Затворник и шестипалый анализ. Виктор пелевин затворник и шестипалый. Сильные и слабые стороны. Актуальность модели в современном понимании

В последние десятилетия учебно-исследовательская деятельность стала одним из приоритетных направлений образовательного процесса. Интересно проследить, как реализуются главные принципы, определяющие работу юного исследователя и его руководителя. Предлагаем опыт рефлексивного анализа исследования по литературе, выполненного девятиклассницей Настей И. на тему Диалог культур в повести В. Пелевина «Затворник и Шестипалый». Комментарии руководителя, сопровождающие фрагменты этой работы, позволяют соотнести конечный результат и живой процесс погружения подростка в филологическую науку. Начинать следует с того, что строители называют «нулевой цикл». В данном случае это ясное осознание взрослым руководителем различий между учебным исследованием и учебным проектом. Участник проекта создает некий продукт — то, чего еще нет. Исследователь познает то, что существует, предлагая свою концепцию, свое понимание существующей реальности. Оглядываясь на пройденный Настей путь, можно наметить ориентиры, без которых невозможна научная деятельность вообще, и еще раз уточнить моменты, значимые для учебного исследования. Наметить — уточнить — и двигаться дальше, штурмуя новые творческие вершины!

Диалог культур в повести В. Пелевина «Затворник и Шестипалый» Исследовательская работа (фрагменты) по литературе ученицы 9 класса ГБОУ СОШ № 1108 г. Москвы Анастасии И.

Комментарии учителя:

Этап мотивации. Самое начало. Нет еще ни работы, ни темы. Есть желание Насти поговорить о книге, которую она прочитала летом и которая удивила. Мотивация — важнейший компонент научной деятельности. А личный интерес — очень сильный мотив! Выясняется, что учителю тоже нравятся произведения раннего Пелевина. Важно, что руководитель выступает не только как наставник, но и как со-беседник, со-участник. Совет: не бойтесь обращаться к творчеству современных авторов! Именно они, как правило, входят в круг читательских интересов подростка и еще не обросли броней авторитетных трактовок, а значит, юный исследователь будет свободен в своих оценках и суждениях.

Этап накопления первичной информации (просмотровое и ознакомительное чтение). Видя Настин интерес к повести, учитель советует больше узнать об авторе. Начинается сбор материала. Писатель оказывается знаковой фигурой — мотивация усиливается! Происходит встреча с новым понятием «постмодернизм», которому пришлось посвятить отдельную консультацию. (Работа в индивидуальном режиме — залог успеха!) Настя столкнулась с упоминанием о разных источниках, на которые опирается Пелевин. Заинтересовалась. Намечается направление исследования.

Введение

В. Пелевин — яркий современный писатель, представитель русского постмодернизма. Его книги переведены на все мировые языки, включая японский и китайский. По данным French Magazin Пелевин включен в число 1000 самых значимых деятелей современной культуры. В 2009 году этот автор был признан самым влиятельным интеллектуалом России согласно опросу OpenSpace.ru. Писатель ведет разговор со своими читателями на нескольких уровнях, обращаясь как к массовой аудитории, так и к знатокам литературы. При этом критики не дают однозначной оценки творчеству Пелевина.

Этап выявления проблемы. Настей собрано множество разрозненных наблюдений и замечаний по поводу повести Пелевина, хотя этот обширный материал пока напоминает бесформенную глыбу. На базе прочитанного у девочки родились какие-то собственные соображения. Ясно, что хаотичные факты следует каким-то образом организовать. Так возникает проблема выявления системных связей внутри пелевинского текста. Это важнейший момент, т. к. без проблемы нет исследования! Задача руководителя — научить юного исследователя задавать самому себе вопросы «почему?», «зачем?» — развить критическое мышление. Проблема учебного исследования должна быть достаточно узкой. В данном случае важна не масштабность, а детальность проработки. Учитель подводит Настю к мысли, что система (какой бы она ни была!) не может сложиться случайно. Так, с помощью взрослого девочка формулирует определенную гипотезу.

Работа посвящена повести Пелевина «Затворник и Шестипалый». Большинство читателей обращают внимание на необычный поворот сюжета произведения, на тему духовного освобождения, редко учитывая, что Пелевин — представитель постмодернизма. В этом случае особенно важны параллели с другими произведениями, явлениями культуры, присутствующими в конечном тексте. Цель данного исследования — выявление системных связей между различными элементами чужих текстов, реминисценциями и аллюзиями, присутствующими в повести Пелевина «Затворник и Шестипалый», с конкретизацией и детализацией уже выявленных параллелей. Для достижения этой цели решались следующие задачи: исследование жанровых особенностей произведения и анализ структуры его образов. Использовались сравнительный и аналитический методы. В качестве материала для сравнения привлекались произведения фольклора, русской и зарубежной литературы, религиозные тексты. Работа в этом направлении позволила проверить следующую гипотезу: совмещение различных культурных пластов — это способ выражения авторской позиции и авторского взгляда на мир.

Этап накопления основной информации, обработки и интерпретации данных (изучающее чтение)

Жанровые особенности повести

Прежде всего прослеживается связь со сказкой. Здесь, как в волшебной сказке, есть странствия героя, счастливая развязка. Читатель видит преображение «низкого» героя в «доброго молодца».

Ученику необходимо показать, что язык науки — это язык терминов, и помочь грамотно их использовать. Научные сведения требуют определенного речевого оформления, поэтому уже на стадии черновых набросков важно было помочь Насте отредактировать текст в нужном ключе. Следует научить правильно оформлять сноски и ссылки (в печатаемом варианте отсутствуют).

Сказочные мотивы организованы по принципу, который можно назвать принци пом бинарности (от лат. binarius — двойной). Выстраивается пара: сказка фольклор ная — сказка литературная. Причем сначала читатель улавливает связь с литературной сказкой. История, случившаяся с Шестипалым, напоминает то, что произошло с гадким утенком Андерсена. Шестипалого сородичи изгоняют за то, что он не похож на них. Он «гадкий цыпленок». Мы догадываемся, что дело не только в шестипалости. Герой другой внутренне, он думает, размышляет о сути мироздания. У Андерсена действие начинается на птичьем дворе, у Пелевина место действия — бройлерный комбинат. Герои и там, и тут птицы. И утенок, и шестипалый бродят в поисках счастья, исследуют мир, находят наставников. Только у Андерсена кот, курица, дикие гуси — это учителя ложные, а Затворник несет истину. Схож и финал. Персонажи возвышаются над уни зившим их социумом. Утенок станет прекрасным лебедем. Шестипалый же пройдет две ступени. Сначала псевдо преображение, когда его примут за посланника Богов, а затем подлинное, связанное с полетом и освобождением из заточения.

На параллель с Андерсеном указывали другие исследователи. Задача Насти состояла в максимальной детализации. Выявление параллели со сказкой фольклорной — Настин вклад в изучение повести. Руководитель помогает увидеть те узловые точки, где возможен выход в другой текст (образ Одноглазки), а разработку материала ведет юный исследователь.

С развитием сюжета в повести появляются мотивы, сближающие ее со сказкой фольклорной. Как и в народных сказках, возникает мотив двух миров. Герой совершает путешествие в царство мертвых, затем возвращаясь в «свой» мир. У Пелевина царство мертвых дано как подвал, куда уходит крыса Одноглазка. Одноглазка в славянской мифологии связана с долей, судьбой. И здесь крыса предлагает цыплятам изменить свою участь, отправившись вместе с ней. Однако царством мертвых можно считать еще и Цех номер один. Здесь царит смерть. Здесь нет настоящего света, солнца. Чтобы вырваться из царства мертвых, сказочный герой должен пройти испытания, завершаю щиеся сражением со змеем, Кощеем или чудищем. В повести битва идет с людьми, предстающими в образе жестоких существ. Они названы Богами, и это подчеркивает, что перед нами сверхъестественные объекты. Такие, как Чудо-юдо для Ивана-царевича.

Новый литературный материал для девятиклассницы рекомендовала руководитель. Настя освоила его. Затем получила консультацию по теме «Антиутопия». Настин читательский багаж серьезно обогатился!

В повести возникает еще одна бинарная жанровая связка: сказка — антиутопия. Антиутопия «спорит» с утопией, которая рассказывает об идеальном обществе, восхища ясь его разумным устройством. Антиутопия показывает, как ужасно такое «идеальное» (прекрасное) устройство социума. У Пелевина параллель с антиутопией возникает в эпизодах, где речь идет о цыплячьем сообществе. Вспоминается роман Замятина «Мы». У кур есть Двадцать Ближайших, в государстве Замятина — Хранители. И там, и тут искусство — это несколько рифмованных творений, которые и стихами не назовешь. В птичьем социуме готовятся к «решительному этапу», у людей запуск «Интеграла» — это прорыв, «великий, исторический час». В Цехе номер один у кормушки «огромная гал дящая толпа»; «мы», а не «я». Здесь все счастливы: и те, кто у кормушки, и те, кто «всю жизнь ждет, потому что им есть, на что надеяться в жизни». «Это ведь и есть гармония и единство». Члены Единого государства в романе Замятина тоже говорят о всеобщем обя зательном счастье и единстве. И Замятин, и Пелевин понимают, что ценности, провозгла шенные подобным социумом, ложные. С этим связана авторская ирония. Присутствует у Пелевина и намек на повесть Оруэлла «Скотный двор». Сообщество свиней и куриный социум объединяют отсутствие духовности, ограниченность запросов.

В силу ограниченного читательского опыта девятиклассник нуждается в координации со стороны руководителя, который предложит развить линию сказки и даст рекомендации прочитать определенную научную литературу. Не стоит требовать от школьника, чтобы он сам находил все научные тексты для своей работы. Это просто нереально! Взрослый может указать тот источник, который содержит необходимую информацию и будет по силам подростку. Самостоятельное аналитическое чтение и интеллектуальная обработка предложенного текста — уже очень серьезная работа.

Сказка вступает в повести Пелевина во взаимодействие с притчей. Для притчи характерна назидательность, которой сказка изначально лишена. Корни сказки в мифе. Цель же мифа — не назидание, а объяснение. Поучительность в сказке начинают видеть гораздо позже под влиянием притч. Притча же с самого своего возникновения — жанр поучающий. Только мораль здесь не явная, как в басне, а скрытая. Читатель делает выво ды сам, но воспитательная цель есть у притчи обязательно. Есть она и в повести Пеле вина, который, по словам И. Дитковской, «пытается привести своего читателя к мысли о том, что из жизненного тупика <…> есть выход», что мы ответственны за свою судьбу, что свобода — высшая ценность. Множественность смыслов — особенность символа. Жан ровая разновидность, близкая притче и опирающаяся на символ, — парабола, которую иногда называют символической притчей. Так возникает еще одна жанровая связка: сказка — парабола.

Итак, мы видим, что на жанровом уровне соотносятся два основных культурных пласта: фольклор и авторская литература. Это соотношение дается в разных вариантах, но в каждом варианте присутствуют два элемента.

Подтекст в образной системе повести Бинарная структура отличает также ассоциации, которые вызывают в сознании читателя образы повести.

В фольклоре образ яйца, курицы занимает особое место. Ассоциации, связанные с ним, имеют двойственный характер. Вещий Кур, противостоящий ночной нечистой силе, величественная птица, которая «не часы, а время знает». Но многочисленны ироничные пословицы («Курица не птица, а рак не рыба»). Шестипалость одного из героев также рождает неоднозначные ассоциации. Шесть — число союза и равновесия. В христианстве — знак совершенства (шесть дней творения), в индуистской мифоло гии — священное число гармоничного пространства, в Китае — численное выражение вселенной. Однако в средние века шестипалость считалась дурным знаком, а число 666 — дьявольским. Позитивный и негативный смысл ассоциаций внутри одного об раза объясним. Для социума Шестипалый — порождение зла, для автора — идеал.

Руководитель ориентирует Настю на выстраивание логической цепочки «символика числа — Восток — буддизм» и предлагает источник для анализа.

