Примеры научных открытий в литературе. Подводная лодка на электричестве. Фрит Крис. «Мозг и душа. Как нервная деятельность формирует наш внутренний мир»

Проблема взаимоотношения литературы и науки – проблема не новая. Она не раз вставала и перед теоретиками искусства, и перед философами, разрабатывающими теорию познания, и перед писателями. Однако никогда раньше она не стояла с такой остротой. Гигантские успехи, достигнутые наукой за последние десятилетия, оказывают ныне небывалое влияние на все стороны жизни человека, в том числе и на литературу. Вместе с тем неизмеримо возрастает и роль искусства в нашем обществе, усиливаются его познавательные и воспитательные функции, расширяются его возможности в пропаганде научных знаний.

В чем проявляется влияние науки на литературу? Каковы задачи литературы в связи с возросшей ролью науки в жизни общества? И каковы пути решения этих задач?

Эти и многие другие вопросы волнуют ныне наших писателей, критиков, ученых. Вот почему редакция журнала «Вопросы литературы» решила посвятить данной теме специальную подборку.

Проблема «Литература и наука» необычайно многогранна. Публикуемые ниже статьи и заметки затрагивают самые разные ее стороны. Прежде всего она встает как «тема науки» в искусстве, как задача создания ярких, интересных образов ученых. Этому посвящены статьи Д. Гранина, В. Каверина, А. Коптяевой, И. Грековой, А. Шарова, размышляющих о путях решения данной задачи, рассказывающих о своей работе над книгами об ученых. Во времена Бальзака ученые еще не занимали сколько-нибудь заметного места в сознании общества, а следовательно, и в литературе. Ныне положение изменилось коренным образом. Ученый все чаще становится главным героем произведений искусства. И это не случайно.

«Коммунистическое общество строится на основе науки. Наука – главное оружие коммунизма. Я считаю, что роль ученых с каждым годом будет расти и будущее за ними. Все это заставляет меня идти сюда, к физикам, ведущим исследования на самом переднем крае науки», – так объясняла свое обращение к «теме науки» Галина Николаева, работавшая в последние годы над романом о физиках.

Д. Гранин подчеркивает, что научное творчество должно стать одной из важнейших тем нашей литературы, ибо здесь открываются для писателя героические характеры, острые, часто трагические конфликты. Раскрыть поэзию творческого труда, показать людей целеустремленных, убежденных, страстно ищущих истину-задача столь же ответственная, сколь и увлекательная.

Естественно, что писателей прежде всего волнуют вопросы, непосредственно связанные с творческой практикой. Так, А. Шаров, например, подробно говорит об одной из главных трудностей, с которой неизбежно сталкивается художник, пишущий об ученых: изображать ли «самое науку» со всеми ее сложностями или достаточно дать всем понятную «модель» той научной проблемы, вокруг которой развертывается конфликт? «...Писатель, который хочет изобразить ученого и его дело, оказывается часто в тупике. Современная наука – непонятна, а модель по своей природе – условна, приблизительна».

Но в самом ли деле непонятность представляет непреодолимое препятствие? – спрашивает автор и высказывает интересные соображения о том, как должно, на его взгляд, разрешаться это противоречие.

В ряде публикуемых ниже статей сквозит настойчивая мысль: писатель должен хорошо знать то, о чем он собирается поведать читателю, и наука в этом отношении не составляет исключения. Об этом пишет И. Грекова. Об этом же говорится и в статье А. Коптяевой: «...в каком бы жанре ни работал писатель, он должен самым тщательным, добросовестным образом изучить основы науки и самое проблему, которые описывает. Не только в публицистике, но н в романе со всей ясностью должна быть раскрыта суть научной проблемы, о которой идет речь. Только тогда она способна заинтересовать читателя, вовлечь его в борьбу, которая развертывается в книге, заставить его волноваться за исход этой борьбы и тем самым за судьбу героев».

Однако задача писателя не сводится к тому, чтобы изучить основы науки и ту проблему, которые он собирается описывать. Не менее, а, пожалуй, еще более важное для романиста – постичь психологию ученого.

В. Каверин, вспоминая о работе над «Открытой книгой», рассказывает: «Работая над «Двумя капитанами», я окружил себя книгами по авиации и истории Арктики. Теперь их место заняли микробиологические труды, и они оказались гораздо сложнее. Прежде всего нужно было научиться читать эти труды не так, как читают их сами ученые. Восстановить ход мысли ученого, прочесть за сухими, краткими строками научной статьи то, чем жил этот человек, понять историю и смысл борьбы против врагов (а иногда и друзей), которая почти всегда в присутствует в научной работе, – вот задача, без решения которой нечего было и браться за подобную тему. Нужно понять то, что ученый выбрасывает за скобки, – психологию творчества».

