительной гармонии. И вместе с тем художник изображает природу просто и безыскусственно: и дома деревни, и сараи, и чуть красноватую крышу деревенской часовенки с серебристо-голубыми главками, перекликающимися с голубой полоской светлого облачного неба. Всё пронизано живым, реальным ощущением человеческой жизни, очищенной от повседневной суеты, умиротворённой, прекрасной в своей чистоте.

Но мальчик печален – столько в нём недетской печальной внимательности, какого-то тихого душевного ожидания. Грустный мотив звучит в этом пейзаже, в нём нет ярких красок. Нежные тона ранней осени точно окрашивают бледным золотым цветом всю картину. Но природа трепетна, она прекрасна в своей тихой, чуть грустной тишине. Нестеров добился в этом произведении – и отныне это становится одной из главных особенностей его творчества – удивительной эмоциональности пейзажа, слитности с настроением человека. Несмотря на неправдоподобность сюжета, нет ощущения его ложности и надуманности.

Новизна картины во многом заключена не только в изображении природы. Перед Нестеровым стояла этическая проблема – показать душевную частоту мальчика, показать идеал чистой, возвышенной, гармонической жизни, связанной с представлениями о духовных идеалах русского народа.

Мальчик не удивлён появлением старца, он точно ждал его и теперь погружён в созерцание. Нестеров утверждает реальность чуда, возможность и естественность этого чуда в духовной жизни отрока Варфоломея.

Картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею» была новым явлением в русском искусстве. Сверхъестественный сюжет, соединение в картине реального (природы и человека) с видением (фигура старца с чудесным сиянием вокруг головы), повышенная, почти идеальная в своей сверхъестественности эмоциональная характеристика героя, слитность его настроения с настроением, царящим в окружающей природе, окрашенной золотым сиянием осени, - всё это были новые моменты в живописи передвижников.

Л. Воронихина, Т. Михайлова

На картине Нестерова большую роль играет пейзаж. Он очень эмоционален, созвучен с настроением героев. На заднем плане изображено блеклое, даже бело-желтое небо. Оно светлое, но не голубое. На этой картине основной цвет – желтый, значит, время года – ранняя осень. В глаза бросаются голубые купола бедной деревянной церкви. Эти два купола кажутся ярко-голубыми, выделяются на фоне желтоватого неба. По цвету и по форме они похожи на васильки, растущие на лугу. В картине чувствуется солнце, хотя его не видно. На дальнем плане изображена небольшая деревенька. За деревушкой простирается бескрайний простор. Рядом с церковью расположены огороды. Темно-зеленые посевы похожи на капусту. По бокам картины нарисованы густые леса, которые как бы обрамляют её, придают глубину. Слева на картине протекает изгибами маленькая речушка.

На переднем плане изображены отрок Варфоломей и старец. Трепетное лицо мальчика печально, он с восхищением и недетским вниманием смотрит на игумена. Отрок очень худой: у него истощенное лицо, а под глазами синяки. Волосы его светло-русые под цвет соломы. Цвет волос ребенка гармонирует с цветами поля и деревьев. Мальчик молитвенно сложил свои худенькие и тонкие руки. Спина отрока слегка согнутая, его колени тоже чуть согнуты, как будто он собирается преклониться перед старцем. Мальчик одет просто – на нем обычная крестьянская одежда. Нестеров изобразил отрока в белом, чтобы показать чистоту души ребенка. Слева от мальчика растет маленькая березка. Она слабенькая и беленькая. Рядом с отроком стоит миниатюрная сосенка. Эти два деревца как символ молодости и беззащитности. Они такие слабенькие, что напоминают худенького и слабенького мальчика.

Перед мальчиком стоит старец. Лица старца не видно, потому что оно скрыто капюшоном. Капюшон закрывает всю голову старца, но видно часть седой бороды. Седая борода говорит о том, что перед отроком стоит старый мудрец. Старец, чувствуя великое предназначение Варфоломея, словно наклоняется к мальчику. Вокруг головы игумена – нимб, который почти растворяется в желтом цвете деревьев. Руки старца большие, но истощенные, держат ларчик с просфорой. Видно, что это руки человека, который всю жизнь трудился и постился. Старец одет в черный плащ и накидку с красными крестами. Цвет и форма капюшона похожи на купола церкви. Игумен стоит рядом с дубом, который олицетворяет крепость, мудрость и старость. У старца есть все эти качества.