Пелевин ориентирует читателей на две культурные традиции, создавая переклич ку Восток — Запад. Особенно явно эта связка чувствуется в образе Затворника. Восточ ные мотивы здесь связаны с философией буддизма. Ши Хуэйюань, основатель первой китайской школы в буддизме, утверждал: «Поиск сути — не в следовании за превращениями». И Затворник уходит из социума, идущего по пути превращений. Монах воздействует на других. Затворник, который про водит дни «в созерцании», становится Учителем, приобщившим Шестипалого к мудрости жизни. Они вместе в финале пришли к истине. Просветление — итог исканий в буддизме.

Однако образ Затворника связан и с западной традицией, которая по бинарному принципу распадается на религиозную и светскую. Опираясь на христианские мотивы, Пелевин рисует героя как проповедника, миссию, который приходит к жертвенности, решая принять смерть вместе подчинившимся его воле куриным народом. Линия западной литературы намечена в образе Затворника в самом начале повести. Герой на поминает романтического бунтаря, порвавшего связь с «низким» миром и бросающего ему вызов. Затворника сближают с байроническим героем презрение к окружающим, высокомерие.

Насте удалось опереться на актуальные для девятиклассницы сведения из школьного курса. Далее руководитель рекомендовал найти книги, героями которых стали птицы. Настя не только вышла на нужные тексты, но и прочла их.

Образ свободно парящих птиц в финале вызывает аллюзии из европейской и русской литературы. Счастье свободного полета обретает чайка по имени Джонатан Левингстон из книги Р. Баха. Без свободного полета, который связан с вызовом судьбе, обстоятельствам, не мыслят себя Буревестник и Сокол Горького.

Большое место в повести отводится образу Цеха номер один. В его изображении есть реминисценции из двух культурных сфер: восточной и западной. Согласно буддизму жизнь — это бесконечное колесо превращений. Это та модель, по которой организована куриная жизнь на бройлерном комбинате. Восточная культура уделяет внимание взаимоотношениям с властью. Китайский принц Хуань Сюань (V век) подчеркивал, что император «пользуется законами, чтобы держать всех в состоянии равенства». О единстве и равенстве в курином социуме рассуждают Двадцать Ближайших. А в эпизодах, посвященных проповедям Затворника, слышны евангельские мотивы.

Важно на практике показать, как работает сознание исследователя: смутная ассоциация, связанная со словом «стена», перерастает в аргумент. Образ Стены мира также указывает на аллюзии из двух областей культуры: области мифологии и литературы. В мифах есть граница, отделяющая «свой» мир от «чужого». В своем царит свет, тепло. «Чужой» — опасен и мрачен. Но мифологический герой легко преодолевает границу, которая чаще всего представляет водную преграду или густой лес. Как и в мифологической модели, у Пелевина «свой» мир безопасен: есть кормушка, есть «солнце»-лампа. Но Затворник и Шестипалый мечтают покинуть его, хотя сделать это непросто. Стена-граница воспринимается уже не как защита, а как оковы. Возникают аллюзии, связанные с рассказом Леонида Андреева «Стена», где несчастные люди пытаются преодолеть Стену, отделяющую их от счастья. Даже способ преодоления преграды в этих произведениях схож. Но рассказ Андреева трагичен: все попытки бесплодны, надежды нет. Повесть Пелевина дарит надежду, полна оптимизма.

Ассоциации, рожденные другими образами, также строятся по бинарному принципу. Солнце — истина (христианская культура) и источник жизни (мифология). «Ишь крылья- то. Как у орла!» — удивляются люди при виде Затворника и Шестипалого. Орел — сим вол вознесения Христа (не случайно у Пелевина окно пересечено узким крестом) и знак

романтической свободы.

Этап классификации и систематизации данных. Ученик должен понимать, что в научном исследовании не может быть слов «просто» и «для красоты». И понятие «диалог», данное в теме, должно наполниться конкретным содержанием.

Диалогичность подтекста

Переклички с чужими текстами, культурными традициями выстраиваются в по вести Пелевина по парному принципу. Это дает возможность соотнести каждую пару с репликами в диалоге. Н.Д. Арутюнова выделяет несколько типов диалога. Модель 5 — диалог свободного общения. Диалогический текст должен быть связным. Это достига ется согласованием реплик. Вторые реплики могут выражать согласие, возражение, до пущение, уступку, отрицание. Именно такой диалог выстраивается из реминисценций и аллюзий, присутствующих в повести Пелевина.

Предлагаем следующую расшифровку. 1. Сказка Андерсена — сказка фольклорная. Вы ражение уступки. Верно, что история цыплят похожа на историю гадкого утенка. Но это еще не вся правда. Бой, выход из «царства мертвых» придают образам величие и красоту. Без фольклорного мотива параллель курица — лебедь воспринималась бы как ироническая. 2. Сказка — антиутопия. Выражение отрицания. Сказка утверждает: «Мир “чужой” опасен, а мир “свой”, теплый и светлый, хорош». «Нет, идеальность может быть обманчива», — воз ражает антиутопия. 3. Сказка — притча. Семантика согласия. 4. Культура буддизма — культура христианства. Семантика согласия. 5. Повесть Р. Баха и произведения Горького. Семантика согласия. 6. Мифологическая культура — рассказ Л. Андреева «Стена». Семантика возражения. 7. Традиция религиозная — традиция литературная (байронический герой). От спора к согласию.

Этап создания собственного письменного высказывания по теме исследования. Следует стремиться к четкой формулировке вывода.

Заключение

Соединение различных культурных пластов — средство выражения авторской позиции. В сознании современного человека нарушена целостность мировосприятия. Однако диалогический принцип организации материала вселяет веру в возможность преодоления дисгармонии. Это согласуется с оптимистичным финалом повести.

Этап рефлексии. И не забыть, что исследование обязательно должно завершиться этапом рефлексии. Как у юного исследователя, так и у его руководителя. Надеемся, что этот опыт педагогической рефлексии станет для кого-то подспорьем в работе.

Бычкова Галина Клавдиевна

учитель русского языка и литературы ГБОУ СОШ № 1108, г. Москва

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Данная работа посвящена приему остранения и реализации этого приема в повести В. Пелевина «Затворник и Шестипалый».

Прием остранения используется в литературе еще с древних времен, но теоретическую основу получил лишь в начале ХХ века. Прежде всего теоретическое обоснование приема остранения связывают с именем Виктора Шкловского и деятельностью ОПОЯЗа. В конце ХХ - начале ХХI века исследователи вновь обращают внимание на этот прием и пытаются предложить различные трактовки касательно приема остранения и методов, с помощью которых он реализуется.

Прием остранения активно используется в современной литературе в рамках популярной на данном этапе литературного процесса эстетики постмодернизма.

Новизна и актуальность. Повесть «Затворник и Шестипалый» была выбрана в качестве текстового материала для работы в связи с недостаточной изученностью тех произведений В. Пелевина, которые мы можем отнести к малым формам. Большее внимание исследователи обычно уделяют романам В. Пелевина («Омон Ра», «Generation «П», «Чапаев и Пустота» и др.), в то время как повести и рассказы остаются недостаточно изученными.

Работ, посвященных повести «Затворник и Шестипалый», практически нет. Существует не более десятка исследований, освещающих повесть в том или ином частном аспекте.

Также актуальность работы обусловлена тем, что ранее прием остранения рассматривался литературоведами автономно (без опоры на современный литературный контекст) или на базе классических произведений (Толстой, Гоголь). Анализом приема остранения в современных произведениях практически не занимаются.

Работа посвящена не только описанию общих характеристик приема остранения, но и выявлению значения этого приема при раскрытии смысла произведения В. Пелевина.

Таким образом, объектом рассмотрения в ВКР является повесть В. Пелевина «Затворник и Шестипалый», а предметом исследования - функционирование приема остранения в ней.

Цель исследования - выявление роли приема остранения в построении художественного мира, влияние приема остранения на читательское восприятие, реализация этого приема в повести В. Пелевина «Затворник и Шестипалый».

Цель работы определила постановку следующих задач:

– уяснить специфику понимания приема остранения в исходном варианте и на современном этапе развития литературоведения;

– определить основные черты творчества В. Пелевина, соотнести их с эстетикой постмодернизма;

– выявить использование приема остранения в повести «Затворник и Шестипалый»;

– определить своеобразие использования приема остранения в данном произведении и его воздействие на читательское восприятие.

Выбор повести «Затворник и Шестипалый» обусловлен тем, что Виктор Пелевин является наиболее значимой фигурой в литературе русского постмодернизма, в частности, и в современной русской литературе вообще. Кроме того, в его творчестве прием остранения используется достаточно активно и является одной из характерных примет творческой индивидуальности писателя.

Методы исследования:

1. метод сплошной выборки;

2. метод интерпретации текста;

3. филологический анализ текста.

Метод сплошной выборки позволяет нам найти в тексте фрагменты, где наиболее отчетливо дает о себе знать использование приема остранения.

Метод интерпретации текста обеспечивает выявление смыслопорождающих функций данного приема.

Метод филологического анализа дает возможность связать использование приема остранения со спецификой литературы как вида искусства.

1. Прием остранения: история осмысления понятия

В конце ХХ века все большее значение обретает новое веяние в культуре - постмодернизм. В нем актуализируются художественные средства и приемы, уже применявшиеся ранее в рамках других направлений, - в частности, в романтизме и модернизме. Конечно, в новых условиях они переосмысляются, приобретают новые смысловые оттенки. Одним из унаследованных от предшествующих эпох и часто используемых в литературе постмодернизма можно назвать прием остранения.

В Советской литературной энциклопедии содержится следующее определение: «Остранение - термин, введенный русскими формалистами. В. Шкловский в статье «Искусство как прием» так определяет «прием остранения»: «не приближение значения к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание видения его, а не узнавания». Это особое восприятие создается «затруднением формы» художественного произведения, например, тем, что вещь не называется своим именем, но описывается как в первый раз виденная; в качестве примера остранения Шкловский приводит описание оперы из «Войны и мира».

Прием остранения тесно связан с теориями формальной школы, а именно, с работами одного из ее представителей, Виктора Борисовича Шкловского. Именно он ввел термин «остранение» в статье «Искусство как прием». Данная статья вышла впервые во втором выпуске «Сборника по теории поэтического языка» в 1917 году. Это издание выпускал ОПОЯЗ (Общество изучения поэтического языка, объединение формалистов). Благодаря статье Шкловского понятие прочно вошло в научный обиход, а что касается русского формализма, то оно постепенно стало первой ассоциацией, приходящей в сознание современного гуманитария при упоминании формальной школы.

«ОПОЯ З или Общество изучения поэтического языка - русская школа в литературоведении 2-й пол. 10-20-х гг. 20 в., одно из разветвлений формальной школы в литературоведении. Будучи исключительно русским явлением, «формальная школа» не имела аналогии в зарубежном литературоведении <…> члены общества в первую очередь стремились к целостному анализу формы. По их мнению, содержание полностью содержится в форме. Отсюда следовало основное положение раннего общества - «искусство как прием». Произведение на этом этапе рассматривается как «сумма» составляющих его формальных приемов; содержанию отводится место и назначение их «мотивировки».

Сам Шкловский в упомянутом ранее манифесте формальной школы «Искусство как прием» писал, что искусство - это мышление образами, и одним из средств порождения образа считал прием остранения. Однако нельзя полагать, что теория возникла на пустом месте. У нее были предшественники. «Эта мысль выросла в сознании многих; одним из создателей необходимо считать Потебню: «без образа нет искусства, в частности поэзии…».

Шкловский при мотивировке предложенной им теории обращается к законам восприятия. Он говорил о том, что, становясь привычными, действия людей становятся механичными, т.е. уходят в сферу бессознательно- автоматического. Восприятие действительности перестает быть впечатляющим, ярким. Для того чтобы восстановить первоначальную непосредственность, эмоциональную живость, красочность человеческому восприятию, существует искусство. Оно «де-автоматизирует» восприятие с помощью приема «остранения», показа привычного в непривычном свете. У него есть и эстетическая, и психологическая, и познавательная нагрузка.

