Зачем нужна русская литература

Вечная истина, говорящая о том, что человек перестает мыслить, когда перестает читать, по-моему, является актуальной и в наш такой динамичный и неспокойный ХХІ век.

Конечно же, это касается, прежде всего, настоящей классической литературы, проверенной если не веками, то хотя бы десятилетиями. А не широко разрекламированного «чтива», которое и книгой язык не поворачивается назвать.
Нет никаких сомнений относительно того, что нынешний век требует интеллектуально развитых, грамотных людей. Причем, приобретенные ими знания и сведения не должны быть просто набором определенной информации. Ее необходимо осмыслить, проанализировать. Хочется снова обратиться к мудрой мысли, почерпнутой, кстати, из классической литературы. Она гласит, что дабы стать грамотным человеком, нужно прочитать всего несколько книг. Но чтобы их найти, следует прочитать сотни других.

Вывод первый: читать нужно, чтобы уметь мыслить.
Литература – это источник исторических сведений, преподносимых читателю живо и интересно. Благодаря таланту писателя читатель буквально погружается в описываемую эпоху. Тут и бытовые подробности, и одежда, и интерьер, обычаи и традиции. Немного фантазии – и человек оказывается, к примеру, на средневековом рыцарском турнире вместе с благородным Айвенго В. Скотта или на балу девятнадцатого века с героями произведений русских классиков. Конечно, можно сказать, что в современных фильмах и компьютерных играх это можно увидеть своими глазами, не особо напрягаясь. Почувствуйте разницу. Там подается все красиво, но в готовом виде. Книга же заставляет работать воображение человека, перенося его силой слова в конкретную эпоху.

Вывод второй: читать нужно, чтобы больше знать и развивать фантазию, образность мышления.
Литература – это его величество Слово, эстетичное, многоликое и прекрасное. К сожалению, в ХХІ веке словесная деградация очень заметна. Это, с моей точки зрения, напрямую связано с чтением, а вернее с нежеланием читать классические произведения. Язык классики сочен, ярок, насыщен образами, а самое главное – это истинный литературный язык, которым должен владеть каждый культурный человек. При постоянном чтении обогащается словарный запас. Пословицы, поговорки, крылатые выражения, словесные образы насыщают речь, делая ее по-настоящему красивой и богатой.

Вывод третий: читать нужно, чтобы обогащать свою устную и письменную речь.
Рассуждения не просто о пользе, а о необходимости чтения истинной литературы в веке нынешнем можно продолжить. Но даже то, что сказано, доказывает: «Литература в ХХІ столетии необходима!»