Когда смотришь на картину, то ощущаешь простор. Пейзаж картины реалистичен, но в фигурах присутствует мотив сказочности. Кажется, на картине всё замерло, тишина. У меня, когда я смотрю на картину, появляется чувство спокойствия и грусти. На этой картине изображена чистота и красота русской природы.

Радонежском. Эта кар­тина моя самая любимая. Когда я смотрю на нее, у меня возникает такое теплое чувство, будто нужно прямо сейчас, в этот же момент, сделать какое-то хорошее, бескорыстное дело. Чувствуешь и пони­маешь, что с Божьей помощью ты сможешь сделать все хорошее, на что ты только способен.

Ведение отроку Варфоломею. Нестеров М.Н.

Нестеров испытывает какую-то особенную любовь именно к Сер­гию Радонежскому. Видно, что он вложил всю душу в этого малень­кого чистого святого мальчика и что он верит во все, что сотворил Сергий Радонежский

Михаил Васильевич Нестеров писал картину в Комякине, недале­ко от Троице-Сергиевой лавры . Рядом находилась усадьба Абрамце­во, которой владел меценат Савва Мамонтов . Он любил приглашать к себе знаменитых русских художников, таких, как Васнецов, Вру­бель, Серов, Билибин. И Нестеров был не исключение. Абрамцев­ские пейзажи очень вдохновляли художника: «Нашёл подходящий дуб для первого плана, написал первый план, и однажды с террасы абрамцевского дома совершенно неожиданно моим глазам предста­вилась такая русская, русская осенняя красота. Там где-то розо­ватые осенние дали, поднимается дымок, ближе - капустные ма­лахитовые огороды, справа - золотистая роща. И я принялся за этюд. Он удался, а главное, я, смотря на этот пейзаж, им любуясь, проникся каким-то особым чувством «подлинности», историчности его…» , - признавался Нестеров.

Михаил Васильевич очень хотел, чтобы картина, в которую он вкладывал душу и веру, была оценена по достоинству современни­ками и потомками. Ему приснились два пророческих сна. В первом он поднимается по высокой лестнице, которая ведет к самым небе­сам. Во втором же сне картина «Видение отроку Варфоломею» ви­сит в Третьяковской галерее в Ивановском зале на почетном месте. Этот зал знаменит картиной художника Александра Иванова «Явле­ние Христа народу». Так во снах ему привиделось и то, что именно эта картина станет лучшей в его творчестве, божественным откро­вением, и то, что потомки оценят ее по достоинству.

Цвета на картине теплые: оранжевый, желтый, красный, охра, зелено-желтый, коричневый и вообще весь пейзаж очень светлый и радостный. На переднем плане картины две фигуры. Их окружает настоящий русский пейзаж. На третьем и четвертом планах изобра­жены золотые, засеянные пшеницей поля, черно-коричневые избуш­ки, немного покосившиеся, небольшая деревянная церквушка с коло­кольней и голубыми куполами, молодые березки, елочки с рыжими и лимонно-желтыми листочками и мелкая речушка с чистой прозрач­ной водой, отливающей красивым синим цветом, быстро струящаяся далеко внизу под холмом, на котором стоят отрок и инок. Холм - второй план. Он зарос высокой травой, уже пожелтевшей и высох­шей, но все равно еще видны в некоторых местах нежно-голубые полевые цветы. Нетрудно заметить, что холмы по бокам картины (слева - желто-зеленый, а справа - желто-красный) придают ей глубину, они немного похожи на боковые стенки театральной сцены, которые, сближаясь, дают возможность зрителю увидеть всю глуби­ну пространства. К. Паустовского очень впечатлил пейзаж, изобра­женный Михаилом Васильевичем Нестеровым: «Картина эта - как хрустальный светильник, зажженный художником во славу своей страны, своей России. Самое замечательное в этой картине - пей­заж. В чистом, как ключевая вода, воздухе виден каждый листок, каждый скромный венчик полевого цветка, каждая травинка и крошечная девочка-березка. Все это кажется драгоценным. Да так оно и есть».

Картина написана по самой впечатляющей из историй Жития Преподобного Сергия Радонежского. Варфоломею, в отличие от братьев, не давалась грамота, и, случайно встретив инока на лугу, он попросил его помолиться о нем Господу. И именно этот момент изображен на картине. С тех пор отроку грамота давалась легко.

Долгое время Нестеров не мог найти натуру для лица маленько­го Варфоломея. Однажды в Абрамцевских окрестностях он встретил девочку, больную чахоткой. Его очень поразил ее какой-то неземной взгляд, тоненькое, болезненное личико, яркие глаза.