На основе рассмотрения статьи Шкловского «Искусство как прием» можно утверждать, что ее содержание сводится к следующим положениям:

· Искусство существует для того, чтобы вернуть «ощущение жизни»;

· Цель искусства - дать «ощущение вещи не как видения, а как узнавание»;

· Приемом искусства является прием остранения и «прием затрудненной формы»;

· Процесс восприятия в искусстве самоцелен в том смысле, что он формирует отношение человека к явлениям окружающей действительности;

· Остранение есть везде, где есть образ (т. е. действие данного приема сказывается так или иначе в любом образе).

Следует также обратить внимание на следующее суждение С. Зенкина:

«Кроме того, при таком толковании термин “остранение” возводится не к “странности” и даже не к “чуждости”, а к “удаленности”, по паронимическому созвучию слов “остранение - отстранение”. Хотя в этих понятиях и есть общие семантические элементы, но все же опоязовцы, говоря об остранении предмета, явно думали не о пространственном отдалении от него, а о чем-то другом».

Другой отечественный исследователь, Е.П. Сошкин, в своей работе «Прием остранения: опыт унификации» попытался выделить типы явления, именуемого остранением. Он ставил свое задачей в самых общих чертах представить «учение об остранении» как непротиворечивую синхронистическую модель. Он отмечал, что в его намерения не входит «ни критический анализ этой модели с независимых теоретических позиций, ни ее компаративистское сближение с какой-нибудь другой эстетической доктриной». На основе статьи Шкловского Сошкин выделил 2 типа остранения. «Остранение первого типа (остранение I) представляет собой окказиональное называние, в котором нормативное имя вещи зашифровано метафорически, синекдохически или паронимически. Остранение I, характерное для поэтической речи, основано на параллелизме, где «важно ощущение несовпадения при сходстве». Второй тип (остранение II) - это детальное описание вместо называния. «Основной мотивировкой для остранения II служит вспомогательный прием, который может быть назван фигурой непонимания. Он, в свой черед, может мотивироваться непониманием персонажа. Фигура непонимания вводится в форме искреннего непонимания со стороны персонажа. Объектом остранения может выступать как субъект, так и объект непонимания, а могут и оба одновременно».

В теории приема остранения остаётся немало спорных вопросов. Наиболее четко эти вопросы сформулировал Карло Гинсбург. «Название статьи В.Б. Шкловского «Искусство как прием» двусмысленно. Подразумевает ли оно прием вообще или только прием остранения? Если первое, то почему в статье речь идет только о приеме остранения? И существуют ли помимо этого приема другие приемы искусства? А если второе, то отчего было не назвать статью «Искусство как прием остранения»? Эти фундаментальные вопросы, по-настоящему так и не разрешенные в последующих работах Шкловского, в какой-то мере остаются дискуссионными и поныне».

Большой вклад в изучение приема остранения внес Д.М. Бузажи в диссертации «Остранение в аспекте стилистики и его передача в переводе». Он определяет средства создания остранения, устанавливает более четкие рамки понимания того, что считать остранением, а что нет. В первую очередь Бузажи говорит о том, что модели метафоры и метонимии часто отождествляют с моделью остранения. Метафора и метонимия близка к модели остранения, но сами остранением не являются. Особого внимания в работе Бузажи является то, что он рассматривает разные способы создания остранения на разных языковых уровнях.

Смысловое наполнение термина «прием» значительно менялось на протяжении XX века. В литературной энциклопедии 1929-1930 годов находим следующее определение: «Прием - термин, введенный формалистами для обозначения всей совокупности средств, с помощью которой создается остранение вещей, затрудненность формы, увеличивающие трудность и долготу восприятия».

Мы видим, что в начале века термин «прием» употреблялся лишь в отношении понятия «остранение». Возникает множество вопросов относительно этого определения. Какие средства создают остранение вещей, затрудняют форму и увеличивают долготу восприятия? Словарной статьи «художественные средства», «средства» данная энциклопедия не дает. Мы находим только статью «выразительные средства стиля», что напрямую не связано с приемом остранения и уходит в область стилистики; изучения особенностей творчества писателей. Следуя логике данного определения, получим формулу прием = «группа» средств, создающих остранение.

В современном «Словаре литературоведческих терминов» С.П. Белокуровой (2007) понятие приём дается более четко. «Приём художественный - термин, использующийся в современном литературоведении как синоним словосочетания «изобразительное (выразительное, художественное) средство»: композиционное, ритмическое стилистическое или звуковое средство, служащее для конкретизации, подчеркивания того или иного элемента повествования (состояния персонажа, описания, авторской речи и т.п.). Под приемом понимают также принципы организации художественной структуры произведения в целом: жанровые, сюжетные и др. Теорией приема занимались члены созданного в Петрограде в середине 10-х гг. ХХ в. Общества изучения поэтического языка (ОПОЯЗа), они же, вероятно, и ввели этот термин в употребление».

В литературоведении начала ХХI века отношение к понятию «прием» абсолютно поменялось, по сравнению с началом века. Определение термина «прием» уже не соотносится с понятием «остранение». В тексте словарной статьи нет отсылки к остранению.

Цели «приема» изменились, расширилось понимание термина. Автор словаря ставит под сомнение роль ОПОЯЗа в введение этого термина в употребление.

Рассмотрев прием остранения в рамках историко-литературного процесса, можем заметить множество изменений в толковании этого понятия.

Прием остранение разделяется на составляющие: прием и остранение. Прием начинает соотносится со средствами художественной выразительности и работает не только на остранение, но и на сам текст.

Термин «прием» расширяет свое значение и начинает существовать самостоятельно.

2. Повесть В. Пелевина «Затворник и Шестипалый» как текст, построенный на приеме остранения

2.1 Виктор Пелевин. Основные черты творчества

Виктор Олегович Пелевин - популярный современный российский писатель. Автор таких известных романов как «Омон Ра», «Чапаев и Пустота», «Genaration P», «S.N.U.F.F.» и других. Активно печатает свои произведения и по сей день (последние произведение - роман «Смотритель» 2015 г). Лауреат многочисленных литературных премий, среди которых «Малый Букер» (1993) и «Национальный бестселлер» (2004). Традиционно творчество Виктора Пелевина рассматривают в рамках постмодернизма.

Первоначально Пелевин сотрудничал с издательством «Вагриус», которое в 1999 году выпустило собрание сочинений писателя в 3х томах. Произведения Пелевина изданы в переводах во Франции, Англии, Германии, Японии, Голландии, Китае и других странах.

Виктор Пелевин пишет прозу с 1987, печатается с 1989 года. Первые же его рассказы привлекли к себе внимание любителей научной фантастики и были отмечены внутрижанровыми премиями «Великое Кольцо»,

«Бронзовая улитка». Настоящую известность Пелевину принесла публикация повести «Омон Ра» в журнале «Знамя» (1992, №5). После выхода повести он стал восприниматься литературным обществом уже не как один из многообещающих фантастов, а как серьезный писатель.

Критики и исследователи неоднозначно воспринимают произведения В. Пелевина. Одна группа критиков относится к В. Пелевину крайне отрицательно, причисляя его произведения чуть ли не к пародийной литературе.

Лев Рубинштейн критикует Пелевина за «некачественный» язык его произведений, называя его «языком нового журнализма. А. Баринов говорит об ограниченности Пелевина в знаниях в области литературного ремесла, следствием чего являются заимствования, «берет отсюда помаленьку и отсюда понемножку». Наиболее негативное отношений к творчеству писателя можно найти в работах П. Бассинского, А. Немзера.

Другие отзывы абсолютно противоположны. А. Минкевич говорит о нем так: «Пелевин талантлив, чертовски талантлив. Возможно даже гениален». Схожее мнение высказывает С. Корнев: «Так как пишет Пелевин, сейчас не пишет никто, следует ожидать многочисленных подражателей и учеников». «Традиции русской литературы по строгому счету сегодня продолжает он один» - так о Пелевине сказал Дмитрий Быков.

Несмотря на самые разные мнения критиков и исследователей Пелевин на сегодняшний момент очень популярный писатель. Его читают люди разных возрастов и сфер деятельности.

В основном Пелевин пишет рассказы и романы.

Как уже было сказано выше, В. Пелевина относят к постмодернистскому направлению. В своих произведениях Пелевин активно использует все те средства и черты, которые характерны для постмодернизма: интертекстуальность, (само-)иронизирование, переосмысление элементов культуры прошлого, многоуровневую организацию текста, пародирование, прием игры, принцип читательского сотворчества, неопределенность, культ неясностей, ошибок, пропусков, фрагментарность и принцип монтажа, жанровый и стилевой синкретизм (соединение, нерасчлененность различных видов культурного творчества), театральность, работу на публику, прием «двойного кодирования».

Один из крупнейших российских теоретиков постмодерна Сергей Корнев считает Пелевина классическим постмодернистом. В статье «Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? Об одной авантюре Виктора Пелевина» Корнев пишет следующее: «Вглядевшись попристальнее, я вдруг с удивлением и испугом обнаружил, что Пелевин на самом деле - идейно, содержательно - никакой не постмодернист, а самый настоящий русский классический писатель- идеолог, вроде Толстого или Чернышевского. Русский классический писатель-идеолог - это человек, который ухитряется выпускать вполне читабельную и завлекательную литературную продукцию, так что нельзя оторваться, и при этом быть идеологом, т.е. завзятым проповедником и моралистом - социальным или религиозным».

Исследователь Ксения Макеева выделяет следующие темы в творчестве Виктора Пелевина.

1. Тема соцреалистического сознания в творчестве писателя.

Произведения В. Пелевина отражают соотношения и сочетания реальностей и миров. Одной из самых разрабатываемых Пелевиным тем можно назвать тему исторического рубежа России: перехода ее от советской власти к новой эре - демократии. Люди, чье сознание изменила меняющаяся реальность, находящиеся в плену собственного сознания, становятся главными героями произведений Пелевина. Мотив ирреальности жизни: человек не сам руководит своей жизнью. За него это делает или бог или государство.

2. Образы животных как вторая реальность.

3. Тема освобождения сознания.

Практически во всех произведениях Пелевина присутствует идея получения героями абсолютной свободы и достижения высшего уровня развития своего Эго - этапа, на котором они познают, понимают и выражают себя. Отдельное внимание в них уделяется теме сна и близкой с ней теме «наркотической реальности».

В большинстве случаев сон, в том числе и наркотический, дает герою реальное понимание происходящего вокруг. Это мы можем увидеть во многих произведениях Пелевина, например, «Generation «П», «Операция «Burning Bush» и других. Данная тема ярко раскрывается в рассказе «Спи», где мир сна открывает новые грани и оказывается реальнее настоящего мира.

Учитывая это, можно сказать, что проза Пелевина полиреалистична. Есть мир, где существует герой, и другой мир. В зависимости от ситуации - это наркотический мир или мир сна, или мир, в который стремится вырваться главный герой.

Стоит отдельно прокомментировать особенности творчества В. Пелевина, соотносимые с поэтикой постмодернизма.

Язык его произведений крайне интересен. В своих рассказах, повестях и романах Пелевин отражает состояние языка на определенном этапе исторического развития. Он использует в своем творчестве лексику из самых разных социокультурных пластов. Это и нормативная, и просторечная и ненормативная лексика, также широко используются слова и выражения из английского языка. Специально в тексте допущены ошибки: орфографические, речевые. Встречается в его текстах и метатеза.

Говоря о текстах Пелевина в рамках постмодернизма, нельзя не сказать о приеме двойного кодирования. Прозу В. Пелевина называют ярким образцом реализации этого приема. Этот прием позволяет читателю прочитывать текст по-своему. Возможно, благодаря этому произведения Пелевина нашли отклик у абсолютно разных читателей.

Двойное кодирование можно назвать основным приемом, используемым Пелевиным в его произведениях.

пелевин литературный повесть остранение

2.2 Повесть «Затворник и Шестипалый» в критической литературе

Повесть «Затворник и Шестипалый» была впервые опубликована в 1990 году в № 3 журнала «Химия и жизнь». Это одна из трех повестей В. Пелевина (некоторые исследователи считают, что повестей больше, но это зависит от того, как тот или иной критик, ученый понимает специфику данного жанра). Существует точка зрения, согласно которой в одно целое группируются все три повести: «Затворник и Шестипалый», «Желтая стрела», «Принц Госплана». При этом нужно заметить, что повесть «Затворник и Шестипалый» один из исследователей назвал самым добрым из всех произведений писателя, который вообще-то не склонен сглаживать острые углы в изображаемой им картине действительности.