Вопрос взаимоотношений отцов и детей стар как мир. Ещё в одном из древнеегипетских папирусов обнаружили запись, в которой автор жалуется, что дети перестали уважать своих отцов, их религию и обычаи, и мир рушится. Проблема взаимоотношений поколений никогда себя не изживёт, потому что культура, которая воспитывает одно поколение, будет непонятной другому. Данная проблема нашла свое отражение в творчестве многих русских писателей 19 и 20 веков. Волнует она и нас, поколение 21 века. И, конечно же, актуальна […]
По-моему, понятие истинного героизма, как и любви, доброты, порядочности, благородства, милосердия и других человеческих ценностей, вечно. То, что навязывается сейчас «желтой» прессой и многими телеканалами – это искажение, а в некоторых случаях, и осквернение этого святого слова. Каков же он, герой 21 столетия? Я считаю, что это человек, который готов, прежде всего, на самопожертвование. Впрочем, это не открытие, а та же самая вечная ценность, которая отличала героев от трусов во все века. К этому добавляется […]
Было туманное осеннее утро. Я шел по лесу, погруженный в раздумья. Я шел медленно, не спеша, а ветер развевал мой шарф и свисающие с высоких ветвей листья. Они колыхались на ветру и будто бы о чем-то мирно говорили. О чем шептались эти листья? Быть может, они шептались об ушедшем лете и жарких лучах солнца, без которых теперь они стали такими желтыми и сухими. Быть может, они пытались позвать прохладные ручьи, которые смогли бы напоить их и вернуть к жизни. Быть может, они шептались обо мне. Но только шепот […]
Я живу в зеленой и красивой стране. Она называется Беларусь. Ее необычное имя говорит о чистоте этих мест и о необычных пейзажах. От них веет спокойствием, простором и добротой. И от этого хочется что-то делать, наслаждаться жизнью и любоваться природой. В моей стране очень много рек и озер. Они нежно плещутся летом. Весной раздается их звонкое журчание. Зимой зеркальная гладь манит к себе любителей катания на коньках. Осенью по воде скользят желтые листья. Они говорят о скором похолодании и предстоящей спячке. […]
Озеро Байкал известно на весь мир. Известно оно тем, что является самым большим и глубоким озером. Вода в озере пригодна для питья, поэтому оно очень ценно. Вода в Байкале не только питьевая, но еще и лечебная. Она насыщена минералами и кислородом, поэтому ее употребление положительно влияет на здоровье человека. Байкал находится в глубокой впадине и со всех сторон окружен горными хребтами. Местность возле озера очень красивая и имеет богатую флору и фауну. Еще, в озере проживает много видов рыб – почти 50 […]
Есть множество замечательных профессий, и каждая из них, несомненно, является необходимой нашему миру. Кто-то строит здания, кто-то добывает полезные стране ресурсы, кто-то помогает людям стильно одеваться. Любая профессия, как и любой человек - совершенно разные, однако все они непременно должны кушать. Именно поэтому появилась такая профессия, как повар. С первого взгляда может показаться, что кухня - область несложная. Что трудного в том, чтобы приготовить поесть? Но на самом деле искусство готовки - одно их […]
Осенняя красавица в ярком наряде. Летом рябина незаметна. Она сливается с другими деревьями. Зато осенью, когда деревья одеваются в жёлтые наряды, её можно заметить издалека. Яркие красные ягоды привлекают внимание людей и птиц. Люди любуются деревом. Птицы лакомятся его дарами. Даже зимой, когда повсюду белеет снег, рябина радует своими сочными кистями. Её изображения можно встретить на многих новогодних открытках. Художники любят рябину, потому что она делает зиму веселее и красочней. Любят дерево и поэты. Её […]
С самого детства родители говорили мне, что наша страна - самая большая и сильная в мире. В школе на уроках мы с учителем читаем много стихотворений, посвященных России. И я считаю, что каждый россиянин должен, обязан гордиться своей Родиной. Гордость вызывают наши бабушки и дедушки. Они воевали с фашистами для того, чтобы мы сегодня смогли жить в тихом и спокойном мире, чтобы нас, их детей и внуков, не затронула стрела войны. Моя Родина не проиграла ни одной войны, а если дела были плохи - Россия все равно […]
Сегодня, интернет есть почти в каждом доме. В интернете можно найти много очень полезной информации для учебы или для чего-нибудь другого. Многие люди смотрят в интернете фильмы и играют в игры. Также, в интернете можно найти работу или даже новых друзей. Интернет помогает не терять связь с родственниками и друзьями, которые живут далеко. Благодаря интернету с ними можно связаться в любую минуту. Мама очень часто готовит вкусные блюда, которые нашла в интернете. Еще, интернет поможет и тем, кто любит читать, но […]
С детства мы ходим в школу и изучаем разные предметы. Некоторые считают, что это ненужное дело и только забирает свободное время, которое можно потратить на компьютерные игры и что-то еще. Я думаю по-другому. Есть такая русская пословица: «Ученье свет, а неученье – тьма». Это значит, что для тех, кто узнает много нового и стремится к этому, впереди открывается светлая дорога в будущее. А те, кто ленится и не учится в школе, останутся всю свою жизнь во тьме глупости и невежества. Люди, которые стремятся к […]
Что такое мир? Жить в мире - это самое важное, что может быть на Земле. Ни одна война не сделает людей счастливыми, и даже увеличивая собственные территории, ценой войны, они не становятся богаче морально. Ведь ни одна война не обходится без смертей. И те семьи, где теряет своих сыновей, мужей и отцов, пусть даже зная, что они герои, все равно никогда не насладятся победой, получив потерю близкого. Только миром можно достичь счастья. Только мирными переговорами должны общаться правители разных стран с народом и […]
Наша речь состоит из множества слов, благодаря которым можно передать любую мысль. Для удобства использования все слова поделены на группы (части речи). Каждая из них имеет свое название. Имя существительное. Это очень важная часть речи. Оно обозначает: предмет, явление, вещество, свойство, действие и процесс, имя и название. Например, дождь – это явление природы, ручка – предмет, бег – действие, Наталья – женское имя, сахар – вещество, а температура – это свойство. Можно привести много других примеров. Названия […]
Мою бабушку зовут Ирина Александровна. Она живет в Крыму, в поселке Кореиз. Каждое лето мы с родителями ездим к ней в гости. Мне очень нравится жить у бабушки, ходить по узким улицам и зеленым аллеям Мисхора и Кореиза, загорать на пляже и купаться в Черном море. Сейчас моя бабушка на пенсии, а раньше она работала медсестрой в санатории для детей. Иногда она брала меня к себе на работу. Когда бабушка надевала белый халат, то становилась строгой и чуточку чужой. Я помогала ей измерять детям температуру - разносить […]
Вся наша жизнь регулируется определенными сводами правил, отсутствие которых может спровоцировать анархию. Только представьте, если отменят правила дорожного движения, конституцию и уголовный кодекс, правила поведения в общественных местах, начнется хаос. То же касается и речевого этикета. На сегодня многие не придают большого значения культуре речи, к примеру, в социальных сетях все больше можно встретить неграмотно пишущих молодых людей, на улице – неграмотно и грубо общающихся. Я считаю, что это проблема, […]
С давних пор язык помогал людям понимать друг друга. Человек неоднократно задумывался над тем, зачем он нужен, кто его придумал и когда? И почему он отличается от языка животных и других народов. В отличие от сигнального крика животных, с помощью языка человек может передать целую гамму эмоций, свое настроение, информацию. В зависимости от национальности, у каждого человека свой язык. Мы живем в России, поэтому наш родной язык – русский. На русском говорят наши родители, друзья, а также великие писатели – […]
Был прекрасный день - 22 июня 1941 года. Люди занимались своими обычными делами, когда прозвучала страшная весть - началась война. В этот день фашистская Германия, которая завоевывала до этого момента Европу, напала и на Россию. Никто не сомневался в том, что наша Родина сможет победить врага. Благодаря патриотизму и героизму наш народ и смог пережить это страшное время. В период с 41 по 45 годы прошлого века страна потеряла миллионы человек. Они пали жертвами безжалостных сражений за территорию и власть. Ни […]
Дружба – это взаимное, яркое чувство, ни в чем не уступающее любви. Дружить не только нужно, дружить просто необходимо. Ведь ни один человек в мире не может прожить всю жизнь в одиночестве, человеку, как для личностного роста, так и для духовного просто необходимо общение. Без дружбы мы начинаем замыкаться в себе, страдаем от непонимания и недосказанности. Для меня близкий друг приравнивается к брату, сестре. Таким отношениям не страшны никакие проблемы, жизненные тяготы. Каждый по-своему понимает понятие […]
Родная и самая лучшая в мире, моя Россия. Этим летом я с родителями и сестрой ездил отдыхать на море в город Сочи. Там, где мы жили, было ещё несколько семей. Молодая пара (они недавно поженились) приехали из Татарстана, рассказывали, что познакомились, когда работали на строительстве спортивных объектов к Универсиаде. В соседней с нами комнате жила семья с четырьмя маленькими детками из Кузбасса, папа у них шахтёр, добывает уголь (он называл его «чёрное золото»). Ещё одна семья приехала из Воронежской области, […]
Поэтический бум шестидесятых годов 20 века Шестидесятые годы 20 века - это время подъема российской поэзии. Наконец наступила оттепель, были сняты многие запреты и авторы смогли открыто, не боясь репрессий и изгнаний, выражать свое мнение. Сборники стихов стали выходить настолько часто, что, пожалуй, такого "издательского бума" в области поэзии не было никогда ни до, ни после. "Визитные карточки" этого времени - Б.Ахмадулина, Е.Евтушенко, Р.Рождественский, Н.Рубцов, и, конечно же, бард-бунтарь […]
Мой дом – моя крепость. Это правда! Он не имеет толстых стен и башен. Но в нем живет моя маленькая и дружная семья. Мой дом – это простая квартира с окнами. От того, что моя мама всегда шутит, а папа ей подыгрывает, стены нашей квартиры всегда наполняются светом и теплом. У меня есть старшая сестра. Мы не всегда с ней ладим, но я все равно скучаю по смеху сестры. После школы мне хочется бежать домой по ступенькам подъезда. Я знаю, что открою дверь и почувствую запах мамы и папиного крема для туфель. Перешагну […]

Сочинение на тему: « Зачем изучать литературу?»

Я думаю, что этот вопрос очень важен в нынешнее время и требует рассмотрения. Ведь сейчас дети не любят читать и порой предпочитают книге игру на компьютере.

Так зачем же изучать литературу? Зачем читать? Такие вопросы задают дети. Я считаю, что читать нужно и это полезно, ведь читая, мы повышаем уровень своих знаний, узнаем что-то новое, пополняем свой лексикон. Изучать литературу в школе и в ВУЗах важно. Я думаю, что литература нужна особенно представителям моей профессии, на которую я учусь- воспитателю детского сада. Ведь именно мы формируем детские души, даем им знания о том, что хорошо, а что плохо. Мы читаем детям различные сказки и художественные произведения, и мы обязаны дать детям правильное впечатление о литературе, мы должны дать им понять то, что читать полезно и интересно.

Более того, нашу, русскую литературу изучать еще более важно, чем литературу зарубежную. Именно в нашей литературе выражена вся душа русского человека. Наши поэты и писатели ссылались в Сибирь, умирали, но писали и писали. Ими создано много прекрасных произведений, многие из них переведены на другие языки мира.

Я считаю, что литературу изучать нужно для того, чтобы совершенствовать себя духовно, чтобы отдать дань великим писателям и поэтам, драматургам и прозаикам-всем тем, кто писал для нас, потомков их времени, людей совершенно другого нрава и времени.

Профессора кафедры истории русской литературы XX века Михаила Михайловича Голубкова.

Зачем нужна русская литература? Одной из доминант современного общественного сознания становится ощущение некой идейной пустоты. Она обусловлена вакуумом представлений о том, что есть наша национальная идентичность и что ее формирует. Кроме того, налицо вакуум идеологии, которая могла бы определить характер пройденного исторического пути, наше сегодняшнее место в национально-историческом пространстве, а так же перспективы, дальние и ближние, которые открываются перед современным человеком и обществом в целом.