Доктор физико-математических наук А. Китайгородский значительную часть своей статьи посвящает этой же проблеме. Именно психология научного творчества зачастую остается в книгах об ученых непознанной, а то и искаженной. Размышления физика над тем, почему это происходит, хотя и содержащие немало субъективного, думается, представят значительный интерес для литераторов, работающих в данной области.

Круг вопросов, связанных с научно-популярной и научно-фантастической литературой, затрагивается в статье польского писателя Ст. Лема, а также в выступлениях наших писателей-фантастов А. Днепрова, В. Сапарина, А. и Б. Стругацких.

Статья Д. Данина посвящена «взаимодействию» естественных наук и искусства. Автор приводит примеры такого взаимодействия, рассказывает с том, чем искусство привлекает ученых, прослеживает пути влияния науки на искусство и наоборот, размышляет над «вероятностными закономерностями» подобного взаимовлияния.

Вопрос о соотношении научного и художественного мышления, о том, что роднит научное и художественное познание и что их отличает, о перспективах их развития рассматривается в статье Б. Рунина.

В публикуемых ниже материалах немало спорного.

Да это и понятно: ведь поставленная проблема в теоретическом отношении почти не разрабатывалась. Дискуссионными в ряде своих положений являются статьи Д. Данина и Б. Рунина. Могут вызвать возражения и некоторые тезисы, встречающиеся в других выступлениях, а также субъективные оценки произведений тех или иных художников.

Нельзя согласиться, например, со Стругацкими, когда они утверждают, что «только «короткая нога» с наукой, с научным мировоззрением, с философией науки позволяет сейчас раздвинуть рамки традиционных сюжетов литературы, заглянуть в новый, невиданный доселе мир гигантских человеческих возможностей, внепланетных тенденций, надежд и ошибок. Если можно так выразиться, «писатель-научник» может в литературе больше, чем «обыкновенный» писатель!»

Явно односторонним является и следующий тезис их статьи: «Современная литература высшего класса – это философская литература. Толстой, Достоевский, Фейхтвангер, Томас Манн – вот гигантские образцы того, как должен подходить к своей работе сейчас каждый писатель».

В данном случае авторы статьи забывают о том, что успешное развитие литературы предполагает многообразие стилей, форм, течений. Нельзя одну из ее форм (в данном случае «философскую» литературу) объявлять самой верной, самой плодотворной и категорически заявлять, что ныне каждый писатель да жен работать в традициях Толстого, Достоевского, Фейхтвангера и Томаса Манна. А разве плохи, например, традиции Чехова или Тургенева, Бальзака и Хемингуэя?

Нет надобности перечислять все те положения, которые могут вызвать спор. В публикуемых материалах нет, да и не может быть полного единства мнений, ибо каждый из авторов делится прежде всего своим опытом.

Однако главный пафос большинства выступлений весьма поучителен и заслуживает безусловной поддержки. Искусство, литература должны не отгораживаться от науки, а сближаться с ней, пропагандируя ее достижения и выдвигая перед ней новые задачи.

Примером для советских писателей в этом отношении может служить М. Горький, глубоко интересовавшийся проблемами науки, следивший за ее развитием, радовавшийся ее успехам. Показательно, что статьи, речи и письма замечательного советского писателя, посвященные науке, составили целый том, который в ближайшее время выйдет в издательстве «Наука». Читатель воочию убедится, сколь широк был круг научных интересов Алексея Максимовича, как много сил и энергии отдавал он сближению науки – с жизнью, искусства – с наукой. В искусстве и науке писатель видел не «антагонистов», а союзников, способных вместе творить чудеса преобразования мира, пробуждающих в человеке лучшие его качества и стремления. «Я не знаю сил более плодотворных, более способных воспитать в человеке социальные инстинкты, чем силы искусства и науки», – говорил он в речи, названной им «Наука и демократия».

Многие мысли Горького о связи литературы и науки, о задачах и возможностях писателя, стремящегося быть на уровне современных ему научных знаний, не устарели до сих пор. Они помогают лучше уяснить проблемы, встающие ныне перед литераторами и деятелями других искусств.