Исследований, посвященных этому произведению совсем немного. В основном оно упоминается в работах исследователей вскользь, как пример, подтверждающий ту или иную мысль.

Из всех прочитанных мной исследований я бы выделила две статьи: Ирины Саморуковой - «Метафизика курятника: куриная символика постсоветского периода» и Ирины Рожковой «Три модели социума в повестях В. Пелевина».

Статья Ирины Саморуковой посвящена куриной символике в русской литературе. В этой статье уделено внимание и «Затворнику и Шестипалому». Саморукова пишет, что «образы кур, отбившихся от «социума» и в силу этого утрачивающих куриные качества (неспособность к рефлексии и полету, пассивность), все чаще и чаще встречаются к концу века, в перестроечное и постперестроечное время, и обретают семантику диссидентства. Более того, именно с этими образами связана функция перетолкования, переозначивания утративших идеологические подпорки советских концептов и символов. Показательный пример - философская аллегория В. Пелевина «Затворник и Шестипалый». Саморукова называет основным приемом повести - остранение. Повествование до определенного момента «утаивает» истинную (куриную) природу персонажей-отщепенцев, иносказательно именуя их Затворник - здесь можно усмотреть оппозицию лишенному всякой уединенности и интимности существованию основной массы - и Шестипалый. Цыплята дают новый взгляд на мифологические координаты мира людей, то есть «откормочного цеха». Цыплятам Пелевина удается преодолеть свою куриную природу и перспективу стать жертвой откормочного цикла, они научились думать и летать.

Ирина Саморукова пишет, что антиутопические и прокоммунистические импликации птицефабрики напрашиваются сами собой. «Птицефабрика становится метафорой позднесоветского мира, рядовой обитатель которого отчужден от высших идеологических целей, превратившихся для него не столько в необсуждаемый догмат, сколько в рутинные лозунги, пустые означающие, украшающие пространства повседневного существования - стены загаженного курятника. Кстати, куренок-отщепенец Шестипалый воспринимает эти лозунги сугубо эстетически, чем напоминает художника-концептуалиста:

«…Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво».

Вторая значимая работа, в которой ярко освящен «Затворник и Шестипалый» написана в Вологде. Это статья Т.В. Рожковой «Три модели социума в трех повестях В. Пелевина». В этой статье подробно рассматривается мироустройство в трех повестях Пелевина: «Затворник и Шестипалый», «Желтая стрела», «Принц Госплана». Сопоставление идет по следующим параметрам: структура общества, образы своего и чужого мира, искусство, образы прошлого и будущего, религия и общественные идеалы, система наказаний.

Т.В. Рожкова пишет, что такими, как в повестях, писатель Пелевин увидел три эпохи в развитии русского общества: «перестроечную», начальный этап реставрации отечественного капитализма и время компьютерных игр.

Еще одно заслуживающее внимания мнение высказано в статье С. Белякова «Крошка Цахес по прозванию Пелевин». Беляков говорит, что буддийские идеи появились у Пелевина уже в первых произведениях и «Затворник и Шестипалый» яркий тому пример. Беляков называет его главным российско-буддийским писателем. В подтверждение своей мысли критик пишет следующее: «Птицефабрика символизирует Вселенную, состоящую из множества миров-контейнеров. Для каждого из них со временем наступает “Страшный суд” или “Решительный этап” - то есть день забоя. Но два цыплёнка-бройлера всё же нашли способ из этого жестокого мира вырваться. Развив гимнастикой полуатрофированные куриные крылья (физическое развитие бройлеров здесь является метафорой развития духовного, помогающего со временем, прервав цепь перерождений, покинуть материальный мир), они в день “Страшного суда” улетают из здания птицефабрики через разбитое окно. Разумеется, не всегда у Пелевина символика столь прозрачна. Образы мира разнообразны (Птицефабрика в “Затворнике и Шестипалом”; поезд, вечно несущийся к разрушенному мосту, в “Желтой стреле”; Москва в “Папахах на башнях”), но способ спасения всегда один и тот же - бегство. Герой “Желтой стрелы”, “самой буддийской” после “Чапаева” повести Пелевина, спрыгивает с поезда. Банкир Стёпа покидает Россию, а Шамиль Басаев - Москву».

В основном в исследованиях повесть рассматривается не сама по себе, а в сравнении с другими произведениями.

2.3 Повесть «Затворник и Шестипалый» как антиутопия

Исследователи в своих трудах говорят о сходстве повести Пелевина и с антиутопическими произведениями. Вячеслав Середа приводит довольно необычное мнение на повесть. Он называет «Затворника и Шестипалого» пародией на «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха. Идея попытки избавиться от неволи дает повод соотносить произведение Пелевина со «Скотным двором» Джорджа Оруэлла.

Действительно, в «Затворнике и Шестипалом» можно усмотреть антиутопические мотивы. В повести Пелевина мы находим типичную для антиутопии модель построения мира: есть главные и «крайние», мир, в котором большое место отводится мифу (в том числе и религии). Борис Ланин называет важной чертой антиутопии ритуализацию жизни. Конфликт возникает там, где герой отказывается от своего места в ритуале и начинает движение по собственному пути. В этом мире находятся те, которые видят все несовершенство системы и идут против нее. Наличие псевдоидельного мира, героев, которые выступают против системы можно квалифицировать как черты антиутопии. У «Затворнике и Шестипалом» есть неидеальный мир, система птицефабрики и идущие против этой системы Затворник и Шестипалый, которые отказались от своего места в ритуале. Не типичен для антиутопии в «Затворнике и Шестипалом» только финал. Антиутопия уже не будет антиутопией, если у нее счастливый конец. Герои же Пелевина покидают «систему», обретают надежду на будущее.

Еще одной важной чертой антиутопии является аллегоричность. Здесь можно провести сравнение антиутопии с басенными аллегориями. Те или иные человеческие качества и пороки персонифицируются в образах животных, природных явлений, материальных предметов. Аллегоризм подобного рода представлен в «Затворнике и Шестипалом».

Подводя итог вышесказанному, мы можем согласиться с мнением, что повесть построена по модели антиутопии.

Попробуем соотнести «Затворника и Шестипалого» и «Скотный Двор» Оруэлла. В обоих произведениях мы видим модель общества, которым управляют аллегорически интерпретированные животные, люди и в том и другом произведениях выступают как «высшая» сила, в большей или меньшей степени имеющая власть над этим обществом. Власть в этом обществе имеют те, кто ближе к кормушке.

И в том и другом произведениях исследователи видят метафору, образное указание на СССР. В случае «Скотного двора» - это Ленин и октябрьская революция, «Затворник и Шестипалый» - позднесоветский мир.

Как говорит В. Середа, у произведений сходная идея избавления от неволи. Неволя понимается в произведениях уже по-разному. В «Скотном дворе» неволя - это диктатура власти, а в «Затворнике и Шестипалом» неволя - личное состояние героев, которое им предстоит преодолеть.

В. Середа называет «Затворника и Шестипалого» произведением, не просто схожим с «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон», а пародией.

«Чайка по имени Джонатан Ливингстон» вышла в свет намного раньше, чем «Затворник и Шестипалый», в 1970 году. Пелевинское произведение - в 1990. Оба текста исследователи относят к жанру повести- притчи с элементами антиутопии.

И там, и там действующие герои птицы: чайки в «Чайке по имени Джонатан Ливингстон» и цыплята в «Затворнике и Шестипалом». Сходство мы можем наблюдать не только в «зооморфном» облике героев, но и в самой структуре образов персонажей.

В обоих произведениях есть юный неопытный герой, которых хочет постигнуть суть мироздания и понять нечто большее о мире. Герой - изгнанник, этого героя не принимает и не понимает окружающее его общество. Такие герои - Шестипалый у В. Пелевина и Джонатан у Р. Баха.

На помощь юному неопытному герою приходит познавший мир старейшина. Герой-старейшина помогает молодому герою найти себя, наставляет на истинный путь. Таким персонажем у Пелевина является Затворник, у Баха - Чианг.

Мечта юных героев в обеих повестях - полет. Шестипалый, как и Джонатан, хочет познать то, что он никогда не испытывал, но чувствует это неведомое подсознательно.

В обоих произведениях четко прослеживается философская (буддийская) основа.

На основании внешнего сходства сюжета, структуры персонажей можно судить о правомерности мнения В. Середы. В какой-то мере можно назвать «Затворника и Шестипалого» пародией на «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», поскольку в первом из этих произведений широко представлено смеховое начало, второе же по пафосу, скорее, философско- лирическое.

2.4 Прием остранения как главный фактор смыслообразования в повести «Затворник и Шестипалый»

Прием остранения в повести «Затворник и Шестипалый» является главным в формировании смысла произведения. Чтобы убедиться в этом, необходимо рассмотреть прием остранения на разных уровнях организации текста. Целесообразно взять для рассмотрения пространственный, персонажный и предметный уровни организации, так как прием остранения обычно ярче всего проявляется именно на этих уровнях.

Прием остранения на пространственном уровне организации текста Пространственный уровень повести обозначается автором очень четко.

Читатель легко воспринимает мир, в котором происходят главные действия. Мир повести «Затворник и Шестипалый» - Бройлерный комбинат имени Луначарского. Внутри большого мира комбината существует несколько более мелких миров - цехи комбината. Каждый цех - это новый мир. Всего Затворник знал о существовании 70 миров. Все миры связаны, представляют собой нечто вроде цепи. Миру комбината можно противопоставить мир «снаружи». Это мир, в который хотят вырваться главные герои. Таким образом, можно говорить о модели двоемирия, что дает повод видеть в повести Пелевина продолжение традиций романтизма.

Само помещение птицефабрики описывается следующим образом:

«- Наш мир представляет собой правильный восьмиугольник, равномерно и прямолинейно движущийся в пространстве. Здесь мы готовимся к решительному этапу, венцу нашей жизни <…>. По периметру мира проходит так называемая Стена Мира, объективно возникшая в результате действия законов жизни. В центре мира находится двухъярусная кормушка-поилка, вокруг которой издавна существует наша цивилизация <...>. Отсюда было видно, что представляет собой Цех номер один: это был огороженный с двух сторон участок конвейера, возле которого стоял длинный, в красных и коричневых пятнах деревянный стол, усыпанный пухом и перьями, и лежали стопки прозрачных пакетов. Мир, где остался Затворник, выглядел просто большим прямоугольным контейнером».

«Всего во вселенной есть семьдесят миров. В одном из них мы сейчас находимся. Эти миры прикреплены к безмерной черной ленте, которая медленно движется по кругу. А над ней, на поверхности неба, находятся сотни одинаковых светил. Так что это не они плывут над нами, а мы проплываем под ними. Попробуй представить себе это».

«- Я пришел сюда из другого мира, - сказал он, - в дни, когда ты был еще совсем мал. А в тот, другой мир я пришел из третьего, и так далее. Всего я был в пяти мирах. Они такие же, как этот, и практически ничем не отличаются друг от друга. А вселенная, где мы находимся, представляет собой огромное замкнутое пространство. На языке богов она называется «Бройлерный комбинат имени Луначарского», но что это означает, неизвестно даже им самим».

В. Пелевин дает нам описание мира, в котором живут его герои, с точки зрения самих героев. Место действия описывается очень подробно, но четких идентификационных признаков его в описаниях не дается. Читатель, который, возможно, никогда не был на настоящей птицефабрике, понимает, что «правильный восьмиугольник, движущийся в пространстве» и «Стена мира» - это элементы устройства птицефабрики. Удивительные для цыплят желтые светила - обычные ламы. А длинный стол в красных и коричневых пятнах, с пухом и перьями и пластиковыми пакетами это - стол для убоя, пятна крови и пакеты для готовых тушек.