Отсутствие отрефлексированного комплекса идей есть отсутствие осознанной исторической перспективы. Без нее, как представляется, невозможно формирование единства людей, принадлежащих одной нации и государству, на основе надличностных целей и интересов – ведь это единственное, что можно противопоставить атомизации общества. На основе чего возможно формирование общезначимой национальной идеи? Во-первых, на возрождении исторической памяти как актуальной составляющей каждодневного бытия человека. Современный русский (российский) человек может и должен в своей каждодневной жизни ощущать себя наследником тысячелетней культурно-исторической традиции. Во-вторых, для современного человека точно так же, как и во все времена, необходимо понимание исторической цели существования русской цивилизации и личной причастности к этой цели. Лишь тогда человек ощутит себя и частью общества, и членом государства.

В самом деле, что сближает нас всех, прошедших уже первое десятилетие ХХI века? В сущности, две вещи: язык и общая тысячелетняя история, давшая нам ту культуру, которую мы часто не видим и не умеем ценить. Но если родным языком мы овладеваем без усилий, то для овладения историей и культурой требуются весьма значительные труды – и от личности, как в процессе становления, так и на протяжении всей жизни, и от ближайшей социальной среды, в которой созревает человек, от школы, с которой связаны первые десять (теперь – одиннадцать) сознательных лет его жизни. И вот здесь-то возникает самая большая проблема: школа не выполняет своей главной задачи – культурно-исторической социализации человека, не включает его в контекст тысячелетней истории и не ставит его судьбу в связь с историческими перспективами России – по той причине, что в самом обществе неощутимы эти связи. Они как будто стали не нужны, не востребованы. В результате даже в том случае, если школа и дает некие представления об истории и русской культуре и литературе, то они существуют (какое-то время) в сознании выпускника сами по себе, а его офисно-менеджерская жизнь (а еще лучше – чиновничье-управленческая) – вне всякой связи со школьными или (вузовскими) знаниями гуманитарного профиля. Таким образом, человек, вступая во взрослую жизнь, к тридцати годам ощущает себя не гражданином своего отечества, а менеджером, клерком, обслуживающим (если удастся хорошо устроиться) интересы транснациональных монополий. Увы, так устроена современная экономика, ей подчинены социальные структуры, ею определяются социальные процессы. Смеем предположить, что это устройство не является единственно верным. Скорее, наоборот: оно не только не учитывает исторические перспективы российской цивилизации и государственности, но противоречит им.

Начать с того, что попираются глубинные, выработанные веками национальной жизни и быта принципы отношений, когда культ личного успеха просто не мог доминировать в общинном сознании, когда слово и честность априори были значительно важнее финансовой состоятельности и определяли ценность личности, когда чистоплотность превалировала над нечистоплотностью и существовало понятие нерукопожатности, нерукопожатного человека, когда честь ценилась значительно выше собственной жизни. Возникает лишь вопрос: если эти черты, некогда укорененные в национальной ментальности, безвозвратно канули, откуда мы можем знать об их отдаленном во времени существовании и как мы можем судить о них? Что за мифология прежней прекрасной жизни, противопоставленная нынешним обстоятельствам?

Мы можем судить об этом по литературе. Именно литература доносит до нас через десятилетия и века представления о нормах национальной жизни. Формирует представления о должном и недолжном, о той самой нерукопожатности (слово, давно ставшее историзмом). Литература формирует наши представления об исторических событиях и о людях, участвовавших в них, – как они мыслили себя, как ощущали в пространстве русской истории, что двигало ими, заставляя вершить историю, совершать поступки, действовать вопреки интересам личного преуспеяния.. Именно от Льва Толстого и по Толстому мы знаем о войне 1812 года, от Грибоедова – о мироощущении декабриста накануне выхода на Сенатскую площадь, от Алексея Толстого – о Петровских преобразованиях, от Достоевского – о том, как чувствует себя человек в период ускоренного развития капитализма. В этом смысле герои «Преступления и наказания» выглядят едва ли не нашими современниками, особенно если вспомнить «теорию целых кафтанов» Лужина и мысль героя о том, «что все в мире на личном интересе основано», – под нее подводится целая научная концепция. Достоевский показывает, к чему приводит подобная идеология и человека, и общество, ступившее на сей путь. Вот только наши современники далеко не всегда могут прочитать и понять роман, написанный без малого полтора века назад. А кажется - что сегодня и о нашем времени. Литература является носителем своеобразного генетического кода, без которого человек и общество теряют преемственные связи по вертикали времени. Через литературу человек получает накопленный столетиями опыт национальной жизни, частного поведения, манеры чувствовать и думать. И считать, что этот опыт архаичен и неприменим в современных условиях (можно сослаться на глобализацию), значит, отказаться от принадлежности к собственной национальной культуре. В самом деле, почему неприменим? Потому что не нужен для работы в нефтяной кампании? В какой-либо транснациональной монополии, где вполне достаточно беглого английского языка? Да, там, вероятно, более востребован культ личного успеха любой ценой, и американское кино оказывается, конечно, более привлекательным носителем социальной информации, чем русская литература ХIХ века. А в самом деле, чему учила русская литература двух последних столетий? В двух словах можно сказать: ответственному отношению к собственной жизни и к национальной судьбе, настаивая на том, что сложится она так или иначе при личном и непосредственном участии каждого человека. Безответственное отношение к собственной жизни и непонимание национальной судьбы трактовалось как болезнь, о чем прямо сказал в предисловии к своему роману М.Ю.Лермонтов, указав обществу на симптомы и настаивая на необходимости «горьких лекарств». Культ личного успеха с презрением отверг Чацкий, утверждая свое право служить и гневно отказываясь прислуживаться. Хорошо бы, чтобы школа учила такому пониманию художественных текстов. «Литературная матрица» - так называется «учебник», адресованный школьникам и студентам, написанный современными писателями о литературе двух прошлых веков (Спб., 2010). Конечно же, этот двухтомник не представляет из себя никакого учебника: просто авторы обсуждают с читателем те эмоции, которые они испытали, соприкоснувшись с классикой. Но в том-то и фокус, что чувствуют они себя с этой классикой почти что наравне: я писатель, ты писатель, какой уж тут пиитет. Книга занимательная. Из нее я узнал, например, о существовании современного писателя Терехова, который написал главу о Солженицыне. Глава эта представляет этакое панибратское похлопывание по плечу писателя, которого Терехов называет не иначе как Солжем - без малейшей попытки понять его творчество или же хотя бы очертить контуры литературной галактики, созданной им. Или вот Герман Садулаев, размышляя о Есенине, вспоминает, как он прочитал не вполне приличное стихотворение из цикла «Москва кабацкая» в школе на каком-то официальном мероприятии, что, возможно, имеет отношение лично к Садулаеву, но ни малейшего - к Есенину. Как весь так называемый учебник русской литературе в целом. Разумеется, подобные попытки писать «Моего Пушкина», «Моего Есенина» (Булгакова, Солженицына, кого угодно) имеют право на существование, но когда они характеризуют пишущего, а не самого писателя. Были ведь «Прогулки с Пушкиным», «Пушкинский дом». И «Литературная матрица» могла бы войти в этот круг, если бы не одно обстоятельство. Книга создана, как уверят второй титульный лист, «При участии Филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета»! Участие университетских филологов с докторскими степенями придает книге некий университетский академизм, едва ли не статус рекомендованного учебника! Честное слово, для меня осталось мучительной загадкой, почему коллеги из Санкт-Петербургского университета взялись за это весьма сомнительное предприятие. И в чем, собственно, это участие проявилось. Но объективно эта книга служит дискредитации русской литературы - нивелирует те ее свойства, о которых мы говорили. Лишает сакральности. Превращает в несерьезную игру. Дай-ка самовыразиться, поставить свое имя рядом с тем, что уже давно на скрижалях русской истории.