Наука движется сейчас такими темпами, что уследить за всеми ее достижениями просто-напросто невозможно. Даже сами ученые не в состоянии охватить все отрасли своей науки: происходит все большая дифференциация и – соответственно – более узкая специализация. А раз так, заключают некоторые литераторы, то нечего и стремиться к овладению научными знаниями. М. Горький, столкнувшись с подобными умозаключениями, отвечал: «Вы говорите: «Писателю почти невозможно быть энциклопедистом». Если это Ваше крепкое убеждение – бросьте писать, ибо убеждение это говорит, что Вы не способны или не хотите учиться. От литератора, к сожалению, не требуют, чтобы он был энциклопедистом, – а надо, чтоб требовали. Писатель должен знать как можно больше, должен стоять на высоте современных ему научных знаний. В нашей стране это особенно необходимо и многими достигается».

Наука описывает явления и процессы окружающей действительности. Она дает человеку возможность:

Пронаблюдать и проанализировать процессы и явления,

Выяснить на качественном уровне механизм их протекания,

Ввести количественные характеристики;

Предсказать ход процесса и его результаты

Искусство, к области которого относится и художественная литература отражает мир в образах -- словесных, визуальных.

Оба названных способа отражения реального мира взаимно дополняют и обогащают друг друга. Это связано с тем, что человеку от природы присуще относительно независимое функционирование двух каналов передачи и переработки информации -- вербального и эмоционально-образного. Это обусловлено свойствами нашего мозга.

Наука и искусство по-разному отражают общественное сознание. Язык науки - понятия, формулы. Язык искусства - образы. Художественные образы вызывают в сознании людей стойкие, яркие, эмоционально окрашенные представления, которые, дополняя содержание понятий, формируют личностное отношение к действительности, к изучаемому материалу. Формулы, соотношения, зависимости могут быть красивы, но это нужно уметь почувствовать, тогда учеба вместо суровой необходимости может стать трудным, но приятным делом. В художественных произведениях нередки картины физических явлений в природе, описания различных технических процессов, конструкций, материалов, сведений об ученых. В научной фантастике отражены многие научные предположения и гипотезы. Особое видение мира, владение словом и умение обобщать позволяет писателям добиваться в своих произведениях удивительно точных, легко представимых описаний.

Описание научных знаний встречается как в классической литературе, так и в современной. Особенно же востребованы такие описания в жанре фантастики, поскольку он по своей сущности как раз базируется на изложении различных научных гипотез, излагаемых языком художественной литературы.

Фантастика как прием, как средство выразительности всёцело принадлежит форме художественного произведения, точнее, его сюжету. Но понять расстановку и отношения социальных характеров в их индивидуальном проявлении можно лишь исходя из ситуации произведения, которая является категорией содержания.

У научной фантастики, если ее рассматривать в этом плане, тот же предмет, что и у искусства - «идеологически осознанная характерность социальной жизни людей и в тех или иных связях с ней характерность жизни природы» с акцентированием внимания преимущественно на второй части этого определения. Поэтому нельзя согласиться с выводами Т. А. Чернышевой, полагающей, что «специфика... (научной фантастики. - В. Ч.) состоит не в том, что в литературу приходит новый герой - ученый, и не в том, что содержанием научно-фантастических произведений становятся социальные, «человеческие» последствия научных открытий», а в том, что в «научной... фантастике постепенно выделилась новая тема: человек и естественная среда обитания, причем искусство теперь интересует физические свойства этой среды, и она воспринимается не только в эстетическом аспекте».

Вполне возможно, что художника как личность могут заинтересовать те или иные аспекты физических явлений окружающей среды или природы вообще. Примеров подобного интереса, когда писатель, поэт не ограничивается чисто художественной областью деятельности, в историко-литературном процессе немало. Достаточно вспомнить в этой связи имена Гёте, Вольтера, Дидро и т. д.

Однако вопрос заключается не столько в оправдании или осуждении подобного интереса, сколько в том, какой характер носит этот интерес: или «физические свойства среды» интересуют писателя, прежде всего в своих сущностных моментах, как проявление определенных объективных закономерностей природы, или они осознаются сквозь призму особенностей человеческой жизни, получая тем самым определенное осмысление и эмоционально-идеологическую оценку. В первом случае, если художник и попытается создать художественное произведение на основе системы знаний, получивших закрепление в его теоретическом мышлении, оно неизбежно будет носить характер иллюстративности, не достигнув той степени художественной обобщенности и выразительности, которая присуща произведениям искусства.