Если следовать классификации Е. Сошкина, то в данных фрагментах мы наблюдаем остранение II типа - детальное описание вместо названия, эффективная в художественном отношении модель непонимания.

Следует также обратиться к наименованию основного места действия - Бройлерный комбинат имени Луначарского. Реально существующего комбината с таким названием не было и нет. Название - авторский вымысел. Но оно глубоко символично, что свойственно не только прозе Пелевина, но и в целом для постмодернизма. Луначарский Анатолий Васильевич был деятелем партии и советского правительства, выступал как теоретик искусства. Он пропагандировал понятие идеала жизни - свободного, гармоничного, открытого для творчества и приятного для человека существования. Идеал личности для Луначарского - эстетический, связанный с красотой и гармонией. При этом выработан он был на базе марксистско- ленинской идеологии, согласно которой особую значимость имела борьба пролетариата с буржуазным государством.

Именно такими борющимися, идущими против системы героями нам представлены Затворник и Шестипалый. Герои, которые отделены от всего остального социума не только по внешним причинам, но и по причинам большего понимания, происходящего вокруг. Только склонный к насмешке над социалистическими идеалами Пелевин имя Луначарского обыгрывает иронически.

Миру самой птицефабрики противопоставлен мир за ее пределами. Туда и стремятся главные герои. Здесь также используется остранение II типа. Особо важен эпизод, когда Шестипалый увидел солнце. Солнце стало желто-белым огнем жизни. Цыплята смогли покинуть ставший им привычным мир комбината и попасть в другую, совершенно новую сферу существования.

«<…> он увидел впереди и вверху круг желто-белого огня такой яркости, что смотреть на него даже краем глаза было невозможно. Еще выше виднелась темная точка - это был Затворник. Он разворачивался, чтобы Шестипалый мог его догнать, и скоро они уже летели рядом».

Их прежний мир был серым и уродливым, а новый полон чистоты, света и цвета. Новый мир - это новая жизнь. А возможно, просто счастливые мгновения перед смертью (у повести ведь открытый финал). Автор оставляет за страницами произведения дальнейшее повествование о цыплятах, читатель может предположить, что цыплятам, пусть даже теперь и достаточно сильным, в окружающем птицефабрику мире выжить будет непросто.

«Шестипалый оглянулся - далеко внизу осталось огромное и уродливое серое здание, на котором было всего несколько закрашенных масляной краской окон. Одно из них было разбито <…>. Они поднимались выше и выше, и скоро все внизу стало просто разноцветными квадратиками и пятнами <…>. И он махнул крылом в сторону огромного сверкающего круга, только по цвету напоминавшего то, что они когда-то называли светилами».

Герои выбираются из птицефабрики, и, казалось бы, прием остранения должен бы был перестать работать. Но этого не происходит, остранение работает… Мир герои видят примерно так же, как видели его на птицефабрике.

Мироустройство.

Как и в мире людей, в «курином» мире все подчинено одним и тем же законам: есть власть, обычный народ и изгои из общества, общественная религия, общественно принятые ритуалы.

«Каждый, как может, лезет к кормушке. Закон жизни <…> Перед тем как покинуть какой-либо мир, надо обобщить опыт своего пребывания в нем, а затем уничтожить все свои следы. Это традиция».

«- Всегда поражался, - тихо сказал Шестипалому Затворник, - как здесь все мудро устроено. Те, кто стоит близко к кормушке-поилке, счастливы в основном потому, что все время помнят о желающих попасть на их место. А те, кто всю жизнь ждет, когда между стоящими впереди появится щелочка, счастливы потому, что им есть на что надеяться в жизни. Это ведь и есть гармония и единство».

«В центре мира находится двухъярусная кормушка-поилка, вокруг которой издавна существует наша цивилизация. Положение члена социума относительно кормушки-поилки определяется его общественной значимостью и заслугами… - Вот этого я раньше не слышал, - перебил Затворник. - Что это такое - заслуги? И общественная значимость?

– Ну… Как сказать… Это когда кто-то попадает к самой кормушке- поилке.

– А кто к ней попадает?

– Я же говорю, тот, у кого большие заслуги. Или общественная значимость. У меня, например, раньше были так себе заслуги, а теперь вообще никаких. Да ты что, народную модель вселенной не знаешь?»

В общественном устройстве мира курятника Пелевин представляет нам типичную для 90-х и для современности модель. К кормушке-поилке, то есть всевозможным общественным благам, доступ имеют те, у кого есть некие «заслуги». Никому не понятно и не известно что это за заслуги. Доступ кого-либо к благам дается как факт. Главные имеют корм, большей части достаются лишь крохи. Проводя аналогию с человеческим обществом, можно сформулировать данный принцип так: «Деньги и общественное положение правят миром». У кого есть деньги, у того и власть, а, следовательно, и еда из этой самой «кормушки-поилки».

Также в образе кормушки-поилки можно увидеть государственную казну. Доступ к ней имеют Двадцать Приближенных, остальные получают те же крохи их этой кормушки.

Если создавать даже метафорическую аллюзию на существующий реальный мир, то трудно обойтись без упоминания религии. В любом, абсолютно любом обществе, есть та или иная форма мифологического сознания. Невозможно представить общество без этой основы (в том числе и религиозной, поскольку во всякой религии есть мифологический элемент).

Из мифологической народной основы в тексте представлен плач.

Традиционно плач матерей ассоциируется с войной.

«…И пусть это волнующее событие послужит страшным уроком всем нам, народу. Громче рыдайте, матери!

Старушки-матери повалились на землю и залились таким горестным плачем, что многие из присутствующих тоже начали отворачиваться и сглатывать; но, извиваясь в забрызганной слезами пыли, матери иногда вдруг вскакивали и, сверкая глазами, бросали Затворнику и Шестипалому неопровержимые ужасные обвинения, после чего обессиленно падали назад».

Есть в этом мире бройлерного комбината имени Луначарского и своя религия. Можно сказать, что религия этого мира - своеобразная пародия на христианство.

«- Слушай, - заговорил Затворник, - вот ты все повторяешь - Господи, Господи… у вас там что, в Бога верят?

Черт его знает. Что-то такое есть, это точно. А что - никому не известно. Вот, например, почему темно становится? Хотя, конечно, можно и естественными причинами объяснить. А если про Бога думать, то ничего в жизни и не сделаешь…».

Существуют в этом мире такие понятия, как ад, Страшный Суп (по аналогии со «Страшный Суд»).

При этом у цыплят нет другого пути, кроме ада. Как бы они ни старались бороться со своим главным грехом - избыточным весом, всех ждет: «Страшный Суп» и один из вариантов дальнейших событий «в аду».

«После смерти нас, как правило, ввергают в ад. Я насчитал не меньше пятидесяти разновидностей того, что там происходит. Иногда мертвых рассекают на части и жарят на огромных сковородах. Иногда запекают целиком в железных комнатах со стеклянной дверью, где пылает синее пламя или излучают жар добела раскаленные металлические столбы. Иногда нас варят в гигантских разноцветных кастрюлях. А иногда, наоборот, замораживают в кусок льда. В общем, мало утешительного».

Остранение II типа активно работает и в потустороннем аду.

Боги для цыплят - это люди. Прием остранения Пелевин использует и в описании Богов. «По проходу мимо конвейера быстро шли два огромных существа - они были так велики, что их головы терялись в полумраке где-то под потолком. За ними шагало еще одно похожее существо, только пониже и потолще, - оно несло в руке сосуд в виде усеченного конуса, обращенного узкой частью к земле. Двое первых остановились недалеко от того места, где сидели Затворник с Шестипалым, и стали издавать низкие рокочущие звуки («Говорят», - догадался Шестипалый), а третье существо подошло к стене, поставило сосуд на пол, обмакнуло туда шест с щетиной на конце и провело по грязно-серой стене свежую грязно-серую линию. Запахло чем-то странным».

Целый абзац текста - одно сплошное остранение. Но при этом читатель все понимает довольно отчетливо. «Боги» бывают разного роста и объема. Сосуд в виде усеченного конуса - ведро, шест с щетиной на конце - кисть. Грязно-серая линия со странным запахом - след краски.

Пелевин открыто говорит читателю о том, что любой ставший в глазах общества авторитетом может нести всякий «спасительный бред» с деловым видом, и все будут в это верить. Так уж устроено общество, что ищет общий универсальный путь спасения. Нужен тот, кто задаст направление к этому спасению (проповедник), и неважно уже, приведет ли это путь к чему-либо вообще.

«Выяснилось, что все уже давно ждали прихода мессии, потому что приближающийся решительный этап, называвшийся здесь Страшным Супом, из чего было ясно, что у здешних обитателей бывали серьезные прозрения, уже давно волновал народные умы, а духовные авторитеты настолько разъелись и обленились, что на все обращенные к ним вопросы отвечали коротким кивком в направлении неба. Так что появление Шестипалого с учеником оказалось очень кстати.

– Ждут проповеди, - сообщил Затворник.

– Ну так наплети им что-нибудь, - буркнул Шестипалый. - Я ведь дурак дураком, сам знаешь.

– Они меня съедят, это Грех - избыточный вес. Греховна ваша плоть, ибо именно из-за нее вас поражают боги. Подумайте, что приближает ре… Страшный Суп? Да именно то, что вы обрастаете жиром. Ибо худые спасутся, а толстые нет. Истинно так: ни один костлявый и синий не будет ввергнут в пламя, а толстые и розовые будут там все. Но те, кто будет отныне и до Страшного Супа поститься, обретут вторую жизнь. Ей, Господи! А теперь встаньте и больше не грешите».

Виктор Пелевин остраняет, пародирует религию. Простому народу нужен мессия для убеждения в существовании другого мира. Мира, в который попадут лишь те, кто будет безгрешен, в данном случае будет поститься.

В описании религиозного мира используется не только остранение, но и жесткая сатира. В описании религии «куриного» общества автор использует эти приемы, чтобы показать относительность духовных устоев нашего современного общества.

Происхождение.

Происхождение жизни тесно связано с религией. Человечество испокон веков пытается разгадать загадку своего происхождения, открыть тайну мироздания. Так же и пелевинские цыплята пытались «вспомнить», откуда они происходят, и как появляются на свет.

В описании, казалось бы, самых обычных яиц Пелевин использует прием остранения. Автор мог бы спокойно назвать яйца яйцами - нет же в этом загадки для самих цыплят. Но он поступает иначе. Здесь мы можем провести параллель с теорией происхождения человека. Человечество выработало не одну теорию того, откуда произошел человек, и до сих пор не решено окончательно, какая же из них верна. Все теории пока остаются только теориями.

Затворник же уверен в истинности свой теории и в этом проявляется «пророческая» составляющая его образа. «Монах» - Затворник, который:

«Понятно. Ты спрашиваешь про одну из глубочайших тайн мироздания, и я даже не знаю, можно ли тебе ее доверить <…>. Мы появляемся на свет из белых шаров. На самом деле они не совсем шары, а несколько вытянуты и один конец у них уже другого, но сейчас это не важно.

– Шары. Белые шары, - повторил Шестипалый и, как стоял, повалился на землю. Груз узнанного навалился на него физической тяжестью, и на секунду ему показалось, что он умрет. Затворник подскочил к нему и изо всех сил начал трясти. Постепенно к Шестипалому вернулась ясность сознания.

– Что с тобой? - испуганно спросил Затворник.

– Ой, я вспомнил. Точно. Раньше мы были белыми шарами и лежали на длинных полках. В этом месте было очень тепло и влажно. А потом мы стали изнутри ломать эти шары и… Откуда-то снизу подкатил наш мир, а потом мы уже были в нем… Но почему этого никто не помнит? <…>

– Слушай, - спросил через некоторое время Шестипалый, - а откуда берутся эти белые шары?».

Здесь у читателя возникнет яркая интертекстовая ассоциация. Классическая детская загадка, риторический вопрос: Что возникло раньше: яйцо или курица?

На уровне происхождения остраняется все то же человеческое общество, для которого остается загадкой, откуда оно произошло.