На картине отрок Варфоломей стоит в белой, чистой, простой, крестьянской рубахе, а с пояса свисает кнут для лошадей, потому что, согласно Житию, отец послал Варфоломея искать лошадь. Его глаза, в которых видна вся светлая душа отрока, серьезно, не по- детски смотрят на святого старца. Варфоломей как будто предви­дит свое будущее.

Сразу виден контраст между старцем и отроком. Белая рубашонка Варфоломея - самое яркое пятно на всей картине - символизиру­ет юность, чистоту, а темное, почти черное одеяние инока-старость, мудрость. Цвет волос мальчика в тон осенним полям - соломенный, а его штанишки и сапожки нарисованы теми же красками, что и ку­коль старца, как будто они похожи в своей святости.

Заметна очень интересная вещь: рядом с отроком растет малень­кая елочка, такая же тоненькая и слабенькая, как и отрок, а рядом со старцем - старый, морщинистый дуб, явно похожий на инока своим величием и мудростью.

Лицо инока скрыто под куколем, и это делает картину еще более таинственной. Голову окружает золотой нимб, который не сразу за­метен. Сразу после демонстрации картины на выставке передвижни­ков в 1890 году возникло много споров о нимбе старца. Ведь лицо инока нарисовано в профиль, а нимб в фас, поэтому нимб должен быть изображен только золотой линией. Нестерова ругали за не­правдоподобие, но мне кажется, что так он хотел направить внима­ние зрителя не на лицо инока (внешние черты), а на его святость. Инок открывает небольшой ковчег, а Варфоломей рядом сложил Руки в молитве. Бросаются в глаза и руки старца, они так бережно держат ковчежек, в них ощущается нежность и любовь, направлен­ные на мальчика. Его колени немного согнуты. Он явно хочет покло­ниться святому старцу. Но и старец стоит, наклонившись к мальчику, может быть, чтобы лучше слышать слова отрока, а может быть предвидя его будущий подвиг. На этой картине, в отличие от других, более поздних, Варфоломей нарисован без нимба, т.к. Нестеров, как видно, хотел изобразить начало святого пути Сергия Радонежского.

Первые эскизы картины появились на острове Капри в Италии! На них была только некоторая часть пейзажа и фигуры посередине, инок стоит к нам лицом, а вот лица отрока не видно. Но тогда центром картины становится инок, а не мальчик. Пейзаж на этом эскизе не выразителен. На нем нет неба и видна лишь полоска озе­ра, он лишен глубины, пространства и воздуха. Потом Нестеров по­нял, что именно пейзаж лучше всего выделит это волшебство, чудо и изменил композицию.

Источник: Преподобный Сергий в истории , литературе, искусстве России. Семь столетий истории. Материалы международного юношеского конкурса. Москва, РГБ 2014

00:05 — REGNUM

«Вот русская речка, вот церковь. Все свое, родное, милое. Ах, как всегда я любил нашу убогую, бестолковую и великую страну родину нашу! Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью»

Михаил Нестеров

Творчество Нестерова выросло из христианской духовной традиции с ее идеей о православии как движущей силе отечественной истории. Христианское мироощущение художника, любовь к отечеству, всему русскому были свойственны патриархальной атмосфере семьи, в которой он вырос.

Михаил Васильевич Нестеров родился 31 мая 1862 года в Уфе, стал 10-м ребенком в семье, принадлежал к двум старинным купеческим родам: Нестеровых и Ростовцевых. Отец художника, Василий Иванович, купец, известный порядочностью, честный до щепетильности, был всеми уважаемым человеком — губернаторы и архиереи почитали своим долгом нанести ему визит и представиться. Занимаясь мануфактурной и галантерейной торговлей, он более всего любил литературу и историю, очень много читал, просвещал детей. Мать, Мария Михайловна, слыла женщиной умной, волевой, вела дом и хозяйство. Крепкую связь с родителями Нестеров сохранял до конца их жизни. Они, в свою очередь, во всех начинаниях поддерживали сына и к желанию его стать художником были исключительно благосклонны, дали ему возможность получить художественное образование в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда он и поступил в 1877 году.

Среди учителей Нестерова были такие известные художники, как А. Саврасов, В. Перов, В. Маковский.

Первые, ученические работы — картины на бытовые темы, не были зрелыми, художник метался в поисках своего художественного слова, стиля, пытался учиться в Петербурге — не понравилось, вернулся в Москву, в училище. В 1884−85 годах написал несколько картин на исторические темы: за картину «Призвание М. Ф. Романова на царство» получает звание свободного художника, затем за работу «До государя челобитчики» — звание классного художника и Большую серебряную медаль.