Вероятно, экзерсизы, подобные «Литературной матрице», оказываются возможны потому, что литература действительно утратила свои важнейшие социально-психологические функции, среди которых формирование национального взгляда на мир, манеры чувствовать и думать оказывается первостепенной. Конечно, чтобы «вычитать» это все, нужно научиться читать – тому и должны служить школьные уроки по литературе. Увы, они далеко не всегда достигают своих целей. Современный выпускник зачастую выносит из них мысль о неком абстрактном гуманизме, утверждаемом словесностью, а так же размышления о том, что «человеческая жизнь есть высшая ценность». Но если именно ради этой мысли созданы тома русской классики, то как понять тогда размышления Петруши Гринева под виселицей, когда Савельич просит его, сплюнув, «поцеловать злодею ручку»: «Я предпочел бы самую лютую казнь такому подлому унижению». Значит, для Петруши есть какие-то более значимые ценности, чем его жизнь: он готов не раздумывая повторить ответ великодушных товарищей своих самозванцу и расстаться с жизнью, как только что сделали капитан Миронов и другие их товарищи по обороне крепости, – но не расстаться с честью, которая важнее для героя…

Оглядываясь на опыт ХХ века, многие писатели и в Советской России, и в эмиграции возложили на русскую литературу вину за исторические потрясения, выпавшие на нашу долю. На западе эта точка зрения аргументировалась следующим образом: именно литературный образ русского человека, то разломанного и лишенного цельности, как Онегин или Печорин, то бездеятельно-созерцательного, как Обломов на своем диване, то необразованного и ленивого, как Митрофанушка, прячущийся за матушкиной юбкой, унизил нас в глазах Европы и представил легкой добычей перед Вермахтом, когда разрабатывался план «Барбаросса». Немцы рассчитывали встретить здесь сплошных Обломовых… Русская литература обманула их, внушив ложные представления о русском человеке, и этот обман слишком дорого стоил нам. Для писателей иного исторического опыта, для познавших репрессии и поднявших лагерную тему, именно гуманистический пафос русской литературы обнаружил полную несостоятельность. По мысли Варлама Шаламова, сама гуманистическая литература скомпрометирована, ибо действительность вовсе не оказалась соотносима с ее идеалами: “Крах ее гуманистических идей, историческое преступление, приведшее к сталинским лагерям, к печам Освенцима, доказали, что искусство и литература – нуль. При столкновении с реальной жизнью это – главный мотив, главный вопрос времени”. Этот же мотив недоверия классической литературе слышится и у А.И.Солженицына – от полемики с Достоевским, с его “Записками из мертвого дома”, до полемики с Чеховым.

Речь у Шаламова и Солженицына идет о наивном гуманизме, трактующем человека венцом Вселенной и самим смыслом ее существования. При столкновении с реальными противоречиями жизни, тем более с историческими катаклизмами, подобная позиция обнаруживает свою полную несостоятельность, а «та жалкая идеология “человек создан для счастья”», внушенная литературой, выбивается «первым ударом нарядчикова дрына» («Архипелаг ГУЛАГ»).

Думается, что и в том, и в другом случае речь идет о ложной и некорректной интерпретации глубинного идейного пафоса литературы ХIХ – ХХ веков. В ней содержались не только идеи о счастье, для которого создан человек, но утверждалась, повторимся, мысль об ответственном отношении человека к миру. Об ответственности личности за собственную честь, которая воистину дороже счастья и жизни, и национальную судьбу, за которую и жизнь положить не жалко. И мы можем припомнить не только бездеятельных Обломова с Онегиным, но и героев совсем другого склада: Чацкого, Петрушу Гринева, Татьяну Ларину, князя Андрея, Николая Ростова, лесковских Левшу и атамана Платова… Целую галерею образов праведников, созданных этим писателем в одноименном цикле. Функцией литературы в условиях литературоцентризма русской культуры было формирование национально значимых образов культурных героев, с которыми и по сей день самоидентифицируется любой грамотный человек. Они «обживают» историю, делают ее понятной, близкой и «домашней», создают алгоритмы поведения в разнообразных жизненных ситуациях, формируют систему бытовых и онтологических ценностей. Образы литературных героев, перешедших с книжных страниц в национальное сознательное и бессознательное, ставших национально значимыми архетипами, категориями национального сознания, которыми мыслил русский человек еще совсем недавно, сформированы литературой предшествующих столетий. Схожую роль играла литература советского периода, в том числе социалистического реализма, ориентируя человека, лишенного революцией важнейших бытийных, онтологических опор (религиозных, культурных, социальных, правовых), в историческом пространстве советской эпохи, создавая мифологию нового мира, новых культурных героев (Павел Корчагин, Алексей Турбин, Петр Первый, герой Алексея Толстого, Вихров и Грацианский, герои «Русского леса» Л.Леонова), объясняя бытийный смысл свершившихся исторических катаклизмов. Литература создавала образ советского космоса и укореняла там человека, открывая перед ним смысл его исторического бытия. Можно говорить о том, что этот космос оказался непрочным, исторические цели, поставленные перед поколениями ХХ века, недостижимы, но именно литература создала столь притягательный образ советского мира, что он стал национальной идеей огромной страны, мировой державы на протяжении нескольких десятилетий. Образ мира, созданного советской литературой, формировал идеал жизни, приближение к которому обусловило исторические цели нескольких советских поколений. И хотя этот идеал так и не был достигнут, он обладает несомненной ценностью, и можно ли от него с пренебрежением отвернуться нынешнему поколению, которое не смогло выработать для себя и своих детей не то чтобы идеал, но хоть сколько-нибудь внятную историческую перспективу, которая не была бы связана с курсом иностранной валюты и ценой на нефть?

Конечно, русской литературе ХХ века история неизбежно предъявит и свой счет. Слишком уж многие важнейшие аспекты национальной жизни оказались не запечатлены отечественными художниками слова – ни в метрополии, ни в эмиграции, ни в потаенной литературе. А стало быть, следуя русской традиции, остались (хочется надеяться, до времени) не осмыслены национально-историческим сознанием людей, живущих уже в начале ХХI века. Не преломленные художественно, они будто не отражены в национальной памяти. Таковы Кронштадтское восстание гарнизона города и экипажей некоторых кораблей Балтийского флота против власти большевиков, восстание крестьянской армии атамана Антонова на Тамбовщине и его подавление Красной армией под командованием Тухачевского (лишь два рассказа Солженицына 1990-х годов), голод на Юге России в начале 1930-х годов (лишь рассказы Тендрякова), гонение на Церковь и уничтожение священства. Да и участие России в Первой мировой войне не нашла бы отражение в литературе, если бы не «Август Четырнадцатого» А.И.Солженицына. Так уж сложилось в последние две-три сотни лет, что всякий русский постигал исторические судьбы своей страны, обретал национальную принадлежность, впитывал культурные гены своей нации – из литературы. Через литературу приобщался к образу мыслей и ощущению бытия давно ушедших поколений, обретал с ними кровную и глубоко личную связь. В этом и состояло то, что мы привычно называем литературоцентризмом русской культуры. И это качество мы утратили.