Идя за исследователями «Затворника и Шестипалого» и проведя анализ пространственной организации данного произведения, мы можем согласиться с тем, что в образе птицефабрики имени Луначарского нам метафорическим образом представлен постсоветская реальность и мотивы диссиденства. Это один из возможных вариантов трактовки данного.

Прием остранения в создании образов персонажей.

Рассмотрим трех основных действующих персонажей. Двух цыплят - Затворника и Шестипалого - и героя, не вписывающегося в их мир, крысу Одноглазку.

Повесть В. Пелевина «Затворник и Шестипалый» названа по именам (самоназванию) главных героев произведения - двух цыплят-бройлеров, живущих на «Бройлерном комбинате имени Луначарского».

Уже в самом описании главных героев используется прием остранения. Читатель далеко не сразу понимает, кем являются герои повести. Только во второй главе становится ясно, что герои повествования - цыплята. Это понимание дается читателю не через описание героев, а через описание места действия - Бройлерного комбината имени Луначарского.

Затворник знает, что дни их жизни на комбинате сочтены. Это мы узнаем из следующего его пояснения: «- Решительный этап наступает после каждых семидесяти затмений. А вчера было шестьдесят девятое. Миром правят числа». Самцов цыплят-бройлеров (а мы знаем, что герои - самцы) держат для набора массы от 40 до 70 дней, после чего цыплята идут на убой.

У персонажей повести говорящие имена.

Шестипалый зовется так потому, что у него по шесть пальцев на ногах. Это герой, не вписывающийся в рамки общества по своим внешним данным. У куриц (цыплят) в норме всего по 3 пальца. Уже здесь мы видим противопоставление героя и общества.

«- Я бы пошел, - сказал Шестипалый, - только они меня прогнали.

– Да? Это почему? Политика?

Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.

– Настоящие?

– А то какие же. Они мне так и сказали - у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашел, говорят, время…».

Герой настолько отличается от других, что Боги готовы забрать его на сувениры.

«- А насчет этого, у которого шесть пальцев, - тебе обе лапки рубить?

– Давай обе.

– Я одну себе хотел.

Затворник повернулся к внимательно слушающему, но почти ничего не понимающему Шестипалому.

– Слушай, - прошептал он, - кажется, они хотят…».

Второй герой, исключенный из этого «куриного» общества, - Затворник. Пелевин не объясняет, почему же он стал затворником. Писатель лишь ставит читателя перед фактом.

Заглянем в толковый словарь Т.Ф. Ефремовой и посмотрим, какое он дает толкование слову:

Затворник:

1) Монах, давший обет не покидать своей кельи или другого жилища, не видеть людей.

2) перен. Тот, кто ведёт уединенный образ жизни.

Цыпленка из повести Пелевина мы можем назвать затворником в обоих смыслах. Затворник понимает чуть больше, чем все в этом обществе. Он пытается постигнуть суть куриного мироздания. Образом некой кельи, отделяющей Затворника от всего остального мира, является холмик из опилок».

«- …Хочешь спать спокойно - делай как я. - И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама, опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое пустое пространство стена, довольно высокая, примерно в его рост. Затворник отошел от законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: - Вот. Я это называю убежищем души».

Дадим для сравнения описания попытки построить убежище души Шестипалым и того, что у него вышло:

«Шестипалый как раз подбегал к убежищу души. Сама постройка выходила у него уже почти так же, как у Затворника, а вот прыжок удавался только после длинного разбега, и сейчас он тренировался. Смысл сказанного дошел до него именно тогда, когда надо было прыгать, и в результате он врезался в хлипкое сооружение так, что торф и опилки, вместо того чтобы покрыть все его тело ровным мягким слоем, превратились в наваленную над головой кучу, а ноги потеряли опору и бессильно повисли в пустоте».

Холмик из опилок - убежище души для Затворника. Как келья убежище души монаха. Здесь мы видим прямую параллель с образом монаха- затворника.

После мы узнаем, что Затворник «часто говорил с народом, обучая, как придавать себе наиболее неаппетитный вид». Это аналог проповеднической деятельности людей верящих в спасение от Страшного суда. С нашем случае речь идет о спасении цыплят от «Страшного Супа»

Несомненно, Затворник выступает учителем, наставником менее опытного Шестипалого.

Примерно в середине повествования появляется еще один герой: крыса-Одноглазка. Пелевин также не описывает ее как крысу, описание Одноглазки дается через остранение.

«Шестипалый недоверчиво поглядел на умную коническую морду с длинными усами и двумя черными бусинками глаз.

– Одноглазка, - сказала крыса и вильнула неприлично голым хвостом.

– Шестипалый, - представился Шестипалый и спросил: - А почему ты Одноглазка, если у тебя оба глаза в порядке?

– А у меня третий глаз раскрыт, - сказала Одноглазка, - а он один. В каком-то смысле все, у кого третий глаз раскрыт, одноглазые»

В отличие от цыплят описание крысы дается не через место действия, а через значимые черты для этого существа. В данном случае это ум, конусообразная морда, глаза-бусинки, длинные усы и голый хвост.

Образы животных в данном произведении выбраны Пелевиным не случайно. Все эти животные имеют большую значимость в мифологии.

Петуха (в нашем случае, цыплят мужского пола будем считать маленькими петухами) в большинстве мифологических систем связывают с солнцем, утренней зарей, небесным огнем. Как и солнце, петуx отсчитывает время. С петухом связаны такие крылатые выражения, как: «третьи петухи», «первые петухи», «до петухов». Петух выступает как глашатай света и солнца. Традиционно петуха помещали на крышах домов, флюгерах, шпилях…

Подобные документы

"Литературная стратегия" Виктора Пелевина, постмодернизм и эклектика в его произведениях глазами литературных критиков. Скептические отзывы о прозе Пелевина. Мотивы и темы творчества Пелевина. Традиции русской литературы в творчестве Пелевина.

курсовая работа , добавлен 20.05.2004


Теоретические основы изучения языка художественной литературы. Языковые образные средства в повести В.О. Пелевина "Хрустальный мир". Лексика ограниченного употребления и пассивного состава. Синонимия и антонимия лексических единиц, тропы в произведении.

курсовая работа , добавлен 11.01.2013


Биография В. Пелевина. Мистическая литература Пелевина. Шлем ужаса… Что это? Рецензии СМИ на повесть Пелевина "Шлем ужаса". Стремление противостоять серой, безразличной к человеку реальности. Загадки и отгадки В. Пелевина.

реферат , добавлен 30.10.2006


Ознакомление с кратким содержанием повести В. Пелевина "Желтая стрела". Детальный анализ ключевых слов произведения - "желтый", " желтая стрела", "поезд", "пассажиры", "стук колес", "остановка поезда", поиск их смысловой и эмоциональной нагрузки.

курсовая работа , добавлен 09.12.2010


Главный мистификатор современной литературы. Отношение писателя к методам постмодернистов. Жизнь героев романа Пелевина "Чапаев и Пустота". Мир темной "достоевщины", преследующей русского человека. Проблема идеологии потребления в романе "Generation П".

реферат , добавлен 17.04.2015


Жизнь и творческая деятельность русского писателя Виктора Пелевина. Публикации в журнале "Наука и религия". Статья "Гадание по рунам", инструкция к набору рун. Книги В. Пелевина во Франции. Виртуальная конференция с В. Пелевиным. Анализ романа "Омон Ра".

реферат , добавлен 08.06.2010


Биография русского писателя Александра Исаевича Солженицына. Хождение по мукам: осуждение на восемь лет лагерей и вечную ссылку. Первые изданные работы писателя. Роль изгоя и арест Солженицына. Вермонтский затворник: строительство новой жизни в США.

реферат , добавлен 17.09.2009


Творческий метод Пелевина и эволюция мышления писателя в произведениях "Желтая стрела" и "Числа". Особенности сатиры в романе "ДПП". Трансформация традиционных сюжетных схем в духе посткультурного нигилизма. Употребление элементов массовой культуры.

курсовая работа , добавлен 27.07.2010


Русский постмодернизм и его представители. Особенности постмодернистской прозы В. Пелевина, "экзотические" мотивы и темы творчества, культурный контекст: от русской литературной классики до современной молодежной субкультуры. Анализ романа "Generation П".

курсовая работа , добавлен 04.12.2009


Анализ суждений критиков и литературоведов об особенностях творческой манеры В. Пелевина. Жанровые коды утопии и антиутопии в романе "S.N.U.F.F.". Сравнение сатирической повести М. Салтыкова-Щедрина "История одного города" и исследуемого романа.

– Отвали.

– Я же сказал, отвали. Не мешай смотреть.

– А на что это ты смотришь?

– Вот идиот, Господи… Ну, на солнце.

Шестипалый поднял взгляд от черной поверхности почвы, усыпанной едой, опилками и измельченным торфом, и, щурясь, уставился вверх.

– Да… Живем, живем – а зачем? Тайна веков. И разве постиг кто-нибудь тонкую нитевидную сущность светил?

Незнакомец повернул голову и посмотрел на него с брезгливым любопытством.

– Шестипалый, – немедленно представился Шестипалый.

– Я Затворник, – ответил незнакомец. – Это у вас так в социуме говорят? Про тонкую нитевидную сущность?

– Уже не у нас, – ответил Шестипалый и вдруг присвистнул. – Вот это да!

– Чего? – подозрительно спросил Затворник.

– Вон, гляди! Новое появилось!

– Ну и что?

– В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу три светила.

Затворник снисходительно хмыкнул.

– А я в свое время сразу одиннадцать видел. Одно в зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.

– А где? – спросил Шестипалый.

Затворник промолчал. Отвернувшись, он отошел в сторону, ногой отколупнул от земли кусок еды и стал есть. Дул слабый теплый ветер, два солнца отражались в серо-зеленых плоскостях далекого горизонта, и в этой картине было столько покоя и печали, что задумавшийся Затворник, снова заметив перед собой Шестипалого, даже вздрогнул.

– Снова ты. Ну, чего тебе надо?

– Так. Поговорить хочется.

– Да ведь ты не умен, я полагаю, – ответил Затворник. – Шел бы лучше в социум. А то вон куда забрел. Правда, ступай…

Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, – даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа.

– Я бы пошел, – сказал Шестипалый, – только они меня прогнали.

– Да? Это почему? Политика?

Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.

– Настоящие?

– А то какие же. Они мне так и сказали – у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашел, говорят, время…

– Какой еще «решительный этап»?

– Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймешь. Бегают, орут.

– А, – сказал Затворник, – понятно. Он, наверно, с каждым часом все отчетливей и отчетливей? А контуры все зримей?

– Точно, – удивился Шестипалый. – А откуда ты знаешь?

– Да я их уже штук пять видел, этих решительных этапов. Только называются по-разному.

– Да ну, – сказал Шестипалый. – Он же впервые происходит.

– Еще бы. Даже интересно было бы посмотреть, как он будет во второй раз происходить. Но мы немного о разном.

Затворник тихо засмеялся, сделал несколько шагов по направлению к далекому социуму, повернулся к нему задом и стал с силой шаркать ногами, так, что за его спиной вскоре повисло целое облако, состоящее из остатков еды, опилок и пыли. При этом он оглядывался, махал руками и что-то бормотал.

– Чего это ты? – с некоторым испугом спросил Шестипалый, когда Затворник, тяжело дыша, вернулся.

– Это жест, – ответил Затворник. – Такая форма искусства. Читаешь стихотворение и производишь соответствующее ему действие.

– А какое ты сейчас прочел стихотворение?

– Такое, – сказал Затворник.

Иногда я грущу,

глядя на тех, кого я покинул.

Иногда я смеюсь,

и тогда между нами

вздымается желтый туман.

– Какое ж это стихотворение, – сказал Шестипалый. – Я, слава Богу, все стихи знаю. Ну, то есть не наизусть, конечно, но все двадцать пять слышал. Такого нет, точно.

Затворник поглядел на него с недоумением, а потом, видно, понял.

– А ты хоть одно помнишь? – спросил он. – Прочти-ка.

– Сейчас. Близнецы… Близнецы… Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво. В конце концов поднимаем глаза на стену, а там…

– Хватит, – сказал Затворник.

Наступило молчание.