Если же «физические свойства среды» приобретают в силу идеологического миросозерцания писателя ту или иную эмоционально-идеологическую направленность, она может стать предметом искусства вообще и фантастики в частности. Сложность дифференциации современной фантастики в ее содержательной значимости в том и состоит, что она способна выступать в функции отражения перспектив развития науки и техники или «физических свойств среды», осуществляя в образной форме популяризацию тех или иных проблем или достижений науки и техники, причем «образная форма» в подобном случае не идет дальше иллюстративности. И вместе с тем «научная» фантастика, которая родилась и полностью оформилась на рубеже XIX - XX вв., «интересуется» той проблематикой и тематикой научных достижений, которые несут на себе отпечаток социальной характерности жизни людей и общества в своей национально-исторической обусловленности. В этом случае мы можем условно выделить в фантастике, в ее содержательном плане, две "отрасли": фантастику, которая познает и отражает проблематику естественных наук в их социальной и идеологической направленности, и фантастику, "интересующуюся" проблематикой общественных наук.

Однако современная "научная" фантастика не исчерпывается жанром утопии. Данные общественных и естественных наук помимо своей объективно-познавательной ценности все больше и больше влияют и на социальные взаимоотношения людей, выражающиеся как в изменении и пересмотре моральных, этических норм, так и в необходимости предвидеть результаты научных открытий на благо или во вред всему человечеству. Промышленно-техническая революция, начавшаяся в XX в., ставит перед человечеством ряд социальных, этических, философских, а не только технических проблем. Изменениями, происходящими в этом "изменяющемся" мире и вызванными развитием науки, и "занимается" фантастика, которая еще со времен Уэллса получила название социальной. Суть этого вида "научной" фантастики лучше всего выразили братья Стругацкие. "Литература, - пишут они, - должна пытаться исследовать типические общества, т. е. практически рассматривать всё многообразие связей между людьми, коллективами и созданной ими второй природой. Современный мир настолько сложен, связей так много и они так запутаны, что эту свою задачу литература может решить путем неких социологических обобщений, построением социологических моделей, по необходимости упрощенных, но сохраняющих характернейшие тенденции и закономерности. Разумеется, важнейшими тенденциями этих моделей продолжают оставаться типичные люди, но действующие в обстоятельствах, типизированных не по линии конкретностей, а по линии тенденций". Примером подобной фантастики могут служить произведения самих Стругацких ("Трудно быть богом" и др.), "Возвращение со звезд" Станислава Лема и т. д.

Ряд устаревших мнений относительно научной фантастики, сводившихся в основном к тому, что содержанием ее должна быть научная гипотеза, целью - научный прогноз, а предназначением - популяризация и пропаганда научных знаний, опровергнут в настоящее время не столько стараниями критиков и литературоведов, сколько самой литературной практикой. Большинство пишущих о научной фантастике в настоящее время соглашаются с тем, что это - особая отрасль художественной литературы со специфической областью творческих интересов и своеобразными приемами изображения действительности. И все же большая часть работ, посвященных научной фантастике, отличается недостаточной разработкой положительной части программы, в частности, такого коренного вопроса, как роль и значение «принципа научности», решение которого могло бы прояснить целый ряд спорных моментов, связанных с природой научной фантастики и ее художественными возможностями. Для исследователя современной фантастики крайне необходимо выяснить характер ее связи с наукой, а также смысл и предназначение подобного содружества.

Первым и, пожалуй, самым серьезным следствием «онаучнивания» фантастики была ее современность. Появление научной фантастики во второй половине XIX ст. было в известной мере предрешено громадным ускорением (по сравнению с предыдущими веками) научно-технического прогресса, распространением в обществе научных знаний, формированием научного, материалистического видения мира. Научное было принято как правдоподобное обоснование фантастического тогда, замечает писатель Г. Гуревич, «когда техника набрала силу и чудеса стали делаться за оградами заводов: паровые колесницы без коней, корабли без парусов, плывущие против ветра».

Однако научность в фантастике - это не просто рядовая примета времени. Принятый фантастикой принцип научности подготовил и вооружил ее для разработки сложнейшей современной проблематики.