Всего два десятилетия назад мы были свидетелями последней на сей момент вспышки воистину всеобщего интереса к литературе. То был конец 1980-х – начало 1990-х, когда тиражи «толстых» журналов взлетели на невероятную высоту, а публикация любого задержанного произведения, будь то «Собачье сердце» М.Булгакова или же «Новое назначение» А.Бека вызывало всеобщий и самый искренний интерес. Литература восстанавливала народную историческую память, будто вклеивала вырванные и растерзанные страницы в книгу национального исторического бытия. Тогда и представить было невозможно, что миллионные тиражи года через два упадут так, что не будут набирать и тысячи…

Литература на глазах современного поколения перестает быть сферой национального самосознания, национальной саморефлексии. Сейчас литература утратила важнейшую свою функцию – ориентировать человека в историческом пространстве, определять его бытийные ориентиры. Она превратилась в форму занимательного и необязательного досуга, чтение перестало быть престижным занятием. В результате книжный рынок заполнился продуктами совершенно иного рода, предлагающие в качестве культурных героев современности Дашу Васильеву, доморощенного детектива из сериала Донцовой, или же Фандорина из псевдоисторического романного проекта Акунина. В результате утраты литературой присущего ей на протяжении трех последних столетий высокого статуса в русской культуре, традиционно литературоцентричной, возник ощутимый вакуум, заполнить который пока нечем.

Можно ли связывать подобную ситуацию бытийного вакуума с утратой культурного литератуцроцентризма? Думается, что да. Утрата литературой своего традиционного статуса и потеря прежних функций не могла оказаться безболезненной. И здесь мы с неизбежностью говорим о роли государства в поддержании (или же в полном небрежении) художественного слова и его воздействия на современника.

Оглянемся на времена советские. Прошло время бранить соцреализм, советскую власть, искоренение инакомыслия в литературе. Негативные воздействия на словесность того процесса, который в современном литературоведении получил название «огосударствление» литературы, хорошо известны. Его жертвой пали и отдельные писатели, и целые литературные направления (новокрестьянская литература, представленная именами С.Есенина, П.Васильева, С.Клюева, А.Ганина, или же абсурдизм ОБЭРИУтов Д.Хармса, К.Вагинова, А.Введенского). Но не только лишь к уничтожению писателей и литературных направлений сводилось внимание государства к литературе. Первый съезд советских писателей (1934) ознаменовал принципиально новый характер отношений литературы и власти, когда словесность становится государственным делом, а писательский труд – востребованным и общественно значимым. Создается Союз писателей, формируется (впервые в мировой истории) Литературный институт, готовящий профессиональных литераторов, организован академический Институт мировой литературы им. М.Горького. И все эти события становятся объектом колоссального общественного внимания, воспринимаются людьми тридцатых годов так же остро и с той же гордостью, как перелет в США через Северный полюс и эпопея спасения челюскинцев.

Иногда, правда, приходится слышать следующее: массовое открытие литературных изданий, поддержка Литинститута, Союза писателей и др. не могло осуществляться вне гонений на писателей и литературные течения, которые не соответствовали официальной идеологии. Мы полагаем, что это не так. В данном случае речь идет о разнонаправленных и даже противоречивых векторах советской системы и советской политики, которая несла в себе как глубочайший гуманизм и любовь к человеку (примеры известны, среди них – ликвидация беспризорности, сплошная грамотность, отсутствие бездомных, поголовное среднее образование, всеобщий доступ к медицинскому обслуживанию и многое другое), так и людоедство ГУЛАГА и всего, что с ним было связано. Один вектор почти не пересекался с другим, они будто существовали в разных измерениях, поэтому об одной эпохе написан и «Василий Теркин», и пронзительная повесть К.Воробьева «Это мы, Господи!». А позитивная роль литературы, какую она играла в советские годы, была обусловлена именно государственным вниманием и поддержкой. Именно в результате государственного влияния и поддержки возникло явление, которое получило название социалистического реализма. Не понятое в советской время (из-за неизбежной идеологизации любого его филологического исследования), осмеянное в постсоветское, сейчас оно все более привлекает внимание исследователей. Постепенно становится ясным, что социалистический реализм удовлетворял очень важной общественной потребности. Когда революцией были уничтожены прежние социальные институты, общественные связи нарушены, мораль, основанная на общечеловеческих принципах, объявлялась буржуазной, религия трактовалась как опиум для народа, а Церковь подвергалась невиданным гонениям, – общество нуждалось в слове, способном организовать распадающийся мир, лишившийся прежних связей и структур и не обретший новых. Литература могла сказать такое слово и говорила его. Именно социалистический реализм стал тем литературным направлением, которое сумело показать человеку, выбитому из прежних социальных ячеек, его место в становящемся мире. Литература объясняла читателю новый мир, творящийся на его глазах, структурировала его, указывала личности место в новых социальных структурах, формировала представления о частных, социальных, исторических задачах, указывала место в мироздании. Это было органичное, идущее изнутри литературы стремление. Литература брала на себя функцию организации общества, лишенного бытийных, онтологических, религиозных ориентиров и исконных нравственных ценностей. Иными словами, литература структурировала пореволюционный хаос, превращала его в новый послереволюционный космос, придавала ему черты гармонии и высшей разумности, вписывая в него читателя, объясняя ему, в чем состоят результаты грандиозной исторической ломки, пережитой в прошлом десятилетии. Утратив прежнюю мифологию, общество нуждалось в новых мифах, способных представить революцию как эпоху первотворения, результатом которой является современное мироздание. И литература ответила на эту общественную потребность, создала художественную мифологию, которая формировала у читателя картину мира, светлого и преображенного, устремленного к несомненным и очевидным историческим перспективам. Советская мифология, созданная литературой социалистического реализма, конструировала категории мышления строителя прекрасного коммунистического завтра.

Литература рождала миф о Революции как о грандиозном историческом преображении космических масштабов, приведшем к сотворению Нового Мира. Основные константы этого мифа оформились в исторической эпопее А.Толстого «Петр Первый», в романе Н.Островского «Как закалялась сталь», в колхозном эпосе М.Шолохова «Поднятая целина». Рядом с этим мифом и одновременно с ним творился миф о Новом Человеке, герое-демиурге. Его воплощением стал Левинсон («Разгром» А.Фадеева), Павел Корчагин («Как закалялась сталь» Н.Островского), Курилов («Дорога на Океан» Л.Леонова). Чертами такого героя становятся аскетизм, отсутствие личной жизни (любовь сознательно принесена в жертву Революции), железная воля, способность к строгому рациональному мышлению, сильный дух, властвующий над физически слабым и изможденным телом. С названными чертами нового человека ассоциируется христианский мотив укрощения плоти (потерянное в борьбе здоровье), жертвенность и восхождение. В той мифологической модели нового мира, которая создавалась литературой социалистического реализма, даже пространство и время обретали особые константы. Время, история могли выступать как косное начало, требующее ускорения ценой невероятных волевых усилий героя-демиурга и его сподвижников, способных схватить Фортуну за волосы и повернуть к себе лицом, рвануть колесо истории и заставить его крутиться быстрее («Петр Первый» А.Толстого). Миф о победе над временем создает В.Катаев («Время, вперед!»).