– Слушай, а тебя тоже прогнали? – нарушил его Шестипалый.

– Нет. Это я их всех прогнал.

– Так разве бывает?

– По-всякому бывает, – сказал Затворник, поглядел на один из небесных объектов и добавил тоном перехода от болтовни к серьезному разговору: – Скоро темно станет.

– Да брось ты, – сказал Шестипалый, – никто не знает, когда темно станет.

– А я вот знаю. Хочешь спать спокойно – делай как я. – И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама, опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое пустое пространство стена, довольно высокая, примерно в его рост. Затворник отошел от законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: – Вот. Я это называю убежищем души.

– Почему? – спросил Шестипалый.

– Так. Красиво звучит. Ты себе-то будешь строить?

Шестипалый начал ковыряться. У него ничего не выходило – стена обваливалась. По правде сказать, он и не особо старался, потому что ничуть не поверил Затворнику насчет наступления тьмы, – и, когда небесные огни дрогнули и стали медленно гаснуть, а со стороны социума донесся похожий на шум ветра в соломе всенародный вздох ужаса, в его сердце возникло одновременно два сильных чувства: обычный страх перед неожиданно надвинувшейся тьмой и незнакомое прежде преклонение перед кем-то, знающим о мире больше, чем он.

– Так и быть, – сказал Затворник, – прыгай внутрь. Я еще построю.

– Я не умею прыгать, – тихо ответил Шестипалый.

– Тогда привет, – сказал Затворник и вдруг, изо всех сил оттолкнувшись от земли, взмыл вверх и исчез за стеной, после чего все сооружение обрушилось на него, покрыв его равномерным слоем опилок и торфа. Образовавшийся холмик некоторое время подрагивал, потом в его стене возникло маленькое отверстие – Шестипалый еще успел увидеть в нем блестящий глаз Затворника – и наступила окончательная тьма.

Разумеется, Шестипалый, сколько себя помнил, знал все необходимое про ночь. «Это естественный процесс», – говорили одни. «Делом надо заниматься», – считали другие, и таких было большинство. Вообще, оттенков мнений было много, но происходило со всеми одно и то же: когда без всяких видимых причин свет гас, после короткой и безнадежной борьбы с судорогами страха все впадали в оцепенение, а придя в себя (когда светила опять загорались), помнили очень мало. То же самое происходило и с Шестипалым, пока он жил в социуме, а сейчас – потому, наверное, что страх перед наступившей тьмой наложился на равный ему по силе страх перед одиночеством и, следовательно, удвоился, – он не впал в обычную спасительную кому. Вот уже стих далекий народный стон, а он все сидел, съежась, возле холмика и тихо плакал. Видно вокруг ничего не было, и, когда в темноте раздался голос Затворника, Шестипалый от испуга нагадил прямо под себя.

– Слушай, кончай долбить, – сказал Затворник, – спать мешаешь.

– Я не долблю, – тихо отозвался Шестипалый. – Это сердце. Ты б со мной поговорил, а?

– О чем? – спросил Затворник.

– О чем хочешь, только подольше.

– Давай о природе страха?

– Ой, не надо! – запищал Шестипалый.

– Тихо ты! – зашипел Затворник. – Сейчас сюда все крысы сбегутся.

– Какие крысы? Что это? – холодея, спросил Шестипалый.

– Это существа ночи. Хотя на самом деле и дня тоже.

– Не повезло мне в жизни, – прошептал Шестипалый. – Было б у меня пальцев сколько положено, спал бы сейчас со всеми. Господи, страх-то какой… Крысы…

– Слушай, – заговорил Затворник, – вот ты все повторяешь – Господи, Господи… у вас там что, в Бога верят?

«Затворник и Шестипалый» - повесть с элементами сатиры и сказки. Эта повесть напоминает притчу. Главные герои повести – два цыпленка, Затворник и Шестипалый, живущие на комбинате (птицефабрике) имени Луначарского. Правда, об этом читатель узнает не сразу, а догадывается постепенно, т.к. в повести прямым текстом не сообщается, кем же являются герои.

Цыпленка по имени Шестипалый «изгоняют из социума» – на языке героев социумом называется общество всех цыплят одного «мира» – одного контейнера с птицами. Он знакомится с другим героем, Затворником, который является для писателя приближенной к идеалу моделью личности человека.

Сначала Шестипалый с опаской относится к идеям нового знакомого, но затем постепенно проникается мыслью Затворника о побеге с помощью полета. Идея полета – главного средства для того, чтоб стать свободным, вырвавшись из вселенной птицефабрики (это – аллегория обыденности, примитивного общества, где важнее всего «подобраться поближе к кормушке» – получить материальные и статусные преимущества; члены такого общества готовы послушно смириться с тем, что гибнут физически, Пелевин больше говорит о духовном погибании, о неспособности человека вырваться из плена обыденных суждений, массовости, творить), и Затворнику с Шестипалым это удается.

Главное, о чем рассуждает автор это свобода. Свобода любить (умение любить), свобода творить, свобода жить так, как хочется тебе самому. Идея яркой, насыщенной жизни, которая невозможна, если жить с оглядкой на социум, быть приспособленцем, неспособным мыслить, а способным только бороться за материальные блага, влиться в общество потребления – и есть главная идея Пелевина.

Понятие «личность» и ее место в авторской концепции

Так как повесть Виктора Пелевина более всего напоминает притчу, для книги характерны метафоры. Центральное место в повести Пелевина занимает главный герой – Затворник. Вторым главным героем является Шестипалый, который вначале больше похож на антигероя (он труслив, слепо верит догмам, которые, если их рассмотреть, оказываются порождениями глупости, невежества и банального незнания, не готов воспринимать новое), однако впоследствии Шестипалый примыкает к Затворнику и тоже приближается к идеалу личности – в конце повести ему даже удается взлететь раньше, чем Затворнику. Автор в своей концепции ставит личность во главу угла.

Характеристики личности

Личность всегда готова к восприятию чего-то нового. Она имеет реформаторский склад ума, однако эти реформы скорее направление на преобразование себя или близких людей, по крайней мере тех, кто готов меняться сам. Такая личность не будет менять окружающий мир насильственным путем, она может помочь тем, кому это нужно, но только если на это действительно есть согласие. Это говорит нам о цельности личности. Личность знает, в чем состоит ее путь и ничто не сможет сдвинуть ее с него. И конец повести показывает, что такие личности добиваются своего и обретают свободу и счастье, их надежды оправдываются, даже если большая часть их мира – того мира, который на самом деле не является лучшим для них, против. Личность всегда стремится к лучшему, она хочет развить себя, самосовершенствоваться, и, конечно, найти тот мир, общество, в котором возможен будет покой и гармония. Личность готова пожертвовать чем-то, она не ставит целью своего существования достичь своего блага.

Всё же, для личности большую ценность имеет преобразовывать что-то, кого-то еще. Конечно, она не навязывает никому свое общество, сначала может показаться замкнутой, закрытой, но такая личность способна искренне полюбить, к тому же, она на самом деле любит весь мир, просто иногда это не сразу понятно по ее поведению. Но когда личность проявляет любовь – это – лучшее из ее состояний. Самое же главное свойство такой личности – умение не терять надежды. Личность – мужественна. Даже не зная, что будет дальше, имеет ли все это (преобразования, изменения, потери, трата времени) смысл, она все равно будет самоотверженно развиваться, познавать, стремиться к лучшему и помогать ближним своим делать то же самое. Это и говорит о богатом внутреннем мире и духовной силе такой личности.

Структура личности по Пелевину

Личность должна быть цельной. Структура личности по Пелевину выглядит так: внутри каждого человека находится ядро, то есть, что-то, что присуще только этому человеку, его индивидуальность. Ядро содержит в себе способность любить, оно может свободно проявлять чувства, познавать окружающий мир и любить то, как этот мир открывается, каким предстает. Но вокруг ядра у каких-то людей может появиться оболочка. Оболочка – это то, что не дает ядру личности быть ярким, светить миру, освещать путь самому себе. Этими оболочками может быть общественное давление, страх перед будущим, лень, нежелание что-то делать, уныние. И настоящая личность – это та, которая надеется и пытается действовать и преображать(ся), несмотря на все помехи этому.

Ядро личности, его сущность, и дает эти лучи, дает силу личности двигаться вперед. Надежда извне, благоволение судьбы тоже важны, но даже если надежды, как кажется, нет, все-таки она есть. И поэтому нельзя скрывать свое ядро, приспосабливаться к чему-то, что тебе чуждо, потому что личность должна гореть, а не гнить.

Место личности в обществе

Может показаться, что Пелевин описывает абсолютно антисоциального человека. Понятие «социум» часто появляется на страницах повести, и всегда оно имеет негативную окраску. Главных героев, на чьи модели личности и предлагает нам ориентироваться автор, из социума попросту изгоняют. Их общество, такие же, как они, цыплята, не желают терпеть рядом с собой отличных от них самих героев, причем если Шестипалый изгнан за физическую непохожесть – он имеет шесть пальцев, то Затворник же изгнан за то, что часто философствовал, не соглашался. Однако… Личность вовсе не чувствует себя ущербной, если большинство не хочет разделять ее взгляды, принимать их как своих. Но у нее есть и единомышленники: к примеру, крыса Одноглазка вполне мирно рассуждает и философствует с Затворником. Да и Шестипалый прислушался к главному герою, впоследстии став таким же, как он, потеряв всякое желание жить «в социуме». Пелевин имеет в виду не отшельников, а свободно мыслящих людей. Возможно, в какой-то степени здесь есть и отсылка к социалистическому режиму, где за инакомыслие можно было даже попасть в тюрьму; возможно, ведется речь об обществе потребления, материалистах, стремящихся лишь укрепить социальный статус.

В любом случае, антисоциальность здесь рассматривается скорее как достоинство, потому что в таком социуме, каким его описывает Пелевин, свободной личности вряд ли захочется жить. Поэтому Личность, какой ее представляет автор, может быть одинокой (но это никак не помешает ее цельности), может иметь несколько близких друзей-единомышленников, а может и построить свой социум или же постепенно изменить уже существующий (как изменил Затворник Шестипалого). Это произведение имеет схожесть с «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, ведь в том произведении главный герой тоже был изгнан – и был одиноким, но цельным! А затем постепенно находились другие чайки, которые верили ему, уважали и были похожи на него. Также можно заметить, что антисоциальность, замкнутость Затворника вовсе не делают его черствым. Он старается помочь цыплятам из социума, предлагая им меньше есть, ведь так они больше проживут, к тому же Затворник искренне привязывается к Шестипалому и становится его другом.

Наконец, есть еще одна важная черта характера, показывающая, что личность в понимании Пелевина не обладает заносчивостью и черствостью: Затворник, несмотря на то, что социум его изгнал, отзывается о нем спокойно и без ненависти. Даже Шестипалый, ушедший из социума сравнительно недавно, позволяет себе оскорбления. Он презирает тех, кто выгнал его, кто не может понять об окружающем мире то, что смог понять он сам. А Затворник спокойно и мягко сравнивает этих цыплят с детьми. Это показывает, что он не считает их глупыми, ничтожными. Он вполне допускает существование других, непохожих на него, менее развитых существ. Личность в описании Пелевина не подвержена греху гордыни, она может гордиться собой, но не презирать при этом общество. Просто у личности и такого общества – разные дороги.

Цель существования личности

Личность по Пелевину – запутавшаяся, не до конца еще понявшая смысл своего существования, но уже близкая к его пониманию. Скорее всего, тот этап, на котором находится Затворник (модель Личности у Пелевина) – заключительный этап ее становления. И в конце повести личность переходит на высшую ступень своего развития, Затворник и Шестипалый вырываются из окна птицефабрики, осваивая полет и улетают на юг, будучи теперь полностью свободными и цельными личностями. Таким образом, цель существования личности – найти свой путь, сумев преодолеть все преграды, стать свободным, цельным, все время стремиться куда-нибудь. И, конечно, еще и любить по-настоящему.

Причинами и одновременно целями существования личности являются Любовь и Свобода. Эти понятия практически отождествляются: только свободная, умеющая найти свой путь и следовать ему личность может любить, и только умеющая любить личность может жить и действовать. При этом неважно, что ты любишь, любить можно целый мир.