По окончании учебы работает в издательстве А. Ступина, иллюстрируя журналы и книги.

Летом, на каникулах в Уфе Нестеров познакомился с юной Марией Мартыновской, обвенчались они без родительского благословения, год спустя родилась дочь Ольга, а через сутки Мария скончалась.

Переживания первой любви, рождения дочери и смерти жены совершают в нем психологический и творческий переворот: он находит, наконец, свою тему и свой художественный почерк.

Нестеров живет как во сне, без конца рисует Машу. В женских портретах этого времени — «Христова невеста», «Царевна» — лицо жены, в иллюстрациях к Пушкину она — Царица, барышня-крестьянка, Маша Троекурова, Татьяна Ларина. Пейзажи его той поры полны грусти, краски приглушены; много времени художник проводит на богослужениях.

Однажды летом 1888 года в Сергиевом посаде на церковной службе Михаил Васильевич приметил старого монаха, стал приглядываться к нему, наблюдать, и новая картина вставала перед внутренним взором. Однажды старик исчез. Огорченный, Нестеров стал было рисовать его по памяти, но выражение лица ускользало, не давалось… К счастью, монах объявился через несколько дней, только как уговорить его позировать… С большими сомнениями старик согласился, однако работа почти не двигалась — «Пустынник» не получался в Москве. Тогда Михаил Васильевич с начатой карти-ной и со всеми этюдами поехал домой, в Уфу, в тихий родительский дом.

Там, в Уфе, «Пустынник» был, наконец, закончен: холодная сине-лиловая земля, первый снег, поблекшая трава, стынущее озеро, деревья, теряющие золотистую листву, алая ветка рябины и бредущий человек — старый монах, спокойный и счастливый уединением, с детской улыбкой, в глубокой гармонии с природой и окружающим его миром… «Пустынник» открывает неповторимый нестеровский мир Святой Руси… Художник состоялся: Нестеров показал картину Павлу Третьякову, и тот сразу купил ее. Представленная на XVII Передвижной выставке, картина наделала много шума и имела огромный успех.

В 1889—1890 годах Нестеров начинает писать «Видение отроку Варфоломею»:

«В те дни приснилось мне два сна. Первый такой: высокая, до самых небес, лестница. Я поднимаюсь по ней все выше и выше — к облакам… и просыпаюсь. Утром рассказываю сон матери. По ее мнению, сон хорош: я буду иметь успех с «Варфоломеем», он вознесет меня… Второй сон таков: «Варфоломей» в Третьяковской галерее. Висит в Ивановском зале — на стене против двери от Верещагина. Повешен прекрасно, почетно. Через год после этого сна, когда картина уже была в галерее, я из Киева приехал в Москву, пошел в галерею. Иду в зал к Иванову и вижу «Варфоломея», висящим как раз на той самой стене Ивановской залы, как я видел его во сне, когда кончал картину в Уфе».

Картина открывает цикл работ — их будет 15, посвященных жизни и деяниям святого преподобного Сергия Радонежского (в миру Варфоломей), основателя и игумена Троице-Сергиева монастыря, одного из наиболее почитаемых русских святых. Его отроческий образ стал для художника символом надежды на возрождение русской духовности. Сюжет взят из «Жития преподобного Сергия», написанного его учеником Епифанием Премудрым. Нестеров использует эпизод из жития Сергия: в отличие от братьев, Варфоломею не давалась грамота. Однажды в поисках пропавшего стада отрок забрел в лес, где встретил монаха-чернорижца, молящегося под дубом. Монах «прозрел» беду мальчика и через таинство причастия помог Варфоломею обрести дар премудрости. Складная иконка в руке старца, напоминающая храм, и церковка вдали — символы будущих подвигов святого.

Надо сказать, что Сергий Радонежский был особенно почитаем в семье Нестеровых, это стало одной из причин обращения художника к его образу. Трудно давался образ отрока, особенно лицо. И как-то на прогулке встретил Михаил Васильевич девочку, худенькую, болезненную, с робким взглядом несчастного ребенка, и понял — вот Варфоломей.

«В те дни я жил исключительно картиной, в ней были все мои помыслы, я как бы перевоплотился в ее героев. В те часы, когда я не писал ее, я не существовал», — вспоминал художник.