Советская мифология преобразовывала и переосмысляла христианские и языческие образы, мотивы, сюжеты, перетолковывая их в соответствии со своими нуждами. Наиболее очевидно подобное переосмысление в романе «Молодая гвардия» А.Фадеева. Он буквально впитывает в себя канонические христианские представления (и этот аспект художественного мира романа не был затронут в ходе переработки). Молодогвардейцы ощущают себя почти так же, как первые христиане, их конспиративные встречи выглядят как катакомбные собрания, свою миссию они видят в проповеди Правды, в донесении Благой Вести до сограждан через листовки, переписанные от руки, размноженные сводки совинформбюро; радиоречи Сталина передают друг другу и ближним как слова апостольской проповеди; флаги, вывешенные на 7 ноября, напоминают церковные хоругви. Конфликт и его разрешение вписываются в рамки той же традиции: участвуя в битве с силами тьмы и инфернального зла, молодогвардейцы одерживают безусловную нравственную победу и обретают вечную жизнь через жертвенную смерть. Задача формирования советской идеомифологической системы ставилась перед новой литературой: она должна была «воспитать нового человека».В определении, данном социалистическому реализму в 1934 году, говорилось о важнейшей «задаче идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма». Именно эта литература, создавая новую мифологию, ориентировала человека в историческом пространстве ХХ века, воспитывала его, формировала высокие духовные идеалы и противостояла все усиливающемуся карьеризму и стяжательству сталинской бюрократии, ее беззакониям, нарастающим репрессиям, ГУЛАГУ

Вполне естественно, что положение литературы в школе как предмета было совсем иным, чем сейчас. Это был основополагающий предмет школьного цикла, что подчеркивалось тем, что сочинение был первым и обязательным выпускным экзаменом и первым и обязательным экзаменом вступительным. Фасады типового здания советской школы 30-50-х годов украшали профили писателей – Ломоносова, Пушкина, Горького, Маяковского. Обращаясь к сегодняшнему дню, мы можем поставить два принципиальных вопроса. Во-первых, понимает ли нынешний политический класс неестественность и неорганичность для русского сознания утраты культурного литературоцентризма? Во-вторых, если понимает, способен ли что- нибудь противопоставить данной ситуации?

Не нам отвечать на эти вопросы. Мы можем лишь судить о том, что происходит в школе с гуманитарным циклом предметов, в том числе, с литературой.

Положение литературы в современной школе видится как плачевное. Такое впечатление, что она теперь просто не нужна, существует по инерции и с каждым годом все теряет и теряет часы. Такое положение усугубилось введением ЕГЭ, системы абсолютно формальной, резко сужающей до холодного прагматизма интересы выпускника и выхолащивающей суть гуманитарного знания. ЕГЭ нанес по литературе в школе сокрушающий удар. Суть в том, что гуманитарное знание, а литература в особенности, в принципе не поддается формализации. Отмена школьного сочинения как экзамена по русскому языку и литературе и переход к тестам и коротенькому эссе привели к тому, что литература утратила статус обязательного предмета. Изучение литературы «под ЕГЭ» не дает никакого смысла ни ученику, ни вузу, куда он принесет свои результаты. В таком виде экзамен по литературе, и в самом деле, не нужен. Кому помешало сочинение, форма проверки знания, существовавшая в русской школе на протяжении двух с лишним столетий, которая давала полную возможность человеку выразить себя – сочинить текст, в котором обнаружится понимание художественных смыслов, собственная (гражданская) позиция, если она успела сформироваться, личное отношение к героям, их поступкам, мотивациям, ценностям? Да к тому же Петруше Гриневу, стоящему перед лицом самозванца?

Если мы хотим что-то противопоставить культурному и идеологическому вакууму современности, мы должны вспомнить о единственном и уникальном в своем роде носителе социально-исторической и культурной информации – о художественной литературе. Ее уникальность состоит в личном и даже интимном обращении к каждому, кто берет в руки книгу, в возможности, открытой для каждого, ощутить себя современником Петра Первого, Кутузова, Пугачева, и почувствовать, как ощущали себе в те времена Гринев, князь Андрей, Алексашка Меньшиков. Только для того, чтобы это произошло, нужно воспитать читателей, способных и желающих размышлять. Только тогда русская литература сможет оправдать перед современным и будущим поколением факт своего исторического существования.

Почему, изображая Кутузова в романе «Война и мир», Толстой намеренно избегает героизации образа полководца? - -
Почему в финале шестой главы романа «Евгений Онегин» звучит тема прощания автора с юностью, поэзией и романтизмом? - -
В чем состояло наказание Понтия Пилата? (по роману М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита») - -
Созидателен или разрушителен в своей основе характер Натальи? (по роману-эпопее М.А. Шолохова «Тихий Дон») - -
Почему Сатин защищает Луку в споре с ночлежниками? (по пьесе М. Горького «На дне») - -
Можно ли считать героя рассказа И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» типичным героем начала 20 века? - -