Большинство пишущих о научной фантастике согласно с мыслью, что критерий научности необходим для фантастики. «...Проблема компаса, проблема критерия не может быть снята», - отмечает А. Ф. Бритиков, для которого критерий научности в фантастике эквивалентен критерию человека. Вс. Ревич сводит, очевидно, критерий научности к пожеланию писателю-фантасту знать хорошо избранную им область и не допускать элементарных погрешностей против науки: «Смешно, когда человек, претендующий на роль прорицателя, делает элементарные научные ошибки». Правда, критик тут же оговаривается, что научная осведомленность для фантаста - не главное и не единственное необходимое качество, а допущенный им даже элементарный научный просчет может и не отразиться на художественных достоинствах произведения. К этому нужно также добавить, что далеко не каждый фантаст, как мы знаем, претендует на роль прорицателя. Усложнен вопрос о критериях научности в статье В. Михайлова «Научная фантастика». Автор статьи то утверждает, что уже одно-единственное упоминаемое фантастом «научное» слово делает его произведение научно-фантастическим (как, например, слово «ракета») и соглашается с научностью машины времени Уэллса, то критикует современных фантастов, использующих в своих произведениях идею фотонной ракеты и полета с субсветовыми скоростями, так как «были опубликованы расчеты», свидетельствующие о технической неосуществимости того и другого. З. И. Файнбург максимально широко раздвигает границы научности для фантастики, утверждая, что «в ситуациях и решениях научной фантастики допущения делаются, как правило, на основе хотя бы в идеале возможного, то есть хотя бы принципиально не противоречащего материальности мира».

В современной научной фантастике существует множество градаций, степеней научности. Часть современных фантастов идет гораздо дальше Уэллса по пути превращения научного обоснования в своеобразный художественный прием, повышающий правдоподобие, или же просто в примету времени. Становясь все более формальным, научное обоснование делается и все более условным.

О человеке и о мире можно говорить в категориях точных и естественных наук, языком психологии или сложными понятиями философского порядка. Можно упиваться страхом перед непознаваемостью жизни или с гордостью утверждать идею рациональной очевидности происходящего и поведения, основанных на подлинном знании. Писатели ставят героев перед лицом неизбежной необходимости действовать, побуждают их руководствоваться социальными мотивами или иррациональными побуждениями, заставляют их становиться жертвами собственных иллюзий. Литература выявляет необходимые и безусловные условия человеческого существования, соотносит их с мыслительным социальным опытом читателя, проектирует читательские устремления в виде определенной модели осуществленного прошлого или ожидаемого будущего, формулирует их в контексте избранного художественного метода и жанра.

Научный эксперимент основывается на фактах, в рамках которых он проводится. Деятельность ученого часто исключает все, что может считаться субъективным и произвольным. Несомненной целью эксперимента является достижение объективной научной истины. Однако зачастую к ней ведет субъективный путь познания, интуиция, которая при успешном стечении обстоятельств и результатов сделается аксиомой и станет для последователей моделью наблюдений и парадигмой, ибо наука стремится игнорировать все частные ситуации. Именно на этой основе она и зиждется.

Мир, открывшийся в результате научной деятельности, и мир, ставший итогом литературного творчества, отмечены различиями. Для автора художественного произведения, в отличие от ученого, не бывает «случайных» фактов. Действительность настолько противоречива, что трудно предположить, какой ее элемент следует предпочесть, а какой игнорировать. Реальность во всей пестроте разнообразия или, напротив, усеченная до фрагментов переносится в книгу и пребывает в ней в неравновесном единстве.

Многообразные факты, представленные в тексте, создают иллюзию целостно воспроизведенного мира. Границы художественно осмысленной реальности не менее произвольны, чем исходный материал. Использованные средства художественной выразительности отмечены субъективными авторскими задачами. Однако нельзя свести произведение к случайному и интуитивному изъявлению писательских намерений. Любая художественная новация или феномен творческой произвольности отбора материала и его художественного освоения обусловлены психологией художника, его вкусами, пристрастиями, идеологической позицией, моральными предпочтениями писателя, который интерпретирует мир в соответствии с объемом знаний и с определенных философско-эстетических позиций. Кроме того, литературное произведение развивается по законам жанра и стиля. Творческой основой для автора становятся распространенные в ту или иную эпоху стиль, метод, поэтика, определяющие границы соответствующей традиции.

При всей случайности отбора писателем материала, условности и субъективности творчества — стихийность предпочтения тех или иных фактов, произвольность комментария, парадоксальность временной последовательности и т. д. — его конечная цель — предложить читателю образ реальности, в которой «случайное» станет импульсом для осмысления вероятностной природы частных явлений и человеческого бытия.