Другие особенности (факторы, влияющие на развитие личности)

На развитие личности, с точки зрения автора, оказывает влияние желание другого тебе помочь (именно после знакомства с Затворником Шестипалый понимает, что ему нужно освоить искусство полета, путешествовать, впервые пытается что-то сделать для того, чтоб спастись, меняет свое мнение о социуме, мире, ценностях), но, конечно, главное – чтобы личность сама этого хотела и была в состоянии измениться. Автор думает, что измениться может любая личность, развитие подвластно каждому – но не все этого хотят. Социум, то есть другие цыплята, знают, что они умрут (правда, один социум называет это «решительным этапом», вполне возможно, не понимая, что именно произойдет, а другой – «Страшным Супом», что уже больше приближено к действительности), однако ни один из членов социумов не пытается что-то изменить, слепо веря более значительным птицам. Толчком к развитию личности может являться изгнание из социума, но все-таки большее внимание уделяется именно участию другого человека. Затворник искренне привязался к Шестипалому и полюбил его, они стали настоящими друзьями. Они оба хотят улететь непременно вместе, Затворник объясняет Шестипалому устройство мира, помогает ему научиться летать, становится его наставником. Одновременно с этим Затворник меняется и сам, развивается дальше, становится по-настоящему цельным.

Интересно обратить внимание на то, как рассматривается в тексте любовь (умение любить – одно из главных свойств личности): любовь – то, что может дать самый мощный толчок к движению вперед. Личность – только тот человек, который умеет любить.

Сильные и слабые стороны. Актуальность модели в современном понимании

Автор видит личность, какой считает ее. По-настоящему сильный человек – не тот, который может занять место «у кормушки», а тот, который сможет отказаться от этого места ради настоящих ценностей. Следование своему пути, любовь к ближним своим и ко всему миру, целеустремленность, умение надеяться и верить, но в то же время действовать и дают человеку настоящую свободу, делая его цельной, полноценной личностью.

Возможно, кто-то скажет, что антисоциальность личности является ее слабостью… Но, как говорил мудрец Хайям, «И лучше будь один, чем вместе с кем попало», и это изречение, как и метафору изгнания из социума в повести Пелевина, но как способность личности найти именно «своих» людей, тех, кто поймет стремление творить, познавать, двигаться, развиваться и любить мир, а не потакать своему эгоизму, материализму и трусости. Многие гении были непонятыми, непризнанными вначале, были осуждаемы социумом… Но от этого не стали менее гениальны.

Модель такой личности актуальна и для современного человека. Если в СССР такая книга могла бы быть воспринята как вызов обществу, следующему за вождями, призыв к демократии, то сейчас она может заставить задуматься об обществе потребления. О том, как популярна массовая культура. О том, как люди гонятся за карьерой, не думая о том, что они могут принести миру. О том, как важно сейчас быть одобряемым (увы! Вопрос «Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?» актуален и сейчас). А так ли важно что-то, если это не продиктовано благими, конечно, гуманистическими – а не жестокими, альтруистическими и творческими порывами твоей собственной души? Чувства и стремления самого человека должны и быть главными советчиками ему. Тогда он станет настоящей, цельной личностью. И сможет полететь к новым горизонтам, оттолкнуться от привычных обстоятельств, сделать все, что и должен сделать для того, чтоб не зря прожить жизнь.

Затворник и Шестипалый

Taken: , 1

– Отвали.

– Я же сказал, отвали. Не мешай смотреть.

– А на что это ты смотришь?

– Вот идиот, Господи… Ну, на солнце.

Шестипалый поднял взгляд от черной поверхности почвы, усыпанной едой, опилками и измельченным торфом, и, щурясь, уставился вверх.

– Да… Живем, живем – а зачем? Тайна веков. И разве постиг кто-нибудь тонкую нитевидную сущность светил?

Незнакомец повернул голову и посмотрел на него с брезгливым любопытством.

– Шестипалый, – немедленно представился Шестипалый.

– Я Затворник, – ответил незнакомец. – Это у вас так в социуме говорят? Про тонкую нитевидную сущность?

– Уже не у нас, – ответил Шестипалый и вдруг присвистнул. – Вот это да!

– Чего? – подозрительно спросил Затворник.

– Вон, гляди! Новое появилось!

– Ну и что?

– В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу три светила.

Затворник снисходительно хмыкнул.

– А я в свое время сразу одиннадцать видел. Одно в зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.

– А где? – спросил Шестипалый.

Затворник промолчал. Отвернувшись, он отошел в сторону, ногой отколупнул от земли кусок еды и стал есть. Дул слабый теплый ветер, два солнца отражались в серо-зеленых плоскостях далекого горизонта, и в этой картине было столько покоя и печали, что задумавшийся Затворник, снова заметив перед собой Шестипалого, даже вздрогнул.

– Снова ты. Ну, чего тебе надо?

– Так. Поговорить хочется.

– Да ведь ты не умен, я полагаю, – ответил Затворник. – Шел бы лучше в социум. А то вон куда забрел. Правда, ступай…

Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, – даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа.

– Я бы пошел, – сказал Шестипалый, – только они меня прогнали.

– Да? Это почему? Политика?

Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.

– Настоящие?

– А то какие же. Они мне так и сказали – у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашел, говорят, время…

– Какой еще «решительный этап»?

– Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймешь. Бегают, орут.

– А, – сказал Затворник, – понятно. Он, наверно, с каждым часом все отчетливей и отчетливей? А контуры все зримей?

– Точно, – удивился Шестипалый. – А откуда ты знаешь?

– Да я их уже штук пять видел, этих решительных этапов. Только называются по-разному.

– Да ну, – сказал Шестипалый. – Он же впервые происходит.

– Еще бы. Даже интересно было бы посмотреть, как он будет во второй раз происходить. Но мы немного о разном.

Затворник тихо засмеялся, сделал несколько шагов по направлению к далекому социуму, повернулся к нему задом и стал с силой шаркать ногами, так, что за его спиной вскоре повисло целое облако, состоящее из остатков еды, опилок и пыли. При этом он оглядывался, махал руками и что-то бормотал.

– Чего это ты? – с некоторым испугом спросил Шестипалый, когда Затворник, тяжело дыша, вернулся.

– Это жест, – ответил Затворник. – Такая форма искусства. Читаешь стихотворение и производишь соответствующее ему действие.

– А какое ты сейчас прочел стихотворение?

– Такое, – сказал Затворник.

Иногда я грущу,
глядя на тех, кого я покинул.
Иногда я смеюсь,
и тогда между нами
вздымается желтый туман.

– Какое ж это стихотворение, – сказал Шестипалый. – Я, слава Богу, все стихи знаю. Ну, то есть не наизусть, конечно, но все двадцать пять слышал. Такого нет, точно.

Затворник поглядел на него с недоумением, а потом, видно, понял.

– А ты хоть одно помнишь? – спросил он. – Прочти-ка.

– Сейчас. Близнецы… Близнецы… Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво. В конце концов поднимаем глаза на стену, а там…

– Хватит, – сказал Затворник.

Наступило молчание.

– Слушай, а тебя тоже прогнали? – нарушил его Шестипалый.

– Нет. Это я их всех прогнал.

– Так разве бывает?

– По-всякому бывает, – сказал Затворник, поглядел на один из небесных объектов и добавил тоном перехода от болтовни к серьезному разговору: – Скоро темно станет.

– Да брось ты, – сказал Шестипалый, – никто не знает, когда темно станет.

– А я вот знаю. Хочешь спать спокойно – делай как я. – И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама, опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое пустое пространство стена, довольно высокая, примерно в его рост. Затворник отошел от законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: – Вот. Я это называю убежищем души.

– Почему? – спросил Шестипалый.

– Так. Красиво звучит. Ты себе-то будешь строить?

Шестипалый начал ковыряться. У него ничего не выходило – стена обваливалась. По правде сказать, он и не особо старался, потому что ничуть не поверил Затворнику насчет наступления тьмы, – и, когда небесные огни дрогнули и стали медленно гаснуть, а со стороны социума донесся похожий на шум ветра в соломе всенародный вздох ужаса, в его сердце возникло одновременно два сильных чувства: обычный страх перед неожиданно надвинувшейся тьмой и незнакомое прежде преклонение перед кем-то, знающим о мире больше, чем он.

– Так и быть, – сказал Затворник, – прыгай внутрь. Я еще построю.

– Я не умею прыгать, – тихо ответил Шестипалый.

– Тогда привет, – сказал Затворник и вдруг, изо всех сил оттолкнувшись от земли, взмыл вверх и исчез за стеной, после чего все сооружение обрушилось на него, покрыв его равномерным слоем опилок и торфа. Образовавшийся холмик некоторое время подрагивал, потом в его стене возникло маленькое отверстие – Шестипалый еще успел увидеть в нем блестящий глаз Затворника – и наступила окончательная тьма.

Разумеется, Шестипалый, сколько себя помнил, знал все необходимое про ночь. «Это естественный процесс», – говорили одни. «Делом надо заниматься», – считали другие, и таких было большинство. Вообще, оттенков мнений было много, но происходило со всеми одно и то же: когда без всяких видимых причин свет гас, после короткой и безнадежной борьбы с судорогами страха все впадали в оцепенение, а придя в себя (когда светила опять загорались), помнили очень мало. То же самое происходило и с Шестипалым, пока он жил в социуме, а сейчас – потому, наверное, что страх перед наступившей тьмой наложился на равный ему по силе страх перед одиночеством и, следовательно, удвоился, – он не впал в обычную спасительную кому. Вот уже стих далекий народный стон, а он все сидел, съежась, возле холмика и тихо плакал. Видно вокруг ничего не было, и, когда в темноте раздался голос Затворника, Шестипалый от испуга нагадил прямо под себя.

– Слушай, кончай долбить, – сказал Затворник, – спать мешаешь.

– Я не долблю, – тихо отозвался Шестипалый. – Это сердце. Ты б со мной поговорил, а?

– О чем? – спросил Затворник.

– О чем хочешь, только подольше.

– Давай о природе страха?

– Ой, не надо! – запищал Шестипалый.

– Тихо ты! – прошипел Затворник. – Сейчас сюда все крысы сбегутся.

– Какие крысы? Что это? – холодея, спросил Шестипалый.

– Это существа ночи. Хотя на самом деле и дня тоже.

– Не повезло мне в жизни, – прошептал Шестипалый. – Было б у меня пальцев сколько положено, спал бы сейчас со всеми. Господи, страх-то какой… Крысы…

– Слушай, – заговорил Затворник, – вот ты все повторяешь – Господи, Господи… у вас там что, в Бога верят?

– Черт его знает. Что-то такое есть, это точно. А что – никому не известно. Вот, например, почему темно становится? Хотя, конечно, можно и естественными причинами объяснить. А если про Бога думать, то ничего в жизни и не сделаешь…

– А что, интересно, можно сделать в жизни? – спросил Затворник.

– Как что? Чего глупые вопросы задавать – будто сам не знаешь. Каждый, как может, лезет к кормушке. Закон жизни.

– Понятно. А зачем тогда все это?

– Что «это»?

– Ну, вселенная, небо, земля, светила – вообще, все.

– Как зачем? Так уж мир устроен.

– А как он устроен? – с интересом спросил Затворник.

– Так и устроен. Движемся в пространстве и во времени. Согласно законам жизни.

– А куда?

– Откуда я знаю. Тайна веков. От тебя, знаешь, свихнуться можно.

– Это от тебя свихнуться можно. О чем ни заговори, у тебя все или закон жизни, или тайна веков.

– Не нравится, так не говори, – обиженно сказал Шестипалый.

– Да я и не говорил бы. Это ж тебе в темноте молчать страшно.

Шестипалый как-то совершенно забыл об этом. Прислушавшись к своим ощущениям, он вдруг заметил, что не испытывает никакого страха. Это его до такой степени напугало, что он вскочил на ноги и кинулся куда-то вслепую, пока со всего разгона не треснулся головой о невидимую в темноте Стену Мира.