В начале прошлого века известный писатель и журналист, редактор знаменитого журнала «Сатирикон», А. Аверченко, побывав на «Выставке нового искусства» рассказывал, что среди многочисленных экспонатов встретился ему и такой: «На стене висел металлический черный поднос, посредине которого была прикреплена каким-то клейким веществом небольшая дохлая крыса. По бокам ее меланхолически красовались две конфетные бумажки и четыре обгорелые спички». Называлась эта «картина» «Сумерки насущного».
«Чудесное произведение! – иронизировал знаменитый писатель, разговаривая с создателем «шедевра нового искусства», - сколько в этом настроения! «Сумерки насущного»…Да…Не скажи вы мне, как называется эта ваша картина, я бы сам догадался! «Сумерки насущного»! Жаль только, что Веласкес или Рембрандт живет сотни лет, а этот шедевр в два-три дня, гляди, и испортится. Она уже, кажется, разлагается. Может, крысу освежать каждые два-три дня? Эту выбрасывать, а новую ловить и вешать на поднос?»…
«Крыса на подносе» – своего рода символ современной, так называемой «элитарной литературы». Правда, недостатки «шедевра» вроде необходимости каждые новые три дня ловить новую крысу, бросаются в глаза не сразу. Литература, ведь, в отличие от живописи, имеет протяженность во времени, определяемую «скоростью переворачиваемых страниц». Достаточно проходя по Невскому проспекту, лишь скользнуть взглядом по одной из тех картин, которые выставляют художники на улице, чтобы составить о ней определенное впечатление. Спеша куда-то, остановишься только если картина, действительно, произведет впечатление. Пространство картины позволяет человеческому сознанию в одно мгновение увидеть ее всю.
С литературой все далеко не так просто. Если читатель не дочитал книгу до конца, то он как бы увидел лишь небольшую часть картины, обрывок фотографии, - можно ли тогда судить обо всем изображении? Читатель, осиливший лишь несколько страниц совершенно непонятной и неинтересной ему книги, окажется в беззащитном положении, если захочет выступить в роли критика. В разговоре читателя-критика и автора последний наверняка окажется сильнее, ведь книга-то написана на «его» языке, который так и не освоил читатель. «Элитарные» писатели делают для читателя родной язык чужим. Это в наше-то время, когда и так почти никто не понимает друг друга!
Изначально ведь искусство, литература служили как раз совершенно обратной цели – дать возможность почувствовать человечеству, что Вавилонского столпотворения никогда не происходило, что оно продолжает говорить на одном языке, данным ему Богом.
В свое время А. Н. Толстой задавал начинающим писателям вопрос: «Представьте, что вы попали на необитаемый остров. И при этом вы совершенно точно знаете, что так всю жизнь и проведете на нем один. Стали ли бы вы тогда что-нибудь писать?». Даже те, кто с гордостью говорил, что «пишет для себя» всерьез задумавшись над этим вопросом, не знали что ответить.
В двадцатых годах двадцатого века начинающий автор Вениамин Каверин, выпустивший книжку «Мастера и подмастерья», получил письмо знаменитого писателя М. Горького, в котором тот говорил автору, что не может ее похвалить. «Несмотря на определенную ощутимую талантливость, несмотря на острое воображение, и даже порою – изящество выдумки, - вся книжка оставляет впечатление детских упражнений в литературе, впечатление чего-то несерьезного. Может быть, это потому что Вы отчаянно молоды и, так сказать, «играете в куклы» с Вашей выдумкой, - Ваши темы требуют более серьезного и вдумчивого отношения к ним». Несмотря на то, что в этом письме было сказано немало очень нелестных слов вроде того, что «Ваш язык сероват и тускл», Каверин не только прислушался к словам более опытного писателя, но и во время войны носил его письмо с собой в полевой сумке. Не прислушайся тогда начинающий писатель к словам Горького, вряд ли бы его имя осталось в истории литературы. Горький оказался прав, - все знают о «Двух капитанах», но кто помнит авангардные поиски Каверина, с которых начинался его путь в литературу?! А сейчас бы, наверное, получи начинающий писатель такое письмо, не задумываясь, порвал бы его в клочья.
Собственное представление о ценности своего творчества оказывается важнее любых авторитетов. Впрочем, еще В. Маяковский жаловался на печатающийся в современных ему журналах «горячечный самовлюбленный бред»: «Одна печатаемая ерунда создает еще у двух убеждение, что и они могут написать не хуже. Эти двое, написав и будучи напечатанными, возбуждают зависть уже у четырех. Писатели множатся как бацилла, - простым делением: был писатель, стало два». Действительно, почему графоману не возомнить себя гением, если знаменитыми писателями становятся в наши дни совершенно бездарные авторы, если им дают литературные премии?!
«Горячечный самовлюбленный бред» становится предметом «серьезных» размышлений и темой диссертаций.
Я однажды видел волею случая, как работает над своим произведением один «элитарный писатель». Написав лишь первые несколько фраз, он оглянулся по сторонам, в поисках того, кто мог бы по достоинству их оценить. Очевидно, любое необычно построенное предложение, любая небанальная метафора должны отмечаться салютом. Можно было бы надеяться на то, что в наше время, когда издают только то, что покупают, рукописи с «самовлюбленным бредом» останутся лишь захламлять квартиру самонадеянного автора. Но ведь именно этот бред и печатают!
В начале перестроечного времени Запад стал активно поддерживать тех русских авторов, которые стремились отойти от «презренного реализма», - они получали славу, уезжая на Запад и возвращались потом на родину победителями на коне. Только многие до сих пор не понимают, что конь этот – Троянский.
Не о славе русской литературы заботились западные слависты. Популярностью своей авторы, вознесшиеся на гребне перестройки, обязаны холодной войне между Россией и западными странами. Ведь в эпоху перемен подлинная литература может дать силы и надежду человеку…Ю. Нагибин вспоминал о том, как ехавший в автобусе человек, возмущался, держа в руках непонятную ему книгу: «Есть же общее для всех. Люди о многом договорились. Это вот автобус, а не птичья клетка. И мы сидим, а не штопаем носки. Авангардисту же автобус свободно может представиться птичьей клеткой, и птицей, и его покойной бабушкой. Меня интересует мир, о котором договорились, который назвали. Он меняется, усложняется, куда-то движется. Мне в этом мире жить. И я хочу, чтобы литература помогла мне. Наверное, для этого она и существует». Конечно, гораздо лучше, если книги будут вызывать и так уже у обессиленного народа недоумение и состояние беспомощности, как будто в осажденном городе издаются книги уже на языке другого государства.
Прошло время, когда заумные рассуждения и искусственно осложняемая для простого восприятия проза печатались лишь в самиздатовских журналах. В семидесятых-восьмидесятых годах в эти журналы так называемые «интеллектуалы» играли, как дети играют в солдатиков. Время прошло, но так и не повзрослевшие писатели-интеллектуалы хотят убедить всех в том, что их опыт игрушечных боев дает им право руководить настоящей армией. Только раньше они «воевали» за «только им известные истины», - теперь они ими торгуют, все больше презирая народ, который порой не хочет отдавать свои деньги за сомнительные литературные поиски, в которых и сам автор-то порой ни черта не разберет. С. Довлатов вспоминал о том, как они с коллегой-журналистом Э. Бушем увидели объявление: «Срочно требуются кочегары». Объявление было встречено с радостью. «Это то, что надо! Давно пора окунуться в гущу народной жизни! Ближе к природе! Ближе к простым человеческим радостям! Долой метафизику и всяческую трансцендентность!». Воодушевленных журналистов, решивших отдохнуть душой, устроившись на работу в котельной, встретил инструктор, представивший им будущих коллег: «Олежка, например, буддист. Последователь школы «дзен». Ищет успокоения в монастыре собственного духа…Худ – живописец, левое крыло мирового авангарда. Работает в традициях метафизического синтетизма. Рисует преимущественно тару – ящики, банки, чехлы…Цикл называется «Мертвые истины». Ну, а я – человек простой. Занимаюсь в свободные дни теорией музыки. Кстати, что вы думаете о политональных наложениях у Бриттена?». Буш тут же потащил Довлатова прочь из котельной: «Это не котельная! Это, извини меня, какая-то Сорбонна! Я мечтал погрузиться в гущу народной жизни. Окрепнуть морально и физически. Припасть к живительным сокам…А тут?! Какие-то дзен-буддисты с метафизиками! Какие-то ****ские политональные наложения! Короче, поехали домой!». Нынешняя литература вышла из таких котельных. Бывшие кочегары правят бал. В конце двадцатого столетия оборвались передаваемые из века в век традиции русской реалистической литературы. Во главе литературных журналов и всевозможных литературных организаций встали те самые люди из «котельной Сорбонны».
С трепетом молодые, начинающие писатели ждут ответа от редакций литературных журналов. Публикация в них – признание литературной состоятельности. Ответа не приходит (ни одна редакция теперь не тратится на конверты), и писатель начинает листать журналы, пытаясь понять, кого же в них печатают и как надо писать, чтобы быть опубликованным. Таким образом, мерилом вкуса становится «элитарная проза», которая непереводима на язык народа. Никто не стает читать «Новый мир» или «Знамя» в метро. Эти и подобные им журналы похожи на анатомический театр, в котором препарируют Слово. Оно там – не живое. Оно не дышит и не отзывается эхом в сердце, оно нужно лишь для опытов «писателей –вивисекторов». Русский язык уже перестает быть материей, из которой писатель, словно демиург, создает веру, надежду, любовь и дает их как великий Дар отчаявшимся людям. Нет, он напоминает скорее «собачку Павлова», которую мучает близорукий профессор, начинающий сходить с ума от своих опытов.