В результате художественного обобщения достигается эффект правдоподобия, узнаваемости читателем мира, созданного автором. Художественное творчество не исключает, а часто даже подразумевает провокационные формы изображения действительности. Прерывистая и на первый взгляд хаотическая для каждого человека реальность событий и ощущений приобретает в книге логическую картину. Читатель воспринимает образ действительности, созданный художественным сознанием автора, как один из гипотетических вариантов мироосуществления, которого следует остерегаться либо надлежит переносить в реальность собственного существования.

Бытие героев, отмеченное печатью уникальности, делается основой «достоверных» читательских представлений о жизни. В этом смысле литературу можно назвать проективной моделью читательского бытия и отчасти соотнести с результатами научного эксперимента: опыт литературных героев становится эталонным образцом или ложной философской посылкой для жизненного проекта читателя. Знания, полученные из книги, человек соотносит с собственным существованием, переживает их, осмысливает, корректирует окружающую действительность соответственно художественному миру. Литература становится источником читательской интуиции и субъективных оценок, обобщающих реальность.

Безусловно, интерпретация любого опыта в основном зависит от накопленных человеком знаний. Процесс влияния литературы на человека может быть осмысленным и бессознательным, автор в произведении выявляет многообразные связи читателя с окружающим миром.

Человек принимает ежедневные решения, определяющиеся опытом, извлеченным из осуществленных событий. Тем не менее любой познавательный акт является отчасти и результатом проекции литературных ситуаций на действительность. Поведение направляется интуицией, которая основана на синтезе субъективного знания (жизненном опыте) с объективным знанием ситуаций, предложенных литературой. Мир, представленный в книге, противоречив, однако логические границы изложения — композиция, жанр, стиль, завершенные образы, авторские рассуждения, движение и развязка конфликта — выступают в качестве гарантии определенного мирового порядка. Каждое произведение, таким образом, несет печать упорядоченности, относительной стабильности, что побуждает читателя соотнести свою жизнь с миром, художественно созданным писателем. Отсюда исключительная важность литературы как институции, предлагающей процессуальную реальность в виде осуществленных и завершенных моделей, определяющих место человека не только в физическом, социальном, но и духовном мире.

Не следует преувеличивать влияние науки на литературу. И все же известны случаи, когда научные открытия подготавливали те или иные оригинальные художественные решения. Поэты барокко, классицизма, эпохи Просвещения, восторгаясь всемогуществом науки, вводят в свои произведения образы измерительных инструментов. М. В. Ломоносов сочиняет «Письмо о пользе стекла». О. де Бальзак основывает замысел «Человеческой комедии» на естественно-научных теориях. Позитивизм О. Конта — отказ от метафизических претензий на раскрытие причин и сущностей — во многом сформировал эстетику натурализма. Идеи Н. Лобачевского повлияли на философскую концепцию лирики «поэта-любомудра» Д. Веневитинова. Научные идеи стали отправной точкой художественных экспериментов Л. Кэрролла, фантастических проектов Г. Уэллса, поэтических поисков В. Хлебникова. Модель мироздания на основе биосферной концепции В. Вернадского повлияла на художественные искания русских писателей.

Структурная лингвистика во многом определила перспективы гуманитарных исследований и литературной практики XX столетия. 60-е годы XX века в нашей стране отмечены спором «физиков» и «лириков».

Не менее многочисленны примеры признания учеными грандиозности творческого гения писателей. Л. Больцман отозвался о богатстве духовного содержания уравнений теории Дж. К. Максвелла словами И. В. Гете из поэмы «Фауст»: «Не Бог ли эти знаки начертал? Они природы силы раскрывают и сердце нам блаженством наполняют».

Ссылки на авторитетные мысли, безусловно, не доказательства, однако широкую известность получили слова А. Эйнштейна, что Достоевский дает ему больше, чем Гаусс. Смысл признания очевиден: творчество гениального художника способно раскрепостить творческое сознание ученого и дать импульс его научному воображению. Любое научное открытие или художественное произведение — это пересмотр устоявшихся представлений и часто отказ от сложившихся стереотипов.

Писатели-авангардисты XX века относят в разряд анахронизмов господствовавшее ранее понимание поэзии как выражения мыслей и чувств или обобщения духовного опыта. Утверждается, что поэтическая мысль и чувство не могут проникнуть в глубины духовного мира современности. Непосредственная смысловая нагрузка произведения становится излишней и бессмысленной.