Картина была представлена на 18-ю Передвижную выставку, и перед самым открытием критик В. В. Стасов, художник-передвижник Г. Г. Мясоедов, писатель-демократ Д. В. Григорович и издатель А. С. Суворин возмущенно осудили ее:

«Судили картину страшным судом. Они все четверо согласно признали ее вредной, даже опасной в том смысле, что она подрывает те «рационалистические» устои, которые с таким трудом укреплялись правоверными передвижниками много лет, что зло нужно вырвать с корнем, и сделать это теперь же, пока не поздно», — вспоминал Нестеров.

Тут же П. Третьяков решает купить «Варфоломея», Стасов отговаривает: «Картина эта попала на выставку по недоразумению… ей на выставке Товарищества не место, задачи Товарищества известны, картина же Нестерова им не отвечает. Вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг (нимб) вокруг головы старика…» — но у Третьякова свое мнение, картину он купил.

Отец Нестерова как-то сказал ему, начинающему художнику, что поверит в него как художника, если его работы будут приобретены Павлом Михайловичем Третьяковым. А картина «Видение отроку Варфоломею» и по сей день собирает около себя толпы почитателей:

«Жить буду не я. Жить будет «Отрок Варфоломей». Вот если через тридцать, через пятьдесят лет после моей смерти он ещё будет что-то говорить людям — значит, он живой, значит, жив и я» — М. Нестеров.

Более двадцати лет своей жизни Нестеров отдал церковным росписям и иконам. Все началось с того, что его картина «Видение отроку Варфоломею» понравилась Виктору Васнецову, и Нестеров принял предложение Васнецова работать во Владимирском соборе, позже работал в Грузии, Марфо-Марьинской обители, долго искал себя в этой деятельности, но остался недовольным собой:

«Все более и более приходил я к убеждению, что стены храмов мне не подвластны. Свойственное мне, быть может, пантеистическое религиозное ощущение на стенах храмов, более того, в образах иконостасов для меня неосуществимо. …Решение отказаться от церковной живописи медленно созревало…»

В 1903 году Нестеров, в поисках персонажей для своей картины «Святая Русь», посетил Соловецкий монастырь на Белом море. Братия монастыря — крестьяне северных губерний и Сибири поразили его умом, силой характера, основательностью:

«С топором да пилой в лесу Богу молимся», — говорили они.

Природа была для них святым храмом, звери и птицы не боялись человека — он не трогал их без особой надобности. Раз в год монастырский собор выносил решение изловить определенное количество зверей для нужд монастыря, остальных из силков и капканов выпускали на волю. Под впечатлением увиденного в Соловках и была написана одна из лучших нестеровских картин — «Молчание».

Живописное творчество Нестерова огромно, богато оно и портретами. В парном портрете С. Н. Булгакова и П. А. Флоренского, названном «Философы» и написанном в 1917 году, художник изобразил двух выдающихся русских религиозно-философских мыслителей. Нестерова восхищал отец Павел Флоренский, его знаменитая книга «Столп и утверждение истины». Жанр парного портрета выбран был не случайно: два разных характера в едином поиске истины: смиренный отец Павел и бунтарский Сергей Булгаков, два друга, объединенные общими идеями — софии и всеединства. Время прогулки друзей — вечер, предчувствие тьмы над Россией. Отец Павел погибнет в лагере, философ Булгаков, начинавший марксистом, примет сан, станет отцом Сергием и покинет родину.

После Октябрьской революции тема Святой Руси уходит, появляется Нестеров-портретист, большой мастер психологического портрета (хирурга С. С. Юдина, архитектора А. В. Щусева, В. И. Мухиной, И. П. Павлова, множество других). В 1941 году за портрет И. П. Павлова художнику была присвоена Сталинская премия, первая премия в области искусства, в 1942-м — звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Последней работой выдающегося художника стала «Осень в деревне».

Михаил Нестеров оставил более 2 000 интереснейших писем родственникам, друзьям, художникам, деятелям искусства и литературы, в частности А. М. Горькому. По сути дела, письма эти стали дневниками жизни художника, его размышлениями, раздумьями, воспоминаниями, советами, критическими заметками. Все это было собрано в книгу под названием «Давние дни».

«Михаил Васильевич Нестеров. Один из самых прекрасных, строго-прекрасных русских людей, встреченных мною за всю жизнь… Я думаю — он вполне исторический человек. Одухотворение, несущееся из его картин, никогда не забудется. Он создал «стиль Нестерова», и тот стиль никогда не повторится». (Розанов В.В.)

Умер Михаил Васильевич Нестеров 18 октября 1942 года в Москве, где и похоронен на Новодевичьем кладбище.