Такие журналы издавались еще в начале двадцатого века. А. Аверченко вспоминает о своих впечатлениях, связанных с приобретением журнала «Аполлон»: «Я открыл статью Иннокентия Анненского «О современном лиризме». Первая фраза была такая: «Жасминовые тирсы наших первых мэнад примахались быстро». Мне отчасти до боли сделалось жаль наш бестолковый русский народ, а отчасти было досадно: ничего нельзя поручить русскому человеку. Дали ему в руки жасминовый тирс, а он обрадовался, и ну – махать им, пока примахал этот инструмент окончательно. Фраза, случайно выхваченная мною из середины «лиризма», тоже не развеселила меня: «В русской поэзии носятся частицы теософического кокса, этого буржуазнейшего из Антисмертинов». Это было до боли обидно. Я так расстроился, что дальше не мог читать статьи «О современном лиризме». Современные литературные журналы почти все как один похожи на тот самый «Аполлон», однако они, почти не имея читателей, продолжают выходить, - потому что существуют на деньги Сороса, - получается, что русская литература стала еще и содержанкой?
Но то, что там, в этих журналах, печатается, вряд ли можно назвать литературой. Хотя при этом именно авторам этих журналов, которым, по большому счету, нет совершенно никакого дела ни до кого кроме себя, дают премии, - они гордо противопоставляются тем, кто пишет на потребу публики, работает для «массового читателя». Глупо противопоставлять себя команде авторов, которые пишут под одним женским псевдонимом, считая народ «за быдло». Высокомерное презрение к читателю – вот основная черта современной литературы, которая роднит «творцов элитарной прозы и поэзии» с теми, кто работает для массового читателя. В литературных кругах само это словосочетание «массовый читатель» сделалось чем-то вроде ругательства. Дескать, у настоящего писателя должен быть только узкий круг читателей, а народ пусть читает детективчики всякие да бульварные газеты. Между тем истинное искусство всегда народно. В веках остается то, что сохраняет народ, а не высоколобые интеллектуалы. Шекспира бы не существовало, если бы простой народ не шел в театр «Глобус» в ожидании того, что актеры развлекут их, разыграв на подмостках очередную историю. Большинству зрителей приходилось стоять, - сидячих мест практически не было, - поэтому Шекспир думал о том, как удержать тех, кто пришел в театр, - как сделать так, чтобы даже если их ноги очень устанут, они бы остались смотреть пьесу до конца, а не убрались бы восвояси из театра. Не думай бы он об этом, а сиди и сочиняй в тиши кабинета «трагедии на века», не существовало бы сейчас такого явления как «Шекспир». И почему мы должны считать свой народ хуже того, который был современен Шекспиру?!
Презрение к нему – это только оборотная сторона страха перед сознанием того, что именно он, а никакие ни литературные премии определяет подлинную ценность художественного произведения. Нет для поэта большей чести как та, когда его стихотворение считается «народным». Именно такие стихи передаются из уст в уста, кладутся на музыку талантливыми композиторами и распеваются в кабаках, находя отзвук в любом сердце, - и великого музыканта, и пьяницы-забулдыги. Истинное искусство – это то, что трогает любое сердце. Талант – это способность быть интересным для многих, гениальность – это возможность быть интересным для всех.
Книги пишутся для людей, а не для критиков. Книга – тот же спектакль, который разыгрывает воображение читателя, и подмостками сцены служат ему страницы. Закрытая книга – все равно что пустой зал в театре. Но нужен ли современному «элитарному» писателю читатель? Тиражи – да, премии – да, но читатель? Живой читатель, из плоти и крови?! Нет, он боится его. Боится встретиться с ним лицом к лицу, зная, что все произойдет в точности, как в миниатюре Д. Хармса: «Тебе кажется, что ты писатель? А, по-моему, ты не писатель, а г…». «Писатель падает в обморок». Чтобы избежать этой роковой встречи, нынешний писатель отгораживается от читателя всевозможными способами. Словно стены замка, подавляющие своей мощью сознание простых крестьян, встает между читателем и писателем авторитет «Нового мира» и прочих именитых журналов. Готовый встретиться с читателем, нынешний писака заранее запасается оружием, - выковывает меч из интервью с собой, седлает Пегаса, как Санчо Пансо своего осла, делает щит из нескольких заумных фраз…О, он докажет этой мрази –читателю, что он пишет хорошо! Как когда-то побежденный рыцарь по закону поединка должен был прославлять имя возлюбленной победителя, так теперь поверженный читатель будет прославлять имя непонятного ему автора! Но такие поединки происходят редко, - нынешние писатели живут большей частью по другую сторону жизни от народа. Попробуй, добираясь до автора в надежде посмотреть ему прямо в глаза, перепрыгни через ров метафор, попробуй не упади в воду бессюжетности!
Форму, сюжет уже принято презирать, - такое презрение своего рода символ новаторских поисков и «свободы самовыражения». Но почему на свободу самовыражения имеет право только писатель?! Приди писатель-авангардист за хлебом и купи он вместо обычного хлеба какой-нибудь треугольник из муки с солью и надписью на нем «хлеб», возмущению не было бы предела. А почему те, кто делает продукты, должны следовать традициям и не иметь права на свободу самовыражения?!
И ведь писатели-авангардисты не дарят свое искусство, не пребывают в скромном ожидании оценки своих поисков, они (зачастую очень агрессивно) стараются навязать всем мысль, что хорошо только то, что делают именно они. Порой (если эти поиски не совсем бесталанны) на помощь приходят еще и критики. Но почему ценность произведения должен определять не читатель, а критик?!
А. Камю писал о том, что у «тех, кто пишет просто, есть читатели, у тех кто пишет сложно, существуют только комментаторы». Очень легко писать сложно, - гораздо легче чем просто. «Точность, простота и краткость – вот основные достоинства прозы, - с полным основанием утверждал А. С. Пушкин, - почему не написать: «рано поутру» вместо «едва первые лучи восходящего солнца озарили края лазурного неба»?! «Презренный зоил, коего неусыпная зависть изливает упоительный свой яд на лавры русского Парнаса, коего утомительная тупость может только сравниться с неутомимой злостью. Боже мой! Зачем просто не сказать: гн-издатель такого-то журнала?! – восклицал Пушкин.
Гораздо удобнее писать непонятно. У народа нет ни времени, ни сил пытаться разобраться в том, что пишут современные писатели. И писателями они считаются только потому что никто их не читает. Писателей теперь не читают, а видят по телевизору. Виктор Ерофеев ведет на канале «Культура» (!) собственную передачу. При этом заборные надписи сравнимы по художественной ценности с «произведениями» этого человека. Однако, именно он решает, кого пригласить в свою передачу и о чем в ней говорить.
«Современная живопись, - сказал как-то Р. Орбен, - это когда покупаешь картину, чтобы закрыть дыру в стене, и приходишь к выводу, что дыра выглядит лучше». А современная литература – это когда в печатные страницы боишься завернуть селедку, потому что селедка потом будет плохо пахнуть. Однако, книги – не картины, - и корешки книг в книжных стеллажах могут выглядеть очень красиво, какую бы чушь не скрывал под собой переплет. И книги того же Ерофеева выглядят, если не открывать их, не хуже изданий классики. А те, кто смотрит канал «Культура» или случайно включает его на минуту, думает, что современная литература – это Ерофеев. Кстати, его в свое время очень активно поддерживал Запад, которому выгодно было, чтобы в русской литературе писатели, как шулер карты, перемешали понятия дружбы, любви, предательства…Я согласен с Честертоном, который утверждал, что «у простого читателя, быть может, весьма непритязательные вкусы, зато он на всю жизнь уяснил себе, что отвага – это высшая добродетель, что верность – удел благородных и сильных духом, что спасти женщину – долг каждого мужчины и что поверженного врага не убивают. Эти простые истины не по плечу литературным снобам – для них этих истин не существует, как не существует никого, кроме них самих». В 1962 году академик Колмогоров сказал, что «произведение искусства – это знаковая система, предназначенная людям в качестве инструмента саморегулирования».
Нынешняя литература – это уже не «инструмент саморегулирования», а катализатор хаоса. Хаоса, смешивающего все привычные понятия добра и зла. В поисках спасения от этого Хаоса народ читает фантастику и детективы, потому что там хоть наличие сюжета – какое-то спасение от Хаоса. И там понятно, где Добро, где Зло, пусть и написано очень плохо. Но ведь талантливые писатели считают презренным занятием – писать для народа, для которого были написаны за последние тысячелетия великие книги.
Кажется, совсем недавно еще литература помогала жить, надеяться, верить…
Нынешние писатели теперь лишь очень внимательно, с замирающим сердцем, вглядываются в написанные ими слова, как вглядывался когда-то Нарцисс в речную гладь, любуясь своим отражением.
И я не говорю, что я - исключение.