Эксперимент с абстракциями, привлечение в поэзию методов научного поиска разрушают понятийно-эмоциональную основу литературного произведения, вызывают к жизни ассоциативное письмо, которое создается посредством сложных интегральных систем поэтических образов и многоступенчатых аллюзий.

Изучая проблему человека в его связях с действительностью, поэты-урбанисты обозревают городские магистрали и коммуникации, связывающие и противопоставляющие друг другу отдельные социальные группы хаотического многолюдия. Во многом такие мотивы и настроения вызваны динамизмом научно-технической революции, которая, с одной стороны, вдохновляла мысль о грандиозных переменах в жизни человека, а с другой — пугала неизвестными перспективами.

Введение в литературоведение (Н.Л. Вершинина, Е.В. Волкова, А.А. Илюшин и др.) / Под ред. Л.М. Крупчанова. — М, 2005 г.

Удивляться надо не тому, что только в последней трети XX в. в русской литературе появились художественные произведения об ученых и их работе (так называемая "научная" проза), а тому, что этого не случилось раньше и куда в больших масштабах. Объяснение, впрочем, лежит на поверхности. Все, что связано с серьезными научными исследованиями, в стране было строго засекречено. Говорили иногда о результатах, сам же процесс научных поисков и то, что ему сопутствовало, оставались за семью печатями. Хотя художественную литературу, естественно, менее всего интересовала техническая сторона научных открытий и изобретений.

Современной научной художественной прозе за короткий срок удалось превзойти тот уровень, который был достигнут в недавнем прошлом отдельными сочинениями на эту тему: В. Каверин - "Открытая книга" (1946 - 1954, 1980), Д. Гранин - "Иду на грозу" (1962). Научная проза 1970 - 1990-х годов являет собой богатый в тематическом, стилевом, жанровом отношениях пласт произведений, исследующих разные аспекты бытия науки и ученых.

Во-первых, это - научно-художественная проза, достигшая особенных успехов в биографическом жанре. Большой интерес представляют жизнеописания крупных ученых, позволяющие войти в круг их идей, ощутить противоборство мнений, остроту конфликтных ситуаций, через которые неизбежно пролегает путь большой науки. Известно, что XX век не время гениальных одиночек. Успех в современной науке чаще всего приходит к группе, коллективу единомышленников, хотя без лидера открытия, конечно, не делаются. Научно-художественная литература вводит в историю того или иного открытия и воссоздает характеры руководителя и его ведомых, особенности их взаимоотношений. Таковы книги Д. Данина "Нильс Бор" (1976) - о датском физике, Д. Гранина "Зубр" (1987) - о сложной судьбе знаменитого биолога Н.В. Тимофеева-Ресовского и "Эта странная жизнь" (1974) - о математике А. А. Любищеве. Сюда можно причислить и книгу М. Поповского об удивительной, трагической, многострадальной судьбе выдающегося человека - "Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга" (1990).

Во-вторых, это, условно говоря, бытовая проза, живописующая каждодневные будни ученых и людей, их окружавших, во всем разнообразии проблем, конфликтов, характеров, интересных и острых психологических коллизий. Таковы романы И. Грековой "Кафедра" (1978) и А. Крона "Бессонница" (1974). Необычную ситуацию описывает Д. Гранин в романе "Бегство в Россию" (1994) - американские ученые эмигрируют в нашу страну.

В-третьих, это книги, исследующие особенности технократического сознания, обстановку, возникающую, когда наука становится средством утверждения "сильной" личности, попирающей нравственные принципы ради карьеры, славы, привилегий, власти. Как правило, центральный конфликт в таких случаях носит острый, принципиальный характер. Таковы книги В. Амлинского "Оправдан будет каждый час" и В. Дудинцева - "Белые одежды" (1987).

Целую историю имеет в нашей стране противостояние в биологической науке сторонников академика Т.Лысенко и ученых-генетиков. В произведении Дудинцева свою правоту генетики доказывают с помощью самого убедительного аргумента - результатами многочисленных и многолетних экспериментов: "Сама природа говорит в их пользу". Но для писателя собственно научная сторона дела на втором плане. Недаром его роман называется "Белые одежды". Эпиграф к нему взят из "Откровения" Иоанна Богослова": "Сии, облеченные в белые одежды, кто они и откуда пришли?" Люди, страдавшие и не сломившиеся, не предавшие своих нравственных идеалов, не запятнавшие себя ничем, - вот кто достоин белых одежд.

Произведение писателя относится к нравственно-философскому типу повествования. "Доброго человека не заставишь быть плохим" - это заявлено на первых же страницах романа. Его главный герой, кандидат наук Федор Иванович Дежкин, хоть и не без сомнений, разделяет сначала научные позиции лысенковцев, возглавляемых академиком Рядно. Центральная сюжетная линия книги связана с постепенным прозрением Дежкина и переходом его в лагерь вейсманистов-морганистов, как именуют их по фамилиям основоположников генетики А. Вейсмана и Т. X. Моргана противники. Постепенно открываются Федору Ивановичу не только научная несостоятельность Рядно и его единомышленников, но и те методы, коими они удерживают свою монополию в биологии. Нет такой подлости, лжи, низости, на какие не пошли бы рядновцы, прибегающие к подслушиваниям, фальшивкам, спекуляциям на идеологических установках и т. п. Потрясением для Дежкина было узнать, что за плечами Рядно стоит могущественный КГБ. Ну а когда в ход идут аргументы подобного учреждения, то участникам дискуссии, во всяком случае одной из сторон, впору думать о личной безопасности. Самому Дежкину спастись удается, но его невеста и главный оппонент Рядно Стригалев арестованы, покончил жизнь самоубийством профессор Посошков.

Но вернемся к роману. Большое место на его страницах занимают диалоги действующих лиц, которым часто приходится прибегать к иносказаниям. В книге очень важен подтекст. Читателю предстоит проникнуть в смысл сложных метафор-символов: белые одежды, песочные часы, железная труба, парашютист и т.п. Помимо смены доступных обозрению событий, образующих движение сюжета, в романе присутствует напряженное противоборство мировоззрений. Гуманистический, оптимистический смысл произведения В. Дудинцева в том, что побеждает справедливость и повержено зло.

У научной прозы есть будущее. Интерес читателя к подобной литературе неизменен. Немало еще проблем, решение которых возможно лишь совместными усилиями науки и искусства.

Специфика научно-популярной (научно-познавательной) литературы

Научно-познавательная (популярная) литература - это произведения о науке и ее творцах, предна­значенные не для специалистов в данной области знания. Она вклю­чает в себя произведения об основах и отдельных проблемах фун­даментальных и прикладных наук, биографии деятелей науки, описание путешествий и т.д., написанных в различных жанрах. Проблемы науки и техники рассматриваются в них с историче­ских позиций, во взаимосвязи и развитии.

В поэтической форме были написаны первое в Европе попу­лярное произведение о науке «О природе вещей » Лукреция Кара и «Письмо о пользе стекла » М.Ломоносова . Из бесед возникли «История свечи » М.Фарадея и «Жизнь растения » К.Тимирязева . Известны популярные произведения, написанные в форме ка­лендаря природы, этюдов, очерков, «интеллектуальных приклю­чений».

Популяризации научных знаний способствуют и произведения научной фантастики.

Научно-художественная литература - это особый род литературы, рассказывающий о науке, о научных исканиях, «драме идей» в науке и судьбах ее реальных творцов. НХЛ рождается на стыке художественной, документально-публи­цистической и научно-популярной литератур. Развиваясь в само­стоятельный вид, НХЛ сохраняет близкое родство со всеми тремя типами литературы. В отличие от НПЛ, вни­мание которой сосредоточено на познавательных и учебно-вос­питательных задачах, НХЛ обращается преимущественно к чело­веческой стороне науки, к духовному облику ее творцов, к пси­хологии научного творчества, к философским истокам и послед­ствиям научных открытий. К НХЛ можно отнести художествен­ные биографии ученых и исторических деятелей, произведения о природе, в которых научная информация преподносится в образ­ной форме. НХЛ обладает не только интеллектуально-познаватель­ной, но и эстетической ценностью; призвана сочетать «общеинтересность» с научной достоверностью в раскрытии проблем, об­разность повествования с документальной точностью жизненного материала. НХЛ зародилась в XX в., но ее ранними образцами можно считать некоторые жанры дидактической литературы: «Тру­ды и дни » Гесиода , ряд биографий и автобиографий ученых XIX в. Широкое распространение получили в России научно-художе­ственные произведения Б.Житкова, В.Бианки, К.Паустовского, М. Пришвина.

НПЛ и НХЛ сходны прежде всего тем, что в основе этих про­изведений лежит точный научный факт, т.е. информация. НПЛ излагает его в доступной для читателя форме, стремясь вызвать у него интерес к сообщаемым фактам. НХЛ отличается большей выраженностью личности автора и большей художественностью, т. е. образностью.